Глава 3 Русские австралийцы и Первая Мировая война
Глава 3
Русские австралийцы и Первая Мировая война
Не плачь о нас, святая Русь,
Не надо слез, не надо…
Молись за павших и живых,
Молитва — нам награда…
А. Деникин. Офицеры
XX столетие явилось веком становления Австралии, превращения ее из разобщенных колоний в единое государство. Но XX столетие было для Австралии также и временем великих потрясений, поисков и перемен. Для нее оно началось с федерации австралийских колоний в «содружество» со статусом «доминиона Англии». Произошло это в 1901 г. и было отмечено торжественной церемонией в сиднейском парке Столетия в первый день нового века. Ко времени создания федерации в Австралии было шесть колоний, получивших при федерации статус штатов — Новый Южный Уэльс, Виктория, Квинсленд, Южная Австралия, Тасмания и Западная Австралия. Штаты не были однородными по многим признакам. Наиболее старые колонии — Новый Южный Уэльс и Тасмания — были местами ссылки каторжников из Англии, которые здесь и оседали после отбытия ими срока наказания. В Южную Австралию каторжников не принимали, и там селились лишь вольные люди, переселенцы из других стран. Эта колония отличалась еще и тем, что первой дала гражданские права своим жителям, включая женщин и аборигенов. Западная Австралия, будучи самой отдаленной и малозаселенной, была несколько иной, чем восточные колонии. «Золотой» бум, начавшийся в 1890 г. в связи с обнаружением залежей золота в Кулгарди-Калгурли, изменил здесь абсолютно все. Колония стала стремительно развиваться, и главный город Западной Австралии Перт стал в XX столетии расти быстрее, чем другие крупные города континента. Западная Австралия всегда демонстративно ориентировалась на Англию, менее остальных колоний стремилась к вступлению в федерацию и сопротивлялась ей дольше других.
На золотых приисках в Австралии. Гравюра конца XIX в.
Этнически колонии также были неоднородными. В Южной Австралии значительную часть населения составляли переселенцы немецкого происхождения. В Виктории в результате «золотой лихорадки» осело много китайцев. В Квинсленд привезли туземцев с островов Меланезии и Полинезии для работы на плантациях сахарного тростника. Основное же население Австралии составляли выходцы с Британских островов — англичане, шотландцы и ирландцы. Население Австралии сформировалось из потомков вольноприехавших, потомков каторжан и потомков английской администрации.
Почему австралийцы решили объединиться в федерацию в 1901 г.? Много факторов повлияло на это решение. Страна была детищем колониализма и пионерства. Развитие транспорта и коммуникаций привело колонии к тесному соприкосновению друг с другом и также с Англией. Английские военные соединения покинули Австралию, и она стала остро нуждаться в собственной оборонной системе. Федеративное устройство снимало торговые барьеры. Оно обеспечивало быстрое совершенствование почтового дела, решало острые для страны иммиграционные проблемы и вопросы взаимодействия с иностранными государствами, особенно с Германией и Францией, имевшими свои интересы в районе Тихого океана. Привело к объединению и возросшее у австралийцев национальное чувство, сознание своей особенности и собственного пути развития. Созданию федерации предшествовали длительные переговоры, завершившиеся содружеством.
В XX в. Австралия принимала участие во многих военных баталиях. Войны оказывали огромное влияние на жизнь государства. Они объединяли народ, влияли на формирование национальной патриотической психологии, создавали облик австралийца — защитника чести страны. Еще до создания федерации военные контингенты из австралийских колоний участвовали в войнах Великобритании в Судане, в подавлении Боксерского восстания в Китае, в Англо-бурской войне в Африке. Образование федерации положило начало объединению колониальных армейский вооруженных формирований в единое общеавстралийское. Армия создавалась с оборонительной целью, и военные части не отправлялись за пределы Австралии. В 1911 г. был создан Королевский Австралийский флот, подчиненный в оперативном отношении Адмиралтейской коллегии Великобритании.
Австралийские военные — участники Первой мировой войны
В 1914 г., когда вспыхнула Первая мировая война, много молодых австралийцев вызвались защищать «матушку Англию». Так как регулярные войска не могли оставлять территорию Австралии, то для отправки военных сил в Европу из добровольцев были сформированы специальные Австралийские Имперские силы — Australian Imperial Force (AIF), из которых затем вырос Австралийско-Новозеландский Армейский корпус (ANZAC — Australian and New Zealand Army Corps). Первые военные успехи Австралии принадлежат ее морскому флоту — австралийская эскадра десантом захватила Рабаул в Новой Британии на Тихом океане, а крейсер «Сидней» вступил в бой в Индийском океане с германским легким крейсером «Эмден» и потопил его у Кокосовых островов.
Каждый год 25 апреля по всей Австралии отмечается один из самых священных для австралийцев праздников — День Анзака. В этот день в 1915 г. австралийские части вместе с другими войсками союзников высадились под шквальным огнем турецкой армии на гористые берега полуострова Галлиполи у пролива Дарданеллы. По плану британских военных стратегов это должно было позволить не только захватить Дарданеллы, но и оттянуть турецкие войска с Кавказского фронта и таким образом помочь одному из главных союзников — России. Австралия направила на Галлиполийский полуостров 60 тыс. молодых солдат, составивших основной корпус АНЗАКа. Австралийскому правительству удалось сдержать попытки английского командования распылить корпус по другим английским подразделениям, и он участвовал в войне как самостоятельная войсковая единица. Боевым крещением корпуса, а следовательно, и крещением австралийской армии, стала именно эта высадка десанта на полуострове. Кампания была плохо проведена английским командованием, но австралийцы показали высокие боевые качества. И хотя по существу это было поражение союзников, но в самосознании австралийцев Галлиполи занял особое место. Отсюда они ведут отсчет подлинного создания своей нации, ее единства, стойкости и братства. При попытке сбросить необстрелянный корпус АНЗАК в море внезапной атакой турки понесли большие потери. Австралийские парни, выросшие в буше (австралийском лесу) и привыкшие с детства бить кенгуру на скаку, почти без потерь для себя за несколько минут перестреляли турок. Австралийские бойцы выигрывали даже и по внешнему виду: они были выше ростом, загорелые, прямые и статные — в отличие от малорослых англичан, выросших в городских условиях и при плохом климате. Австралийцев отличало гордое и независимое поведение, нередко приводящее к тому, что английские солдаты обращались к ним «сэр», т. е. как к офицерам. Австралийцы не переносили царившей в английской армии «палочной» дисциплины. Они заменили ее личной инициативой и внесли в армейские ряды дух товарищества.
Русские австралийцы с первого дня высадки 25 апреля 1915 г. до последнего дня эвакуации тоже были частью «легенды анзаков». В составе Австралийского экспедиционного корпуса в Галлиполи участвовали около 150 уроженцев России — представителей многих народов Российской империи: русские, белорусы, украинцы, поляки, евреи, финны, уроженцы Прибалтики, немцы, осетины, англичане и даже один француз. Среди них были выходцы со всех концов страны — слесарь Георгий Васильев из Владивостока, плотник Иван Волков из Вятской губернии, машинист Иван Козаков из Москвы, рабочие Григорий Смагин из Енисейска, Яков Петров из-под Бишкека, Владимир Лопатин из-под Смоленска, Алексей Казаков из-под Казани, Александр Егоров из села Бестужево в Рязанской губернии, Николай Коротков из Самары, Иван Шохин, служивший под именем Шуплаков, из-под города Кашина Тверской губернии. Среди них было много моряков и кочегаров — Федор Васильев из Новой Калиши, Николай Шаров из Владивостока, Александр Попов из Вологды, Альберт Морозов и Александр Саст из Одессы, Влас Козаковшонок из Риги, Иван Иванов из Либавы. Любопытно, что среди моряков было несколько человек из высокопоставленных семей — Александр Карелин был сыном крупного чиновника из Петербурга, а отец Георгия Камышанского из Керчи, Петр Константинович Камышанский, был прокурором Петербургской судебной палаты. Было среди русских и несколько представителей интеллигенции — репортеры Петр Чирвин, уроженец Сахалина, и Николай Федорович из Одессы, ботаник Яков Серебренников из Мелитополя, инженеры Георгий Плотников из Екатеринбурга, Иван Коренев из Одоева, что под Тулой, Францис Дерамер из польского поселка Сеймы, расположенного вблизи границы с Белоруссией, Николай Романовский из-под Енисейска и его земляк ветеринар Парфен Грехов. Все эти имена стали известны лишь недавно — после кропотливой работы в австралийских архивах исследователя русской эмиграции Елены Говор.
Наибольшая численность уроженцев России наблюдалась в нескольких пехотных батальонах — 9, 15 и 26-м, формировавшихся в Квинсленде, 10-м и 27-м — южноавстралийских, 3-м и 13-м — новоюжноуэльских и 16-м — западноавстралийском. Впрочем, почти в каждом батальоне, сражавшемся в Галлиполи, было хотя бы по одному россиянину. Несколько человек служили в артиллерии и кавалерии, в медицинских частях. Часто они, особенно русские, вступали в армию целыми группами или, подружившись в лагере, отправлялись служить в составе одного подразделения. Особенно большая группа россиян отправилась в Галлиполи в составе 26-го батальона, причем в основном из Рокхемптона (штат Квинсленд) — осетины Азиев и Хабаев, белорус Жабинский, украинцы Качан, Новицкий, Лусгик и Рудецкий, русские Васильев и Плотников. В 16-м западноавстралийском батальоне, майором в котором служил уроженец Белгорода Марголин, было тоже немало россиян, в основном прибалтов.
Были уроженцы России и в составе первого легендарного конвоя кораблей с австралийскими и новозеландскими войсками, с которого начинается отсчет службы анзаков на полях Первой мировой войны. Этот конвой покинул австралийские воды в начале ноября 1914 г. и по пути потопил «грозу океанов» немецкий крейсер «Эмден». Они, а также участники нескольких последующих конвоев и приняли на себя самый тяжелый удар высадки в Галлиполи 25 апреля, которая теперь отмечается как День Анзака. В этой высадке участвовали не менее 25 россиян.
На протяжении всей Первой мировой войны не менее четверти мужчин-уроженцев России, проживавших в Австралии, вступили в австралийскую армию. В процентном отношении это было больше, чем среди всего австралийского населения, которое тогда составляло почти 5 млн человек. Из них в армии служили около 400 тыс. человек. Кроме того, многие русские подали заявления на вступление в армию, но были отвергнуты по двум причинам: «не годен по медицинским показаниям» и «недостаточно владеет английским языком». Таковых — принятых и подавших заявления, но отвергнутых — к настоящему времени историкам удалось обнаружить уже свыше тысячи человек. Кстати говоря, в австралийской армии выходцев из России было больше, чем уроженцев любой другой не англосаксонской страны. Надо подчеркнуть, что австралийская армия была добровольной, обязательного призыва в армию в то время не было. Чем же тогда объясняется такой энтузиазм россиян? Ведь активная антивоенная пропаганда велась даже в русских газетах «Известия Союза российских рабочих» и «Рабочая жизнь», выходивших в Австралии в те годы. Причины массового вступления русских в армию были столь же разнородны, сколь разнородной была и сама эта ранняя эмиграция. Со стороны британцев — уроженцев России это был несомненный патриотический порыв и выполнение долга перед империей. Вероятно, те же чувства руководили и еврейскими юношами, родившимися в России, но воспитанными в Англии в британских традициях. Чувство долга перед Австралией, которая стала им домом, вкупе с жаждой приключений руководили и русскими юношами, выросшими на пятом континенте. Как иначе объяснить вступление в армию 18-летнего Уильяма Аверкова, который на призывном пункте накинул себе два лишних года? Он приехал в Австралию с родителями еще ребенком. После гибели отца в результате несчастного случая стал главным кормильцем большой семьи, в которой было еще пятеро младших детей. Но ничто не могло удержать его от вступления в армию. С той войны он не вернулся. Но в массе своей вступление россиян в австралийскую армию объяснялось более прозаическими причинами.
Особую группу здесь составляли моряки. Нередко они дезертировали в Австралии со своих кораблей и, помыкавшись на берегу без работы, вступали в армию. Иногда, с началом войны, корабли интернировали или их капитаны решали, что продолжать плавание дальше небезопасно, и списывали всю команду на берег. Большую роль в массовом зачислении русских в армию сыграло также российское консульство и в особенности генеральный консул Александр Николаевич Абаза (1872–1925). В конце 1915 г. он довел до сведения австралийских властей, что все русские подданные (а таковыми Россия считала даже русских, натурализовавшихся в Австралии, но формально не лишенных русского подданства) в возрасте от 21 до 38 лет, являющиеся резервистами, должны немедленно вступить в армию. Если они не имеют возможности вернуться в Россию, чтобы вступить в русскую армию, то они должны вступить в армию союзников, в данном случае в армию Австралии. Местные власти согласились, что для вступления в австралийскую армию русским не надо иметь австралийской натурализации. В большинстве случаев дело ограничивалось тем, что уроженцы России приносили на призывной пункт справку из русского консульского отделения (а такие были тогда во всех крупных городах Австралии), где указывалось, что податель является русским подданным-резервистом. Списки всех русских, подавших заявления в армию, ежемесячно вплоть до начала 1918 г. передавались военными властями всех штатов русскому генеральному консулу. Но консул на этом не остановился. В начале 1916 г. он попытался добиться полного запрета на выезд из Австралии на нейтральных судах как русских моряков, так и русских пассажиров без письменного разрешения российского консульства. Несомненно, что все лица призывного возраста, выловленные им таким образом, были бы направлены в армию. Но этот вариант уже не был в полной мере поддержан австралийскими властями. Тогда консул добился специального соглашения с властями страны о том, чтобы русских в возрасте от 18 до 50 лет с 1915 г. вообще перестали натурализовывать в Австралии. Вместо этого им предлагали вступать в армию. Отказ в натурализации существенно ограничивал русских в правах. Например, они не могли купить дом, стать владельцами земельной собственности. Все больше росло подозрение к русским как к чужакам. Тогда австралийские власти проявили свою инициативу и с конца 1916 г. ввели обязательную полицейскую регистрацию всех иностранцев, в том числе русских, по месту жительства. При переезде с одного места в другое русские должны были являться в полицейский участок и заполнять учетную карточку иностранца. Если они этого не делали — а часто многие, не зная английского языка, и не подозревали, что теперь в свободной Австралии тоже введен тотальный полицейский контроль, — их нещадно штрафовали. Власти на местах тоже проявляли свою инициативу.
Так, 1 апреля 1916 г. русские шахтеры с рудника Маунт-Морган сообщали, что начальство шахты потребовало от всех русских предъявить паспорта. Все беспаспортные, а таких среди них было немало, были уволены с работы, и им было предложено подать заявления в армию. Формально это было незаконно, но фактически русским действительно становилось все труднее получать работу, особенно на государственных предприятиях, где они до того часто работали. Вступление русских в армию в таких условиях можно назвать классическим образцом добровольно-принудительного зачисления по принципу «вступай или голодай». Это, кстати, объясняет, почему вдруг в армию хлынул поток русских «добровольцев», заведомо негодных к строевой службе — кто с грыжей, кто с переломом ноги, кто с варикозными венами. К тому же зачастую еще и совершенно не знавших английский язык. Дело объяснялось просто: всем отвергнутым давали специальную справку, и на них ограничения в найме на работу и подозрения в неблагонадежности больше не распространялись.
Решение суда магистрата в Бундаберге, вынесенное по делу Михаила Елекоева о нарушении правил регистрации иностранцев
То, что русских толкал в армию отнюдь не голый патриотизм, хорошо видно на примере судьбы Михаила Елекоева, уроженца Кавказа, вероятно, осетина. Он приехал в Австралию в 1914 г. и почти не знал английского. На протяжении четырех лет — с июня 1917-го по декабрь 1921 г. — он 35 раз (!) в поисках работы менял место жительства и каждый раз регистрировался в местной полицейской станции. Один раз, когда он не успел зарегистрироваться в полиции, его оштрафовали на 2 фунта 3 шиллинга 6 пенсов (по тем временам большие деньги, почти двухнедельный заработок рабочего). Когда он попался второй раз, в Баркалдине, и предстал перед магистратом, то, несмотря на незнание английского, сумел объяснить им свою горестную историю. Оказалось, что он уже пытался вступить в армию в Брокен-Хилле, в Аделаиде и в Мельбурне, но не был принят потому, что не был натурализован. И вот, наконец, недавно он прошел медицинский контроль и теперь спешит в Лонгрич, где снова собирается вступить в армию. Услышав это, магистрат отпустил его, даже не оштрафовав. В Национальном архиве сохранилось досье лишь одной такой попытки Елекоева (в Курри-Курри) вступить в армию. До какой степени Михаил не понимал английский язык, видно из анкеты, которую местный чиновник заполнил с его слов. Хотя он и был зачислен в армию, но через несколько дней его отчислили по медицинским показаниям, и Михаил продолжал колесить по континенту в поисках куска хлеба еще несколько лет. Наконец в 1924 г. он женился в Литгоу (штат Новый Южный Уэльс) на местной 16-летней девушке. У них было четверо детей. Умер Михаил Елекоев в 1937 г. Судя по австралийским архивам Литгоу, в 1925 г. у него родился сын, названный уже на британский манер — Джорджем Эдвардом, который в 18 лет ушел воевать на Вторую мировую войну. О нем и других солдатах той войны читайте в главе 6.
Возвращаясь к причинам вступления русских в армию, отмечу также, что хотя экономический фактор здесь и не был единственным, он, несомненно, был очень существенным, ведь австралийскому солдату в армии платили 6 шиллингов в день. Некоторые русские, отправляясь на войну, оставляли большую часть этого дохода своим семьям, находившимся в Австралии или в России (на первых порах австралийские власти исправно пересылали туда деньги). Эти 6 шиллингов стали для некоторых из них своего рода символом. В 1918 г. Вальтер Калашников из городка Остров под Псковом, который вернулся с войны полуслепым, израненным взрывом, посещая Русскую ассоциацию в Брисбене, с горечью сказал, показывая на свой значок фронтовика: «Это мой позор. Я продал себя за 6 шиллингов и пошел убивать своих братьев».
Что касается властей Австралии, то, конечно, они ценили такого крупного союзника Британской империи, каким была Россия, и вначале Австралия стремилась показать свою симпатию к ней. Например, в 1916 г. были планы организовать и послать в Россию австралийский госпиталь. В начале 1917 г. властями страны обсуждался вопрос о возвращении в Россию многочисленных пушек, захваченных Англией во время Крымской войны и украшавших австралийские города. Но воз остался и ныне там. Вместе с тем австралийские военные власти не выражали, как кажется, особого восторга по поводу массового вступления русских в их армию. Сослуживцы зачастую называли их немецкими шпионами, да и командование держало их под подозрением. Наличие писем «на каком-то иностранном языке» у Алексея Копина и тот факт, что он носил с собой нож, вызвало подробное разбирательство у властей лагеря в Сеймуре (штат Виктория), где тот служил.
Судя по австралийским военным архивам, в австралийской армии среди уроженцев неанглоязычных стран выходцы из Российской империи были наиболее многочисленными. Так, уроженцев Англии было 23 097 человек, Ирландии — 2852, Новой Зеландии — 2105, Канады — 392, России — 282, США — 269, Швеции — 146, Франции — 98, Норвегии — 96, Италии — 68, Швейцарии — 30, Бельгии — 33, Испании — 20, Греции — 17. В начале 1916 г. на все австралийские призывные пункты был разослан циркуляр «Призыв в армию русских резервистов», согласно которому местное начальство в начале каждого месяца должно было составлять отчет обо всех русских подданных, вступивших в армию на протяжении прошедшего месяца. Эти списки затем собирались в Министерстве обороны, и копия сводного списка направлялась русскому консулу. Как уже упоминалось, эта практика продолжалась на протяжении двух лет — до начала 1918 г., когда А. Н. Абаза сложил с себя полномочия генерального консула, а Россия вышла из войны.
О русских как особой этнической группе в Австралии можно говорить начиная приблизительно с 1907 г. Массовая же эмиграция русских в Австралию началась лишь в 1910 г. и продолжала быстро расти до 1914 г. До 1917-го въездных виз в Австралию не требовалось и проверка носила поверхностный характер. Рассказывают, как один русский офицер, сходя с парохода в Брисбене, вместо паспорта показал цветную театральную программку на русском языке, что вполне удовлетворило австралийского чиновника.
В местных архивах удалось обнаружить, что русские прибывали сюда и в XIX в. Так, было найдено досье на трех старожилов, вступивших в австралийскую армию. Это — плотник Александр Корсаир, родившийся в Петербурге в 1862 г. и прибывший в Австралию в 1887 г. на корабле «Порт-Артур»; Николай Коцебу, родившийся в Екатеринбурге в 1879 г. и прибывший в Австралию в 1899-м, где он работал лесорубом и безуспешно пытался стать сотрудником австралийских служб безопасности; Андре Толстой, родившийся в Варшаве в 1873 г. и получивший хорошее образование во Франции, служивший затем во французской армии и в 1900 г. эмигрировавший в Австралию. По приезде он занимался тяжелым физическим трудом — растил сахарный тростник, работал шахтером. Андре ушел воевать в Первую мировую и сражался в рядах 15-го батальона АНЗАКа. 11 апреля 1917 г. он был убит в бою на территории Франции, о чем свидетельствуют материалы его архивного досье. Хотя там же имеются запросы от его жены, датированные ноябрем 1917 г., и ответ военного представителя, утверждавшего, что Андре Толстой пропал без вести и, возможно, находится в плену у немцев. Позднее, в 1919 г., вдове было выдано свидетельство о его смерти и назначена пенсия погибшего супруга.
Воинское свидетельство о смерти Андре Толстого, погибшего в Первую мировую войну в составе австралийских войск
Остальных русских условно можно разделить на две группы, примерно равные по численности. К первой принадлежали те, кто устремился сюда с Дальнего Востока начиная с 1910 г. Некоторые из них отправлялись в Австралию с надеждой осесть на собственной земле, но большинство ехало на заработки, надеясь через несколько лет вернуться на родину с сотней-другой фунтов. Их перевозили в основном три японских судна, совершавшие регулярные рейсы между дальневосточными портами и Австралией, — «Кумано-Мару», «Явата-Мару» и «Никко-Мару». Эти русские попадали преимущественно в штат Квинсленд.
Ко второй группе можно отнести моряков, кочегаров, корабельных плотников (об их морском прошлом часто свидетельствовали татуировки, которые подробно описывались при медицинском осмотре новобранцев), а также авантюристов, которые в 1907–1917 гг. прибывали в Австралию в некоторых случаях непосредственно из России, но чаще через Англию, Европу, США, а то и Южную Америку и даже Индию. Они покидали свои корабли иногда легально, а иногда и просто дезертировали — во Фримантле (штат Западная Австралия), в других портовых городах — и расселялись по всем штатам. Если в первой группе преобладали уроженцы центральных русских губерний, Сибири и Дальнего Востока, то во второй — выходцы из Прибалтики, Петербурга, северных областей и южнорусских губерний.
Интересно, что по месту рождения русские распределялись довольно равномерно — почти из каждой губернии в австралийской армии было хотя бы по одному человеку. Некоторые были из такой глубинки, что просто диву даешься, как они добрались до Австралии. В 10-м квинслендском батальоне служили, например, три земляка из села Красное Симбирской губернии — Николай Силантьев, Григорий Матренин и Михаил Волков. Оказались в австралийской армии и Алексей Казаков из деревни Старые Матаки, что в Заволжье, около Казани, и Джон (Иван) Иванов из деревни Новый Дилижан Казахского уезда Елизаветпольской губернии (ныне это территория на границе Армении и Азербайджана, около озера Севан, где с XIX в. селились русские, преследуемые за веру), и Яков Петров из села Токмак с предгорий Тянь-Шаня (ныне Киргизия), и Антоний Жук из Самарканда, и Александр Егоров из деревни Бестужево на Рязанщине.
Вероисповедание русских, указанное в их военных анкетах, таило в себе неожиданный факт. Оказалось, что православными были записаны лишь около половины тех, кого по всем остальным признакам можно отнести к русским. Многие русские, согласно анкетам, были римско-католического, греко-католического, англиканского, лютеранского и других вероисповеданий. Если в некоторых случаях принадлежность к этим конфессиям не вызывает больших сомнений, как, например, у русских уроженцев Петербурга, западных районов России и Прибалтики, то во многих других случаях это кажется недостоверным, вызванным непониманием военного, заполнявшего анкету со слов призывника. Большинство русских солдат были одинокими людьми в возрасте 20–35 лет. Лишь единицы имели родственников в Австралии. Пожалуй, самой интересной была семья Степановых из Скопина, что под Рязанью. Ее глава, Михаил Дмитриевич Степанов, инженер, к началу XX в. обосновался в Харбине, очевидно, служил там на постройке железной дороги. В 1911 г. он с семьей эмигрировал в Австралию. Здесь, не выдержав труда рабочего на железной дороге, они с женой открыли в Брисбене пансион для своих соотечественников на улице Меривейл. Этот пансион был своего рода центром русской колонии в столице штата Квинсленд. Степановы были тесно связаны и с Русской ассоциацией. В 1919 г. «дом Степанова» был разгромлен, оказавшись в центре бунтов красного флага. Подробнее об этих беспорядках — в следующей главе. У Степановых было по меньшей мере 6 детей, их старший сын Николай Степанов служил в армии, и его переписка с отцом попала в поле зрения австралийских цензоров. Позднее он был награжден тремя австралийскими военными медалями.
Запрос от российского консула в Брисбене на медицинское освидетельствование новобранца Николая Степанова
Социальный состав русских свидетельствует о том, что большинство из них были выходцами из крестьянской и рабочей среды. В Австралии почти все русские занимались неквалифицированным тяжелым трудом — на строительстве железных дорог, в шахтах, на фермах. Бывшие моряки и кочегары, если не находили работы в порту или на каботажных судах, тоже становились разнорабочими. Лишь небольшая часть из них овладела более квалифицированными ремеслами.
Историк Елена Говор считает, что «революционный характер ранней русской эмиграции в Австралии, который стал притчей во языцех в работах и русских, и австралийских исследователей, был, по-видимому, слишком преувеличен. Большинство россиян составляли не профессиональные революционеры, а рядовые эмигранты и моряки, оставшиеся в Австралии. Другое дело, что под влиянием условий местной жизни или службы в армии некоторые из них в дальнейшем оказались под влиянием русских и австралийских радикалов. Среди тех русских, о революционном прошлом которых есть достоверные сведения, можно назвать лишь нескольких человек».
Семен Сучков, учитель из белорусского поселка Еремичи, сосланный в Сибирь в 1907 г., из ссылки, как и многие другие, бежал. Ив 1912 г. прибыл в Австралию. Когда в 1922 г. власти потребовали от него подписать документ об отречении от прежнего гражданства (эту формальную процедуру проходили все иммигранты для получения австралийского подданства), Сучков с горечью написал об этом: «Что до отречения от моего прежнего гражданства, я могу только сказать, что в душе я это сделал давным-давно, и сделать это на бумаге мне не составит труда».
Николай Синдеев, машинист, уроженец Сызрани, в 1909 г. был выслан из Петербурга за участие в политических митингах и с Дальнего Востока в 1910 г. приехал в Австралию. Относительно уроженца Петербурга Александра Петрова у австралийской полиции были подозрения, что он совершил в России преступление по политическим мотивам. Радикальных взглядов, по крайней мере после возвращения с войны, придерживался и Вальтер Калашников. Среди политических можно назвать еще эсера Николая Розалнева.
Примечательной фигурой среди белорусов был Альфред Маркович. Благодаря тому что в начале войны он попал под подозрение австралийских спецслужб как шпион, на него ими было собрано большое досье. Маркович был из состоятельной семьи, знал польский, английский, немецкий, французский и итальянский языки. В 19 лет он отправился в Лондон, затем три года жил в Новой Зеландии, после чего поселился в Океании, сначала на Самоа, потом на Тонга, где был плантатором и работал для английских и немецких фирм. Незадолго до начала Первой мировой войны он приехал в Сидней и вскоре вступил в армию. Несколько белорусов были моряками и, подобно Марковичу, начали свои странствия по миру с Англии, например, Прокофий Пашкевич и Вильям Деонк; другие работали в России на железной дороге, как Иосиф Будревич, или служили в русской армии, как Устин Гловацкий и Джон Матвейчик, и приехали в Австралию через Дальний Восток вместе с волной русских эмигрантов. Матвейчик воевал в Порт-Артуре во время Русско-японской войны, и когда в 1942 г. он умер в одиночестве в Брисбене, государственный попечитель передал в военное архивохранилище две его русские медали вместе с австралийскими боевыми наградами. В архиве сохранилась его анкета, где Джон указал ближайшего родственника, своего брата Андрея Матвейчика, проживавшего в деревне Ушков Груд Восковаского уезда Гродненской губернии. А вот судьба Павла Зундоловича была совсем другой. Он родился в 1865 г., получил теологическое католическое образование и еще в молодости приехал в Австралию, где работал в одном из самых отдаленных приходов — в Вилкании, среди аборигенов. Там же натурализовался в 1898 г. Во время войны уже немолодым человеком он взял на себя миссию сопровождать австралийские войска, отправлявшиеся в Англию, в качестве корабельного священника.
В составе российской иммиграции были представлены и другие национальности, проживавшие на территории Российской империи. Несмотря на политику «белой» Австралии, препятствовавшую въезду в страну лиц неевропейского происхождения (а попросту — всех не белых), сюда попали татары, осетины, грузины, армяне и, возможно, представители других народов Кавказа. Особенно много было среди них осетин — Кульчук Азиев, Моисей Бембалат Бараков, Бекза Гасиев, Борис Дезантов, женатый на русской Любе (на призывном пункте он расписался по-русски — Жантиев), Моисей Досоев, Александр Занген (или Зандегей), Алексей Толпаров, Томас Хабаев. Все они происходили из окрестностей Владикавказа, из сел Ардон, Гизель и Хумалаг. Почти все они осели в Южной Австралии, где работали в Порт-Пири на медеплавильном заводе. Вместе они вступили и в армию. Большинство из них свою религию указали как русские православные, а вот Моисея Досоева почему-то записали лютеранином. В прошлом он, кстати, воевал в Русско-японской войне в составе отряда казаков. Среди других уроженцев Кавказа назову грузин — торговца Павла Кирвалидзе и моряка Анисима Гвинзадзе из Кутаиси, а также лиц, национальность которых определить затруднительно: Михаила Елекоева, указавшего местом своего рождения просто Кавказ, и Вадима Байдакова из Тифлиса, который в Австралии первоначально работал парикмахером. А вот моряк Абдул Ганивахов из Казани, несомненно, был татарином, хотя при записи в армию его, как и Моисея Досоева, «превратили» в лютеранина. Были в составе австралийской армии и армяне, но родившиеся не в Армении, а в других странах, куда выехали их родители.
Но были в этой войне и трагические случаи, которые не вписываются в легенду анзаков. Альфред Ян де Топор Маркович, смелый, инициативный боец, через несколько дней после высадки в Галлиполи, когда каждый солдат, казалось бы, должен был быть на счету, неожиданно услышал от командира: «Маркович, я против вас ничего не имею. Вы хорошо поработали, но вы обвиняетесь в прогерманских симпатиях, вам нужно пойти на командный пункт и очистить себя от подозрений». На командном пункте его продержали под строгим арестом 8 дней, не предъявляя никаких обвинений, а затем сообщили, что он будет возвращен в Австралию с формулировкой: «Услуги больше не нужны». Однако на корабле, на котором он возвращался, прошел слух, что он шпион, и его посадили под арест. В это время его вещмешок попал в руки бдительных охранников, которые искали там оружие и амуницию. Не найдя оных, они прихватили бумаги и все, что было ценного, в том числе коллекцию раритетов, собранную Марковичем в Египте. Как человек состоятельный и образованный, у него к таким вещам был большой интерес. Когда, обнаружив пропажу, Маркович пожаловался, ему пригрозили заковать его в кандалы, а по возвращении в Австралию служба безопасности подвергла его допросам. «Улики», собранные против него, были просто смехотворны. Здесь, например, фигурировало то, что он работал для германской фирмы на Тонга перед тем, как приехать в Сидней. Для какой еще фирмы он мог работать, живя в германской колонии? Подозрения вызвали и первые дни пребывания Марковича в Галлиполи.
Австралийцы в окопах в Галлиполи. Фото 1915 г.
Вскоре после высадки его 3-го батальона командование послало его с донесением на командный пункт. Возвращаясь обратно, он не обнаружил своего подразделения, которое успело отступить, и уже в сумерках он присоединился к 16-му батальону, где, по существу, проявил себя героем, добровольно сходив несколько раз в разведку и применив свое знание французского языка для переговоров с окружавшими их турками. Его инициатива позволила предотвратить неожиданный захват их позиций противником. Когда обстановка нормализовалась, Маркович вернулся в свой батальон с запиской от командования 16-го батальона о причинах его отсутствия. Материалы допросов Марковича рисуют полную неразбериху, царившую в первые дни после высадки, дезориентацию командования. После возвращения в Австралию 17 июля 1915 г. Маркович был уволен с формулировкой: «Дисциплинарные причины». В его деле после этих слов стоит приписка карандашом: «Не преступление. Сомнительное имя». Эта история легла темным пятном на судьбу Марковича. Когда, будучи членом Лиги ветеранов, он боролся за права фронтовиков и разоблачал злоупотребления военных бюрократов, те опять вытащили на свет историю его увольнения из армии. Только к 1922 г. ему удалось добиться права на получение заслуженных воинских медалей. Девять лет спустя, когда он захотел получить работу в правительственном учреждении, о его прошлом вновь были запрошены службы безопасности. Правда, на этот раз чиновник честно написал: «Подозревался в том, что он шпион, но никаких оснований к этому подозрению так и не было обнаружено».
Галлиполийские испытания Александра Саста, русского моряка из Одессы, были не менее тяжки. Он был ранен в ногу вскоре после высадки и вернулся в свой 10-й батальон только после излечения в госпитале в Египте. 18 июля он был отправлен на передний край окопа, чтобы подстрелить турецкого снайпера. Они вели перестрелку, пока в ногу Саста не угодил осколок снаряда. Он звал на помощь своих товарищей, но из-за грохота артобстрела те его не могли услышать, и Саст несколько часов пролежал, истекая кровью. Ночью перед ним появился турецкий солдат, который попытался прикончить его штыком, но Саст из последних сил схватил штык (на допросе Саст предъявил шрамы на ладонях) и отвел удар. Увидев, что он ранен, турки перенесли его в траншею, а затем перевезли в свой госпиталь. Из госпиталя, после того, как его раны немного зажили, его отправили в Скутари (Ускудар), где подвергли изощренным пыткам за то, что он отказывался отвечать на вопросы. Ему связали руки за спиной и подвесили за кольцо на столбе так, чтобы ноги не доставали до земли. Через четверть часа он стал терять сознание. Его приводили в чувство и продолжали держать на столбе. Это продолжалось 4 дня. Затем его отправили в лагерь, где военнопленные работали по 12 часов в день, получая горячую пищу лишь раз в сутки. В декабре 1915 г. их перевезли в Болгарию, где заставили копать траншеи. Здесь Саст сошелся с болгарским солдатом, который хотел дезертировать из армии, перебравшись через Дунай. У Саста было припрятано несколько золотых монет, которые он пообещал болгарину за помощь. В январе 1916-го они успешно бежали через замерзший Дунай в Румынию, где уже скопилось много дезертиров из болгарской армии. Переодевшись в гражданскую одежду, Саст добрался до Бухареста, где повстречал еще двоих русских. Вместе они добрались до реки Прут, перешли ее с помощью проводника и оказались в России. Вскоре, меняя поезда, Саст добрался до Москвы. Он намеревался вернуться в австралийскую армию, но, опасаясь, что англичане сдадут его русским военным властям, предпочел не обращаться в британское посольство в Москве, а, найдя на карте Архангельск, в котором к тому времени находились британские войска, и подрабатывая по дороге на проезд, в конце концов добрался до британских частей. В июне он был доставлен в Англию, где и предстал перед следственной комиссией. Сколь ни невероятны были его приключения, ему поверили и направили сражаться в артиллерийскую часть во Франции.
Русские служили в австралийской армии наравне с австралийцами. Превозмогая страх, они поднимались в атаки как пехотинцы, рыли окопы и туннели как саперы, выносили с поля боя раненых как санитары, доставляли боеприпасы под огнем противника как погонщики лошадей. Процент убитых и раненых, больных и плененных среди них был такой же, как по всей австралийской армии в целом. И все же их ноша была порою тяжелее, чем у их австралийских соратников, тяжелее на неизмеримую величину — быть русским среди австралийцев. В повседневной окопной жизни австралийцы относились к русскому происхождению своих сослуживцев как к безобидной особенности. Но терпимость имела свои границы, и первое, что выделяло русских, а часто и определяло отношение к ним, было несовершенство их английского языка. Следствия этого были различны. Иногда это влияло на общую оценку солдата: «Он говорит очень мало по-английски и кажется тупым и бесполезным… умственно неполноценный», «Он — русский и говорит не очень вразумительно». Такие оценки оказывали прямое влияние на служебную карьеру солдата. В некоторых случаях из-за языковых проблем русских даже увольняли из армии.
Тем не менее немало русских служили и в «элитных» частях. Например, около 50 россиян воевали в артиллерии. Самая блестящая карьера здесь принадлежит Норману Майеру из-под Могилева, племяннику знаменитого Сиднея Майера, которому предстояло стать одним из богатейших людей Австралии. Начав службу 20-летним студентом в чине рядового, он закончил ее лейтенантом, командующим колонной амуниции. Около 40 уроженцев России стали пулеметчиками. Несколько человек воевали в составе Австралийского авиационного корпуса; служили русские и на автотранспорте, который появился в армии уже во время войны. Свыше 20 россиян служили в медицинских частях, в основном в полевых госпиталях. Среди них необычной была судьба русского доктора Михаила Клачко. Накануне войны он отправился из Англии на Дальний Восток на борту немецкого корабля «Лутзов». Начало войны застало корабль в Красном море, где немецкая команда незамедлительно интернировала Клачко. Но вскоре корабль был захвачен англичанами, и его высадили в Египте. Здесь он служил в британских медицинских частях, а затем перешел на службу в 1-й Австралийский госпиталь в Гелиополисе. Оказалось, что Михаил — искусный пластический хирург. Многие австралийские анзаки, вывезенные в Египет с Галлиполи с тяжелыми черепно-лицевыми ранениями, были возвращены к жизни благодаря его мастерству. Даже австралийский министр обороны выразил личную признательность Клачко за его службу. В сентябре 1916 г. он приехал в Австралию, сопровождая раненых, и некоторое время служил врачом на призывных пунктах. Однако вскоре его романтическая связь с австралийской девушкой, которая бежала с ним в Россию, а затем в Китай, изменила отношение к нему австралийских властей, которые упорно отказывали ему в натурализации.
Наконец, не менее двух десятков россиян служили в австралийской военной полиции и в штабе армии. На такие посты они обычно попадали после ранения на передовой. Так, Уильям Деонк, награжденный за героизм в Галлиполи медалью, был переведен в военную полицию после ранения на Западном фронте. В полицейской разведке служили два моряка из Прибалтики — Николай Коцебу и Николай Рерих. В службе разведки состоял и Георгий Камышанский, сын высокопоставленного русского чиновника, знавший французский и немецкий языки. Николай Федорович, журналист, служил в штабе в Лондоне. Щия Фельс, гранильщик алмазов, будучи тяжело ранен вскоре после высадки в Галлиполи, был демобилизован, однако не считал свою войну законченной и отправился в Лондон, где пытался вступить в авиационные части. Когда из-за инвалидности он был отвергнут, то поступил в британскую военную разведку, где прослужил до конца войны.
Кроме армии, россияне служили и в других военных подразделениях Австралии, в частности в военно-морских силах. Так, Юлиан Шабловский, корабельный повар из Польши, стал первым россиянином, служившим за пределами Австралии. Он покинул Австралию уже в августе 1914 г. на «Берриме» в составе австралийских ВМС, которым предстояло провести успешный рейд по захвату немецких колоний в Новой Гвинее. Парфен Грехов, демобилизованный из армии после увечий в Галлиполи, в мае 1918-го тоже вступил в ВМС и был направлен в Рабаул и Кокопо на острове Новая Британия.
Хотя язык и мог стать камнем преткновения, во многих случаях, однако, способности человека как солдата определяли отношение его товарищей и командования. Например, вскоре после переброски войск во Францию возникла проблема с цензурой русских писем. Русские жаловались в российское посольство в Лондоне, что им не разрешают писать домой на родном языке. Согласно существовавшим инструкциям, только письма, написанные по-английски или по-французски, направлялись цензору, письма же на русском языке уничтожались или возвращались отправителям. В июне 1916 г. командир 7-й бригады писал в штаб: «В 26-м батальоне есть шесть русских, все превосходные солдаты, прошли с батальоном Галлиполи. Нельзя ли организовать, чтобы их письма проходили цензуру какого-нибудь русского офицера во Франции или русского консула, поскольку их письма домой не могут проходить цензуру в дивизии, и тот факт, что вследствие этого они не имеют возможности переписываться со своими родственниками в России, воспринимается ими очень болезненно. Если они посылают домой письма, написанные по-французски или по-английски, очень маловероятно, что кто-нибудь сможет перевести их у них на родине». В результате привлечения внимания военных к этой проблеме была сделана поправка в цензурных инструкциях с учетом нужд русских, и майор Л. Ф. Артур, квалифицированный русский переводчик, согласился цензуровать письма.
Другое свидетельство отношения к русским со стороны военного командования можно найти в досье военно-полевых судов. Во многих дисциплинарных случаях, например при использовании «неуставного языка», их русское происхождение вообще не упоминается, и судебный процесс был вполне беспристрастный. Так, когда Михаил Немировский обругал унтер-офицера, суд приговорил его к 28-дневному наказанию с оговоркой: «По мнению суда, Немировский был спровоцирован, и рекомендуется обвиняемого простить». Артур Кодак был сочтен невиновным в конфликте со старшим по званию, заставившим его выполнять тяжелую физическую работу, когда он был болен. Николай Родионов, плотник из Перми, будучи пьян, обозвал другого военнослужащего «британским ублюдком», когда тот толкнул его, дурачась со своим дружком. В досье русское происхождение Родионова не упоминалось, и его командир дал ему хорошую характеристику. Более того, иногда командиры упоминали русское происхождение солдат как довод для снисходительного отношения к ним. Например, на суде над Томасом Томассоном, финским моряком, который обвинялся в самоволке и попытке вырваться из-под стражи, его командир лейтенант Слейд заявил: «Обвиняемый — русский, и иногда ему было трудно понять нашу систему дисциплины, но всегда, когда ему все было объяснено, он поступал правильно». Хотя и нечасто, но такие командиры встречались даже в те времена.
Объективные данные об отношении австралийских военных к русским отражаются в статистике их продвижения по служебной лестнице. Почти все россияне начали свою служебную карьеру в армии в качестве рядовых, и около 11 % тех, кто был на фронте, получили повышение. Исключение представляли лишь европейцы, родившиеся в России. Среди них около половины получили повышения, и некоторые достигли офицерских чинов.