1. Зигзаги судьбы

1. Зигзаги судьбы

Судьба распорядилась так, что родители будущих мэтров отечественной, а положа руку на сердце, и мировой фантастики, встретившись в начале двадцатых годов прошлого века в Черниговской губернии, к исходу тех же двадцатых оказались на севере России, в городе белых ночей — Ленинграде.

БН: «Когда отец с матерью встретились и полюбили друг друга, отец еще был военным. Он был комиссаром и служил пока в армии, но он очень быстро демобилизовался, и его направили в Грузию. Он там работал главным редактором газеты „Трудовой Аджаристан“. В Батуме. А после этого его направили в Ленинград. В каком же это году было?.. В двадцать пятом родился Аркадий. Они в Батуме жили довольно долго. Вот я, к сожалению, не помню, в каком же году его направили в Ленинград. Году в тридцатом, наверное. Его направили в Ленинград по партийной линии. Он здесь работал в Главлите. Был довольно крупным цензурным чиновником»[1].

Не успел подрастающий Аркадий пойти в школу, как родился Борис. 15 апреля 1933 года. В отличие от Аркадия, появившегося на свет 28 августа 1925 года под знаком Девы (стихия — земля, качества — реальность, логика, ясность), Борис — Овен (стихия — огонь, качества — обостренная любовь к справедливости, импульсивность, незаурядные сила воли и энергия).

Рассмотрим подробнее врожденный потенциал будущих соавторов.

1925 — год Буйвола. Уравновешенный, точный, методичный Буйвол под внешними признаками скрывает ум, оригинальность, интеллект. Характер — созерцательный. Рожденный в этот год под знаком Девы — неполноценный Буйвол. Хотя вроде бы все качества Буйвола и Девы неплохо совмещаются.

1933 — год Петуха. В откровении Петух — золото. Он говорит то, что думает. Абсолютный консерватор. Щедро раздает советы. Отважен и храбр. Великий труженик. Он всегда хочет сделать больше, чем может. Овен, появившийся на свет этот год — бойцовый Петух, а это значит, что качества личности усиливаются.

Интересно и то, что у Буйвола и Девы, у Петуха и Овна весьма схожие характеристики, поэтому их природные данные как бы удваиваются. Но и это еще не всё. Общий день рождения писателя «братья Стругацкие», вычисленный соавторами из простого любопытства, — 21 июня 1929 года, день летнего солнцестояния. Уже занимательно. Кроме того — это год Змеи, знак Близнецы (стихия — воздух, качества — ум, любопытство, разносторонние интересы). Змея на Востоке — символ Мудрости (именно так — мудрости с большой буквы). Она умна в превосходной степени, однако могла бы обходиться и без этого, так как у нее изумительная интуиция. Она больше доверяет своим впечатлениям, ощущениям и симпатиям, чем фактам или суждениям и советам других. Решения принимает быстро, дело всегда доводит до конца. Как видим, при слиянии в творчестве двух разных людей, правда, что немаловажно, родных братьев, получается третья, совершенно замечательная личность. И личность эта возникла и стала развиваться в исключительно располагающих к достижению успеха условиях Града Петрова.

С малых лет Борис попадает под благотворное влияние старшего брата.

БН: «Я думаю, он был в классе восьмом-девятом, когда первые опыты появились <В том числе „Находка майора Ковалева“ — Ш. М.>. Он всё это мне сначала рассказывал устно, насколько я помню… в отрывках… Он очень любил мне рассказывать истории разные. Он и его друг Игорь Ашмарин, сейчас очень крупный медик, генерал Чума, как его Аркаша называл. Эти два дружка, они собирались вместе, брали меня, вернее, разрешали мне присутствовать во время своих бесед, фантазий, разговоров, выдумок. Они тогда сочиняли всевозможные истории, некоторые из них потом Аркадий Натанович переносил на бумагу».

Вот так бы и продолжалось — всё «придумчивее» и увлекательней, но началась война. И страшная блокада Ленинграда. Осенью 1941 года Аркадию едва стукнуло шестнадцать, а Борису было всего лишь восемь с хвостиком лет. И впереди проступала из ледяного тумана первая лютая блокадная зима. Отец и Аркадий, оказавшиеся к середине января 1942 года на грани смерти от дистрофии, вынуждены были эвакуироваться (но главу семьи это не спасло, он погиб в дороге), а мама и Борис остались в осажденном городе. Позже Александра Ивановна Стругацкая напишет: «Когда я вернулась с работы, их уже не было. Один Боренька сидел в темноте в страхе и в голоде…»

БН: «Мне кажется, я запомнил минуту расставания: большой отец, в гимнастерке и с черной бородой, за спиной его, смутной тенью, Аркадий, и последние слова: „Передай маме, что ждать мы не могли…“ Или что-то в этом роде. <…> Они уехали 28 января 1942 года, оставив нам свои продовольственные карточки на февраль (400 граммов хлеба, 150 „граммов жиров“ да 200 „граммов сахара и кондитерских изделий“). Эти граммы, без всякого сомнения, спасли нам с мамой жизнь, потому что февраль 1942-го был самым страшным, самым смертоносным месяцем блокады».

А еще через год Александра Ивановна с Борисом перебрались из Ленинграда в Ташлу Оренбургской области, к уцелевшему в лихолетье Аркадию. Правда, встреча случилась недолгой. Впереди Аркадия ждала армия, а Бориса и их маму — долгая дорога домой, в Ленинград.

Это время оставило саднящие ожоги в юных душах. Они проявятся потом, десятилетия спустя, в зрелом возрасте. Лягут строками на бумагу. У Аркадия Натановича — в «Дьяволе среди людей», у Бориса Натановича — в «Поиске предназначения». Память о войне Кима Волошина — это часть судьбы А. Стругацкого, а «счастливый мальчик» — маленький Борис в замерзшем и голодном городе на Неве.

БН: «На восемьдесят процентов — это то, что я пережил лично, а на двадцать процентов — это то, что я слышал от родных, от знакомых, от приятелей своих. Там <в „Поиске предназначения“ — Ш.М.> очень мало выдумано. Всё, что там написано насчет блокады — это всё на самом деле имело место, только интерпретация тогда была другая. Вот случай с этим человеком с топором — это история, которую рассказывал Аркадий Натанович, с ним была такая история. Здесь, в Ленинграде. В блокаду. Людоедство было. Так что это тоже не выдумано, только я интерпретацию фантастическую дал. Словом, я там почти ничего не придумывал. Даже не почти, а просто ничего. Я считаю, что когда речь идет о таких явлениях, как блокада, выдумывать нельзя. Почему я не люблю сочинений, книг, художественных произведений про блокаду. Не люблю. Там чувствуется выдумка, чувствуется, что автор фантазирует. А фантазировать нельзя. Сама картина настолько страшна, что любая фантазия — это перебор и фальшь. Так что я тут очень осторожен был».

И хотя сам Борис Натанович не считает, что блокада Ленинграда оказала сильное формирующее воздействие на сознание будущих писателей, открыв тем самым новые возможности и умения, автор придерживается несколько иного мнения, находя в словах мэтра только подтверждение своим догадкам.

БН: «В конце концов, блокада длилась в нашей жизни лишь малую долю времени. Оставшийся рубец — ну и что? Рубец влияет разве на жизнь?.. Мало ли у нас на теле шрамов… О которых мы забыли давным-давно. Таким же шрамом может быть и блокада. <…> Сильные влияния оставляют рубец. А длительные влияния деформируют или формируют по-другому. Вот разница. Рубец — тоже деформация, конечно, но не существенная, а локальная. Не фундаментальная. Вот когда вся душа перекошена или, наоборот, выдавлена в виде красивой амфоры в результате каких-то длительных влияний, каким для Пушкина, скажем, был Лицей… Для Пушкина, в конце концов, очень важны были, наверное, те дуэли, в которых он участвовал. Но это были мелкие рубцы на его душе, не сыгравшие, на мой взгляд, никакой существенной роли в его биографии. А вот влияние Лицея — да! Это серьёзно. Не сила влияния, не сила воздействия играет основную фундаментальную роль, а время воздействия».

Попробуем разобраться. Биологическое время — понятие субъективное. В юности любое событие длится дольше, чем в достаточно зрелые годы. Вспомним, например, школу, когда каждый учебный год растягивался в невыносимо бесконечный отрезок времени. Сравните это ощущение с нынешним: новый год — лето — новый год. Мелькают как стеклышки в калейдоскопе. Между прочим, во время войны в действующей армии год засчитывался за три (а в штрафных ротах — за шесть). Так на сколько времени мог растянуться для ребенка блокадный год? В субъективном выражении. Я не знаю ответа на этот вопрос. А сколько вместила в себя школьная пора Аркадия Стругацкого в предвоенном Ленинграде? А последующие события, вплоть до победного мая 45-го?

Кстати, Александр Сергеевич Пушкин учился в Царскосельском лицее всего восемь лет, с 1811 по 1817. Но учитывая глубину и силу его гения, интересно, какое место занимало это время в пространстве жизни поэта?

А годы утомительной, кропотливой работы, с бессонными ночами и бесконечными изматывающими днями размышлений, почему всё не так, как должно быть и хотелось бы, умещающиеся в один ослепительный миг откровения, открытия? Потом оказывается, что и вспомнить-то нечего. Кроме самого открытия. Так что вопрос о длительности воздействия, видимо, остается открытым. Это понятие субъективное. Опять же.

Безусловно одно. Санкт-Петербург, он же Ленинград — в краткий миг своей истории, оказал несомненное влияние на развивающееся сознание братьев Стругацких.

Именно в Ленинград вернулся после службы в армии Аркадий Стругацкий, но не смог в нем остаться. Неудивительно, что АН хотел жить в городе своего детства, в городе, с которым его связывало множество незримых нитей, в месте, где находились его мама и младший брат. Вообще взаимоотношения Буйвола и Петуха укладываются практически в одну фразу: «Они могут быть великолепными друзьями на всю жизнь».

БН: «Он не мог найти работу, жить было негде, он приехал с молодой женой и ребенком… Это было очень тяжело… У нас было две комнаты в коммунальной квартире, и там жить всем было практически невозможно… Так что он здесь потыкался, потыкался и, ничего не найдя, уехал обратно в Москву, где была большая квартира, где был тесть — крупный ученый, где были какие-то перспективы, где он быстро нашел работу — в Институте Информации, как сейчас помню».

Именно в Ленинграде «году этак в 54–55 в мамином доме появилась откуда-то старинная пишущая машинка — странной вертикальной конструкции, облупившаяся, пыльная, нелепая, но с удивительно точно отрегулированными мягкими клавишами, нажимая на которые ты испытывал почти физическое наслаждение».

БН: «Всё, что написано было нами — и порознь, и вместе — до 58-го года, написано было на этой машинке. Иногда я совершенно серьезно думаю: а состоялись бы вообще братья Стругацкие, если бы эта машинка не попала к ним, а своевременно обрела бы законный свой покой на какой-нибудь свалке? Воистину, серьезные последствия имеют зачастую в истоке своем самые что ни на есть пустяковые причины». И еще: «Просто приятно было на ней писать. Сам Бог велел сочинять романы!»

Именно в Ленинграде произошел азартный спор, с которого и началось совместное творчество Аркадия и Бориса Стругацких.

БН: «… историческое пари было заключено, скорее всего, летом или осенью 1954 года, во время очередного отпуска АН, когда он с женой приезжал в Ленинград. Мне кажется, что я даже помню, где это было: на Невском, близ Аничкова моста». О, как! Между прочим, в соответствии с петербургскими легендами как раз у Аничкова моста, бывшего когда-то пограничным (потому что по Фонтанке проходила граница застройки молодого города), появлялись двойники. В нашем случае всё значительно сложнее. Тут даже не двойники, тут — Близнецы, причем двое в одном! Построение высшего порядка!

Но надо отдать должное и Москве. Она заставила Аркадия выплеснуться, стать той пружиной, которая раскрутила творчество братьев Стругацких. Может быть, сказалась растерянность от того, что в родном Ленинграде не удалось устроиться, а может, то обстоятельство, что в чужом городе, да еще и столице, надо было все начинать сначала.

БН: «Если бы не фантастическая энергия АН, если бы не отчаянное его стремление выбиться, прорваться, с т а т ь — никогда бы не было братьев Стругацких».

И все-таки именно в Петербурге сформировалась основа того, что мы сейчас называем «мирами братьев Стругацких». Даже если при этом не идут в зачет детство и юность.