IV

IV

Теперь вернемся к контактам между живыми людьми и духами. Все, что было сказано об этом выше, относится к встречам, происходящим в сновидениях или видениях, либо к случайным, мимолетным явлениям духа бодрствующим, психически нормальным людям. Такие контакты можно назвать частными и случайными. Они не установлены обычаем, хотя соответствуют определенному складу ума и определенным верованиям. Эти связи не публичны, жители деревни в них не участвуют совместно, с ними не связаны какие-либо церемонии. Однако бывают случаи, когда балома навещают деревню или принимают участие в публичных торжествах. Тогда их принимает все сообщество, оказывает им внимание в рамках строго официальных и регламентированных обычаем процедур, а сами балома участвуют в особых магических обрядах в соответствии с предназначенной им ролью.

Так, каждый год после уборки урожая, когда работы на какое-то время прекращаются, поскольку еще не пришло время вновь возделывать огороды, наступает миламала – период танцев, пиршеств и общего празднества. Все балома проводят это время в своих родных деревнях, прибывая с Тумы. Жители деревни специально готовятся к их прибытию: устанавливают платформы, на которых балома могли бы разместиться, готовят дары, вручаемые им согласно обычаю. А когда закончится полнолуние, в соответствии с ритуалом, хотя и довольно бесцеремонно, духов выгоняют из деревни.

Балома также играют важную роль в магических обрядах. Произнося заклинания, называют имена духов предков; по сути, такие взывания являются, возможно, самым существенным, обязательным элементом этих магических заклинаний. Кроме того, в некоторых магических церемониях туземцы приносят балома подношения. Это отголоски веры, согласно которой духи предков могут помочь в достижении цели, ради которой совершается колдовство. Надо сказать, что эти подношения балома – единственный ритуальный элемент (в узком смысле) магических представлений, какой мне удалось обнаружить{260}.

Я хотел бы здесь добавить, что нет никакой связи между балома умершего человека и останками его тела, такими как череп, челюстная кость, кости рук и ног, волосы. Эти останки используются родичами покойника в практических целях: из черепа можно сделать неплохую посудину для извести, из волос и челюстной кости – ожерелье, а из других костей – лопаточки для извести. Однако такая связь есть у других племен Новой Гвинеи{261}.

Теперь перейдем к празднику миламала. Учитывая роль духов в магии, нам придется более подробно рассмотреть факты, связанные с этим празднеством.

Ежегодный праздник миламала – весьма сложное социальное и магико-религиозное явление. Его можно назвать «праздником урожая», поскольку он происходит, когда сбор ямса уже закончен, а хранилища заполнены. Может показаться странным, однако, что туземцы ни прямо, ни косвенно не связывают миламала с работой на огородных участках. Это празднование приходится на период, когда урожай уже собран, а новые посадки еще не сделаны, но, несмотря на это, ничто в этом празднике не говорит ни о прошедших работах, ни о будущих. Миламала – это период танцев, которые продолжаются один месяц, но могут продолжиться и по его завершении и даже растянуться на два месяца. Такое продолжение танцевального марафона называется усигула. Подобные танцы не организуются ни в какую иную пору года. Праздник миламала открывается ритуальным представлением, сопровождаемым танцами и первыми ударами в барабаны. В этот традиционный период пиршеств и танцев происходит явное повышение сексуальной активности. Жители соседних деревень обмениваются визитами, подарками и заключают особые сделки по «купле» и «продаже» танцев.

Прежде чем перейти к непосредственной теме, то есть к описанию роли балома во время миламала, следует представить общий ход этого торжества, иначе подробности, касающиеся балома, могут оказаться непонятными.

Миламала начинается вскоре после сбора урожая. Уже сама эта работа имеет явно праздничный характер, хотя в ней нет обычных элементов развлечения. Переноска собранного урожая к себе домой доставляет аборигенам много радости. Они любят свои огороды и искренне гордятся плодами своего труда. Еще до того, как урожай будет сложен в специальные хранилища, которые являются самыми заметными и живописными строениями во всей деревне, существует много поводов выставить его напоказ. После выкапывания из земли таиту (вид ямса) – важнейшей в этой части света сельскохозяйственной культуры – каждый из клубней старательно очищается, и с помощью раковины обрезаются покрывающие их волоски. Затем клубни укладывают в большие пирамидальные кучи, а чтобы их предохранить от солнца, в огородах строят специальные навесы или шалаши. Под ними урожай впервые выставляется на всеобщее обозрение. Посредине воздвигается огромный бурт, в котором помещают самые лучшие образцы, окруженные меньшими кучками таиту более низкого сорта, а также клубнями, предназначенными для посадки. Очистка и искусная укладка клубней в кучи занимает целые дни и даже недели. Форма кучи должна быть геометрически совершенна, и на поверхности должны быть уложены самые лучшие клубни. Эту работу выполняет хозяин огорода со своей женой, если она у него есть. Жители деревни прогуливаются по огородам, приходят на соседние участки и восхищаются собранным урожаем, а сравнения и похвалы составляют предмет всех разговоров.

Выставленный напоказ ямс остается в огороде в течение нескольких недель, а затем переносится в деревню. Это действие совершается как настоящий праздник, а те, кто принимает в нем участие, украшаются листьями, пахучими травами и раскрашивают лица. Но это еще не «парадный наряд», надеваемый во время танцев. Обычно путь от огородов до деревни преодолевается бегом. Когда таиту вносят в деревню, группа выкрикивает особую литанию: кто-то громко произносит слова, а остальные отвечают резкими возгласами. Затем все вместе складывают таиту в пирамидальные кучи, похожие на те, какие до этого были в огородах. Кучи устраивают вокруг большой площади перед входом в хранилища, куда в конце концов и заносят клубни.

Но это происходит не раньше, чем через две недели, а за это время урожай ямса снова пересчитывают и любуются им. Чтобы защитить клубни от солнца, их прикрывают пальмовыми листьями. Наконец наступает очередной праздник в деревне – складывание всех клубней в специальные хранилища. Предыдущая работа, связанная с перенесением ямса в деревню, требует нескольких дней, а складывание в хранилище бывает закончено за один день. Это, быть может, передает ускорение темпа жизни деревни в период сбора урожая, тем более что часть таиту приносится из других деревень, а это повод для визитов даже в достаточно отдаленные места{262}.

Когда урожай уже сложен в хранилища, наступает перерыв в работах. Именно в этот момент и приходит время миламала. Вступительная церемония, которой открывается праздник, заключается в «освящении» барабанов. До того, как это будет сделано, ни в один барабан нельзя бить публично. После соответствующей церемонии раздаются звуки барабанов и начинаются танцы. Одним из элементов торжества, как и в большинстве киривинских праздников, является раздача продуктов (сагали), причем во время этого ритуала еда подается в уже приготовленном виде. Горы еды раскладывают на деревянных блюдах или помещают в выставленные в ряд корзины. Затем вдоль этого ряда проходит назначенный для выполнения этой функции мужчина и, задерживаясь около каждой порции, выкрикивает имя какого-то из членов сообщества{263}. Жена или другая родственница названного мужчины забирает эту еду и несет ее домой. Этот обычай (сагали) не производит впечатления настоящего пиршества, особенно потому, что кульминационный момент, которым, как мы привыкли считать, является общая трапеза, носит отнюдь не публичный характер, – пиршество происходит в тихой домашней обстановке. Но праздничный характер церемонии определяется торжественным настроением, доминирующим в ходе приготовлений, собирания и передачи продуктов, которые таким образом становятся общим достоянием (каждый обязан внести свой вклад в общий котел, который затем разделяется поровну между участниками), и, наконец, в ходе публичной раздачи еды. Так выглядит открытие праздника миламала. Пополудни мужчины, облачась в особые наряды, исполняют первый танец.

С этого момента жизнь в деревне радикально меняется. Уже никто не ходит на огород, никто не выполняет никаких повседневных работ, таких как ловля рыбы или постройка лодки. Утром в деревне необычайно людно, так как сейчас здесь присутствуют не только ее жители, которые в обычные дни отправляются на работы, но и гости из других деревень. Настоящий праздник начинается несколько позже, около трех-четырех часов пополудни, когда спадает жара. Мужчины украшают головы, втыкая в густые черные волосы белые перья какаду. Эти перья, как иглы дикобраза, торчат из волос во все стороны, образуя вокруг головы белый ореол. Возвышающийся над ней плюмаж из красных перьев подчеркивает цветовую гамму и дополняет весь убор. В отличие от яркого многоцветия головных уборов, распространенных во многих районах Новой Гвинеи, киривинцы на все виды танцев надевают уборы только одного-единственного вида. Тем не менее вместе с хохолками казуаров, верхушки которых увенчиваются красными перьями (их прикрепляют к поясам и браслетам на предплечьях), этот наряд придает танцующим фантастическое очарование. В правильном ритме танцевальных движений наряд сливается с телом танцора, а черные пучки волос в красном обрамлении красиво сочетаются с шоколадной кожей. Белый ореол и шоколадные тела составляют гармоническое и фантастическое целое; это выглядит несколько дико, но совсем не гротескно. Вся фигура ритмически раскачивается в такт монотонной, мелодической песне, следуя властвующим над ней ударам барабана.

В некоторых танцах мужчины берут в руки раскрашенные щиты или размахивают лентами из листьев пандануса. Такие танцы характеризуются более медленным ритмом, а все зрелище несколько портит (на вкус европейца) обычай танцоров-мужчин надевать сделанные из травы женские юбки. Танцующие двигаются по кругу, в центре которого стоят барабанщики и певцы.

Ритуальные танцы в полных праздничных нарядах всегда кончаются с приходом ночи. С наступлением сумерек мужчины расходятся и снимают свои перья. Барабаны на какое-то время замолкают, теперь – черед главного пиршества. Наступает ночь, вновь раздаются удары барабанов, а танцоры, теперь уже не наряженные, выстраиваются вокруг них. Иногда можно услышать прелестную танцевальную песенку, раздаются ритмические такты барабанной дроби, а позднее снова начинаются танцы. Однако, когда уже совсем поздно, песни обрываются, танцы прекращаются, и только звук барабана разносится среди ночи. Теперь мужчины, женщины и дети сходятся и гуляют парами и по трое вокруг все еще стоящих в центре барабанщиков, женщины несут детей на руках или прижимают их к груди, старики и старухи ведут за руки своих внуков. Они неутомимо двигаются друг за другом, прислушиваясь к ритмичным ударам барабана, бесцельно и бесконечно шагая по кругу. Время от времени они протяжно распевают «ааа…а, эээ…э», сильно нажимая на последний звук. В какой-то момент барабаны замолкают, и кружащаяся толпа на мгновение выглядит так, будто ее вырвали из зачарованного мира, но она не останавливается, и живой круг не разрывается. Вскоре барабаны возобновляют свой ритмичный бой к неописуемой радости прогуливающихся, но и к несчастью этнографа, перед которым открывается унылая перспектива бессонной ночи. Этот обычай, который называется карибом, дает детям шанс позабавиться, попрыгать среди неторопливо передвигающихся взрослых. Это и возможность для пожилых мужчин и женщин также получить удовольствие от движений, отчасти напоминающих танец; это также подходящее время для амурных игр и ухаживаний молодежи.

Танцы и карибом повторяются день за днем и ночь за ночью. С ростом луны праздничный настрой усиливается. Со все большим энтузиазмом, все чаще и дольше празднично наряженные люди отдаются танцам. Танцы начинаются все раньше, карибом длится почти всю ночь. Вся жизнь в деревне меняется, она становится все более интенсивной. Большие группы юношей и девушек отправляются в гости в соседние деревни. Подарки в виде продуктов питания иногда приносят издалека, а на дорогах встречаются люди, нагруженные бананами, кокосами, гроздьями орехов арековой пальмы, таро. Делаются некоторые важные церемониальные визиты, когда вся деревня во главе с вождем отправляется в ближнее поселение. Иногда такие визиты делаются для того, чтобы заключить важные сделки, вроде «покупки танцев». Танцы всегда принадлежат монополистам, а их покупка стоит недешево. Сделка купли-продажи танцев является предметом воспоминаний и бесед, которые затем живут много лет, передаваясь из поколения в поколение и являясь важной частью местной истории. Я имел возможность наблюдать подобное событие.

Совершение сделки требует нескольких встреч, в ходе которых гости (обычно выступающие в роли продавцов) официально демонстрируют танец. Эти представления позволяют публике разучить танец, тем более что часть зрителей присоединяется к танцорам. При каждом крупном «официальном» визите гости получают богатые подарки от хозяев. В свою очередь хозяева делают ответные визиты и получают дары от бывших гостей.

В конце праздника миламала визиты жителей довольно отдаленных деревень происходят почти ежедневно. В старину они имели весьма сложный характер. Хотя это были дружеские визиты с добрыми, казалось бы, намерениями, но за официальным дружелюбием всегда таилась некоторая опасность. Гости приходили вооруженными, и в таких случаях весь арсенал «церемониального» оружия выставлялся напоказ.

Даже в наши дни обычай ношения оружия еще не ушел полностью в прошлое, однако сегодня под влиянием белых людей он стал только декоративным и показным. Все виды оружия сделаны из твердых пород дерева, некоторые из них украшены красивым резным орнаментом – это мечи-дубинки и короткие декорированные копья, так хорошо известные по музейным коллекциям из Новой Гвинеи. Они могут быть как предметами, изготавливаемыми на продажу, так и атрибутами щегольства. Похвастать своим богатством, щегольнуть красивыми, искусно отделанными предметами – одна из главных страстей киривинцев. «Похвальба» большим деревянным мечом, который выглядит необычайно грозно и в то же время красиво вырезан и раскрашен красной и белой красками, – это одно из главных развлечений киривинского юноши. Он и сам празднично разукрашен и демонстрирует то белый нос, торчащий на фоне совершенно черного лица, то «черный глаз», то сложный узор, которым покрыто все его лицо. В давние времена часто бывало, что оружие приходилось пускать в ход, да и сегодня многие в гневе хватаются за него, если их довести до ярости. Любовные ухаживания требуют от молодого парня определенных мер предосторожности, даже если его избранница явно ему благоволит. Отсутствие опыта в этих вопросах может ему дорого стоить. С общим оживлением племенной жизни в период миламала увеличивается и число всяческих ссор и потасовок между жителями деревни. Они обычно вспыхивают из-за женщин или из-за подозрений в применении черной магии.

Когда приближается полнолуние, а общий энтузиазм доходит до апогея, в деревнях устраиваются выставки продуктов, такие большие и богатые, насколько это возможно. Таиту хотя остаются в хранилищах, однако видны сквозь проемы между балками, из которых построены стены. Бананы, таро и кокосовые орехи раскладываются снаружи. Способ, каким они раскладываются, имеет не случайный характер и будет подробно описан ниже. Напоказ выставляются также вайгу’а, предметы, считающиеся ценностями.

Миламала заканчивается в ночь полнолуния. Это не значит, что тотчас замолкают барабаны. Полностью прекращаются всякие танцы, если только праздник миламала не продлевается на особый период, называемый усигола. Обычно монотонные и бесцветные шествия карибом еще продолжаются каждую ночь в течение нескольких месяцев после окончания миламала.

Праздник миламала я видел дважды. В первый раз это было в Оливилеви, «столичной» деревне Лубы, района, расположенного в южной части острова. В этом районе миламала празднуют на месяц раньше, чем в Киривине. Я наблюдал там только пять последних дней праздника, но в Омаракане, главной деревне Киривины, я присутствовал на протяжении всего праздника от начала до конца. Помимо других особенностей я наблюдал визит вождя То’улувы в сопровождении всех мужчин Омараканы в деревню Лилута. Эта встреча была связана с торжественной покупкой танца рогайево жителями Лилуты.

Теперь перейдем к тому аспекту праздника миламала, который непосредственно связан с темой данной работы, то есть к роли, которую играют балома во время праздничных торжеств.

В этот праздничный период балома обязательно навещают родные деревни. Духи хорошо знают, когда приближается праздник, так как он происходит всегда в одно и то же время года, в первой половине месяца, который также зовется миламала. Этот месяц, как весь календарь аборигенов, определяется положением звезд. Полнолуние в месяц миламала приходится в Киривине на вторую половину августа или первую половину сентября{264}.

Когда подходит назначенное время, балома плывут с Тумы к своим родным деревням, пользуясь благоприятным направлением ветра. Аборигенам не вполне известно, где балома живут во время миламала. Вероятно, они останавливаются в домах вейола, то есть родственников по матери. Также возможно, что духи, все или некоторые, разбивают лагерь на пляже вблизи своих лодок, если деревня расположена не слишком далеко от берега моря. Точно так же располагались бы на пляже родственники, прибывающие с визитами из другой деревни или с другого острова.

Так или иначе, деревня специально готовится к прибытию балома. В деревнях, принадлежащих вождям, строятся платформы характерного вида – небольшие, но довольно высокие, – называемые токаикайа. Они предназначены для балома гуйа’у, то есть для духов умерших вождей. Интересно, что, по всеобщему мнению, вождь всегда должен быть несколько выше других членов сообщества. Но платформы для духов гуйа’у имеют от пяти до семи метров высоты, и зачем их делают такими высокими, для меня остается загадкой{265}. Помимо постройки платформ делают также и другие приготовления, чтобы угодить балома. Эти приготовления связаны с выставлением напоказ ценностей и пищи{266}.

Демонстрация ценных предметов называется иойова. Вождь каждой деревни – или вожди, ибо бывает, что их несколько, – имеет обычно вблизи своего дома небольшую отдельную платформу с навесом. На таких платформах, бунейова, выставляются различные ценности и предметы роскоши, которые туземцы называют вайгу’а. Большие полированные лезвия топоров, нитки дисков из красных раковин, большие браслеты, сделанные из конических раковин, закрученные клыки кабанов или их имитации – эти и только эти предметы являются настоящими вайгу’а. Они все помещаются на платформе, а нитки кабома (дисков из красных раковинок) висят под навесом бунейова так, чтобы их было хорошо видно с любой стороны. Там, где нет бунейова, я наблюдал построенные в деревне платформы с временным навесом, которые служат для экспозиции ценностей. Показ ценных предметов происходит в последние три дня полнолуния. Эти предметы выставляются рано утром и убираются вечером. Будучи гостем в деревне во время иойова, следует обязательно осмотреть разложенные ценности, даже коснуться каждого предмета, спросить, как он называется (каждый предмет вайгу’а имеет свое имя), и, конечно, выразить свое восхищение.

Наряду с демонстрацией ценностей устраивается большая выставка продуктов, которая придает деревням более «эффектный» и праздничный вид. Приготовления к выставке заключаются в том, что строят длинные деревянные сооружения, лалогуа, которые состоят из шестов высотой в два-три метра, вертикально вкопанных в землю и соединенных между собой одной-двумя поперечными жердями. К этим поперечникам прикрепляют связки бананов, таро, особенно крупных клубней ямса и кокосовых орехов. Такая конструкция окружает центральную площадь (баку), которая в каждой деревне является центром церемониальной жизни и праздничных торжеств, а также местом для танцев. Мое пребывание на Бойове пришлось на год очень неурожайный, поэтому лалогуа тянулись не более чем на 30–60 метров, охватывая самое большее одну треть периметра баку. Однако многие мои информаторы утверждали, что в урожайный год лалогуа тянутся не только вокруг центральной площади, но также вдоль всей улицы, кольцом идущей по периметру баку, и даже выходят за черту деревни по направлению к «шоссе», дороге, ведущей в соседнюю деревню. Лалогуа должны быть красивыми, чтобы понравиться балома, так как известно, что неказистая выставка вызывает раздражение духов.

Возведение лалогуа предназначено только для демонстрации продуктов питания и доставляет балома лишь эстетическое удовольствие. Кроме этого духи получают более конкретные доказательства почтения к ним – подарки, состоящие из провизии. Первый раз они получают пищу во время катакуала, торжества открытия миламала, с которого и начинается собственно праздничный период. Ритуал катакуала заключается в раздаче приготовленной пищи, которую приносят все жители деревни, а затем ее вновь распределяют между ними{267}. Эта церемония происходит на центральном месте праздничных мероприятий, баку, а показ продуктов в этом месте устраивается именно так, чтобы духи могли его видеть. Балома участвуют в пиршестве, поедая «духовную сущность» еды, точно так же, как они берут с собой на Туму ценности, которыми украшают тела покойников. С началом катакуала (с этого момента приступают к танцам) наступает и праздник для балома. Приготовленная для них платформа должна устанавливаться на баку, так как, по общему мнению, балома обожают танцы и сами участвуют в них, хотя это участие почти никому не заметно.

Каждое утро приготавливается еда, которую затем у каждого дома выставляют для балома на больших орнаментированных деревянных блюдах (кабома). Примерно через час еду забирают и отдают друзьям или родственникам, которые взамен подносят аналогичные дары. Привилегия вождей состоит в том, что они могут одаривать своих токай (соплеменников) орешками бетеля и свининой, а взамен получают рыбу и фрукты{268}. Подаренная духам пища, которую затем отдают знакомым, называется бубуалу’а. Чаще всего блюдо с этой пищей кладут на пороге дома, а человек, который ставит кабома, произносит слова: «Балом’кам бубуалуа». В Киривине подношение пожертвований и вручение даров всегда сопровождается произнесением некоторых формул.

Словом силакутува называется кушанье из очищенных кокосовых орехов, которое выставляется для духов (со словами «Балом’кам силакутува»), а затем дарится кому-то из живых.

Примечательно, что пища для духов никогда не поедается тем, кто ее дарит, но обязательно отдается другим людям, когда балома уже «насытится» ею.

К полудню того дня, когда балома должны покинуть деревню, приготавливается определенное количество еды, а в особую корзину кладут кокосовые орехи, бананы, таро, клубни ямса и вайгу’а (ценности). Услышав характерные удары барабанов, которые сопровождают обряд иоба, изгнание духов, все это выставляют на порог. Этот обычай, катубукони, связан с желанием, чтобы балома забрали с собой этот прощальный подарок. Выставлять все это перед домом (окаукуеда) не обязательно, потому что балома могут забрать свой подарок и из самого дома. Именно такое объяснение я слышал, когда искал перед домами подарки для балома и только в одном месте (перед домом вождя) увидел несколько каменных топоров.

Как я уже говорил, присутствие духов в деревне во время миламала не так существенно для туземцев, как захватывающие и увлекающие всех танцы, пиршества и сексуальная свобода, которыми так насыщен праздник.

Это, однако, не означает полного пренебрежения близостью духов, не означает также, что духи играют роль лишь пассивной публики, любующейся праздником и наслаждающейся подаренной пищей. Совсем наоборот, балома разными способами обнаруживают свое присутствие. Удивительно, как много кокосовых орехов падает с деревьев во время их пребывания в деревне, причем именно потому, что их сбивают духи, а не потому, что орехи созрели. В Омаракане во время праздника миламала две большие грозди кокосовых орехов упали довольно близко от моей палатки. Самое хорошее в этих действиях духов – то, что плоды, сброшенные ими, считаются общей собственностью. Поэтому и я мог, благодаря духам, насладиться полученным бесплатно кокосовым соком.

Даже маленькие недозрелые кокосовые орехи падают до срока гораздо чаще во время миламала, чем в другую пору. Это как раз и есть одна из форм, в какой балома проявляют свое неудовольствие, причина которого всегда одна и та же – им дали мало еды. Балома, когда голодны (их голод называется каси молу), сразу дают это понять. Гром, дождь, плохая погода во время миламала, которые мешают праздничным танцам и пиршествам, являются еще одним и даже более эффективным способом выразить свое плохое настроение. И действительно, во время моего пребывания на острове период полнолуния как в августе, так и в сентябре был очень влажным, с большим количеством гроз и дождливых дней. Таким образом, мои информаторы имели случай непосредственно продемонстрировать связь между недостатком еды и неудачным праздником, с одной стороны, и раздраженностью духов и мерзкой погодой – с другой. Духи могут пойти еще дальше и, разгневавшись, вызвать засуху, погубив тем самым и следующий урожай. Это причина, по которой довольно часто неурожайные года следуют один за другим. Плохая погода и скудный урожай делают невозможным организацию праздников, что снова вызывает гнев балома, и они мстят за это, губя следующий урожай. Круг замыкается.

Кроме того, балома в период праздника миламала иногда являются в сновидениях. Очень часто духи, в особенности тех людей, которые умерли недавно, приходят к своим родственникам во сне. Обычно они просят еды, и, чтобы насытить их аппетит, им подносят в подарок бубуалу’а или силакутува. Иногда они могут передать какие-то вести. В Оливилеви, самой большой деревне Лубы, южного района Киривины, праздник миламала, в котором я принимал участие, был очень бедным, еду почти не выставляли напоказ. Как раз тогда вождю Ванои в Киривине приснился сон. Ему снилось, что он пришел на пляж (в получасе ходьбы от деревни), где увидел большую лодку с духами, плывущую с острова Тума к берегу. Все духи сказали ему: «Что делается в Оливилеви? Почему не угощаете нас едой и кокосовым молоком? Мы посылаем этот длительный дождь в знак нашего гнева. Приготовьте на завтра много еды; когда мы ее съедим, настанет ясная погода и вы будете танцевать». Этот сон был совершенно правдивым. На следующий день каждый мог увидеть на пороге окаукуеда лисига (дома вождя) Ванои кучу белого песка. Моим информаторам, среди которых был и сам Ванои, было неясно, какова связь этого следа со сном. Они не могли решить, был ли этот песок принесен духами, или же его принес Ванои из своего путешествия во сне. Однако было очевидно, что этот песок является доказательством как гнева балома, так и правдивости сна. К сожалению, обещание хорошей погоды оказалась ложным, и танцы не состоялись из-за проливного дождя. Наверное, количество еды, подаренной духам этим утром, было все-таки недостаточным!

Не следует все же думать, что балома проявляют интерес лишь к еде. Духи сердятся не только в тех случаях, если еды мало и подарки скупы, они также стоят на страже строгого соблюдения обычаев. Они проявляют недовольство из-за самого малого отклонения от освященных традицией обычаев, которые следует соблюдать в период миламала. Мне говорили, что духи резко осуждают безразличие и беззаботность, господствующие в нынешнем отношении к праздничным традициям. В старину во время праздников никому не пришло бы в голову работать в поле или выполнять какую-то иную работу. Чтобы угодить балома, все должны были принимать участие в играх, танцах и ухаживаниях. В нынешние же времена люди идут на свои огороды и «ковыряются» там или заготавливают бревна для постройки домов и лодок. Духи этого не любят, а их гнев, из-за которого бывает дождь и гроза, портит праздник миламала. Именно так и произошло в Оливилеви, а позднее в Омаракане. В Омаракане их гнев имел и еще одну причину, связанную с присутствием этнографа. По этому поводу я много раз должен был выслушивать неприятные замечания не только от старейшин, но и от самого вождя То’улувы. Дело в том, что, желая посмотреть, как выглядят танцы каидебу, в которых используют щиты с тем же названием, я приобрел в разных деревнях около двадцати таких щитов. Мое любопытство было вызвано тем, что в Омаракане исполняли только один танец, рогайево, необходимым аксессуаром которого является бисила (длинная узкая лента из пандануса). У меня были каидебу, и я раздал их в Омаракане здешней «золотой молодежи». Это произвело такое впечатление (ведь за последние пять лет здесь не было нужного количества каидебу для надлежащей постановки танца), что они сразу приступили к гумагабу, то есть к танцу, для которого требовались эти щиты. Это было серьезным нарушением традиционных обычаев (хотя я тогда не понимал этого), так как каждый новый танец должен быть освящен соответствующим обрядом{269}. Это нарушение установленного порядка вызвало заслуженный гнев балома, из-за чего и была мерзкая погода, падали незрелые кокосовые орехи и т. д. Описанное событие трактовалось как мой важный проступок, мне его часто припоминали.

Натешившись торжественным приемом, оказываемым им в течение двух или четырех недель (точно установлен только срок завершения миламала, который приходится на второй день после полнолуния, тогда как начало может наступить в любой день между предыдущим полнолунием и новым), балома должны покинуть родную деревню и вернуться на Туму{270}. Этот принудительный исход наступает по сигналу иоба, возвещающему ритуальное изгнание духов.

На вторую ночь после полнолуния, примерно за час до восхода солнца, когда поет птица сака’у, а на небе восходит утренняя звезда кубуана, танцы, которые продолжались всю ночь, прекращаются, а барабаны дают сигнал специальным боем, звуком иоба{271}.

Духи узнают эти звуки и готовятся в обратный путь. Сила сигнала так велика, что если бы кто-то ударил таким образом в барабаны несколькими днями раньше, все балома покинули бы деревню, отправившись к себе домой, в свой потусторонний мир.

Поэтому подача сигнала иоба является табу, которое строго соблюдается в то время, когда духи находятся в деревне. По этой причине я не смог уговорить молодых людей из Оливилеви во время праздника показать мне даже фрагмент этого сигнала.

В другой раз, когда в деревне не было духов (за несколько месяцев до миламала), мне удалось услышать в Омаракане настоящий концерт иоба. В ритме выбиваемой на барабанах дроби жители деревни обращаются к балома, умоляя их удалиться и прощаясь с ними такими словами:

«Балома, о!

Букулоуси, о!

Бакалоуси га

Йугугугу….».

(«О, духи, уходите отсюда, мы не уйдем, останемся».)

Последний звук «йугугугу» – нечто вроде резкого восклицания, которым надо расшевелить ленивых балома и ускорить их отход.

Торжество иоба, которое совершается перед восходом солнца в ночь воуло, самое важное. Его цель – прогнать сильных духов, которые могут идти самостоятельно. На следующий день до полудня совершается второе иоба, которое называется пем иоба, или изгнание слабых духов. Этот ритуал имеет целью очистить деревни от духов женщин и детей, а также от духов больных и калек. Он совершается так же, как предыдущий, с теми же словами, которые произносятся в такт специфическим ударам барабана.

В обоих случаях шествие начинается на околице деревни, наиболее отдаленной от места, в котором дорога с Тумы доходит до деревенской рощи веика. Задача в том, чтобы не оставить ни одного уголка деревни «неочищенным». Затем шествие идет через деревню, задерживаясь на короткое время на баку (центральной площади), после чего отправляется туда, где дорога на Туму выходит за черту деревни. Здесь заканчивается иоба, а после окончания торжества на барабанах отбивается ритм характерного танца, касавага{272}.

На этом кончается праздник миламала.

Изложенную выше информацию я собрал и записал до того, как у меня появилась возможность в Оливилеви лично наблюдать иоба. Это описание в целом верно, полно и подробно. От моих информаторов я даже узнал, что на барабанах играют исключительно молодые парни и что пожилые мужчины в иоба почти не участвуют. Однако в ходе моих полевых исследований не было случая, который бы в равной мере показал необходимость лично наблюдать все происходящее, как этот, когда я пошел на подвиг, поднявшись с постели в третьем часу утра, чтобы наблюдать обряд. Я был готов увидеть один из важнейших и серьезнейших моментов в ежегодном цикле событий. Я нисколько не сомневался, что туземцы будут относиться к духам с благоговением и боязливым почитанием и т. п. Я думал, что этот кульминационный момент проявления давних верований обретет какую-то необычную форму, что это будет «событие величайшей важности», которое взволнует всю деревню. Когда за полчаса до восхода солнца я появился на баку (центральной площади), там еще было несколько танцоров, а на барабанах все еще выбивали мелодию, в такт которой танцоры двигались вокруг барабанщиков. Но это уже был не настоящий танец, а что-то вроде ритмического раскачивания, карибом. Когда донеслось пение птицы сака’у, все потихоньку разошлись, молодые люди парами. Для прощания с балома на площади осталось пять-шесть сорванцов, играющих на барабанах, я и мой информатор. Мы пошли в сторону кадумалагала валу, то есть к месту, где дорога в соседнюю деревню выходит за черту селения, и стали выгонять духов. Если вспомнить, что мы обращались к духам предков, трудно даже вообразить менее серьезное зрелище! Я держался подальше, чтобы не мешать ходу иоба, но на самом деле присутствие этнографа мало чему могло помешать! Мальчишки от шести до двенадцати лет били в барабаны, потом в один прекрасный момент они стали обращаться к духам словами, которые я уже знал раньше от моих информаторов. В их голосе звучала характерная смесь робости и нахальства. Точно так же они привыкли общаться со мной, выпрашивая табак или передразнивая меня. Это было типичное поведение уличных мальчишек, выходки и проказы которых были вполне в духе тех, что имеют место у нас в ежегодных шествиях в честь дня Гая Фокса[42] или в других подобных случаях.

Так мы прошли по почти совсем опустевшей деревне. Единственным признаком происходящей церемонии иоба были причитания, доносящиеся из дома, где недавно кто-то умер. Мне сказали, что так принято оплакивать балома близких родственников, которые покинули деревню во время иоба. Церемония пем иоба, происходившая днем позже, была еще менее торжественной. Мальчишки, принимавшие в ней участие, позволяли себе смех и шутки, а старшие смотрели на это с улыбкой, подшучивая над бедными слабыми духами, которые должны ковылять из деревни. Несмотря на это, очевидно, что иоба имеет существенное значение и как событие, и как кризисный момент в жизни племени. Поэтому игнорирование этого обряда абсолютно невозможно{273}. Кроме того, как я уже упоминал, было бы невозможно устраивать иоба в срок, отличный от строго установленного, а специальную дробь, используемую в этом обряде, нельзя выбивать на барабанах для развлечения. Тем не менее как зрелище иоба характеризуется тем, что в нем нет и крупицы святости или хотя бы серьезности.

Здесь нужно учесть одно обстоятельство, связанное с иоба. Существование этого ритуала может внести изменения в то суждение общего характера, с которого была начата настоящая работа, а именно тезиса об отсутствии связи между погребальными церемониями и судьбой духа, покинувшего тело. Дело в том, что последний ритуал траурных церемоний (называемый «омовением кожи», ивини вовоула, буквально «он или она моет свою кожу») всегда совершается после праздника миламала, наутро после иоба. За этим, возможно, скрывается идея о том, что траур следует продолжать во время миламала для того, чтобы дух умершего, присутствующий в деревне, мог быть его свидетелем. После чего, как только дух уйдет из деревни, надо «омыть кожу». Однако поразительно, что туземцы никогда так сами не говорили и не подтверждали это толкование. На вопрос: «Зачем вы приступаете к ритуалу омовения кожи сразу после иоба?», они всегда отвечали одно и то же: «Токуа богва бубунемаси» (это наш древний обычай). Тогда необходимо начать более долгий разговор, в котором главная тема тонет в обиняках, и, наконец, задать провоцирующий вопрос. Но и на этот вопрос (как на все вопросы такого рода, содержащие неверные или сомнительные утверждения) аборигены всегда отвечают отрицательно. Иногда они говорят, что мнение исследователя для них в новинку и проливает некий свет на этот вопрос, но такие оценки и молчаливое согласие можно с первого взгляда отличить от искреннего согласия с подсказанной интерпретацией. Угадать, согласуется ли услышанное мнение с традиционным, соответствующим обычаю взглядом, или же это нечто новое для туземца, никогда не составляло никакой трудности{274}.

После подробного описания событий теперь перейдем к общему вопросу о том, каково отношение туземцев к духам во время праздника миламала. Это отношение проявляется в том, как туземцы рассказывают о балома и как ведут себя во время всех обрядовых церемоний. Его не так легко понять и описать, представив в виде элемента обычая, но оно является фактом туземной жизни, и, конечно, его следует отметить.

Во время своего пребывания в деревне балома не вызывают у аборигенов ни страха, ни какого-либо смущения. Проказы духов, которыми они выражают свое неудовольствие и т. п. (см. выше), случаются среди бела дня, и в них нет ничего «жуткого».

Аборигены нисколько не боятся идти в одиночку ночью из одной деревни в другую, хотя определенно боятся такого путешествия сразу после чьей-либо смерти (см. выше). Как известно, праздник – это время любовных приключений, которые предполагают прогулки в одиночку или парами. Кульминация праздничных событий совпадает с полнолунием, когда суеверный страх перед мраком ночи сводится естественным образом к минимуму. Радостное впечатление создает вся околица, освещенная блеском луны, оглашаемая песнями и громким боем барабанов. Выйдя за черту одной деревни, можно услышать такую же музыку из соседней деревни. Здесь нет ничего от гнетущей атмосферы страха перед призраками, нет ощущения ужаса, вызванного чьим-то непрошеным присутствием. Совсем наоборот, настроение у туземцев радостное и довольно фривольное, а господствующая атмосфера приятна и благодушна.

Кроме того, следует отметить, что, несмотря на некоторые контакты живых с духами, в которые первые вступают, например, во сне, никто не ожидает какого-либо серьезного вмешательства духов в дела племени. Не видно малейших следов ворожбы или обращений к духам за советом, не бывает также никаких освященных обычаем совещаний с ними по сколько-нибудь важным вопросам.

Отсутствие суеверного страха перед духами – это еще не все. Не существует также никаких табу на связи живых с духами. Можно было бы даже рискнуть сделать утверждение, что туземцы не питают к духам слишком большого уважения. Аборигены высказываются о балома без тени робости, подобно тому, как без смущения они называют имена конкретных духов, которые, как считается, в это время находятся в деревне. Как уже было сказано, туземцы позволяют себе шутки по адресу больных духов и не только их. Высмеивают также и других балома и их обычаи, особо не стесняясь в подборе острот.

Очевидно также, что туземцы довольно равнодушны к духам, за исключением духов людей, которые умерли совсем недавно. Туземцы никак не выделяют каких-то конкретных духов и не готовят для них особого приема, – может быть, за исключением тех случаев, когда некий балома являлся во сне родным и просил у них еды. Тогда его кормят персонально.

Подведем итоги. Балома приходят в свою родную деревню так же, как гости из соседних деревень. В значительной степени они предоставлены самим себе, хотя для них устраивают выставки ценных предметов и еды. Их присутствие не привлекает к себе постоянного внимания туземцев, оно не является главным предметом их ожиданий и суждений, связанных с праздником миламала. Беседуя с наиболее знакомыми с европейской цивилизацией туземцами, приходишь к выводу, что они нисколько не сомневаются, что балома действительно находятся в деревне во время миламала. Однако, несмотря на это, присутствие духов не вызывает сильных эмоций.

Это все, что нужно было рассказать о ежегодных визитах балома во время миламала. Другой сферой влияния духов на жизнь племени является их участие в магических обрядах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.