Глава 28 ЧУДО-ДЕРЕРЕВО

Глава 28

ЧУДО-ДЕРЕРЕВО

Жило-было у зеленого лукоморья чудо-дерево дуб-великан. Много-много лет стояло оно нерушимо. А в болоте, что за рекой, обитала смерть. Не раз подкрадывалась она к великану, чтобы сжить его со свету: то морозом ударит, то бурю нашлет, чтобы вырвать с корнем, то облаком всякого гнуса налетит. Облепит нечисть дерево, точит его, вгрызается в ствол, в самую сердцевину залезть хочет. Но ведь дерево-то было не простое, а богатырское. А богатыря не так просто убить! И решила смерть наслать на великана разбойничью рать с огнем, ружьями, пушками, ядрами и бомбами. Но богатырь крепко стоял против поганых, жаркой смолой поливал он врагов, защищая свою родную землю, свой родной уголок, прикрываясь, как щитом-кольчугой, крепкою корою.

Много ран нанесли пеликану злодеи, но так и ушли с лукоморья несолоно хлебавши. Долго залечивал богатырь свои раны. А когда окреп, посеял вокруг своего шатра целое богатырское племя, сам же взял и незаметно покинул свое место. Куда ушел — никто не знает. Только надпись на месте оставил, что, мол, был и ушел навсегда. Не ищите! А взамен себя оставил богатырь молодого внука — малое деревце. Стоит оно на великановом месте, тянется к небу, к солнышку, напевает веселую песенку о дедушке, о том, как он победил смерть, о том, как хорошо жить на свете. Проходя мимо деревца, добрые люди улыбаются, любуются. У кого уши хорошие — те слышат песенку и радуются. А кто туговат на ухо — тот говорит, что это ветер гудит…

Это присказка, конечно, но она к делу…

Каждый день деревья, кусты, луга и поляны Михайловского проявляют свой характер по-новому. Каждое утро вечный хранитель этой великолепной красы заменяет одну из старых картин какой-нибудь новой и как бы говорит нам: «Все это видел и Пушкин…»

Когда погожим июньским днем вы ходите по пушкинским полянам, посмотрите вокруг: каких только нет цветов! Тут и ромашки, и колокольчики, дикая гвоздика и куриная слепота, незабудка и фиалка, земляника и зверобой. В наших руках цветочная краса здешнего края — пестрое смешение красок и ароматов. И это видел Пушкин. Говорят, что наши незабудки столь ярки потому, что они впитали голубизну михайловских озер и весеннего неба. Может быть, это и так. А может быть, они впитали в себя голубизну глаз Пушкина.

Случалось ли вам бывать в гостях у Пушкина летом, когда михайловское разноцветье и разнотравье ложится в «душистые скирды» на лугу возле дома поэта? И везде вас не оставляет запах теплого сена.

Бродили ль вы по парку в сентябре, когда листва на деревьях зазолотилась и побурела, но еще тепло и все замирает в предчувствии перемен? И вдруг, неожиданно, как последний подарок уходящего лета, встретила нас на полянке у липовой аллеи запоздалая семья колокольчиков! У каждого она вызовет в душе что-то свое: один обрадуется, будто нашел жемчужное зерно, другой грустно улыбнется, но оба вспомнят пушкинские «цветы последние»…

Цветы украшали жизнь Пушкина. Они сопровождали его в радости и горести. Они обогатили его поэтический словарь, придали деревенским главам «Онегина» особый колорит.

Цветы, любовь, деревни, праздность,

Поля! я предан вам душой,—

благодарно восклицает он.

Пушкин всегда любил цветы. В Михайловском полюбил их особенно. Всем сердцем он «стремился к жизни полевой, в деревню, к бедным поселянам, к своим цветам» (курсив мой. — С. Г.).

«У меня на окне всегда цветы», — благодарно писал он Прасковье Александровне Осиновой. Потом Пушкин принес хозяйке Тригорского свой поэтический дар — «Цветы последние…», которые для него были «милей роскошных первенцев полей»…

Великий Гёте, по чудесному выражению поэта Баратынского, «умел слушать, как растут цветы». Умел слушать и понимать тайный смысл цветов и Пушкин. Цветы были для него одним из тех лирических компонентов, которые составляли главное в его поэзии «жизни мирной».

Цветочное царство Михайловского поистине сказочно. Чего-чего тут только нет! Есть цветы, которые пришли сюда неведомыми путями еще сотни тысяч лет назад — из сибирской тайги, с альпийских лугов; есть цветы с востока, из южнорусских степей… Есть цветы, отцветающие, не успев появиться на свет божий, они — «как мимолетное виденье». Есть цветы, которые природа наградила даром долгой жизни. Ученые-цветоводы утверждают, что Михайловской сирени более 250 лет! Есть цветы всякие.

Местное народное поверье угадывало в цветах разные символы. В альбомах уездных красавиц пушкинского времени часто можно не только читать, по и «видеть» лирические стихи и романсы. Они были изъяснены на языке нарисованных цветов. Считалось, например, что изображение цветов шиповника и гвоздики означает пылкую любовь, желтой розы — любовь без измены навеки, лилии — чистоту верного сердца, подснежника — утешение в печали, фиалки — скромность, тюльпана — объяснение в любви, бархатца — поэтическое вдохновение. Все это, несомненно, знал Пушкин, как знали все люди в те времена.

В пушкинское время барометр был редкостью. Ему была исстари замена — цветок под названием ванька мокрый — вид бальзамина. Ежели ожидается хорошая погода — вёдро — сочный стебель ваньки сух, а ежели непогода — с ваньки каплет вода. Не было дома, на окошке которого не стоял бы в горшочке ванька-барометр.

В Михайловском, как и в других сельских усадьбах, были цветочные часы. Они не требовали никакого ремонта, показывали же время очень точно. Известно, например, что летом цветы шиповника раскрываются в четыре часа утра, а закрываются в восемь вечера, мак раскрывается в пять утра, фиалка двухцветная — в семь, вьюнок в восемь часов и так далее. Такие «часы» росли в Михайловском повсюду.

Как и все смертные, Пушкин мог и прихворнуть: то насморк подхватит, то хандра на него нападет, то зуб заболит. Мало ли что с человеком случается! Лекарство от всех болезней было рядом с домом, на огороде, в цветнике, на лугу, а лекарь — все она, его «мамушка», Арина Родионовна. Она все знала, про все ведала, она была ходячей энциклопедией тогдашней сельской жизни. Простудился — пожалуйте принять кленового соку с парным молоком или взвару из цветов заячьей капустки, голова заболела — втягивайте в нос сок плющихи, прыщ вскочил на носу — выпей-ка настоя из анютиных глазок.

Одуванчик — милый, первый весенний цветок, похожий на солнышко, его в наше время выпалывают из цветников как сорняк. При Пушкине к нему относились почтительно, считая эликсиром жизни. Корень его принимали при болезнях печени, настойка из цветов считалась лучшим средством от ожога. Ромашкой молодежь «золотила» в папе свои кудри. Настой из цветов барбариса снимал лихорадочное состояние заболевшего.

Есть у меня старинная, конца XVIII века, рукописная книга в двух томах в добротном кожаном переплете, написанная и собственноручно переплетенная Петром Абрамовичем Ганнибалом, сыном Ибрагима Ганнибала, воспитанника и сподвижника Петра I, владельца именин Петровское. Купил я ее случайно лет двадцать назад на базаре в Опочке. Называется она «Записки о земных произращениях, цветах и благовониях». Чего-чего только в этой книге нет: описание типов парков с чертежами, рекомендации для сохранности лесов и т. п.

В конце XVIII века помещичьи усадьбы на Псковщине запестрели яркими красками гвоздики, анемонов, мячиковых георгинов, левкоев. Стали появляться куртины сирени, белых, красных и желтых роз, впервые завезенных в Россию еще в XVII веке. Стали заводить клумбы с бархатцами, с геранью, которую рекомендовал для садов Петр Т, устраивать цветочные куртины, партеры, клумбы, вавилоны, пилигрины, лабиринты. Обо всем этом рассказывается в этой замечательной книге. Она позволила определить многие старинные сорта цветов и фруктовых деревьев, помогла найти нужный рисунок цветников, установить, где в Михайловском находился «парнас», а где «лабиринт». Она заставила меня организовать поиск цветов, характерных для русского сельского садово-паркового искусства пушкинского времени. Поиск увенчался успехом: удалось найти интересные сорта шиповника, фиалки, сирени…

Долго искал я цветок, ставший в наше время исключительной редкостью, — клен-малину. Нашел я его в двадцати километрах от Михайловского, в бывшей усадьбе приятельницы Пушкина Евпраксии Николаевны Вревской (Вульф), у которой как-то, будучи в гостях, Пушкин сажал в саду деревья.

Сегодня кусты этого цветка вновь украшают сад поэта. Листья цветка подобны кленовым листьям. Цветет он, как шиповник, душист, как малина, и весел, как праздничный ситец. Весною и летом цветет он. Цветет себе и цветет…

Много лет тому назад крупнейший русский естествоиспытатель Дмитрий Кайгородов посадил здесь новый цветок в память Пушкина. Такого цветка раньше в Михайловском не было. Об этом он писал 10 мая 1907 года А. Онегину — известному собирателю пушкинских реликвии: «Я привез в Михайловское и посадил в честь поэта цветы — «Пушкина зеиллоидес» — маленькие луковичные растения, родом, кажется, из Персии.

Первоцветы его в виде барабанчиков зацветают 20 апреля — 3 мая (старого стиля. — С. Г.)». Эти цветы быстро распространились в садах Михайловского и Тригорского…

В юбилейный 1949 год цветоводы Прибалтики из Таллина, Тарту, Риги прислали новые сорта георгинов, гладиолусов, пионов, хризантем, названных их авторами именами героев пушкинских произведений: «Онегин», «Татьяна Ларина», «Ленский», «Арап Петра Великого»… Цветы эти были благоговейно возложены на могилу поэта, а часть их высажена в цветники Михайловского. Михайловские цветы и травы изучались многими ботаниками. В 1970 году в издании Ленинградского государственного университета вышла в свет книга «Конспект флоры Псковской области». Эта книга — итог многолетнего труда большой группы ленинградских ученых, среди которых я должен назвать имя ученого-ботаника Н. Миинева — моего школьного товарища. Будучи в Михайловском, он помог мне распознать забытые старинные растения и новые, появившиеся здесь в послепушкииское время. Так, например, он установил виды древнейших сортов сирени, культура которой была известна на Псковщине уже в конце XVI — начале XVII века. Им был обнаружен в Тригорском куст такой сирени, какой больше нигде на Псковщине нет.

Как-то, будучи в заповеднике, ленинградский селекционер доктор биологических паук П. Медведев обратил внимание на одно растение на полянке, возле аллеи Керн, показавшееся ему интересным с точки зрения селекционера, — это была разновидность ежи сборной. Он взял семена растения, увез их с собой в Ленинград и высадил в лабораторной теплице. Растение прошло основные этапы селекционного процесса. И вот оно размножено и высеяно для конкурсной оценки. Изучение его на урожайность Продолжалось пять лет. Сорт, выведенный из образца, собранного в Михайловском, был назван ученым «пушкинским». Делясь со мной этим радостным известием, П. Медведев писал: «Название сорта занесено в государственную книгу «Сорта Советского Союза».

Замечательная трава эта, урожайная, питательная, долговечная, растет на одном месте многие, многие годы. Она будет служить нам — хранителям заповедных лугов и газонов — великолепным средством, чтобы содержать травяной покров всегда опрятным, изумрудным, ибо пушкинская ежа не терпит соседства с пустяковыми и мусорными травами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.