Глава 11 Австралия и миграция на рубеже веков

Глава 11

Австралия и миграция на рубеже веков

Там в Австралии вашей, наверно, жара

и лафа — не опишешь пером,

а в Москве стало хуже, чем было вчера,

правда, лучше, чем в тридцать седьмом.

Б. Окуджава. Из Австралии Лева в Москву прилетел…

На фоне общей эмиграции из России конца XIX в., когда в год уезжало по 250 тыс. человек, эмиграция именно в Австралию выглядела незначительной. Так, в 1890-м границу Российской империи в этом направлении пересекли всего около 300 человек. Основной поток эмигрантов устремлялся в США, Канаду, Аргентину, Бразилию. С 80-х гг. XIX в. количество россиян в Австралии постепенно возрастало, и по переписи 1891 г. число их составило 2881 человек (2350 мужчин и 531 женщина). Преимущественно это была так называемая инородческая эмиграция из юго-западных и прибалтийских областей России, состоявшая главным образом из евреев, что было обусловлено национальной политикой царского правительства и еврейскими погромами в Российской империи после событий 1 марта 1881 г.

Взглянем на сухие цифры статистики. Ко времени образования Австралийского Союза в 1901 г. на пятом континенте проживали 3358 выходцев из России (2648 мужчин и 710 женщин), из них в Новом Южном Уэльсе — 1262 человека, в Виктории — 954, в Квинсленде — 454, в Южной Австралии — 251, в Западной Австралии — 400 и на Тасмании — 37 человек. Таким образом, большая часть российских иммигрантов была сосредоточена в юго-восточных штатах Австралии, что связано с географией их выхода и путями проникновения на пятый материк. Как уже отмечалось, первые российские переселенцы добирались сюда через Англию, откуда шли пароходы в Сидней, Мельбурн и другие порты Австралии.

Согласно переписи 1911 г., число уроженцев Российской империи в Австралии составило уже 4456 человек. По донесению из Мельбурна генконсула Российской империи в Австралийской федерации и Новой Зеландии князя А. Абазы (1911–1917), в Австралию в это время ежемесячно приезжали от 90 до 150 чел. из Сибири и Дальнего Востока, 20–30 человек из Европейской части России и примерно столько же из Канады и США. Большинство из вновь прибывших были коренными русскими, преимущественно сибиряками. Тогда основным центром российской иммиграции стали северо-восточный австралийский штат Квинсленд и его столица Брисбен, где в 1912 г. была целая улица, заселенная русскими. Брисбен был первым портом на пятом континенте, куда заходили пароходы из Японии и Китая, а большинство русских, попадавших сюда таким путем, не имели средств, чтобы двинуться дальше в глубь страны. Правительство штата, заинтересованное в увеличении его населения, не стремилось к ужесточению иммиграционного контроля. Следует учесть и тот факт, что обширность территории Квинсленда и малая заселенность делали его привлекательным с точки зрения обзаведения собственным участком земли, о чем мечтал каждый крестьянин.

Установить точную численность русских иммигрантов в Австралии накануне и в годы Первой мировой войны достаточно сложно. В Российской империи не было эмиграционного законодательства и почти полностью отсутствовала статистика эмиграционного движения, а значительная часть эмигрантов покидала страну нелегально. Австралийская же статистика не делила российских эмигрантов по национальным группам, относя к русским всех, родившихся в Российской империи, включая сюда Польшу и Финляндию. В переписях населения многие российские переселенцы принять участие не могли, так как не имели постоянного места жительства, переезжая из одного штата в другой в поисках работы. К тому же нужно заметить, что наибольший приток эмигрантов из России пришелся на второе десятилетие XX в., а с 1911 по 1922 г. перепись населения в Австралии не проводилась. Единой точки зрения в литературе по поводу численности как российских в целом, так и русских иммигрантов в частности здесь накануне и в годы Первой мировой войны нет. Расходятся мнения и двух отечественных специалистов по вопросам российской эмиграции на пятом континенте. А. Ю. Рудницкий склоняется к цифре в 5000 человек накануне войны 1914 г., ссылаясь на мнения большинства авторов. По подсчетам же А. И. Савченко, к началу войны насчитывалось 9384, а в 1917 г. — 10 938 выходцев из России. По данным российского генерального консула А. Абазы, в мае 1914 г. во вверенном ему округе насчитывалось 12 тыс. выходцев из Российской империи, из которых одна тысяча приходилась на Новую Зеландию, а остальные распределялись следующим образом: Квинсленд — 5 тыс., Новый Южный Уэльс — 2 тыс., Виктория — 1,5 тыс., Южная Австралия — 1100 человек, Западная Австралия — 1200 человек, Тасмания — 100 человек, Северная Территория — 50 человек, Новая Гвинея и острова Тихого океана — 50 человек. Таким образом, исходя из приведенных данных, можно предположить, что россияне составляли от 0,2 до 0,4 % всего населения Австралии, насчитывавшего тогда около двух с половиной миллионов человек.

После окончания Второй мировой войны учет прибывающих эмигрантов также велся отвечавшей за этот процесс Международной организацией по миграции (IRO). Согласно ее статистике, в Австралию из послевоенной Европы прибыли 19 607 украинцев, 670 белоруссов и 4944 русских. Однако, по данным исследователя К. Хотимского, только в 1949 г. из Европы переехали 4520 русских беженцев, а в 1950 г. — 1690. В переписи населения от 1954 г. 13 091 русский указал местом своего рождения СССР. В 1986 г. в Сиднее члены Австралийского совета церквей и сотрудники Иммиграционного департамента устроили прием, на котором было объявлено, что программа по расселению русских эмигрантов из Китая была закончена в мае 1984 г. и всего в Австралию по этой программе прибыло более 15 тыс. человек (Единение, № 33, 1986). Всего же к августу 1994 г. в Австралию прибыло 5 218 000 эмигрантов.

Как вспоминает эмигрант послевоенных лет, ветеран Русского корпуса, ныне покойный Ю. М. Доманский, Сидней XXI в. уже совсем не тот, что был в те дни, когда здесь появились первые послевоенные эмигранты — молодые, буйные, талантливые, воспитанные войной, готовые обратить Австралию в рай земной, в такой, какой им хотелось. Похожий опыт удался в Харбине, Шанхае, так почему бы не попробовать и в Австралии? Сегодня Сидней совершенно иной, незнакомый, совсем не тот тихий, уютный провинциальный город, каким он был 60 лет тому назад. Глубокая английская провинция времен Чарльза Диккенса. По Сиднею уже бегали автомобили, автобусы, катились по рельсам электрические трамваи, а в Ньютауне все еще показывали дом, в котором стоял свадебный стол из романа Диккенса. Конечно, в то время все уже было по-современному, но водитель автомобиля на перекрестке высовывал из окна руку и показывал, куда он поворачивает. На автобусах и больших грузовиках были установлены желтые железные ладони, которые со скрежетом и грохотом выдвигались наружу и указывали направление. И люди были другими. В 40-градусную жару солидные мужчины — чиновники, учителя, хозяева частных магазинов, одетые в суконные костюмы, с цепочкой и с брелоками через весь живот, при галстуке и в шляпе, — стояли группами на тротуарах, заложив большие пальцы в верхние карманы жилета, и вели непринужденный разговор. При встрече с дамой полагалось снять шляпу и с низким поклоном уступить ей дорогу. На дамах были длинные, до пят, платья с множеством оборок и бантиков и широкополые шляпы с цветами. Зонтиков от солнца никто не носил — считалось неприличным.

«На нас, эмигрантов, австралийцы смотрели как на людей с луны — уже потому, что мы ходили без шляп и пиджаков, говорили на каких-то странных языках, неимоверно коверкали английский, на котором, как верили австралийцы, сам Господь Бог говорит. И, что самое странное, эти дикари живут в Австралии уже несколько лет, а в тюрьмах их нет. А где там нам, эмигрантам, было еще в тюрьмах сидеть? Да и люди-то мы были не тюремного типа. Эмиграция всех европейских народов состояла главным образом из интеллигенции. И все были рады, что, наконец, добрались куда-то, где после десятка дет войны и скитаний по всякого рода лагерям и связанных со всем этим передряг представилась возможность начать нормальную жизнь» (Ю. М. Доманский).

И если еще в 1911 г. русский эмигрант, бывший эсер Г. М. Иванов писал своему другу в Россию: «Нет ничего хуже для мыслящего человека, когда его не понимают окружающие, когда он ежеминутно живет с мыслью, что благодаря незнанию языка окружающие считают его ниже себя, некультурным, полудикарем, хотя бы эти окружающие в действительности стояли и ниже его во всех отношениях», то подобное сохранялось и в последующие годы и десятилетия. Отголоски слышны и по сей день, даже в многонациональной Австралии.

Послевоенный наплыв эмигрантов в Австралию начался с конца 40-х гг. прошлого века, а уже в 50-х иностранная речь слышалась повсюду. Появилось много иностранных кафе, называвшихся тогда милк-барами, деликатесных, кондитерских. Пекарни — греческие, итальянские, венгерские, польские, румынские, сербские — какие угодно! Были и русские предприятия, открытые еще прежними эмигрантами, приехавшими в 1920–1930 гг.

В Кабраматте, рядом со строящейся церковью, появилось «начало» русского дома престарелых. За это дело взялась простая русская женщина Агафья Иосифовна Бежалова, приехавшая в 1939 г. в Австралию из Шанхая. Здесь, в Сиднее, уже было много одиноких людей пожилого возраста, которым деваться было некуда. Надо было им помогать. Продавая мыло или просто требуя от людей денег на помощь старикам, подсобрала Бежалиха, как ее тут называли, деньжат. Купила домик в Кабраматте и поселила в нем нескольких одиноких русских стариков. Потом нашлись помощники, и дело закипело. Теперь это — миллионное предприятие и один из современных и благоустроенных домов престарелых в Австралии.

Автобусы тогда были громадные, зеленые, двухэтажные. Сзади, на площадке, откуда вела лестница наверх автобуса, стоял кондуктор и продавал билеты. В этой должности служило много русских людей. Звали их «гусарами». Были они одеты в форму и носили «ташку» — сумку на длинном ремне для билетов и денег. Трамваев было много, и ходили они по своим рельсам во все концы разлапистого Сиднея. Вагоны были большие, деревянные, с коридором вдоль вагона или открытые с боков, с сиденьями поперек вагона — «тостеры», как их тогда называли. Ступеньки тянулись по бокам, и по ним сновали кондукторы, собиравшие плату за проезд. Бегали трамваи по рельсам со страшным визгом и скрежетом. На поворотах из-под колесика на «лире» вырывались фейерверки искр. На «лбу» трамвая красовалась цветная доска с номером трамвая и названием конечной остановки. Цвет доски тоже обозначал направление — для тех, у кого были нелады с грамотой.

В центре, на Джордж-стрит, до сих пор находится англиканский храм Святого Лаврентия. Когда в Сиднее у русских еще не было своего храма, здесь несколько раз совершалась Пасхальная Заутреня. А обычные церковные службы шли в зале Союза христианской молодежи на Ливерпул-роуд. Там же устраивались концерты, балы, собрания.

Несколько дальше, в доме № 800, помещался Русский клуб. Тогда это здание снаружи было бежевого цвета и довольно обшарпанным. Внизу, как и теперь, располагался милк-бар. На следующем этаже — Эстонский клуб, а наверху, под самой крышей, — Русский клуб. Забираться туда надо было по высокой крутой деревянной лестнице. Русский клуб — длинное узкое помещение. В одном конце — большое окно на Джордж-стрит, под ним — эстрада, на которой играл оркестр и выступали в концертах местные знаменитости. В те времена хороших артистов приезжало в Австралию много — и из Европы, и из Шанхая. Полдюжины столиков и несколько больших столов. Небольшое помещение для библиотеки, часть книг стояла на полках в зале. Напротив библиотеки — вход в клуб, и дальше — солидная кухня.

«Лицензии на продажу спиртных напитков у Клуба не было, и напитки приносили с собой. Спиртное в клубе в общем-то не продавалось, хотя, конечно, если не хватало, то можно было пройти в Ирландский паб, находившийся тут же рядом, на углу Роусон-Плейс. И там можно было купить все, кроме водки. Водка тогда в Австралии, наравне с кислым молоком и сметаной, считалась отравой и все пили джин. Он, конечно, тоже крепкий, но все-таки не то. Выпить за здоровье хорошего человека или поздравить с праздником с рюмкой джина в руке — как-то недушевно, — продолжает вспоминать Ю. М. Доманский. — Несколько позже в Сиднее появились сразу две водки частного производства. Одна была «Сабиновка», а другая — «Собиновка». И вся российская эмиграция разделилась еще на две партии. Одни пили только «Сабиновку», а другие — «Собиновку». А позже появилась водка и фабричного производства — «Тройка», «Самовар», «Казак Чайковский», «Рогнеда», «Черный кот» — и душевное состояние эмигрантов стало приходить в равновесие».

Кроме пабов, в которых пили только пиво, в Сиднее были еще небольшие лавочки, обычно запрятанные где-то в темных углах с незаметным входом. Там обычно сидели какие-то оборванцы, и заходить туда порядочным австралийцам не полагалось. В этих лавочках продавалось австралийское вино, называвшееся «плонком», и стоило оно подозрительно дешево. Пить вино в Австралии тогда считалось даже еще чем-то более низким, чем пить водку или есть кислое молоко и сметану. Русские же, приехавшие из таких стран, как Франция, Италия, Греция, Болгария, и понимавшие толк в вине, скоро убедились, что «плонк» очень даже хорошее вино и стоит сущий пустяк. И вскоре оно появилось во всех домах, а нынче его в красивых бутылках продают по всей Австралии и за океаном.

В Русском клубе, существовавшем с начала 20-х гг. прошлого столетия, когда русских жителей в Сиднее можно было «по пальцам перечесть», собирались и члены других эмигрантских организаций — Русского общевоинского союза (РОВС), Морской кают-компании из Шанхая, скауты. Было «Кадетское объединение» бывших кадетов из Русского Кадетского корпуса в Сербии. Позже появилось «Общество Владимировской молодежи».

Уже тогда при клубе имелась солидная русская библиотека. В клубе стали проводиться собрания всяких русских организаций — политических, благотворительных, молодежных. И все эти организации, по русскому эмигрантскому обычаю, стали устраивать балы, вечера с танцами. Часто на них выступали профессиональные певцы, танцоры, музыканты. Выступал балетный дуэт — Жорж Астор с супругой, оба из Шанхая. Играл в клубе джаз-оркестр с волшебником джаза ударных инструментов Мики Кэем. Большой, меланхоличный Серж Ермолл пел свои романсы, написанные им когда-то для известного Александра Вертинского. В те времена джаз еще царил в Русском клубе, а на улицах везде и повсюду гремел, выл и плакал горькими слезами Джонни Рэй. Русский клуб жил в мире со своими соседями — этажом ниже располагался Эстонский клуб. Когда в Русском клубе устраивалось крупное собрание и для всех не хватало места, то нанимался зал Эстонского клуба. На другой стороне, чуть наискосок от Русского клуба, в подвале находился Советский клуб. Оба клуба с подозрением поглядывали через дорогу друг на друга — одни были «белыми», а другие «красными».

Дальше по Джордж-стрит начинается китайский квартал Чайна-таун, и тут всегда можно было встретить любопытных зевак-европейцев любой национальности. Китайцы в свою очередь удивлялись, как могут быть на свете люди, которые никогда не видели китайца. Этому же, впрочем, дивились и русские эмигранты из Китая. Эмигранты из Болгарии и Югославии ходили в китайские лавочки подышать «родным запахом». Стоявшая там плотная пряная вонь, что и в лавочках на Балканах, вышибала из них ностальгическую слезу.

«Pyrmont Bridge. Тогда на мосту шло большое движение и ходил трамвай. Посередине моста стояла небольшая будочка на колонках. В определенное время к ней подходил Леонид Эммануилович Грубский и поднимался по лесенке в будочку. Там он выглядывал из окна, вытирал ветошкой руки и начинал орудовать какими-то рычагами. Медленно опускались шлагбаумы на мосту, также медленно и торжественно начинала поворачиваться средняя часть моста, открывая грузовым судам проход в бухту. Операторов в будочке было двое, и оба — русские. Некоторое время даже инженер там был русский.

В те времена Сиднейский залив также был не тот, что сейчас. Это была грязная лужа, окруженная железнодорожными путями и грязными сараями-складами для грузов. Самый крайний сарай несколько высился над мостом, и в одну из его стен были встроены часы. Часы эти стояли, и никто не помнит, когда они шли. Попал в этот сарай дядя Антоша — Антон Петрович отрабатывал свои два года. Дядя Антоша таскал какие-то мешки, переносил ящики, словом, привыкал к месту работы. И как-то обратил внимание на дверь в конце сарая. Он в эту дверь проник. За ней оказалось небольшое грязное помещение, заваленное каким-то хламом, и грязный часовой механизм. Дядя Антоша им заинтересовался. «Вооружившись» тряпками, масленкой и кое-каким инструментом, он, обдумывая, кряхтя и напевая, вычистил, подмазал, что-то подкрутил, постучал, и часы пошли. Дядя Антоша получил их в свое «владение», и все пятнадцать лет, что он там работал, часы шли. Заводил их раз в неделю. Ушел дядя Антоша на пенсию. Часы шли неделю и остановились. И больше не шли. Теперь их там нет. Нет, правда, ни сараев, ни трамваев. И только над головой по монорельсу бежит, как призрак, поезд будущего, — вспоминает современник и продолжает: — Старикам было лучше, чем молодежи, — все они были людьми одного круга, все были связаны с Белым движением. Куда бы они ни приехали, везде находили соратника либо по Белому движению, либо по Русскому Общевоинскому союзу и быстро входили в местное общество. В Русский клуб шли приехавшие со всех концов мира, смотришь — и встретил старого сослуживца по добрым старым временам еще дореволюционным или Первой мировой войны или Гражданской войны, а тот познакомил с другим — вот уже и свой человек!»

Примечателен факт выдачи в августе 1949 г. поздравительной грамоты пассажиру парохода, шедшего из Неаполя (Италия) в Ньюкастл (штат Новый Южный Уэльс), — иммигранту под номером 250 000. С этой целью во Фримантле (штат Западная Австралия), где судно делало короткую остановку, на его борт поднялся министр эмиграции Австралии Артур Колвелл. К сожалению, большинство прибывающих не владели английским языком вовсе. Правительством для них были созданы специальные курсы, на которые сначала записались около 100 тыс. иммигрантов, но потом очень многим это надоело, и они перестали эти курсы посещать. В начале 1951 г. там осталось только около 11 тысяч учащихся. Для привлечения вновь прибывших к изучению языка правительство предложило досрочно освобождать от контракта тех, кто показывает успехи в английском языке. В том же году министр иммиграции Харолд Холт объявил о плане ввоза в Австралию еще около 130 тыс. иммигрантов, в том числе 10 тыс. перемещенных лиц.

В начале послевоенного иммиграционного процесса в 1950-х гг. австралийское правительство стремилось ассимилировать новоприехавших, что нередко приводило к осложнениям. В 1960-е началась политика «интеграции», имевшая целью создать единое многонациональное австралийское общество. В 1980-е гг. эта политика переросла в «мультикультурализм» — содружество разных культур в едином австралийском обществе. Однако, вопреки надеждам, в Австралии нарушился принцип единства общества — в добавление к экономическому и социальному расслоению, которое было прежде, стало расти расслоение по национальным признакам. Это отразилось на жизни австралийцев. Быт окончательно утратил англосаксонский характер, открыто заявили о себе разные национальные общины, равноправно оформились различные религиозные конгломерации, заговорили разные «языки».

Изменился ассортимент продуктов в магазинах, стали выпускаться продукты европейских и азиатских стран. Изменилась даже кухня — появились французские и итальянские блюда, затем греческие, а после индийские, китайские, вьетнамские и много других. Австралия перестала быть «страной пива» и начала производить вино. Смешанное в национальном отношении население — и благо, и сложность страны. С одной стороны, каждая нация вносит в австралийскую жизнь что-то свое, самобытное, неповторимое. С другой — возникает множество проблем во взаимодействии и культурно-этнической коммуникации. Вновь возвращаясь к статистике, видно, что, по переписи населения 1991 г., в Австралии проживали 44 200 уроженцев России и СССР, в 1996 г. их уже 50 289. По переписи 2001 г. — 60 213.

Как отмечает в своей книге австралийский историк профессор Эрик Ричардс, к 2000 г. идея создания Соединенных Штатов Австралии стала выглядеть пессимистично. Население тогда было все еще на уровне 20 млн человек, и многим стало ясно, что Австралия превращается в континент стариков. Уровень рождаемости остается все еще ниже уровня смертности, и в следующие 50 лет в росте населения ожидается стагнация. Демограф Бернард Солт предсказывает рост населения в этот период не более чем на 6 млн. Выход лишь в том, чтобы продолжать политику привлечения специалистов в страну. Уже потому хотя бы, что средний возраст и образовательный уровень прибывающих в страну по профессиональной категории выше, чем средний уровень уже проживающих в Австралии.

На рубеже веков в политическом плане на повестку дня встал вопрос о самом строе государства. Началась кампания, имевшая целью уже к 2001 г. преобразовать Австралию в республику. Вопрос был вынесен на референдум. Проведенный в 1999 г. референдум отверг изменение строя страны, сторонникам республики не удалось получить большинство ни в одном из штатов. Австралия осталась с монархическим строем. Королева Англии является одновременно и королевой Австралии, но от ее имени Австралией управляет наместник — генерал-губернатор. С этим строем Австралия и вступила в XXI столетие — с пестрым и ярким населением, еще не успевшим сплотиться в единую нацию.

Вместе с тем «во многих западноевропейских странах уровень жизни уже обошел австралийский, особенно примечательна в этом отношении Ирландия, которая в прошлом являлась серьезным поставщиком эмигрантов в Австралию. Поэтому неудивительно, что многие эмигранты из этих стран покидают Австралию, в количественном выражении превышая цифры прибывающих», — продолжает свою идею Э. Ричардс. Он же отмечает, что «реальная эмиграция возросла после 1997–1998 гг. от планировавшихся 67 100 человек до 120 тысяч в 2005 г. Профессиональная эмиграция увеличилась на 122 % и достигла 77 100 человек. При том, что эмигранты из Азии составили самую большую ее часть. В 2003–2004 гг. 17 % эмигрантов прибыло из Великобритании, 32 % — из Китая, Гонконга, Индонезии, Малайзии и Сингапура и 17 % — из Индии». Большинство прибывающих ныне эмигрантов рано или поздно оседают в крупных городах Австралии, в то время как правительство заинтересовано в привлечении рабочих рук и мозгов в по-прежнему малозаселенные части страны. Однако непривычный климат, оторванность от цивилизации, нехватка питьевой воды, плохо развитая железнодорожная и автомобильная сеть делают эти регионы малопривлекательными даже для азиатских эмигрантов.

Тем не менее пятый континент продолжает будоражить умы и привлекать все новых и новых переселенцев, которые в поисках лучшей жизни — или из авантюризма — едут туда. Многие из них обретают здесь свой дом, разрешают проблемы, от которых они бежали из своей страны. И дай им Бог найти здесь себя, свой дом и свое счастье.

Послевоенная, так называемая «китайская» эмиграция во многом склоняется к тому, что нынешняя, послеперестроечная волна приезжающих в Австралию из России является своего рода экономической эмиграцией. И прежде всего потому, что, прибывая сюда, они не стремятся поддерживать общение в тесном кругу российской диаспоры, мало участвуют в культурной, общественной, религиозной жизни тех русских, что живут здесь уже давно. Часто они не склонны к поддержке и наставлению своих детей в Православии и изучении русского языка, русской литературы. Если раньше, в годы политики «белой» Австралии, местная государственная машина стремилась ассимилировать всех эмигрантов, не поддерживала в них стремления к самости и культурному развитию в рамках своей национальной принадлежности, то ныне некоторые, если не многие, из россиян сами склонны к таковой ассимиляции, стремясь быть большими австралийцами, чем сами австралийцы.

^{Современный Сидней}

С другой стороны, на мой взгляд, в современном глобализированном мире понятие эмиграции как таковой утратило свою первоначальную сущность, став, скорее всего, именно миграцией, поиском лучшей работы, лучшей жизни, лучших условий для самовыражения, для спокойной и благополучной жизни. Перемещение между континентами, отъезд из родной страны, возвращение на родину, работа за границей, жизнь на два континента стали столь привычными, как никогда ранее. И поэтому история русских в Австралии становится именно «историей». Историей без продолжения, историей, закончившейся с эмиграцией послевоенного поколения, историей без национального самовыражения в ближайшем будущем. Лишь русский язык в настоящее время служит своего рода определением принадлежности к российской диаспоре в Австралии. Но и литературные объединения, драматические группы, интернет-форумы, клубы по интересам, объединяющие русских на пятом континенте, в настоящее время, благодаря открытости обеих стран, не замыкаются в своем географическом пространстве, а имеют устойчивые и постоянные связи с подобными себе по ту сторону земного шара. В этом — уникальность нынешнего состояния. Как указывает историк А. С. Петри-ковская, «в глобальных условиях существования Австралия стала нам значительно ближе: благодаря новейшим информационным каналам, широкому спектру международных связей, деловых, научных, образовательных, культурных, туристических, спортивных, а также личным контактам, ранее недоступным, во всяком случае, в режиме свободного перемещения. Как никогда раньше, ощущается присутствие на пятом континенте русской диаспоры, тем более что круг выходцев из России (СССР) в Австралии постоянно расширяется» (Петриковская А. С. Культура Австралии XIX–XX вв. М.: Восточная литература, 2007).