Дао – Путь эволюции (Китай, Япония, Россия)

Дао – Путь эволюции (Китай, Япония, Россия)

Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего.

Рим., 12, 2

Возможна ли устойчивость в этом неустойчивом мире?

Зададимся вопросом: почему исчезали одни древние цивилизации и не исчезали другие – китайская, индийская? Не потому ли, что они следовали Срединному Пути, естественному порядку вещей, не навязывали миру свои правила? Другие, напротив, не считались с законами Вселенной. И не в этом ли причина кризиса нынешней техногенной цивилизации, которая, заворожив человека, оттеснила его на периферию, стала развиваться сама по себе, не принимая во внимание то, что в действительности ему нужно и что обездушенная материя не может ему дать?

Интерес к Дао вызван желанием найти опору в этом неустойчивом мире. Человек инстинктивно начал ощущать, что давно уже идет не туда – откуда нет возврата; захотел узнать, где же сбился с Пути, причину заблудшего сознания. Со времен древних греков человек взял на себя функции Творца, подменив Целое частью. И все стало меняться местами, в противоположном порядке. Полагаясь на себя, человек забыл про высшие Законы, данные в Откровении или в Небесных образах (кит. сян). Поверив в земные блага, забыл, что Земля получает силу от Неба, привел ее почти в бездыханное состояние. А теперь удивляется: почему Земля взбунтовалась? И Земля уподобляется стихии, когда рушится вертикальная ось, соединяющая Землю с Небом, материальную реальность с духовной, а вне Духа все теряет силу.

Но что-то мешает возвышению. «Поскольку же все зло, если простительно так называть его, пошло от Люциферовой односторонности, то вполне понятно, что сотворенному им бытию недоставало лучшей его половины». Гёте прав: мир распадается от Люциферовой односторонности при попустительстве людей.

Не удивительно, что, за последний век особенно, человек ощутил себя покинутым, одиноким, отчужденным от мира и от самого себя; из цели превратился в средство. Попал в «ловушку», по выражению Алана Уоттса. [186]

Рациональный XIX век своим аналитическим подходом волей-не-волей подорвал религиозное чувство. «Бог умер», – признал Ницше и лишился разума. «Свято место пусто не бывает». Появился якобы «сверхчеловек». «Я Бог», – объявил себя Малевич и, пусть подсознательно, кончил «Черным квадратом», символом тупика: дальше идти некуда. (Талант сильнее личной воли, говорит помимо человека.) Отсюда неодолимое желание найти себя, вернуться к Бытию как таковому, непридуманному, вырваться из враждебного мира, сделавшего сознание «несчастным», обрекая его на дурную бесконечность борьбы с миражами. Отсюда и «кризис антропоцентризма», подменившего «антропный принцип» – целое частью. Оказавшись на краю пропасти, «блудный сын» ищет опору в «доме Отца». Повернул к истокам, убедившись, что цивилизации за прошедшие три тысячи лет следовали не Божьему, а человеческому промыслу. Те же цивилизации, которые не отошли от предназначенного Пути (Индия, Китай, Япония), не только живы до сих пор, но им пророчат будущее восхождение. Там человеческая самость не наложила своей печати на уклад жизни, не погасила веру в небесные силы, и все шло своим чередом.

Это и привлекло к Востоку проницательные умы, начиная с Лейбница, американских трансценденталистов Г. Торо, Р. Эмерсона. Торо, следуя девизу «Свет с Востока», мечтал о Единой Библии, куда вольются и священные книги Индии, Китая, Персии. Мысли Торо продолжил Л. Толстой, отдавший дань мудрости Востока, надеясь отыскать брод между Востоком и Западом. Русская философия и поэты Серебряного века сближались с Востоком уже тем, что не могли смириться с бездуховностью прагматичного Запада и объявили «борьбу за Логос», за возвращение утраченной целостности.

В век рационализма к Логосу пропало доверие: сначала опускают понятие до своего уровня, а потом теряют к нему интерес. На это обратил внимание еще Гераклит: Логос вечен и всеобщ, но недоступен он пониманию людей. Им «не стало бы лучше, если бы исполнились все их желания» (фр. В 110). Не случайно наиболее проницательные философы Греции, которых называли «темными», становятся ясными. Разве не современно звучат мысли Эмпедокла: соединение однородного ведет к Вражде, Ненависти (Нейкосу); соединение разнородного – к Дружбе и Любви (Филии). Вспомним еще раз чарующего даоса Чжуан-цзы: «Разделение без отделения и есть Жизнь». Это то, что христиане называют нераздельным и неслиянным единством. Только и возможно единство разного, завершенного, а «часть» останется частью, сколько бы ни возрастала в количестве. Или как скажет Эрн: «Конечное может расти без конца, но никогда от бесконечного увеличения конечной величины не получится актуальной, положительной бесконечности». [187]

Интересно заметить, что вселенское Дао ведет к соединению разнородного и исключает соединение однородного как противоречащего Пути. Всякое уподобление, насильственная сплоченность противоестественны, а вне Пути все рано или поздно саморазрушается. Трудность в понимании Дао — его неопределенность, как раз то, что отрицала традиционная логика, но к чему она склоняется по мере осознания нелинейности мира (новый тип логики называют «логикой непротиворечивого Целого», голографическим мышлением).

Но что-то мешает целостному взгляду, некое логическое препятствие. Целостное мышление не может появиться, пока не изменится структура сознания. Время поджимает, бросает вызов: или человек познает себя и через себя все остальное, или исчезнет. Пророчество «времени больше нет» можно понимать по-разному. Времени больше нет, ибо оно переходит в вечность (как у Достоевского: «Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо»). Или времени больше нет, ибо оно сколлапсировало, самоистребилось от безумных действий людей.

В предчувствии надвигающейся катастрофы мысль обостряется, приходит осознание того, что не человек продиктовал Вселенной ее законы и что нет другого выхода, как или понять эти законы и действовать в согласии с ними, или исчезнуть. Отсюда интерес к Дао, к «Книге Перемен», одной из самых издаваемых в последнее время, как и «Дао дэ цзин» Лао-цзы. Можно понять: в китайских учениях содержится то, к чему приближается современная наука. О преимуществах восточной методики говорил в свое время В. И. Вернадский: «Новые области естествознания… в области философии Востока встречают более важные и интересные для себя наведения, чем в философии Запада». Не потому, что лучше узнали Восток, а потому, что таков Путь, предназначенный сознанию: соединять, а не разъединять сущее в его неповторимости. Тем не менее о неуловимости Дао продолжают свидетельствовать более семидесяти переводов на английский «Дао дэ цзина» Лао-цзы и несколько меньше русских. Каждый из них лишь приблизительно передает дух оригинала, все еще закрытого для нашего сознания. [188] Видимо, Дао доступно целостному мышлению или целому человеку (на которого уповал Григорий Сковорода, поистине даосский мудрец). Хотя такие провидцы, как Алан Уоттс, свидетельствуют о доступности Дао западному уму: «С точки зрения китайской философии, будь то даосизм или конфуцианство, – если вы не доверяете

Природе и другим людям, значит, вы не доверяете себе. Если вы не доверяете себе, значит, вы просто выпадаете из всей природной системы. Вы и Природа – один и тот же процесс. Это и есть Дао». [189]

Напомню, Лао-цзы предупреждает в первом же чжане «Книги о Дао и Дэ»: «Явленное Дао не есть постоянное (чан – извечное, истинное) Дао». [190] То есть то, что мы наблюдаем в этом мире и возводим в законы, не есть еще подлинное Дао, присущее Вселенной и нашему миру. Обойти Дао невозможно, а главное, не нужно, ибо «только Дао ведет к совершенству», к самоспасению, тогда как утрата Пути – к самопогибели.

Говорят, сосна проживает свой Путь за тысячу лет, а вьюнок – за один день, но это один и тот же Путь, пройденный сполна. Потому Конфуций и говорит: «Если утром узнаешь Путь, вечером можно и умереть». А Сковорода скажет: «Бог богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по их вместимости. Над фонтаном надпись сия: „Неравное всем равенство“… Меньший сосуд менее имеет, но в том равен есть большему, что равно есть полный». [191]

Не только живые существа и растения имеют свой Путь, но и моральные качества («постоянства») и имена. «Названное имя, – продолжает Лао-цзы, – не есть постоянное имя». Слова, которые сотрясают воздух (что не так безобидно), не есть истинные слова. И в Евангелии сказано: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф. 24, 35). А св. Августин скажет: «То, что было произнесено, не исчезает; чтобы произнести все, не надо говорить одно вслед за другим: все извечно и одновременно» («Исповедь» Блаженного Августина, XI, 7, 9). «Это известно вечному разуму, в котором ничто не начинается и не перестает быть» (там же, XI, 8, 10).

То есть существует нечто Изначальное, назови это Дао или Божьим Промыслом, которое не может не осуществиться, ибо в нем смысл Бытия, исполнение Человека. Постоянное имя или истинное Слово (Логос) скрыто от непробужденного, но открыто просветленному уму. О предсуществовании Образа (эйдоса) или об изначальной Цели, имманентной сущему (энтелехии), знали мудрейшие из греков. Но эти идеи ушли в подсознание, чтобы не мешать движению вперед. И лишь отдельные голоса вещали: «Самые точные образы еще прежде явления своего на стене всегда были в уме живописца. Они не родились и не погибнут». И на вопрос души: «К чему же твоя речь течет?» Дух отвечает: «К тому, чтоб понять во всем два естества: божие и вещественное… не может ничто погибнуть, а только тень свою теряет». [192] Разочарование в цивилизации, умалившей достоинство Человека, вновь вызвало эти идеи к жизни. И это предвидел Лао-цзы в том же первом чжане: «Не имеющее имени лежит в начале Неба и Земли. Имеющее имя – праматерь всех вещей. Кто не подвержен страстям, видит таинственно-прекрасное (мяо). Кто подвержен страстям, видит только поверхностное. Но оба они одного происхождения, лишь называются по-разному. И то и другое глубинно (сюань). От одной глубины к другой – врата в таинственно-прекрасное». [193]

Если «таинственно-прекрасное», благое изначально, то оно не может не осуществиться, сколько бы люди, одержимые ложными идеями, видя «только поверхностное», ни препятствовали этому. И Лао-цзы противопоставляет человеческое Дао небесному. Но мы уже знаем, что явленное Дао не вечно и тем скорее сходит на нет, чем менее соответствует истинному Пути, и будет сходить до тех пор, пока не сойдутся Небо и Земля, войдя в Троицу с пробужденным человеком.

О том, что это пробуждение возможно и даже неизбежно, свидетельствует сила Дэ, которую Лао-цзы поставил рядом с Дао. Как иначе могло заявить о себе неявленное Дао, как не в свойствах природных вещей и не в делах людей? Дао и Дэ предназначены друг другу. [194] Дэ, как рожденное от Дао, не может не быть благим, ибо само извечное Дао благое. Но это не «добродетель», как принято переводить, да и невозможно одним словом исчерпать его смысл. Дэ – это росток, прорастание Дао, что следует из самого иероглифа. [195] «Если дао — зерно, то дэ — росток, несущий в себе заряд энергии будущего развития, это претворение незримой программы, изначально заложенной в вещах и явлениях… Безграничное дэ поддается условному квантованию». [196]

Дэ вездесуще. Это и внутренняя, духовная сила человека, и свойства вещей, и моральные качества, так называемые «постоянства-чан». Притом, по закону устремленных к Равновесию инь-ян, мягкое дэ человечности (жэнь дэ) уравновешивается твердым дэ чувства долга-справедливости (и дэ). Император должен воплощать, помимо дэ человечности, сыновнюю почтительность (сяо дэ) и просветленность (мин дэ). Сунский император мог сказать, что дэ – это «любовь к живому», а Конфуций: «Дэ благородного человека (цзюньцзы) – ветер. Дэ мелкого человека (сяожэнь) – трава. Ветер дует, трава склоняется» (Лунь юй, XII, 19). (Если трава не заполонила все и не ослабела сила благородного.) От духовных усилий и небесного дара Искренности зависит, будет возрастать или убывать сила Дэ.

Будучи проявлением Дао, Дэ накапливается хорошими делами и разрушается плохими. Духовные накопления позволяли простолюдину стать императором, а императору, растратившему в развлечениях силу Дэ, унаследованную от предков, лишится власти. Теряя внутреннюю силу, прибегают к внешней. Пытаясь удержать власть силой, окончательно ее теряют, ибо всякое насилие противно духу Дао. Потому и говорят: «Потерять Дэ – значит потерять государство». И так во всем. Существует мировое Дэ, страны, семьи, и величайшая провинность перед Небом – пренебречь достоянием предков: такой обесточил, обездолил свой род.

Только человеку дана свобода выбора: быть разрушителем или созидателем. Своими действиями он может погубить эту землю, ввергнуть мир в катастрофу и погибнуть вместе с ним как отступивший от Пути. Но может достичь наивысшего, воплощать великое Дэ, стать Дао-человеком. Может прозреть свое истинное Я, которое неотделимо от всего остального, а значит, уничтожая что-то, он тем самым уничтожает себя; спасая себя, спасает всех. Становясь целостным, не может не ощущать целостность или неприкосновенность другого. Говоря словами Алексеева, дао-человек «был как бы извлечен из орбиты мирской жизни в состояние абсолютного покоя, полного недеяния. Как проникнутый абсолютной истиной и призванный воплощать на земле дао, этот „истинный человек“… излучал свою высшую доблесть (дэ) на весь мир, и в этом сиянии все было „само собой“ прекрасно… в полном соответствии с космическими силами вечной природы». [197]

Если Дэ присуще природе вещей, его невозможно навязать извне, но можно вызвать из Небытия «таинственно-прекрасного», если твоя душа просветлена. «Человек следует законам Земли; Земля – законам Неба. Небо следует Дао, а Дао – самому себе (цзыжань)» (Дао дэ цзин, 25). То есть спонтанное проявление того, что Есть, а не того, что кажется правильным непробужденному уму. Доверять тому, что в глубине твоей, своему внутреннему человеку. [198] Это близко буддийской Татхате, Таковости – все само по себе Таково, нужно лишь увидеть Это. Говоря словами Эрна: «В буддизме метафизически „пробужденному“ подлинная действительность открывается с полной достоверностью». Речь идет о «полном совпадении субъективно-переживаемого с объективным порядком и строем Вселенной». [199]

Суть же в том, что изначальная природа сущего гармонична – чистый Свет, пусть одни называют ее Разумом Будды, другие великим Дао, третьи Богом. Суть одна: «И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (Первое послание Иоанна, 1, 5).

Человеку, таким образом, нужно лишь прозреть, увидеть вещи в их истинном виде, не навязывая малое большому, не выдавая временное за вечное. Великое Дао повсюду. «С любовью воспитывая все существа, оно не считает себя их господином… Все сущее возвращается к нему, но оно не властвует над ним. Его можно назвать Великим, потому что оно не считает себя таковым» (Дао дэ цзин, 34).

От Дао нельзя отклониться ни вправо, ни влево, чтобы не нарушить вселенское Равновесие (Хэ), Срединность (Чжун), и это доступно чистому сердцу. «Центр (Чжун) – великий корень Поднебесной. Уравновешенность (Хэ) – Путь Поднебесной»; «Великий корень – это то, откуда все произрастает, – изначальная природа [сущего], Небесное веление, всеобщий Закон (Ли); все есть воплощение Дао». [200] А у Лао-цзы сказано: «Постоянство (Чан) есть знание Равновесия (Хэ). Знающий Постоянство – Просветлен» (Дао дэ цзин, 55).

«Великое Дао пребывает в Небытии, но лишь благодаря его невидимому импульсу „речи исходят из уст, письмена ложатся на дощечки, но те и другие исходят из сердца“», – приводит И. С. Лисевич слова Лю Се (465–522) в своей замечательной книге «Литературная мысль Китая». Не потому ли, что «Великое Дэ и есть Дао» (Дао дэ цзин, 21)?

Сила Дэ проявляется, если человек забыл себя, увидел другого, срезонировал на ритм его души. Так хороший пловец сливается с водой, умелый плотник соединяется с деревом, ощущая его своим продолжением. Потому, говорят, умельцы Китая и Японии не нуждались в чертежах, без клея и гвоздей создавали совершенные изделия. (Как и русские зодчие строили деревянные храмы без единого гвоздя, при полной отдаче тому, что делали, дерево само направляло руку мастера, если их сердца сливались.) И так во всем. Тем более мастер способен выявить природную красоту, чем менее навязывает себя, следует Недеянию (Увэй). На это способен лишь великий мастер.

Недаром Лисевич видит в небесном Дэ «мироустроительную функцию», Уоттс сравнивает великое Дэ с гениальностью, присущей Человеку-Дэ, добавляя: «Что хорошего в стране организованной посредственности?» (там же, с. 171). А Бердяев скажет: «Существуют мистически одаренные люди, которым даны харизмы мистического мироощущения и миропонимания, независимо от достижения святости. Можно быть святым и не иметь мистической одаренности, и можно иметь мистическую одаренность и не быть святым. Это есть все та же волнующая нас проблема о человеческой даровитости, о харизмах, ничем не заслуженных, о гениальности, которая не является результатом совершенства и святости». (Шеллинг, по-моему, сказал, что талант попадает в труднодостижимую цель, а гений – в ту, которую не видно. Значит, ощущает невидимое Дао. Но прав поэт: «Гений и злодейство… вещи несовместные».)

Нужно лишь не навязывать себя Природе, пребывать в Недеянии, и все будет само собой свершаться, как о том говорит Лао-цзы: «Достигни предельной Пустоты, утвердись в покое, и все вещи будут сами собой чередоваться, а нам останется лишь созерцать их возвращение… Знающий Постоянство – просветлен (мин). Не знающий Постоянства своим неведением творит зло (сюн). Знающий Постоянство – терпим. Терпимый – справедлив. Справедливый становится ваном (Правителем). Ван становится Небом, Небо – Дао. Если пребываешь в Дао, будешь долговечен и не знать беды» (Дао дэ цзин, 16). Японцы комментируют: если справедлив и бескорыстен, получаешь дар (дэ) вана и становишься необъятным, как Небо. Если становишься необъятным, как Небо, входишь в Недеяние дао, становишься вечным, бессмертным. [201]

Потому и несовместимо Дао с самонадеянностью, духом воинственности. Напомню: совершенный не превозносит себя, не противоборствует, потому непобедим. «Кто следует Дао, не покоряет другие страны при помощи войск: это обратится против него. Где побывали войска, там растут терновник и колючки. После больших войн наступают голодные годы» (Дао дэ цзин, 30). «Умный полководец не воинственен. Умелый воин не гневлив. Умеющий побеждать врага не нападает… Это называю Дэ, избегающее борьбы» (Дао дэ цзин, 68).

Эти принципы легли в основу воинского искусства, где побеждают не нападая: растрачивая силу понапрасну, противник сам доводит себя до поражения. Не удивительно, что восточное искусство борьбы притягивает молодежь, убедившуюся в том, что путь насилия, которому следовал этот мир на протяжении своей истории, ни к чему хорошему не привел и не может привести.

Книга Уоттса выводит нас к еще одной загадке восточного мироощущения: «Поэтому у-вэй как „непринуждение“ подразумевает действия в направлении волокон ли падение в сторону толчка, плавание по течению, установка паруса по ветру, использование прилива для практических целей и уступку с целью победить. Лучшей иллюстрацией у-вэй, по-видимому, могут служить японские искусства дзюдо и айкидо, в которых противника побеждают его же силой» (там же, с. 115–116). И опять же японское «до» есть китайское Дао, слово, которым сопровождаются все дзэнские искусства: Путь чая (тя-до), Путь цветка (ка-до) или Путь каллиграфии (сё-до). Искусство дзэн предназначено снять зависимость от внешнего «я», от эго во имя пробуждения внутреннего Я; привести человеческую душу к очищению. Без понимания ли трудно понять, как думали древние китайцы и, наверное, будут думать люди будущего, прозрев Единое во множестве: как «оно проникает множественное и создает его жизнь». Ли присуще Дэ. Первоначально иероглифом ли обозначали прожилки в нефрите, волокна дерева. Постепенно его смысл углублялся. В III веке Хан Фэй-цзы говорил: «Дао – это то, благодаря чему все вещи таковы, благодаря которому все ли согласуются». Ли каждый раз неповторимо, как внутренняя структура, душа вещей. Потому одна не похожа на другую. Сунские философы придавали ли особое значение. Чжу Си (1130–1200) говорил, что ци -энергия – это металл, дерево, вода, огонь, а ли — это жэнь -человечность, и -чувство справедливости, ли -почтительность и чжи -разум. (Он опускал пятый «элемент» – Землю и пятое постоянство – Искренность как расположенные в неизменном Центре, обуславливая действие остальных.) По его учению, весь одушевленный мир управляется принципом ли. Он у каждого – свой и у всех – один, как едино Тайцзи-Великий Предел или Беспредельное, пребывающее в покое. То есть от ли зависят не только природные явления и отношения людей, но и саморазвитие мира. [202] Если какая-либо вещь следует своему ли, она оказывается в гармонии с другими вещами и будет следовать ли этих вещей не потому, что она подчиняется правилу, а потому, что она пребывает в гармонии ( ин ) и взаимосвязи с ними.

Ли — проявление в единичном Единого: «Одно во всем и все в Одном». Одного нет без другого: все само по себе, не похоже на другое, но сообщается с ним в едином поле Дао. Все существует одновременно, со-возникает (сян шэн). Такой взгляд на сущность мировых отношений определил характер логики, способ познания и художественного видения, что позволило Уоттсу противопоставить китайскую модель европейской: «Пейзажная живопись возникла в Китае задолго до ее появления в Европе именно благодаря пониманию порядка ли», которое «следует понимать как органический порядок, отличающийся от механического или юридического порядка, которые сверяют по книге. Ли — это несимметричный, неповторяющийся и нерегулируемый порядок, который мы обнаруживаем в структуре движущейся воды, в очертаниях деревьев и облаков, в кристаллах изморози на оконном стекле или в камнях, разбросанных по песчаному берегу моря… Достаточно один раз указать человеку эту красоту, и он сразу замечает ее, хотя и не может сказать, в чем конкретно ее привлекательность. Когда эстеты и знатоки искусства объясняют ее, показывая нам полотна с нанесенными на них эвклидовскими диаграммами – которые призваны демонстрировать правильность их пропорций и ритма, – они просто обманывают себя» (там же, с. 83).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.