ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
В 1941 году на вступительных экзаменах в киноактерскую школу я читал поэму В. Маяковского «Во весь голос», читал одного из своих самых любимых поэтов, творчество которого, казалось, прекрасно знал со времен ученичества. А через некоторое время «Во весь голос» зазвучала для меня с черной граммофонной пластинки в исполнении Василия Ивановича Качалова. От неожиданности перехватило дыхание – мне приоткрылся иной поэт, глубокий, многогранный, тот Маяковский, мимо которого, не задев, прошла школьная программа. Позднее в училище имени Щукина Павел Иванович Новицкий, преподававший русскую и советскую литературу, скажет: «Человек открывает для себя Маяковского всю жизнь. Более того, уверен, что этого поэта будут открывать заново в каждом новом историческом периоде. Безмерный талант всегда современен, но при этом он всегда еще и «глашатай грядущих правд».
Новицкого считали трудным человеком. Он смел не признавать метода социалистического реализма, противопоставляя ему романтический реализм. Был критикован, избит словесно, но на компромисс не шел. Да и преподносить Маяковского так, как он, в конце сороковых годов мало кто решался. Ведь еще совсем недавно творчество поэта замалчивалось, и близился елейно-глянцевый период чугунно-бронзовых авторитетов. Против которых категорически восставал Новицкий. Своими лекциями он заставил влюбиться в личность и творчество Владимира Владимировича весь курс. И вместе с Маяковским учил молодых людей не просто ненавидеть мещанство, но и распознавать его в любой среде, в том числе и творческой. Может быть поэтому в свои молодые годы я был столь заворожен сатирой поэта. Читал сатирические стихи по Всесоюзному радио. В Ленинграде мечтал поставить «Баню». Но впервые серьезно подойти к Маяковскому удалось только на Грузинской студии телевидения.
Когда приехавший из Москвы в командировку Николай Карцов во время одной из дружеских бесед поставил в укор то, что люди, живущие рядом с Багдади, до сих пор не создали ничего о великом поэте... Заговорили о жизни Маяковского, стали читать его стихи и решили вместе с Карцовым поставить документальный фильм. Через несколько недель после отъезда Николая Пантелеймоновича из Москвы пришел сценарий. Весьма своеобразный сценарий, поскольку написан он был фактически Маяковским: на автобиографию поэта ложились точно подобранные стихи. Надо было воссоздать строчки поэта о себе на экране. Вместе с оператором Нагорным мы отправились в путешествие по Грузии. В группу, кроме режиссера фильма и оператора, входили еще директор картины, художник, ассистент. Все боготворили Владимира Владимировича, и его стихи звучали беспрерывно. Они вдохновляли нас на поиски, и мы открывали между Саирме и Багдади гору, которая своими очертаниями напоминала рвущуюся ввысь фигуру поэта, дом, где жили Маяковские, могилу отца...
Поскольку я никогда прежде не снимал документальных фильмов, не знал законов документалистики, то, руководствуясь опытом художественного кино, нарушал их всячески, вводя игровые моменты, хотя соблюдал педантично факты и хронологию событий. Например, Маяковский в автобиографии вспоминал о приездах гостей. На экране мы решили этот момент следующим образом. Сначала показывали грузинский стол, уставленный блюдами, затем пустые стулья занимали гости в фотографическом изображении. Постепенно гости исчезали один за другим, оставив после себя пустой стол. Эпизод со студентом Глушковским, который сливался в воображении поэта с Евгением Онегиным (написанным в одну строчку), мы превращали в веселый мультик. Наконец, фильм начинался с того, что профессор, которого играл ваш покорный слуга, вел экскурсию по музею. Именно его рассуждения прерывал голос Маяковского (артиста В. Маратова), и громовое «Я сам» переключало внимание телезрителей на рассказ поэта о себе, а нерадивый профессор улетучивался из кадра.
Повторяю, что не осмелился бы на такие вещи, если бы знал, как надо снимать документальный фильм. Но мои вольности были хорошо восприняты. «Багдадские небеса», как я уже упоминал о том в главе, посвященной Грузии, получили награду Первого Всесоюзного фестиваля телевизионных фильмов в Киеве. И мы с Карцовым решили продолжить экранизацию автобиографии Маяковского.
Московскому периоду жизни поэта, событиям 1906-1917 годов посвящалась вторая серия картины «Глашатай грядущих правд». Название третьей серии «Моя революция» говорило само за себя. Эта заключительная часть должна была охватить самое плодотворное в творчестве Владимира Владимировича пятнадцатилетие.
При съемках нам очень помогали сотрудники музея Маяковского. Не могу не отметить также интересное решение всевозможных перебивок и мультиков, которые предложил московский художник А. Грачев.
Несмотря на то, что фильм тепло был встречен критикой, неоднократно повторялся в эфире, я испытывал чувство неудовлетворенности. Третья серия казалась смазанной и неудачной. Не без оснований вынужден был признаться себе, что захлебнулся в обилии материала.
Мне хотелось восполнить пробелы и упущения, вот почему, уже работая на ЦТ, я вновь и вновь возвращался к творчеству любимого поэта. Близился юбилей Владимира Владимировича – восьмидесятилетие, к которому взялся подготовить три передачи: «Поэзия Маяковского», «Маяковский о любви», «Маяковский смеется». Особо запомнилась вторая. И своим оформительским решением, когда в ряд выстроились персонажи поэмы, вернее их картонные фигуры с прорезями вместо лиц. Лица появились одновременно с актерами, которые, зайдя за рисованные силуэты, читали строчки стихов и поэм. И, конечно же, запомнилась передача своими исполнителями. Ведь это была одна из первых работ на телевидении Натальи Гундаревой. Еще будучи студенткой Щукинского училища, Наташа выделялась среди товарищей, а это был один из самых сильных курсов Катина-Ярцева, где учились К. Райкин, Ю. Богатырев, Т. Сидоренко... Так вот, повторяю, Наташа выделялась и своим лиризмом, и юмором, и неистовым темпераментом, уже тогда в ней чувствовалась самобытная актриса. Я пригласил ее в свой телеспектакль по повести Короленко «Нестрашное», где Павла Семеновича исполнял Г. Бурков, Гаврилу – А. Галевский, а Наташа должна была играть Елену. И поскольку в спектакле, направленном против обывательского покоя, бессмысленной сутолоки жизни, где отказ от борьбы неминуемо ведет к нравственной гибели, Гундарева проявила себя достойно, то вполне резонно было предложить ей параллельно выступить в передаче, в которой с одинаковой силой звучал и гимн любви, и приговор мещанству. Вместе с Наташей произведения Маяковского читали А. Галевский и В. Смехов. Именно Смехов попросил меня послушать одного молодого актера из Театра на Таганке, страстного почитателя Владимира Владимировича. Так я познакомился с Леонидом Филатовым. Инсценировка «Маяковский о любви» стала его телевизионным дебютом и началом наших добрых и подлинно творческих отношений, которые продолжались вплоть до «рокового Сирано».
К юбилею Маяковского удалось сделать и еще одну передачу – с монитора снять фильм-спектакль «Во весь голос». Кроме знаменитой поэмы в него вошли отрывки из пьесы «Баня». По определению критики, в фильме-спектакле тесно переплелись элементы эстрады, цирка, буффонады. Мне казалось, что эти жанры органичны языку поэта. В этой постановке были в основном заняты актеры театра «Современник»: Т. Лаврова, Т. Дегтярева, Е. Козелькова, А. Покровская. Вновь участвовал Л. Филатов, играли Р. Суховерко и А. Вилькин.
Позднее с Леонидом Филатовым мы поставили два моноспектакля. Сценарист Ю. Шведова предложила литературную композицию по поэме «Владимир Ильич Ленин» и стихам Маяковского о вожде революции. Мы решили снять этот моноспектакль в музее Владимира Ильича. Филатов переходил из зала в зал, и развернутая экспозиция как бы становилась документальным подтверждением поэтических строк. И нельзя было не поразиться точности Маяковского, его чуткой верности фактам.
Около десяти раз вышла в эфир наша передача и получила массу хороших откликов. Мне было жаль лишь того, что мы ее сняли в черно-белых тонах. И поэтому инсценировку по поэме «Хорошо» решили сделать в цвете. Читал Леонид на фоне интерьеров Музея Революции, Музея Маяковского и Музея архитектуры, поскольку именно там мы нашли эскизы будущего градостроения, о котором так мечтал поэт.
После поэмы «Хорошо» вплоть до 1985 года я не пытался поставить что-либо из Маяковского или о Маяковском. Хотя вновь и вновь перечитывал произведения Владимира Владимировича, внимательно следил за всеми публикациями, которые так или иначе относились к его жизни. И вот, наконец, решился поставить фильм-монографию о поэте. Мою заявку поддержало руководство нашего отдела классики и Главной редакции литературно-драматических программ ЦТ: Е. Гальперина, Б. Каплан, К. Кузаков. Пора было приступать к работе, но как? Как, не погрешив против фактов, вместить в четырехсерийный фильм обилие материала: событийная канва жизни поэта, его произведения, высказывания друзей, недругов, равнодушных?.. Сразу отверг мысль найти актера, который будет играть Маяковского. Невозможным казалось найти такого человека, чтобы в нем сочетались внешний облик, богатейшее внутреннее содержание, удивительный голос поэта. А если нельзя отыскать исполнителя главного героя, то и строить фильм как традиционно художественный, чисто игровой также нельзя. Следовало идти от произведений, высказываний самого поэта и всех тех, кто оставил о нем свои воспоминания. Но можно ли соединить несоединимое? И вот впервые я поймал себя на том, что утвердительный ответ на этот вопрос дает телевидение. В самом деле, телевизионная программа дня выстроена гармонично, хотя она содержит разные жанры разных родов искусства. Однако мы воспринимаем это как многообразие жизни. Следовательно, фильм-монографию в жанровом отношении можно решать методом гармонической эклектики. Именно тогда, на подступах к сценарию, возник в голове этот термин, хотя на страницах, посвященных Грузии, я говорил, что пользовался им при постановке фильма «Ясам». Но тогда делал это бессознательно. Смешение жанров – документальность, игровые сцены, мультипликация – просто позволяло мне решать задачи, которые ставила постановка картины. Теперь же приступал к сценарию, исходя из теоретических посылок, опираясь на них. Я решил использовать все возможности художественного и политического телевещания. Ввести в фильм хронику, событийные съемки, интервью, решенные в условной манере игровые сцены, произведения поэта, строки его автобиографии, документальные тексты – воспоминания современников. Актеры будут не исполнять Эйзенштейна, Мейерхольда, Шостаковича, Чуковского, Каверина, Цветаеву, Андрееву, Брик, Триоле, Арагона... а читать мемуарные строки от лица их авторов. Причем каждый актер представит нескольких высказывающихся. И лишь В. Ивашов будет выступать от имени одного персонажа – В. Маяковского.
Редсовет утвердил сценарий первых двух серий фильма, остальные две решили принимать по ходу съемки. Кроме В. Ивашова в нашу картину были приглашены С. Маковецкий, Б. Щербаков, А. Пономарев, И. Пономарева, М. Зонненштраль, О. Тарасова, Ю. Тархова. Самые, пожалуй, сложные пробы проходили актеры, чей голос должен был по ходу действия возникать за кадром как отдельно взятый голос Маяковского. Мы включали записи, сохранившие выступления Владимира Владимировича, и старались найти хотя бы такой же тембр. Нам показалось, что наиболее ему соответствовал баритон А. Зарецкого.
Работая над сценарием, все более убеждался, как Маяковский необходим дню сегодняшнему и нашим устремлениям в завтра. С оператором Борисом Лазаревым мы решили, не отступая от правды, пройти дорогами биографии поэта. И надо сказать, что впечатления, которые рождались во время съемок, заставляли порой на ходу менять сценарий. Началось все с посещения Багдади. Город Маяковский (так теперь называется Багдади) не имел ничего общего с тем местечком, где я снимал свой первый фильм о поэте. Домик с покосившимся крыльцом, в котором родился Володя, разросся в достойный музей. И бередящие сердце вещи превратились в элементы нафантазированной композиции. Бурная река стала более спокойной, а глыбы, встававшие на пути ее вод, смотрелись просто как декоративные камни. Не было во всем этом той атмосферы, которая формировала душу будущего поэта. Но атмосфера нужна была фильму. И мы вновь вчитывались в автобиографию Маяковского, думали, искали. Останавливались на воспоминаниях Владимира Владимировича о второй прочитанной им в жизни книге, которая стала для него самой первой. Дон Кихот Ламанчский заставил Володю сделать себе деревянный меч и щит, искать подвигов в сражениях. Сегодняшние мальчишки в Багдади точно так же дерутся друг с другом на деревянных мечах. И, значит, кадры, выхваченные камерой, были вполне органичны: у подножия старинной крепости тщательно привязывается лошадь, чем-то удивительно напоминающая четвероногого спутника благородного идальго, а на самой вершине мальчишка с мечом созывает своих сверстников...
«Рискну предположить, — писал в рецензии на фильм А. Нилин, — что в своем сценарном решении С. Евлахишвили шел от поэтической догадки Бориса Пастернака, который о трагедии «Владимир Маяковский» сказал так: «Заглавие скрывало гениально простое открытие, что поэт не автор, но — предмет лирики, от первого лица обращающийся к миру. Заглавие было не именем сочинителя, а фамилией содержания».
«Предмет лирики» рассмотрен в телефильме если не всесторонне, то с безусловным проникновением в новые подробности, прежде ускользавшие от поверхностного внимания, обычно застревавшего в непроницаемости «хрестоматийного глянца».
Действительно, хотелось, чтобы зрители увидели Маяковского не только как «агитатора, горлана, главаря», но и как тонкого, ранимого человека, способного глубоко чувствовать, глубоко переживать. Именно доброта и честность рождали в нем бунт против несправедливости, всякого рода пошлости. Умение нежно и преданно любить заставляло быть непримиримым к компромиссу.
Раскрыть через стихи, строки автобиографии лирическое «Я» поэта при отчуждении от образа — задача для актера-исполнителя весьма сложная. В. Ивашова я пригласил на пробы, помня по фильмам доброту его глаз, проникновенность интонаций. Очень нравилось мне и то, как Владимир читает стихи Александра Блока. Интуиция не подвела. Пробы прошли успешно, хотя Ивашову предстояло еще много «набирать» по ходу фильма. И помочь ему, как и его коллегам, должны были, по моему убеждению, натурные съемки тех мест, где Маяковский жил и создавал свои произведения.
Характер человека закладывается с детства. Вот почему, отвергая музейную приглаженность дома, где родился поэт, мы искали ландшафты той Грузии, которая вдохнула в Маяковского неукротимый темперамент, стала памятью сердца. И девственные водопады близ Саирме, и зажигающие звезды над Багдади заставляли по-особому звучать голоса наших актеров. Впечатления от увиденного жили в них, подсказывая нужные краски и при студийных съемках.
А потом мы снимали в Ленинграде. Дома-колодцы на улице Достоевского, контрастирующие с великолепием Невского проспекта, позволяли лучше понять то настроение, которое владело поэтом при создании поэмы «Человек».
Ехали в Репино, и у Финского залива осязаемыми становились строки: «Брожу пляжем. Читаю «Облако в штанах». Именно здесь создавалась в 1915 году знаменитая поэма. Камера фиксировала фасад здания, где Владимир Владимирович впервые встретился с Лилей Брик, приводила нас в дом Блока, перед которым (есть такое ощущение) благоговел Маяковский. Следуя биографии поэта, мы, повторяю, стремились быть предельно точными, но при этом не забывали о метафоричности языка его произведений и пытались раскрывать метафоры на документальном материале. Что было весьма не просто. Как, например, показать «миров приводные ремни»? И мы снимали могучие корни вековых деревьев. Чтобы передать смену настроений поэта, на пленку запечатлевались одни и те же виды в разные времена года.
Работали интересно и в Грузии, и в Ленинграде, и в Москве. По договоренности должны были ехать в Польшу, Германию, Чехословакию, Францию, Кубу. И тут включились самым гнусным образом «ветряные мельницы». Уже после Польши нам сообщили, что турне прекращается, так как поступили определенные сигналы. Выяснилось, что пресловутыми сигналами оказались грязные и беспочвенные анонимки. На основании которых, тем не менее, нам долго трепали нервы и чинили всяческие препятствия. Потеряв надежду на продолжение документальных съемок, я готов был уже засесть в Госфильмофонд, но тут пришло разрешение на выезд. Однако съемочную группу сократили до минимума: режиссер, актеры, директор картины, один технический сотрудник и вместо ведущего оператора Бориса Лазарева, неизвестно по какой причине, второй оператор фильма И. Хорев. Группе собственными силами приходилось переносить и перевозить трехсоткилограммовую аппаратуру. Сроки и средства на поездки были минимальными. И, несмотря на то, что привозили мы большое количество отснятых материалов, которые говорили, казалось, сами за себя, нас встречали странными репликами и намеками на «красивую жизнь» в заграничных поездках. Больно осознавать, что твои коллеги не способны противостоять чувству зависти и, идя у нее на поводу, могут опускаться до нечистоплотных моментов. Им казалось неестественным, что мы не видели за рубежом то, что, по их мнению, должны были увидеть. А дело заключалось в том, что на посещаемые нами страны мы старались смотреть не их глазами, а глазами Владимира Маяковского. И здесь нас ждали встречи с замечательными людьми и удивительные открытия. Прежде всего, это польские, немецкие, чехословацкие и французские актеры, которые представляли в нашем фильме своих знаменитых соотечественников — Э. Буша, Л. Арагона, Э. Триоле... И просто жители разных городов, которые удивительно тепло и с пониманием относились к съемкам фильма о знаменитом пролетарском поэте Владимире Маяковском. В Чехословакии нам показали Зал Маяковского. Табличка на доме сообщала, что в таком-то году поэт читал здесь свои стихи. И помня о том дне, зал превратили в Зал Маяковского.
Во Франции мы должны были запечатлеть на пленку поездку Владимира Владимировича с Эльзой Триоле в автомобиле. Нам предоставили машину именно той марки, которая соответствовала действительности. А когда снимали встречу Луи Арагона и Маяковского в небольшом ресторанчике, то хозяин, узнав, что два великих поэта бывали именно здесь, отказался от оплаты, накормив всю группу. На Пляц де ля Конкорд мы вдруг поняли, что не сможем зримо представить поэтическую строчку «Бежит вода, фонтанясь» — фонтаны не работали. Поделились своей печалью с одним из служителей. Не прошло и пяти минут, как вода «зафонтанилась». Ее специально включили для нас.
В гостинице «Истрия» группе для съемок любезно предоставили именно тот номер, где жил Маяковский. А знаменитые парижские художники, превращающие в импровизированные салоны бульвары города, помогали нам передвигать аппаратуру.
В план поездок не была включена Испания. Но нам разрешили побывать на границе с этой страной и сделать необходимые кадры.
А в Москве несколько коллег в первый же день приезда с милой улыбкой сообщили, что поездка съемочной группы на Кубу совершенно точно срывается. Атлантику должно было заменить Черным морем, экзотические растения Латинской Америки — экспонатами Батумского Ботанического сада. Были у нас в запасе еще и мексиканские кадры, снятые Эйзенштейном, и черно-белый вариант Атлантики. Одним словом, несмотря на все трудности, к монтажному периоду фильма мы пришли во всеоружии.
Но такого сложного монтажа я не помню за всю свою работу на телевидении. Именно с его помощью предстояло эклектику преобразовать в гармонию. И дело заключалось не только в том, чтобы, опираясь, скажем, на всегда белые морские брызги, добиться плавного перехода из не цветного в красочное изображение или незаметно соединить мексиканский и батумский кактус, главное было добиться органичного единства игрового и документального начала картины. Так состыковывать монтажные куски, чтобы рождалась образная структура фильма. Подчеркиваю, не скатиться до набора монтажных планов, чем сегодня грешит телевидение, а именно создавать образную структуру фильма. И здесь я должен сказать самые добрые слова в адрес нашего художника Ларисы Мурашко, подлинно телевизионного художника. Ведь очень не просто перейти без диссонансов, например, от яркого кутаисского солнца к солнцу в студии. Но она находила едва уловимые блики, благодаря которым переход этот становился незаметным. А как соединить живую натуру и фотографию? И вот Лариса прикрепляла снимок на стекле окна, за которым открывался необходимый нам вид. Камера брала крупным планом фотографию, а затем, поднявшись выше, живую натуру. Художник очень помогал и при съемках, и при монтаже.
Мы думали, что не уложимся при монтировке фильма в плановый десятидневный срок. Решили пойти на штраф, но не погрешить качеством. Однако все работали с таким энтузиазмом, что десяти дней оказалось достаточно.
Не могу не отметить и прекрасную работу звукорежиссера Марины Крутоярской, которая сумела органично соединить музыку трех композиторов — Д. Шостаковича, С. Прокофьева, Г. Канчели.
Надо сказать, что «добро» на фильм мы получали при одном руководстве нашей редакции, но во время съемок произошли перемены, и сдавали мы работу новому начальству. Оно предъявило массу претензий и упреков. Главным недостатком посчитали растянутость. И почти ничего не было сказано о том, что это первый фильм, столь последовательно и документально точно раскрывающий жизнь Владимира Владимировича. С его показом на экране тянули. И, наконец, поставили в программу на четыре выходных дня самого жаркого летнего месяца и не в вечерние часы. Кто в это время смотрит телевизор?
Однако после премьеры, кроме звонков моих друзей, было и еще два, на которые я никак не мог рассчитывать. Меня поздравляли критики В. Кисунько и Н. Кладо. Они отмечали прекрасную работу В. Ивашова и говорили о том, что фильм о Маяковском и есть подлинное телевидение. Значит, метод гармонической эклектики удался.
Наша работа зрителям фактически осталась не известной, так как после странного премьерного показа ни разу не была в эфире.
Мне кажется, что о Маяковском мы говорим преступно мало. С позиций нынешнего дня считаю, что и наш семичасовой фильм не исчерпал означенной темы. Прав был Новицкий: Маяковского открываешь для себя всю жизнь и на каждом историческом витке поражаешься его современности.