Арабский мир: национальные, религиозные и социальные ориентации

Арабский мир: национальные, религиозные и социальные ориентации

В таком случае, возможно, той солидарной силой, которая может возглавить сопротивление глобалистским тенденциям Запада, «поход мирового села» если не против «мирового города», то, по крайней мере, против урбанистической культуры западного типа, – не является ли такой культурно-политической реальностью арабский мир умма арабийа, а не мир ислама?

Не раз арабские страны выступали единым фронтом в международных конфликтах, особенно когда шла речь об Израиле. В конкретных политических обстоятельствах реальная арабская солидарность, как правило, проблематична, но в политике так бывает всегда, и это не исключает единодушной арабской реакции в ряде кризисных ситуаций.

Политически объединенный арабский мир – не иллюзия, а реальность. Его представляет, например, Арабская Лига, образованная в 1945 г. В нее тогда вошли Египет, Ирак, Ливан, Сирия, Трансиордания, Саудовская Аравия, Северный Йемен, а теперь входит 21 арабское государство и Организация Освобождения Палестины. Существуют и другие формы межгосударственной организации солидарных действий арабских государств.

Логично поставить другой вопрос: что же разделяет державы арабского мира? И не идет ли речь о преходящих целях монархов и премьеров, президентов и религиозно-политических лидеров о целях, нередко эгоистичных, но определяемых ими как «национальные интересы» своих арабских государств? Идет ли речь о реальных жизненных интересах арабских наций как целостности, интересах живых коммунитас-Gemeinschaft, которые всего лишь представляются формальными политическими структурами-Gesellschaft?

И здесь, возможно, суть дела: существуют ли такие сообщества-коммунитас, существуют ли арабские нации, или же есть единая, хотя и слабо консолидированная арабская нация, расчлененная на государственные лоскуты благодаря случайностям, через которые прошел распад бывшей исламской империи Османов?

Неформальную этнокультурную основу каждой зоны арабского мира можно поискать по языковым признакам. На огромной территории от Атлантического океана до Месопотамии проживают народы, грамотность которых реализована в едином арабском языке. Чтобы выучить этот язык, – и созданную на нем удивительной изысканности литературу, – давно, тысячелетие назад, образованные персы и сирийцы, городские арабы из древних оседлых племен и пришельцы из далекого Мавераннахра (Средней Азии) искали знакомства с бедуинами – коренными обитателями Аравийской пустыни, жили около их верблюжьих базаров, вслушивались в напевный и быстрый гортанный говор Хиджаза и Неджда, совершенствуя свою лингвистическую компетенцию. А хорошо знать язык бедуинов пустынного полуострова было необходимо, потому что в касидах и газелях, плачах, любовных стихотворениях и поэтических проклятиях-поношениях содержатся тайны арабской повседневной жизни, без которых непонятными оставались священные тексты Корана. Поэтическая культура кочевника воспринималась как сопровождение исламской веры, и веками арабская классическая литература использовалась и арабами, и иностранцами как «служанка богословия» и как ключ к Корану; но для мира ислама она всегда имела самостоятельную эстетическую ценность и оказала огромное влияние на всю культуру народов, которые приняли ислам.

Арабский язык провозглашен государственным во всех арабских странах. Его изучали верные за пределами арабского мира в первую очередь для знакомства с религиозной литературой, но старинные манускрипты в знаменитых книгохранилищах и маленьких частных библиотеках коллекционеров по всему Ближнему Востоку притягивали искренних любителей со всего мира.

Печатный станок и печатная машинка с арабским шрифтом – сравнительно недавние новации, и еще в начале XX века в библиотеках Каира, Багдада и Бейрута сидели специалисты-переписчики, прекрасные каллиграфы и знатоки арабской палеографии, которые на заказ изготовляли очередную копию старинных произведений, нередко не понимая текста.

На периферии мира ислама образованные люди иногда разговаривали на литературном арабском языке; так, выдающийся российский арабист И. Ю. Крачковский вспоминал о своих разговорах с двумя ингушами, которые знали только ингушский и арабский языки.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что собственно в арабском мире арабский литературный язык не услышишь. Местные диалекты приезжему чужестранцу-арабисту станут понятными не сразу.

Арабоязычный мир разговаривает на сирийском, иракском, египетском, аравийском, йеменском и магрибинском диалектах. К литературному языку самыми близкими являются аравийские диалекты, на которых изъясняются на Аравийском полуострове и прежде всего, естественно, говор области Хиджаз, где находятся священные города Медина и Мекка. Исторически это – бедуинский говор. Но кочевники-бедуины сегодня в арабском мире составляют не просто меньшинство. В Израиле в армию не призывают граждан арабского происхождения, чтобы не искушать судьбу и в частых конфликтах с арабами не вынуждать их идти брат на брата. Но бедуинов это не касается. На склонах гор под Иерусалимом стоят их шатры и пасутся их верблюды так же, как и в арабских странах, и конфликты евреев с арабами их мало задевают, а военная служба ценится превыше всего. Бедуины всегда имеют оружие (в Ираке им не позволяется носить оружие при выезде за пределы своих административных округов, но неизвестно, как они с этим считаются). В городе они ведут себя гордо и независимо, их побаиваются; особенно бедуины презирают крестьян-феллахов. «Настоящие арабы», которые создали и веру, и основы классической литературы, сегодня очень немногочисленны и живут будто вне мира, который мы называем «арабским».

Но не везде это так. В Саудовской Аравии кочевники-бедуины составляют больше половины населения; можно сказать, что именно они являются опорой режима, именно они сделали это королевство государством ваххабитов – наиболее фундаменталистской секты в наиболее традиционалистском из всех суннитских мазхабов. В Саудовской Аравии самая высокая в арабском мире рождаемость и почти самая высокая смертность, наибольшее количество (в среднем семеро) детей на семью, самый низкий уровень грамотности и охвата детей образованием, – словом, все черты бедного и отсталого общества. Мохаммад ибн ‘абд аль-Уаххаб (Ваххаб) в начале XVIII ст. здесь, в бедуинской Аравии, поднял джихад на очищение ислама от «ошибок-новаций» бид’а, обвиняя в «многобожии» всех несогласных. Ваххаб опирался на ханбалитского правоведа XIV ст., суфия Таки ад-дин Ахмада ибн-Таймийа, сторонника единства государства и религии; ибн-Тамийа учил, что государство без шариата является тиранией, а ислам без государства всегда в опасности. Учение ваххабитов стало знаменем рода Аль Сауд в борьбе за доминирование на полуострове. Между 1902-м и 1934 годами Ибн Сауд установил власть своего ваххабитского рода – Королевство Саудовская Аравия. Между 1953–1995 гг. монархи Ибн Сауд IV, Фейсал, Калед, Фахд (с 1982 г.) активно противостоят как панисламисты социалистическому панарабизму.

Казалось бы, закономерно, что Усама бин Ладен происходит из Саудовской Аравии, а чеченские экстремисты принадлежат к сугубо аравийской секте ваххабитов. Но бин Ладен враждовал с правящим домом Саудитов, а ваххабитские руководители Саудовской Аравии поддерживают трогательные отношения с американцами! Еще с 1930-х гг., когда была создана компания АРАМКО, между США и Саудовским домом существуют особые нефтяные взаимоотношения, и безусловный фундаментализм ваххабитов не стал им препятствием.

Отряд ваххабитов – воинов эмира Неджу Ибн Сауда. 1911

По традиционности быта, показателями состояния образования и медицины, рождаемости, смертности, многодетности семей, а также по количеству кочевников – арабов и берберов – в общем балансе населения с Саудовской Аравией можно сравнить только, за некоторыми исключениями, страны арабской Северной Африки – Магриба. По-видимому, с детства все помнят загадочную фигуру колдуна-магрибинца из «Аладина и волшебной лампы». Можно думать, для арабов из Египта или Азии магрибинец в давние времена был лицом чужим и таинственным. Общей чертой магрибинских диалектов является значительное субстратное влияние языков туземного населения, в первую очередь берберского. В странах Магриба (кроме Алжира и Туниса) кочевники составляют значительный процент (в Ливии – около трети, в Марокко – больше 10 %, в Мавритании в 1965 г. – две трети, в конце 1970-х гг. – треть населения). Кочевники-берберы, доарабское население Магриба и языковые предки семитов, находились среди наиболее ревностных мусульман и завоевывали Испанию вместе с арабами. И именно Марокко при короле Хассане II стало образцом образованной монархии, которая нашла поддержку Запада в модернизационных реформах.

Отношение двух враждебных блоков к «миру ислама» поначалу зависело от меры консервативности исламских режимов. Консервативные исламские династии представлялись коммунистам наименее вероятными союзниками, а правым лидерам Запада – естественными врагами социализма. В самых давних монархических режимах правили две ветви рода Пророка, бану Хашим (дома хашимитов). Хашим бен ‘Абд Манафа был прадедом Мохаммада, его дом играл большую роль в движении ислама. К одной ветви рода хашимитов принадлежали короли Марокко (с X ст.), ко второй – иорданские и иракские (с 1921 г. до революции в 1958 г.) короли. Запад эффективнее всего сотрудничал с консервативной, традиционалистской, фундаменталистской верхушкой арабских государств.

Дубай

Принципы выделения разных этнокультурных зон в арабском мире можно искать в субстратном влиянии тех народов, когда-то завоеванных арабами-бедуинами. Кто же те арабы, которых везде большинство? Это ассимилируемые арабами-завоевателями местные жители или же арабы-завоеватели, которые оставили племенную жизнь, превратившись в крестьян-феллахов или городских мелких торговцев?

Очевидно, и то и другое – дело только в численности и в механизмах ассимиляции разных групп. Найдем ли мы специфику отдельных «арабских наций» в том субстратном влиянии, которое под плотной вуалью арабо-исламского культурного наслоения откроется в бывшей великой Сирии, от которой остался только арамейский язык служб в немногочисленных сирийских христианских храмах, или в Египте, когда-то коптском и христианском? На все эти вопросы можно ответить только после сложных и комплексных исследований. Констатируем лишь тот факт, что в арабском мире выделяются сферы преобладания разных религиозных конфессий и направлений, области влияния разных европейских культур, языковые и культурные зоны, по большей части более широкие, чем государственные границы. И еще: в арабском мире особенно безосновательны разговоры об «общности крови» – языковая ассимиляция пришлыми бедуинами коренного населения под воздействием ислама шла несравненно быстрее, чем «перемешивание крови» в смешанных браках.

Почти во всех арабских странах та кочевая прослойка народа, которая служила когда-то культурным фундаментом для умма исламийа, сегодня чрезвычайно мала в процентном отношении.

Страны арабского мира имеют своеобразную географию – реальные контуры заселенных земель совсем не похожи на контуры государств на картах. Большинство земель здесь непригодно для оседлой жизни, и население, как правило, концентрируется в небольших по площади регионах, преимущественно на побережье и в долинах гор. На востоке арабских земель наиболее населенным является побережье Средиземного моря, Левант, а судьбы всей арабской ойкумены со времен Омейядов и Аббасидов зависели от соревнования разделенных пустыней старых культурных территорий – сирийского запада с Дамаском и месопотамского востока с Багдадом. В Магрибе гуще всего заселено побережье от Атлантики до Алжира и Туниса. Ливан на восточном Средиземноморье, Алжир на западном были наиболее связаны с Западом и открыты европейским влияниям; новейшая сиро-арабская литература интенсивно развивалась в Америке, а алжирские писатели писали по-французски и по-арабски. В географическом центре арабского мира – Египет; большинство его территории пустынно, но вдоль Нила население скучено не меньше, чем в Западной Европе. Исконные территории своеобразного сельского хозяйства, давний перекресток торговых путей Юга и Востока, страна, половина городского населения которой живет в гигантских Каире и Александрии, – Египет издавна был не только географическим, но и в известной мере культурно-политическим центром арабов.

Везде есть свои миры – свои пустыни, свои посевы и сады, свои восточные города с их базарами и мечетями, старинными узенькими улицами и новейшими кварталами; старый и новый урбанистический мир, удельный вес которого в культуре и экономике преобладает и население которого очень быстро растет. Есть, соответственно, и культуры – кочевников, феллахов, городская культура. (В Марокко даже говор местного магрибинского диалекта делится на бедуинский, феллахский и городской.)

Торговая улица в Эль-Кувейте

Можно рассматривать пустыню, село и город как составляющие арабской культуры. Но не менее, а весомее остаются на арабском Востоке этнорелигиозные составляющие каждой из «наций-государств».

Характеризовать отдельные социокультурные и этнорелигиозные составляющие каждого арабского государства легче, чем его общество-сообщество как целостность. Создается впечатление, что регионы и державы арабского мира отличаются скорее не этнокультурными чертами, а разными комбинациями одних и тех же или очень близких элементов – социокультурных миров и этнорелигиозных групп.

С этой точки зрения самым ярким примером арабской «нации-государства» являлся Ливан перед теми войнами, которые до основания разрушили этот уютный островок ближневосточной цивилизации. В Ливане принадлежность к этнорелигиозным группам для каждого гражданина формально не фиксировалась, то есть юридически он не был «приписан» к определенному религиозному обществу, как когда-то райя в Османский империи. Но было известно, что реально население разделено на такие общества и государственная структура строилась в соответствии с этим делением: президент должен был быть христианином-униатом (маронитом), премьер – мусульманином-суннитом, парламент избирался из представителей религиозных и национальных сообществ. Марониты (преимущественно крестьяне горных областей), православные и греко-католики (мелькиты), армяне-католики и армяне-григориане, остатки давнего местного населения – сиро-католики и сиро-православные, шииты-имамиты, шииты-нусайриты, друзы южных гор, сунниты Триполи и севера, халдеи – все они были как бы живой историей. Вся история Леванта будто отложилась пластами в разных обществах, каждая из которых представляла определенные этапы и силы истории, и стабильность общества достигалась уравновешиванием их влияний и интересов. Нигде не было такой пестрой и разнообразной этнорелигиозной структуры, как в Ливане, но ее элементы найдем во всей исторической Сирии и во всем арабском мире (разве что Египет демонстрирует удивительную этнорелигиозную однородность состава населения, за исключением все уменьшающейся численности коптов).

Такая система, в сущности, была развитием той «культурно-национальной автономии», которая в виде самоуправляющихся «покровительствуемых обществ» «народов Книги» существовала в Османский империи и в конечном итоге выродилась в турецкий апартеид. В арабских странах она сохранялась и была эквивалентом гражданского общества, – только вместо представительства социальных групп имеем представительство групп культурно-национальных.

С точки зрения общества как целого подобная мозаичная система нестабильна, поскольку не обеспечивает солидарности населения в рамках «нации-государства». Не только греки или армяне будут чувствовать себя ближе к своим «большим отчизнам», чем к государству обитания, но и шииты или члены суфийских братств будут считать себя между своими прежде всего в собственных религиозных обществах, а затем уже – в зависимости от обстоятельств – в якобы своем «нации-государстве». Стабильность держится на компромиссе, который может оказаться шатким. «Нации-государства» арабского мира являются мозаичными формированиями, лишь в лучшем, удачном случае они добиваются из этих отдельных элементов какого-то осмысленного очертания. Это значит, что, по существу, «нации-государства» в арабском мире пока реально не существуют, такая форма общественной организации является модернистским уподоблением западных социальных структур и технологий – подобно перениманию европейской системы вооружения и военной организации.

С другой стороны, со стороны социальной психологии, дело выглядит еще более драматичным образом. Каждый человек ищет дополнительной опоры своей личности в чувстве принадлежности к обществу, что позволило бы ему чувствовать себя представителем определенной силы и потому более значимым. Чем беспомощней индивид в обществе, чем он менее защищен и самостоятелен, тем более он нуждается в такой реальной и психологической опоре и коммунитарной защите.

В локальном «иорданском», «мавританском» или «сирийском» патриотизме такое чувство надежности недостаточно сильно, чтобы защитить личность психологически. И во всем арабском мире мы видим одну и ту же черту – острое чувство «арабскости», принадлежности к «арабской нации», которая еще менее реальна, чем духовная «нация-государство», сирийское или марокканское. Таких духовных центров «арабскости» и таких тонких механизмов, которые бы передавали духовные импульсы всему арабскому миру и поддерживали его социокультурную целостность, реально не существует. Руководство соответствующих «наций-государств» демонстрирует, напротив, острую чувствительность к интересам своих «малых отчизн», не останавливаясь перед двурушничеством относительно других «братьев-арабов». Арабская солидарность как военно-политическая реальность не раз оказывалась эфемерной в столкновениях с противником, что особенно ярко продемонстрировали арабо-израильские войны. «Арабскость» часто эффективно действует против «Запада», «Америки», «сионистов», – но оказывается эфемерной тогда, когда нужно конструктивное, нацеленное на будущее за.

Но отсюда не следует, будто «арабскость» и арабская солидарность – идеологическая фикция.

Принадлежность человека к культурно-политической группе усиливает его чувство защищенности и надежности. А религиозное сообщество дает ему веру как психологическую опору в борьбе с обстоятельствами, которые непреодолимыми страхами уничтожают его как личность.

В рассказах европейских путешественников XIX ст. по арабскому миру не раз цинично звучит, что араб понимает лишь язык силы, кулак, он наглеет, если ему уступать. Проще всего было бы объявить это клеветой. Но тот угодливый городской араб, который действительно не знал другого языка, кроме языка насилия, является исторической реальностью; а в глубине души он не менее горд и обидчив, чем самонадеянный европеец. Унижение, свойственное восточной культуре повседневности, – не за счет особенной духовной инертности арабов или турков, а в силу исторических причин, – требовало внутренней компенсации. Неискреннее повиновение сменялось агрессивностью, не всегда направленной на настоящего виновника или просто неадекватной. И. Ю. Крачковский вспоминает, как он спас араба, который истекал кровью на улице, порезанный ножами; это был школьный учитель, какие-то ученики за что-то отомстили. Для европейского быта ситуация необычно жестока, но известного арабиста это уже тогда не очень удивило.

Арабскость – это идеологический фантом, который представляет гордое чувство собственного достоинства человека, ищущего опоры своей личности в величественных исторических корнях. В отличие от панславизма, пангерманизма, пантюркизма она не прикрывает агрессивных намерений политиков, которые стремятся к мировой империи, – такие намерения, правда, у некоторых арабских лидеров были и есть, но они не выходят за пределы политической утопии. Скорее панарабизм порождает конкуренцию претензий.

Сегодня в конфликтах разных арабских государств с западным миром апелляция к арабской духовной сущности является в сущности давним защитным механизмом униженного индивида и может объяснить тот неожиданный антиамериканизм, который загорается сегодня в мире ислама, как степной пожар. Антизападные и особенно антиамериканские настроения, как и вспышки враждебности к евреям, не следует оценивать как справедливую или, напротив, неадекватную реакцию на реальные события: тогда они останутся тайной, поскольку – в отличие от англичан или французов – американцы вообще практически не присутствовали в арабском мире, а евреи Израиля совсем не похожи на хорошо знакомых арабам магрибинских или йеменских евреев.

С точки зрения этнической солидарности, умма арабийа существенно отличается от других исламских народов.

«Американское» и «еврейское» выступает в массовом сознании арабов как воплощение сатанинской сущности чужого, а общеарабское – как репрезентация надежного и своего в слабо связанных между собой регионах арабского мира.

На востоке султаната распростерлись земли Ирана, который имеет собственную древнюю этнокультурную историю и был обособлен религиозно как шиитское государство. Исламский Афганистан имеет выразительное этническое ядро – пуштунов, и даже пестрый Пакистан резко выделяется в мире ислама в отдельную целостность, как исламизированая Индия.

Турецкий элемент в султанате был правящим, и при всей консервативности империи Османов наиболее способен к модернизации. В начале XX века империя превратилась из исламской в турецкую, а затем среди обломков Порты осталась авторитарная националистическая Турция Кемаля Ататюрка, который решительно модернизировал быт и культуру. После смерти диктатора и вождя Турция медленно эволюционировала в направлении западной демократии, не признавая младотурков преступниками, но и не допуская возвращения агрессивных рецидивов прошлого. Еще до Кемаля и еще до младотурецкой революции в Турции развивалось европеизированное образование и культура. Сегодня Турция политически принадлежит Европе, хотя время от времени балансировала между угрожающим преимуществом своих исламистов и авторитарным правлением своих генералов.

Арабский же мир оставался колыбелью исламской древности. Арабы составляли культурную периферию Османской империи как носители самых глубоких традиций древней религии и поэзии – традиций блестящих, но очень далеких.

Это хорошо видно на примере арабского образования.

Начальные знания во всем исламском мире преподавались муллами в школах при мечетях; средним учебным заведением оставалось медресе, где учили основам калама и фикха, но, как вспоминает Садруддин Айни, после медресе он умел читать Коран только по своему собственному экземпляру: во всем мире ислама фактически все заучивалось на арабском языке наизусть.[785] Вся совокупность знаний, ориентированная на Коран, оставалась арабской и арабоязычной. Поэзия стран ислама, даже если она была не арабоязычной, использовала формы, сотворенные арабской литературой, а у большинства тюркоязычных и ираноязычных стран ислама литературные произведения писались также и на арабском языке.

«Исламские науки» разделяются на три круга: 1) арабская словесность (аль арабийат арабисм), 2) науки о вере и законах (аш-шариат), 3) философские науки (аль-хикемийат), куда относятся также логика, математика, география, медицина и природоведение. Аль арабийат арабисм охватывала 12 или 13 филологических наук, включая риторику и «науку о чтении Корана» – ильму-ль-караат.[786] Таким образом, «исламская наука» есть в первую очередь филологическая арабистика, а также исламское богословие, исламское правоведение (фикх) и ассимилированная арабами античная философия и натурфилософия.

Высшие исламские учебные заведения («университеты») расположены были в первую очередь в арабских эялетах Османской империи (в столице Египта Каире, в Дамаске и Халебе (Алеппо) в Сирии, в ливанском Триполи, а также в Магрибе). Египетский аль-Джами аль-Азгар, комплекс мечетей со школой-медресе и священное убежище, основанное вместе с новой столицей Каиром в X ст. н. э., являлся с XVIII века общемусульманским центром традиционного образования и «исламских наук», а также центром антизападнического движения.

Окончание исламского университета иногда позволяет выпускнику стать юристом, преподавателем, журналистом, но в основном обрекает на безработицу. Не случайно среди студентов влиятельны «безумцы Аллаха», которые свою энергию реализуют в разных экстремистских действиях.

Таким образом, арабская культура оставалась основой, на которой происходила трансляция культуры во всей умма исламийа, но в исламском культурном пространстве не существовало отдельного общества – умма арабийа. Неминуемо пришла пора формирования модерной арабской культуры, в том числе арабской литературы новейших жанров, а также театра и особенно кино; интересно, что европейские арабисты очень долго не замечали новейшую арабскую литературу – она представлялась далеко не таким самобытным и ярким явлением, как старинная арабская культура.

Результатом постепенной модернизации исламского образования стал новый (по закону 1961 г.) аль-Азгар – Каирский университет, в котором созданы светские факультеты. Теперь здесь действуют факультеты основ религии, шариата, литературы, административных дел и торговли, медицинский, педагогический и женский. Как видим, высшее образование в Египте приближено к европейскому, но еще очень далеко от его естественно-научного и математического циклов.

Консерватизм арабской культуры, связанный с ее особенной ролью в исламе, до сих пор мешает чужестранцам различать принципиально отличные направления в политической жизни арабского мира. «Исламским фундаментализмом» называют нередко все неприятное европейскому глазу и уху, которое появляется на арабских территориях. Между тем больше всего проблем Западу до сих пор доставляли не столько консерватизм и даже фундаментализм, сколько арабский политический модернизм.

Египет, который веками был твердыней исламского консерватизма, в XX веке становится центром поисков новых путей для арабского мира, возможностей модернизации исламских представлений для их совмещения с современной наукой и техникой и западными социальными технологиями.

В XIX веке старые суфийские братства теряют свою социальную энергию, и развивается чисто антиструктурное движение дервишей, не связанных с определенными братствами и живущих подаяниями, заклинаниями и торговлей амулетами. Новые братства возникают в Алжире (аль-алавийа, созданное Ахмадом аль-Алави), в Тунисе (аль-маданийа, созданное Мухаммадом аль-Мадани, ум. в 1959-м), в Египте (аль-гамидийа аш-шазилийа, созданное Саламом ар Ради, ум. в конце 50-х). Это братства, которые действительно продолжали традицию ат-Тасавуф, в новых условиях не стали существенным фактором арабской жизни. Арабский энергичный и агрессивный модерн возникает на принципиально новой основе, хотя и обращается к той же суфийской традиции.

Идеолог обновления ислама Мохаммад бен Сафдар Джамаль ад-дин Афгани (1839–1897), афганец, получивший светское образование в Индии, объездил пол-Европы и пол-Азии и писал на арабском, персидском и французском языках, был одним из организаторов египетской периодической прессы и именно в Египте учредил исламистскую «Национальную ложу». Его ученик – деятель реформаторского движения, преподаватель Каирского исламского университета аль-Азгар, большой знаток Корана Мохаммад ‘Абдо умер в 1905 г., будучи верховным муфтием Египта. Аль-Афгани был выслан турецкими властями, жил в Париже и издавал там вместе с ‘Абдо газету. Позже его прах был перезахоронен в мавзолее на родине, в Кабуле.

Идеи исламизма Афгани и ‘Абдо связывали с необходимостью модернизации ислама, доказательством совместимости науки с исламом, пропагандировали объединение дар аль-ислам против дар аль-гарб, неисламского мира «империалистов». Афгани искал «праведного правителя» среди разных правителей исламского мира, но они отказывались от поддержки панисламизма, потому что Афгани был сторонником парламентского ограничения власти монарха, опираясь на традиции контроля умма исламийа над государственной властью. Большое значение имела фетва Мохаммада ‘Абдо 1899 г., которая разъясняла, что банковские ссуды, взносы и проценты, не есть риба’ – запрещенное Кораном ростовщичество. Исламские модернисты опирались на поддержку своей финансовой буржуазии. Исламизм Афгани ‘Абдо справедливо называют в силу всех этих обстоятельств либеральным исламизмом.

Продолжая радикализм Аль-Банна, Са’ид Кутб развил идеи «социальной справедливости в исламе», а Мустафа ас-Сиба’и – принципы «исламского социализма». Программы Кутба и Сиба’и предусматривали создание – сначала в Египте, потом во всем исламском мире – общества, построенного на «исламской справедливости» при строгом соблюдении исламских норм, Корана и шариата.

Лозунг модернизации ислама нашел и более радикальных последователей.

Наследником исламских модернистов стала «Ассоциация братьев-мусульман» (аль-Ихван аль-муслимун), созданная в Египте в 1928 г. шейхом Хасаном Аль-Банна, школьным учителем и бывшим суфием. Ассоциация строилась как суфийское братство; сам Аль-Банна стал аль-муршид аль-’амм, и все члены братства, таким образом, были его мюридами. Однако формы мюридизма были лишь сознательно использованы для организации полностью современного радикального политического движения. Аль-Банна дополнил модернизацию ислама новыми концепциями джихада, «исламского государства» и «исламского национализма». После восстания мусульман против евреев в Палестине в 1936 г. «братья-мусульмане» из радикальной политико-просветительской организации превратились в организацию террористов, образовав военизированные отряды. Первые исламские террористы, таким образом, возникают на основе модернизации ислама и приспособления его к потребностям арабского национализма – или, по-другому, на основе попыток определенных арабских политических групп использовать наследство исламских течений, и в частности суфизма, для полностью модерной радикально-националистической политики. Естественно, что эта политическая группа заняла профашистские позиции и поддержала связанных с нацистами боевиков арабской Палестины. После смерти Аль-Банна в 1949 г. «Ассоциация братья-мусульмане» распалась на несколько течений, и все они оказались радикальнее, чем их предшественники. Последователи пошли путями или «исламского социализма», или правого экстремизма, типа группы «аль Джихад».

Не пересказывая историю исламского и арабского радикального национализма второй половины XX века, стоит здесь отметить два обстоятельства. Во-первых, в ряде арабских государств возникают модернизаторские (не фундаменталистские!) авторитарные режимы, для которых обращение к арабскому национализму и «исламскому социализму» является вторичным явлением и удобным лозунгом для политической мобилизации масс. Во-вторых, идеологию и ритм развитию событий в арабском мире задавали военные столкновения с Израилем.

Алжирские политические лидеры: в верхнем ряду (слева направо) Битат, Буланд, Мурад, Будиаф, в нижнем – Белькасем, Мхиди

Внимание мира на протяжении второй половины XX века было приковано к арабо-израильскому конфликту. Драматизм тех событий очевиден, он нашел проявление в череде войн, которые стали мощным катализатором событий в регионе и за его пределами. В тени этих ярких событий осталась драма алжирской арабской национальной революции, которая, в конечном итоге, более показательна с точки зрения внутренних опасностей, угрожающих арабским модернизаторским режимам.

Алжирскими революционерами-националистами в ноябре 1954 г. образованы Фронт национального освобождения (ФНО – Front de la liberation nationale) и Армия национального освобождения, которые начали партизанскую войну. Руководителями ФНО были Госин Аит Ахмет, Ахмет Бен Белла, Мохаммед Будиаф и другие; к ним присоединился политический и культурный деятель Ферхат Аббас. Война была ужасно жестокой, действия французских карателей сопровождались истязаниями и массовыми репрессиями. Она же привела к власти во Франции в 1958 г. генерала де Голля, в 1960–1961 гг. его курс на самоопределение Алжира встретил яростное сопротивление со стороны армии и алжирских поселенцев-французов, в 1961 г. образована праворадикальная ОАС, которая осуществила 15 покушений на жизнь президента де Голля. Наконец в марте 1962 г. были подписаны соглашения в Эвиане, и Алжир стал свободным.

Облава в Алжире. 1957

С самого начала появились тревожные сигналы, свидетельствовавшие об опасных тенденциях в развитии революционного режима. В Алжире установилась однопартийная диктатура ФНО, алжирские националисты учились руководить страной у советских коммунистов. Интеллигент Ферхат Аббас, который в 1958–1961 гг. был главой Временного правительства Алжирской Республики, не одобрял режим, вышел из ФЛН и эмигрировал. Другой лидер первых времен сопротивления, Мохаммад Будиаф, тоже эмигрировал в Марокко. Диктаторскую власть захватил радикальный Ахмед Бен Белла, который стал в 1963 г. первым президентом республики. В 1965-м военный министр Хуари Бумедьен осуществил переворот. Бен Белла очутился под арестом, потом выслан в Европу, в 1990 г. вернулся, уже в 74 года.

Ферхат Аббас

Бен Белла в экономической политике копировал СССР и провел серию национализаций, но ситуация в стране была не наихудшей, в частности, благодаря развитию нефтедобычи в Сахаре. Хуари Бумедьен усилил националистические ориентации режима. Его сверхчувствительность к национальным проблемам и вера в эффективность сильной власти привели к той смеси авторитаризма, социализма советского типа, национализма и стремления к автаркии, которая в конечном итоге затормозила любое движение. Начатая Бумедьеном «арабизация» Алжира вызвала острый кризис в культуре. Алжир, по крайней мере более цивилизованная часть его общества, был и остается двуязычным. Бумедьен взялся решительно ликвидировать франкоязычность, в частности, приглашая на работу людей арабской культуры из-за пределов Алжира, устанавливая процентное соотношение между «искренними арабами» и «арабами-франсизанами». Как пишет французский политический историк Гассан, неумная арабизация породила две категории несчастных: недостаточно квалифицированных «арабизанов», которые обижались, что все должности захвачены «франсизанами», и «франсизанов», вынужденных работать вместе с некомпетентными «арабизанами», запущенными на орбиту власти идеологическими квотами.

Герой Советского Союза Ахмет Бен Белла

Все вышло на поверхность, когда после смерти Бумедьена в 1979 г. новый президент полковник Шадли бен Джедид попробовал перейти, по выражению Гассана, «от дезорганизованного социализма к либеральному аферизму». Либерализация немедленно привела к такой вспышке коррупции и экономического развала, повсеместного грабежа и корыстного вмешательства полицейского государства, что общество впало в глубокий маразм. Алжирцы превратились в разочарованный, фрустрированный народ, элита которого все чаще эмигрировала, а значительная часть масс готова была проникнуться исламистским безумием. В 1988 г. Алжир охватил голод. Все более крепли позиции агрессивной организации – Фронта исламского спасения. Под давлением армии в 1992 г. Шадли подал в отставку, был создан Высший государственный комитет во главе с приглашенным из эмиграции Будиафом, котрого тут же убили. На выборах победили исламисты, но армия не допустила их к власти, залив кровью предместья столицы. С того времени Алжир представляет собой угрожающе нестабильную страну; террористы Вооруженной исламской группы и Исламской армии спасения вырезают целые села, ведут кровавую войну со всем обществом, пытаясь ввергнуть страну в «пространство смерти» и задушить всякую способность к самостоятельному мышлению и духовному сопротивлению. Ситуация стабилизируется очень медленно, уже были проведены более-менее демократические, насколько это возможно в условиях исламистского террора и армейской диктатуры, выборы президента (победил генерал Ламин Зеруаль), потом генерал подал в отставку и был заменен гражданским Бутефликой, но Алжир остается кровоточащей раной в арабском мире, страной, в которой жить просто невозможно, хотя люди как-то живут – на грани «пространства смерти».

Алжирские партизаны

«Исламский терроризм» бурно развивается в первую очередь в исламской арабской стране – Алжире, и направлен он политически против модернизаторского правительства республики, а реально – против ее мирного исламского населения, которое стало объектом террора. Можем утверждать, что «исламский терроризм», во-первых, есть не религиозное исламское явление, а явление политическое, не исламское, а исламистское; оно использует самые темные инстинкты и предрассудки, в том числе религиозные, но находится вне пределов религиозных течений и антагонизмов. В борьбе против еврейского государства, как и в борьбе против Америки или СССР, природа исламистского политического терроризма скрыта антиеврейскими, антизападническими или антикоммунистическими лозунгами в соответствии с тем, кто выступает основным политическим врагом террористического режима; но главным реальным врагом терроризма остаются силы собственных народов, которые поддерживают европеизацию и модернизацию общественной жизни, экономики и культуры.

В центре и западной части арабского мира жизнь проходила под знаком непрестанного и бесконечного арабо-израильского конфликта.

Еще перед Второй мировой войной столкновения в Палестине арабско-исламских националистов с еврейскими поселенцами привели к конфронтации, в ходе которой арабский национализм пошел на прямой союз с немецкими нацистами. Восстания в Палестине против еврейских иммигрантов поднимал в 1922-м, 1929-м и 1936 г. муфтий Иерусалима гаджи Амин эль-Гусейни. В конечном итоге английская комиссия во главе с Пилем в 1937 г. пришла к выводу, что арабы и евреи не могут жить в одном государстве, и рекомендовала разделить Палестину, отдав Иерусалим под мандат Лиги Наций. Арабская сторона категорически отвергла это предложение, и восстание продолжалось до 1939 г. Смещенный англичанами, Амин эль-Гусейни руководил восстанием из Сирии, потом в 1940 г. сбежал в Ирак, где принимал участие в пронемецком перевороте в 1941 г. и после его провала оказался в Германии. В конце войны он был уже в Каире и начал объединять арабов против евреев.

В 1945 г. английское правительство отвергло предложение Трумэна об иммиграции 100 тыс. евреев в Палестину. В следующем году история с иммиграцией повторилась. Началась активная вооруженная война еврейских радикальных боевых организаций против английских войск. Евреи Палестины подчинялись Еврейскому агентству – исполнительному органу Всемирной сионистской организации, палестинские арабы – муфтию Амину эль-Гусейни. Наконец Англия отказалась от мандата на Палестину, и 29 ноября 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о разделе Палестины. К середине мая эвакуация англичан завершилась, в Иерусалиме остался небольшой гарнизон для охраны верховного комиссара.

В пятницу 14 мая 1948 г. в Тель-Авивском музее председатель Еврейского агентства Давид Бен-Гурион открыл собрание ста представителей еврейского общества, которые в 4 часа 38 минут после полудня приняли постановление о провозглашении еврейского государства Израиль.

Постановление о провозглашении Израиля и резолюция ООН не были признаны арабами. Египет, Ливан, Ирак, Иордания и Сирия вторглись на территорию Палестины с целью уничтожения еврейского государства. Началась война евреев с арабами, которая в следующем году закончилась полной военной победой евреев.

На момент начала войны в рядах «Пальмах» – партизанских ударных батальонов, сформированных организацией еврейской самообороны «Хагана» из профессиональных военных, – насчитывалось всего 3000 бойцов, из них 2000 резервистов. Арсенал «Хаагна» насчитывал тогда 900 винтовок, 700 легких и 200 средних пулеметов с трехдневным запасом боеприпасов. Им противостояли до 30 000 войск Египта, Иордании, Сирии, Ливана и добровольцев из других арабских стран, хорошо снаряженных, с артиллерией, бронетанковыми войсками и авиацией.[787] С палестинской стороны участие в провозглашенном Амином эль-Гусейни джихаде принимала «Армия спасения» – два отряда бывшего пронацистского муфтия во главе с его двоюродным братом абд эль-Кадером эль-Гусейни и Гасаном Саламе, который в годы войны прошел подготовку у немцев. В Египте были созданы отряды «Мусульманского братства». Арабская лига рекомендовала всем арабам принять участие в войне, и во главе объединенного войска был поставлен король Иордании Абдалла. В его распоряжении была самая боеспособная арабская часть – Арабский легион во главе с английским генералом Глабом. 10 000 насчитывал арабский легион, 5000 выставил Египет, 8000 – Сирия, 2000 – Ливан, 10 000 – Ирак (возглавляемый проанглийским правительством Нури эс-Саида).

Кроме десятикратного преимущества арабских формирований, часть которых была хорошо подготовлена англичанами, положение евреев осложнялось разбросанностью их поселений, коммуникации между которыми всегда находились под угрозой уничтожения враждебного арабского населения Палестины.

Чрезвычайно тяжелая для евреев война была выиграна Израилем неслыханно быстро. В феврале – апреле 1949 г. было подписано перемирие сначала с Египтом, потом с Ливаном, Иорданией и Сирией. Через полгода планировалось подписание мирного соглашения, но оно так и не состоялось.

Разгром арабских войск был полным, позор поражения крайне болезненным, по арабским землям прошел целый ряд политических катаклизмов. В арабских странах наступил период нестабильности. Король Иордании Абдалла подписал тайное соглашение с Израилем, а в июле 1949 г. был убит людьми муфтия Гусейни на ступенях храма аль-Акса в Иерусалиме (рядом с ним стоял внук Хусейн, который стал королем через год). Англичане пытались втянуть Иорданию в антикоммунистический военный пакт, в декабре 1954 г. в связи с этим по стране прокатились волнения, английского генерала Глаба отстранили от командования Арабским легионом, Иордания осуществила поворот к панарабской политике против Запада.

В 1949 г. бывший командир сирийской бригады в войне против Израиля генерал Хусниэс-Заим свергнул правительство Сирии, а через два года сам стал жертвой офицерского переворота. В страну пришла лихорадка военных заговоров.

После поражения был убит премьер Египта Нокраши-паша. Король Фарук уже не контролировал ситуацию, премьер-министры менялись друг за другом. В ночь на 23 июля 1952 г. группа «Свободных офицеров» полковника Насера совершила военный переворот и привела к власти популярного генерала Мохаммада Нагиба, который командовал бригадой в палестинской кампании, а в феврале 1953 г. в результате нового переворота во главе хунты – «Руководящего революционного совета» – стал Гамаль Абдель Насер. Насер принимал участие в войне против Израиля в звании майора и храбро сражался в окружении в Фалуджи; как он вспоминал позже, именно там, в Палестине, у него и его товарищей-офицеров зародилась идея взять власть в свои руки. В 1954 г. Египет стал республикой, неограниченная власть в которой была сосредоточена в руках президента Насера.

Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер

Переворот военных был встречен в СССР с большой подозрительностью. Сообщение советских газет о приходе к власти генерала Нагиба было преисполнено намеков на борьбу между англичанами и американцами за влияние на Египет.

«Правда» писала: «События в Египте свидетельствуют о том, что американо-английские империалисты не оставили своих агрессивных намерений по отношению к странам Ближнего и Среднего Востока. Колонизаторы выступают единым фронтом против народов, которые ведут отчаянную борьбу за свою независимость. В то же время империалистические хищники не могут скрыть своих противоречий в этом районе, которые все усиливаются».[788]

Так же подозрительно отнесся Кремль к перевороту Насера. Решительное изменение советских позиций наступило только в 1955 г., с утверждением власти Никиты Хрущева.

Этот год стал переломным не только в истории Ближнего и Среднего Востока. Бандунгская конференция образовала блок «неприсоединившихся», в котором на главное место претендовали, в частности, и Насер, и Тито. Руководящая роль в третьем мире для такой одаренной, энергичной и чрезвычайно амбициозной личности, которой был Гамаль Абдель Насер, значило вместе с тем первенство в арабском мире, объединить который под своим главенством он мечтал всю свою недолгую жизнь. В то же время, повысив свой авторитет благодаря влиянию в блоке «неприсоединившихся», Насер решительно пошел на военно-политический союз с СССР. В свою очередь, Хрущев сделал все возможное, чтобы глубже втянуть Насера в вооруженный конфликт с Западом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.