Интервью с Женей Морозовым. Группа «ДК»

Интервью с Женей Морозовым. Группа «ДК»

Ольга: Когда и при каких обстоятельствах образовалась группа?

Женя: Все мы знали друг друга уже несколько лет до того, когда, собственно говоря, появился логотип «ДК». Мы дружили, занимались всякими разными вещами. Ну, как обычно, у кого там школьные были ансамбли, у кого в других учебных заведениях. А потом народ чуточку подрос, за 20 перевалило, и как раз все произошло.

О: А какие это были годы?

С: Начало 1980-х. И в таком возрасте уже ощущается гнилость системы, уже начинает давить на мозги, и человек тем или иным способом ищет каких-то отдушин для своей души, какого-то отгяга, чтобы хоть как-то защититься от совдеповского беспредела, хоть каким-то образом выразить свой протест. И в тот т, собственно говоря, появилась, очевидно, концепция «ДК» как таковая, Безусловно, это был социальный протест ребят, которые что-то стали соображать в этой жизни. Просто ходить по улицам и хоть как-то не пнуть Советскую власть тем или иным способом, конечно, было уже тяжело, просто невыносимо совершенно. А мы, как музыканты, к тому времени всякие дискотеки пытались крутить, на всяких свадьбах играли. И у нас была возможность в музыкальной форме найти для себя отдушину, высказать все, что мы думаем по поводу этого совка. Это как раз было 1982-84 год. Вот этот период.

Я помню, значится, как это было. У нас даже было программное собрание — некий манифест. Я в то время работал в дискотеке МИСИС — Дом Коммуны, и на оборудовании в этом зале мы иногда репетировали, и там же в Институте стали и сплавов произошло программное собрание, на котором присутствовал я, естественно, Сережа Жариков, Дима Яншин, Саша-басист, и еще кто-то был, я уже не помню. И мы просто поставили себе задачу — надо оттянуться, надо попытаться сделать какой-то магнитоальбом. И мы стали работать по этой программе довольно целенаправленно, и работа двинулась с какой-то совершенно чудовищной скоростью. Потому что, во-первых, у нас была уникальная репетиционная база — огромное помещение 20x20, здоровый дискотечный танцевальный зал, который эксплуатируется фактически 2 раза в неделю. Все остальные дни, я что хочу, то там и делаю. Стоит все дискотечное оборудование — магнитофоны, микшеры. А я еще к тому же профессиональный звукотехник, и все это оборудование я скоммутировал так, что звук, который мы получили, до сих пор считается труднодостижимым, а в то время о нем отзывались… Никто не верил. Что это записано на магнитофон «Ростов» и без всякой специальной техники. Большой зал создавал очень удачный эффект естественного холла. Я писал все сплошняком на микрофон. Электрогитары, естественно, втыкались через примочки… Все было очень просто, но очень профессионально. Я к тому времени закончил радиотехническое заведение и Гнесинку. И для меня правильно скоммутировать технику и добиться нужного звука было посильной задачей. Это была одна часть причин, по которым мы так быстро двинулись, вторая часть заключалась в том, что мы были уже достаточно дисциплинированные люди, никто не халявничал, не пьянствовал, не увлекался всякими пороками, и процесс шел очень эффективно, потому что Сережа Жариков и свои тексты использовал и приносил чужие тексты достаточно хорошие. Дима практически каждую репетицию приносил какие-то музыкальные заготовки, которые мы доделывали на месте. А я создавал так называемый образ — вот этого вот парня… То бишь, я создавал интонацию и мелодическую строчку. Как это происходило: наигрывали всю эту структуру музыкальную, и я пел по предлагаемым гармониям и по предлагаемым текстам, я их даже не учил — и на концерте с листка пел, потому что такое количество текстов выучить было невозможно. И, значит, я фактически напевал вокальную строчку с нуля, это была чистая импровизация. И поэтому, конечно, работа двигалась очень быстро. При такой структуре работы мы могли записывать в день по несколько песен.

Еще что можно было бы отметить из начального периода, из хороших моментов… Друзья у нас были хорошие, которые просто приходили к нам на репетиции, слушали, делали какие-то очень полезные, скромные замечания. Илья Васильев…Была публика очень приличная, потому что ни в коем случае не мешала работать, и в то же время создавала элемент куража.

Вот так создавались эти альбомы… Почему группа просуществовала мало? (1983–1984). Это уже другой вопрос. Потом я отпал из группы, потом еще кто-то, потом, вообще, все распалось. Но за 1983–1984 было сделано столько… Было выпущено около 9-10 альбомов. За примерами, образами для творчества далеко ходить не надо было — они кругом были, они тебя окружали. Просто от них еще и защищаться надо было. Кстати говоря, мы в то время могли прогреметь куда сильнее, потому что мне предлагали передать все записи прямо на Би-Би-Си, Севе Новгородцеву. Когда мы еще практически никому не были известны И когда я обсуждал этот вопрос со своими коллегами, Сергей Жариков воспротивился. Я думаю, что здесь сработал тот момент, в результате которого мы, в конечном счете, расстались. Он претендовал на абсолютное лидерство.

О: Воспоминания о концертах.

Ж: В Подмосковье куда-то поехали. Совершенно ужасный зал, аппаратура, вообще, непонятно какая.

О: А кто концерт устраивал?

Ж: Илья Смирнов (из «УрЛайта»). Колхоз там был какой-то, но концерт получился забавный. Это был первый концерт под маркой «ДК». Играли со Свиньей или с Майком Науменко, я уже не помню. Но я очень мало знал о творчестве других групп андерграундных. Я знал лично только «Мухоморов», хорошие ребята, и у меня были какие-то записи Гребенщикова, вот и все, что я знал из тех времен, но западную музыку я, конечно, знал хорошо. В то время я подрабатывал ремонтируя звуковую аппаратуру. Поскольку у меня была хорошая квалификация, я отстраивал магнитофоны, усилители, колонки ремонтировал. И у меня была приличная клиентура — Ваня Аджубей (Хрущевский внук), вдова Марка Бернеса. И у меня была возможность знакомиться с лучшей зарубежной музыкой. И когда увидел, что у нас что-то получается, я, конечно, сразу понял, что это панк. У меня по этому поводу никаких сомнений не было — это был русский панк, по концепции — плюнуть в душу власти, и по звучанию. Почему-то Жариков никак не хотел с этим соглашаться.

Костя Мишин: А странно было. У нас всех школа была — на хард-роке. Все же воспитывались на «Лед Зеппелинах», «Дип Пеплах» и прочих пирогах. И звучание группы было — странной смесью хард-рока, стеба над советской эстрадой и панковской эстетики.

Ж: Я согласен с такой оценкой.

О: А почему такое название — «ДК»?

Ж: Я даже не знаю почему. Совершенно точно предложил название Жариков. Почему «ДК» совершенно не понятно. Ни одна из версий не может быть конечной. По-видимому, ДКашная эстетика, потому что мы разрабатывали концепцию парня с улицы. Причем, она возникла сама собой. При первом обсуждении, мы такие вещи еще не догоняли. Это появилось в процессе работы. Это уже было связано с тем, кто какую музыку играл, и с тем, как я пел, какой образ возникал в результате. Да, при моем пенье получалось, что это тот самый «елы-палы, ваще».

О: Поподробнее тогда о концепции группы расскажи.

Ж: Да не было никакой концепции, честно говоря. Все шилось на живую нитку. Не было никакого генерального плана. Кроме того, что при первой встрече решили, что надо бы оттянуться, и при возможности сделать из этого хоть какую-то коммерцию, потому что нищета была, конечно, капитальная. А в то время мы видели, что какие-то группы издают магнитоальбомы, продают их, и мы при первом обсуждении об этом тоже подумали, что было бы неплохо какой-нибудь альбом записать. И все как-то само вывезло. Чисто по-русски, кривая вывела.

Кроме того, это был некий контрапункт по отношению к официальной эстетике. Ты даже не можешь представить насколько душная обстановка была в то время. Это чудовищно совершенно. Чтобы сделать обычную ксерокопию, нужно было визу получить какого-то КГБэшника. Конец 80-х — начало 90-х — это уже халява. Были какие-то атавизмы еще, люди считали, что что-то нельзя, в действительности, уже все было можно. А вот тогда, тогда реально было нельзя.

К. М.: Протест в то время ассоциировался с каким-то пафосом многозначительным

а-ля Гребенщиков и Макаревич, с каким-то дешевым символизмом…

Ж: У нас пафоса не было, мы над этим издевались, над любыми формами пафоса и понтом. По нашему творчеству совершенно нетрудно это определить — мы все это отстебывали. Мы в тот момент были свободными. Мы не ставили перед собой никаких дальних перспективных задач — куда-то вылезти, где-то что-то… Никакой сознательной задачи не было. Это был образ жизни.

О: А какие-то напряги от властей у вас были?

Ж: Ну, были. Но тоже, знаешь, условные. Больше об этом раздуто, чем реально были. Потому что те напряги, которые мы имели — имели все. Да, можно предположить, что когда меня закрыли, это было определенным образом инспирировано.

О: «Закрыли», что имеется ввиду?

Ж: Посадили в 1984 году. Были некоторые признаки, по которым можно было судить, что это была инспирированная и спланированная акция. Мой проступок был элементарен. Все торговали, все перепродавали аппаратуру японскую. На Кудринке был клубок этот чудовищный… Но меня умудрились осудить на 6 лет, из которых я 2/3 пробыл на зоне и на «химии» (на Украине).

Просто я хотел сказать, что какого-то особого давления со стороны властей не было в тот момент, когда мы этим занимались. 1984 год — это был год абсолютно кризисный: антиалкогольная кампания… Власть загибалась. Это была агония. И многим от этой агонии перепало.

О: А «ДК» не могло возродиться потом?

Ж: Нет, дело в том, что мы расстались до того, как все посыпалось — по чисто психологическим причинам, как обычно, несколько медведей в одной берлоге. Потому что, как выяснилось потом, все имеют потенцию персонального творца. Дима имеет сейчас свой коллектив. Батя работает самостоятельно. Я делаю самостоятельную программу. Жариков продолжает работать под маркой «ДК». Я вот сейчас на компутере… какой-то Клаус Шульц начал получаться. То есть, это типичная ситуация — народ собрался, как оказалось, довольно талантливый, мы в принципе не могли стабильно существовать в одном коллективе.

О: Что в твоем понимании панк, панк-рок?

Ж: Панк-рок — это жирный плевок, потому что власть в любом государстве — это свиное рыло. Нормальный человек, реально ощущающий себя свободным, конечно, с этим свиным рылом не в состоянии примириться. Я считаю, что панк — это один из способов показать этому свиному рылу стойло, в котором оно должно находиться. И в этом отношении меня эстетика панка вполне устраивала, потому что я был всегда достаточно свободолюбив. Много из-за этого терпел… Для меня панк — это, прежде всего, выражение твоего понятия свободы. Панк всегда конфликтовал с властью, с паблисити, с истеблишментом. Я тоже считаю власть, истеблишмент гнилой частью общества. Апофеоз государственной гнили — Соединенные Штаты. Более мерзкого государства, более мерзких людишек я просто не знаю. Это чудовищная тупость и ограниченность. Государство держится на том, что тем людям, которые реально могут работать, созданы не условия, что они, являясь какой-то малой крупицей общества, поддерживают стабильность этого общества. А в целом эта масса — чудовищное быдло. Такое расслоение есть в любом обществе: власть, быдло и человек, осознающий свою сущность, который не принадлежит ни к быдлу, которому все равно, что происходит кругом, ни к власти, которая знает, для чего она — она для себя. И человек, который хочет быть собой, человек самоосознающий. Панк — это возможность выразиться самоосознающему человеку, то есть он осознает свою самость. Человек, рожденный быть свободным, в быдло превращается не по своей воле. Главным образом, это заслуга власти. Власть существует стабильно в быдлячьем государстве. Значит, им выгодно, чтобы человек превращался в быдло, невыгодно, чтобы человек осознавал себя, как независимая единица бытия. И в нашем государстве это все делалось на конвейере и на потоке. Да и сейчас, собственно говоря, еще больше. Тогда была лицемерная коммунистическая идеология: возвышала человека на словах и унижала его в жизни но абсолютно скотского состояния. А нынешняя власть потеряла даже лицемерие. Она просто унижает человека до скотского состояния, даже не делая виду, что это не так.

О: Если брать панк-рок как музыкальный стиль, то здесь что важно?

Ж: Здесь важен концептуальный подход, безусловно. Потому что мы знаем, что панк-роковые группы могут звучать в акустическом отношении совершенно по разному. Но панк, он сразу нутром чувствуется.

О: И какой здесь основной принцип?

Ж: Интонация. Я считаю, что панк — это соответствующая интонация. Не какая-то конкретная музыкальная форма. А именно вещи более тонкого порядка — эмоционально и интеллектуально окрашенные.

О: Если брать панк как стиль жизни?

Ж: Это прекрасный стиль жизни. Многие считают, что панк — это обязательно — это (подносит пальцы к горлу)… Ничего подобного. Человек, ставший панком, — это, прежде всего, осознавший себя человеком. Только тогда человек становится панком. Человек сначала себя осознает, как личность. Потом, когда он начинает оглядываться и видит, сколько гнили вокруг, панк возникает как способ протеста против такого образа жизни. Но это протест достаточно цивилизованного, умного, образованного и интеллигентного человека. Внешность панка конечно, сымитировать. Но панк не имеет никаких специфических внешних атрибутов. Под панка закосить — как нечего делать. Но панк как образ жизни…

К. М.: Когда какая-то идея получает массовое воплощение, в эти ряды ломится урла…

Ж: Да. Масс-культура подмяла под себя образ панка. Он оказался ярким, убедительным, и он стал частью массовой культуры, чем, собственно говоря, настоящие панки были недовольны.

О: Какое значение имеет в панке эпатаж?

Ж: Ну, панк — это по сущности эпатаж. Панк это боль осознающей души человека. Панк проявляет эту боль вовне, проявляет свой дискомфорт таким образом. И эпатаж — это один из способов про явления этого дискомфорта.

О: Чем наш панк-рок отличается от западного?

Ж: Ничем. Причины появления что здесь, что там абсолютно одинаковы — конфликт между личностью и властью. Поэтому о какой-то русской специфике панк-рока можно говорить только в том плане, что нам это нам давалось труднее. Поэтому их панк не был таким драматичным, он более терял в яркости, был более внешним. А наш панк, очевидно, более концептуален, в связи с тем, что если у них власть — Хрюшка, понимаешь, отмытая, то у нас чудовищное кабанье рыло, мразь. Вот что есть наша власть.

О: Как ты считаешь, сейчас панк умер?

Ж: Да нет. Он просто растворился в обществе. Можно предположить, что твоя книжка очень кстати придется, почему — в принципе, уже все общество существует в режиме панка. Спроси любого человека, и он так относится к жизни, как раньше относились панки: «Власть — сволочи! Терпеть не могу. Задушили». Сейчас это скажет любой. Панк вошел в общество как часть бытия обычного гражданина.

О: Это у нас в стране?

Ж: Да. Потому что у нас еще сохранился интеллектуальный потенциал массы достаточно высокий.

О: Что ты можешь пожелать панкам и, вообще, людям, купившим эту книгу?

Ж: Что я хочу им пожелать? Чтобы очухались, вот и все.

Дискография ДК

Лучшие звуки диван-кровати (Лучшее) 1983

Их нравы 1983

Пар культуры 1983

Увезу тебя я в тундру 1983

Маленький принц 1984

Кисилев 1984

10-й молодежный альбом 1984

Бога нет 1984

Оркестр девушки Кати 1984

Анна Каренина Live 1984

2-е апреля 1984

Прекрасный новый мир 1984

Снова любовь поселица 1985

Птица счастья завтрашнего дня 1985

Птица счастья завтрашнего дня II 1985

Стриженная умная головка 1985

Лирика 1985

Не без Чебурашки 1985

ДМБ-85 1985

Поведение в быту 1985

Танцы шманцы Брамсы 1985

Клизьма продажная девка империализма 1985

Колорадские жуки 1985

Это жизнь 1985

На фоне Лебедя-Кумача 1985

Чашка чая 1986

Небо становится дальше 1986

Минное поле им.8 марта 1986

Геенна огненная 1986

Цвети и здравствуй молодость 1986 «1948» 1987

Март 1987

До основанья а затем… 1987

Непреступная забывчивость 1988

Оккупация 1988

Зеркало души 1988

Черная ленточка 1988

Цветочный король 1989

Пожар в мавзолее 1989

В гостях у ветерана 1990