Полет

Полет

Тема полета разрабатывается у Гоголя самым разнообразным образом: она определяет сюжет («Вечера на хуторе близ Диканьки»: все летает – галушки и Вакула-кузнец верхом на черте), ключевую метафору («Мертвые души»: птица-тройка), сюрреальную топику («Страшная месть»). Диапазон полетов Гоголя страшно велик: от птицы-тройки («Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит…») до Хлестакова («И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу…»). Полет у Гоголя – это средство преодолеть границы пространств, сделать проницаемыми закрытые друг для друга миры (пусть даже иронически), спрессовать время.

Стремление оторваться от земли, освободиться от гравитации, сделать высь близкой, а близкое – кружащим над пропастью в бесконечность определило поэтик у мастеров авангарда и от них передалось 30-м годам (ср. своего рода гимн полету: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью / преодолеть пространства и простор…»). Отсылая к очерку об инсектном коде авангарда в настоящей книге, повторим, что авангард – это мир на юру, это крайне неуютное пространство, где все скользит и падает: буржуи Окон роста – на ровном месте, старушки Хармса – из окон. Здесь все парит: облако в штанах, дома на курьих ножках, супрематические миры, даже самоименования – названия произведений, предназначенных для воображаемого полета (Летатлин). Любимый пермонаж обэриутов – муха – является сниженным семантическим вариантом мифологемы всеобщего полета[203].

Шагал тоже летает, но делает это по-своему. Отличием шагаловских полетов от полетов у Гоголя и в авангарде является то, что «небесные путешественники Шагала», как справедливо заметила М. Бессонова[204], парят невысоко над землей, «в околоземном пространстве». Это, как правило, влюбленные («Над городом»; «Прогулка» [илл. 113]) или пророки («Старый Витебск», эскиз к картине «Над Витебском», картон, масло, 1914, Россия, частное собр.), сказочные персонажи (погонщик козы в небе – очевидно, отголосок темы св. Ильи – в картине «Дождь», картон, гуашь, 1911, ГТГ) или даже рыба, и их полет внеутопичен [илл. 114]. Это не что иное как изобразительный аналог развернутого в сюжет тропа (особенно в связи с влюбленными), риторическая фигура в живописном коде, о которой уже писалось в главе, посвященной фигурам речи.

Илл. 113. М. Шагал. Прогулка. 1917. Холст, масло. ГРМ

Илл. 114. М. Шагал. Ритм жизни бесконечен. 1930–1939. Холст, масло. Музей современного искусства, Нью Йорк.

По-иному в ночном поднебесье несется у Гоголя Вакула верхом на черте или страшный колдун, летит Россия – птица-тройка. Это полеты высокие, отмеченные демонической экстатичностью. В них – зерно будущих утопических «превознесений ума», переустройства мира. Между тем сама метафоризация визуального образа сродни шагаловской изобразительной риторике. Это особенно проявилось в развертывании идиомы «полет души»: «…он летел так скоро… стараясь сам умерить быстроту шага, летевшего в такт сердца» («Портрет»). При всей разности полетов у Гоголя и Шагала их роднит стремление к преодолению границы, пролегающей между словом и изображением. Любовь Шагала к литературному тропу можно рассматривать в отношении дополнительной дистрибуции к гоголевскому акцентированию понятий, очерчиваемых противопоставлением видимое/невидимое.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.