«Красная баронесса»

«Красная баронесса»

В Третьяковской галерее в Москве, в зале И.Е. Репина, выставлен, датированный 1889 годом, портрет в полный рост баронессы Варвары Ивановны Икскуль фон Гильдебрандт, один из самых эффектных женских портретов знаменитого художника. Другой художник М.В. Нестеров оставил об этом портрете следующий отзыв: «Баронесса Икскуль была изображена на нем в черной кружевной юбке, в ярко-малиновой блузке, перехваченной по необыкновенно тонкой талии поясом, в малиновой же шляпке и с браслеткой на руке. Через черный вуаль просвечивало красивое, белое, не юное, но моложавое лицо. Это было время самого расцвета таланта Репина. Все его живописные достоинства, как и недостатки, были налицо: свежая, молодая живопись лица, рук, блузки, золотых брелоков – почти полное отсутствие вкуса». Позже художник отмечал: «Особую оригинальность облику Варвары Ивановны придавал локон седых волос надо лбом, как у Дягилева. Этот седой локон на черных, вьющихся, хорошо положенных волосах придавал большую пикантность лицу <…>»¹.

Кем была эта незаурядная, умная и красивая женщина, вызывавшая у современников лестные отзывы, весьма известная при своей жизни и полузабытая сегодня? Чем она, как магнит, привлекала к себе людей, разных по характеру, политическим взглядам и общественному положению?

В биографии Варвары Ивановны (1850–1928) до сих пор много неизученных страниц, включая дату ее рождения. Источники указывают разные годы: от 1846 до 1854; на надгробной плите на парижском кладбище Батиньоль обозначен 1851 год.

Документированная дата – 11 ноября 1850 года приведена В.М. Боковой в энциклопедии «Русские писатели. 1800–1917».

Этому автору принадлежит также первое обобщающее исследование о баронессе Икскуль².

В.И. Икскуль фон Гильдебрандт. И.Е. Репин.

Отец баронессы – Иван Сергеевич Лутковский (1805–1888), генерал-адъютант и генерал от артиллерии, служил в Петербурге директором Артиллерийского департамента Военного министерства и членом Военного совета (1862 г.), состоял адъютантом при великом князе Михаиле Николаевиче. В 1836–1841 годах он командовал 3-й гвардейской конно-артиллерийской бригадой и имел сослуживцами детей Н.М. Карамзина. В 1846 году Лутковский получил орден Св. Георгия IV степени, в 1856 – звание генерал-адъютанта.

Он был на 15 лет старше своей жены, княгини Марии Алексеевны Щербатовой (ок. 1820–1879), дочери зажиточного малороссийского помещика Алексея Петровича Штерича, потомка сербских переселенцев времен Екатерины II в Екатеринославской губернии. В 1837 году девушка вышла замуж за гвардейского офицера-гусара князя Александра

Михайловича Щербатова (1810–1838), от него родила сына, рано умершего. Муж, «злой и распущенный человек», скончался через год после свадьбы.

После смерти зятя бабушка Серафима Ивановна Штерич (1778–1848) увезла свою любимицу в столицу, в собственный дом на Фонтанке, 101, где собиралось, по словам A.B. Никитенко, «так называемое высшее общество столицы»³. Приятельницей светской дамы была А.П. Керн, жившая в ее доме. М.И. Глинка давал молодой вдове уроки пения и так отзывался о ней: «Видная, статная и чрезвычайно увлекательная женщина».

В доме на Фонтанке с Марией Алексеевной зимой 1839 года познакомился М.Ю. Лермонтов и «сильно заинтересовался кн. Щербатовой». Поэт встречался со Щербатовой также в знаменитом салоне Карамзиных. Н.М. Смирнова в «Памятных заметках» отметила: «Он (Лермонтов) влюбился во вдову княгиню Щербатову <…>, за которой волочился сын французского посла барона Баранта. Соперничество в любви и сплетни поссорили Лермонтова с Барантом. Они дрались». С княгиней связаны стихотворения «Молитва», «На светские цепи» и «Отчего». Вот посвященные ей строфы:

От дерзкого взора

В ней страсти не вспыхнут пожаром,

Полюбит не скоро,

Зато не разлюбит уж даром.

Увлечение поэта было недолгим, ибо в начале мая 1840 года ему пришлось из столицы отправиться в кавказскую ссылку⁴.

3 января 1844 года, через два года после гибели Лермонтова, Щербатова вышла в Малороссии замуж за гвардейского полковника Лутковского из старинного рода новгородских бояр (имение – село Дудкино Боровичского уезда, оно исчезло в 1980-е гг.). Этот брак оказался удачным. Ей было 30, супругу – 45 лет, когда родилась дочь Варвара, будущая хозяйка салона у Аларчина моста. От своих сербских предков она унаследовала несколько цыганский облик: была необычайно стройна, до самой старости худощава, с большими темными притягательными глазами.

Воспитывала Варю гувернантка-француженка Алиса Дюран-Гревиль (1842–1902), писавшая потом во Франции под псевдонимом Анри Гревиль романы из русской жизни. Ее муж до 1872 года преподавал в Училище правоведения французский язык, переводил Тургенева и Островского и писал о них, то есть был ценителем русской литературы. Не удалось выяснить, училась ли генеральская дочь в каком-либо столичном пансионе или воспитывалась дома.

В 16 лет Варенька вышла замуж за дипломата, действительного статского советника и камергера Николая Дмитриевича Глинку-Маврина (1832–1884), секретаря русских миссий в Париже и Берне, затем генконсула во Франкфурте-на-Майне. Он был вдвое старше жены и приходился племянником известному военному деятелю генерал-лейтенанту Борису Григорьевичу Глинке-Маврину.

Прожив насколько лет в Европе и родив двух сыновей Ивана и Григория и дочь Софью, Варвара Ивановна отдельно от мужа обосновалась в Париже, где в журналах в начале 1880-х годов публиковала на французском свои рассказы и повести («Евреи из Софиевки») под псевдонимом «Руслана», некоторые – с предисловием Г. де Мопассана. В 1886 году, вернувшись после смерти мужа в Петербург, она напечатала в «Северном вестнике» светский роман «На туманном севере». Сочинительница перевела его с оригинала, написанного ею тоже на французском. Роман был неудачен, как по языку, так и по сюжету. Вскоре писательница разочаровалась в своих литературных способностях и занялась издательской и общественной деятельностью.

В это время Глинка-Маврина носила уже другую фамилию, ибо вышла замуж за остзейского барона Карла Петровича Икскуля фон Гильдебрандта (1817–1894), русского посла в Италии в 1876–1891 годах. По легенде, итальянского короля Умберто так пленила красота Варвары Ивановны, что однажды, сопровождая ее с мужем, он устроился на скамеечке посольской коляски. Дипломат и на сей раз был вдвое старше жены; он прожил с ней в браке около десяти лет⁵.

Баронесса не стала ждать, когда супруг оставит свой пост, и в 1889 году после смерти отца окончательно переехала в его дом на Екатерининском канале, у Аларчина моста, от которого со временем получила шутливое прозвание – «герцогиня д’Аларкон».

Дом на наб. Екатерининского кан., 156, доныне сохранил свою дореволюционную нумерацию. Оформлен ионическими пилястрами и на углу имеет балкон с красивой чугунной решеткой. С середины XIX века особняк принадлежал Аделаиде Осиповне Витали, супруге статского советника академика Ивана Петровича Витали (1794–1855), известного скульптора. Жену, крестьянскую девушку, он нашел в конце 1830-х годов, когда проживал в Италии. Ее юный облик запечатлен на портрете, написанном в 1838 году известным акварелистом П.Ф. Соколовым. Возможно, что последние годы жизни скульптор провел именно в доме на набережной.

В 1860 году вдова скульптора задумала перестроить свой особняк, поручив проект академику В.В. фон Витту, который повысил со двора здание на этаж. После этого 26 апреля 1862 году дом по купчей перешел к артиллерийскому капитану Василию Людвиговичу фон Витту, вероятно, родственнику архитектора. Он владел им недолго и в период 1865–1866 годов продал своему начальнику генералу от артиллерии И.С. Лутковскому, который поселился и жил здесь до самой кончины. С той поры никаких изменений фасад не претерпел, но его интерьер его был в советское время был утрачен⁶.

Обосновавшись в унаследованном от отца доме, баронесса завела в нем светский салон, который быстро ставший в Петербурге модным и очень посещаемым. Зал на втором этаже, где проходили «четверги» с литературными чтениями и концертами, по описанию Д.Н. Мамина-Сибиряка от 1893 года, был роскошно убран в эклектическом стиле 1880-х годов: «Представь себе три больших комнаты, сплошь набитых всякими редкостями – китайским фарфором, японскими лаками, старинными материями, редкой мебелью разных эпох и стилей, артистической бронзой, картинами и даже археологией, в виде старинных поставцов, укладок, братин, идолов и всяких цац и погремушек. Получается нечто среднее между музеем и галантерейным магазином, так что даже ходить по комнатам нужно с большой осторожностью, чтобы не своротить какую-нибудь подлую редкость <…> Вообще баронесса – настоящая петербургская знаменитость, и быть принятым у нее считается за честь <…>».

В этом году престарелый супруг баронессы, по словами того же писателя, был уже паралитиком: «Он терпеливо ждет христианской кончины где-то на своей половине, и гости баронессы никогда его не видят». Спустя год бывший дипломат скончался⁷.

Салон посещали многие известные лица: кроме Д.Н. Мамина-Сибиряка, писатели В.Г. Короленко, Г. Успенский, А.М. Горький, известный критик-народник Н.К. Михайловский, знаменитый юрист А.Ф. Кони, философ Вл. Соловьев, художники H.H. Ге, П.П. Чистяков, И.Е. Репин. В адресной книжке А.П. Чехова есть адрес баронессы: «Аларчин мост, 156». 19 декабря 1890 года писатель просил издателя A.C. Суворина передать ей «две книги из Вашей библиотеки: 1). Сочинения Гребенки; 2). Сочинения Голицынского, которые будут Вам возвращены с большой благодарностью». Сын баронессы, морской офицер Григорий, сопровождал Чехова при его возвращении с Сахалина.

Хозяйку салона под именем «баронессы» Н.С. Лесков вывел в рассказе «Необыкновенные услуги».

И.Е. Репин. Автопортрет

Репин на вечерах обычно сидел в сторонке и карандашом рисовал в альбоме портреты присутствующих. Сохранились листы с изображениями Вл. Соловьева, Мережковского, Короленко, Михайловского и других. Художник жил неподалеку – на Екатерингофском пр., 26 (ныне – пл. Репина, 3); там же, на верхнем этаже, размещалась его мастерская, где, вероятно, и был написан великолепный портрет Варвары Ивановны Икскуль. Кстати, ее сын изображен в картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», созданной в той же мастерской (он стоит за спиной писаря).

Набросок Репина «B.C. Соловьев читает в салоне В.И. Икскуль» можно прокомментировать посредством едкого письма от 1 ноября 1896 года, отправленного молодой и задиристой З.Н. Гиппиус критику и писателю А.К. Волынскому, которым она в это время была увлечена: «Вот скука-то была у баронессы! Какая она неинтеллигентная, все-таки, дама! Оттого и люди, ее окружающие, так неинтеллигентны, до неприличия. Владимир Соловьев читал статью о Случевском <…> и, право, они оба друг друга стоили <…> После этого разврата баронесса начала читать письмо Толстого на французском языке, длинно, длинно, серо, серо, скучно и старо, все о том же, о непротивлении злу, о воинской повинности <…> Был Спасович, с которым я не говорила, но говорила с Боборыкиным, он как-то сконфужен…»⁸.

И юрист Спасович, и писатель П.Д. Боборыкин – лица весьма известные.

З.Н. Гиппиус

По словам Гиппиус, ее муж Д.С. Мережковский: «мгновенно влюбился в эту очаровательную женщину, с первого свидания, да иначе и быть не могло».

В своем первом сборнике он посвятил баронессе целый цикл из 12 стихотворений, сочиненных в 1886–1887 годах. Поэт сам назвал эти стихотворения: «С потухшим факелом мой гений отлетает…», «Покоя, забвенья!», «Уснуть, позабыть…» и другие. В дарственной надписи баронессе Мережковской написал:

Как мертвых роз благоуханье,

Как бледный луч осенних дней,

Былой любви очарованье

Таится в памяти моей.

Наблюдательная Гиппиус оставила выразительный литературный портрет пассии супруга: «В этой прелестной светской женщине кипела особая сила жизни, деятельная и пытливая. Все, что так или иначе выделялось, всплывало на поверхность общего, мгновенно заинтересовывало ее, будь то явление или человек… Она обладала исключительной уравновешенностью и громадным запасом здравого смысла. Всех „пытала“ и ко всем, в сущности, оставалась ровна. Но чутье к значительности – даже не человека, а его успеха – было у нее изумительное»⁹. Человек известный, приехав в Петербург, тотчас попадал в «салонную коллекцию» баронессы.

Варвара Ивановна была типичной либералкой с откровенно левым уклоном, отчего получила прозвание «красная баронесса» и с особой энергией помогала деятелям антиправительственной оппозиции. П.Н. Милюков, кадет и известный политический деятель, с благодарностью вспоминал, как баронесса в деле его высылки из Москвы помогла жене в начале 1895 года. «Моя жена <…> подняла на ноги либеральный Петербург, проникла в салон баронессы Икскуль, ведшей знакомство с одной стороны, с корифеями петербургской литературы: Михайловским, Батюшковым, Андреевским, Спасовичем и т. д., а с другой – с высшими представителями всемогущего Министерства внутренних дел: у нее бывали П.Н. Дурново, Горемыкин, Зволянский и др. Она также добилась для жены свидания с министром народного просвещения Деляновым <…>«¹⁰.

В 1898, 1901 и 1905 годах Варвара Ивановна с успехом хлопотала об освобождении из-под ареста А.М. Горького. Как поклонница писателя, она посещала премьеры его пьес, собирала его портреты и была лично с ним знакома. После революции Горький пытался – но, увы, не всегда удачно – отблагодарить свою поклонницу, подвергнутую жестоким гонениям.

Прекратив писать сама: «Не могу, не умею писать по-русски», – признавалась баронесса. – Она, по примеру толстовского издательства «Посредника», стала издавать серии дешевых книжек для народного чтения, собственноручно занимаясь составлением сборников и адаптацией текстов. Обложки оформлял Репин. В 1891–1896 годах вышли 64 названия, среди них: произведения Толстого, Чехова, Короленко, Успенского, Мамина-Сибиряка, Некрасова, печатались они в московской типографии И.Д. Сытина. По словам издательницы, «помимо чисто утилитарных целей мы считали желательным расширить вообще кругозор наших будущих читателей, <.. > не задавались никакими партийными или иными целями и выбирали только красоту духовных образов и таланта», хотя ассортимент выпущенных книг, несомненно, отражал тогдашние народнические взгляды издательницы. Следуя этим взглядам, баронесса в 1895 году ездила к Л.Н. Толстому в Ясную Поляну.

Сотрудницей в издательском деле и близкой подругой баронессы долгие годы была писательница Екатерина Павловна Леткова (1856–1937), дама сердца литературного критика Михайловского, который оказал влияние на ее прозу, не лишенную психологических наблюдений. В 1884 году она вышла замуж за известного архитектора Н.В. Султанова и переехала в Москву. Ее младшая сестра Юлия стала женой салонного художника К.Е. Маковского. Народоволка Леткова после революции не эмигрировала, работала переводчицей и умерла в общежитии Дома ученых в Ленинграде¹¹.

Очень активной и полезной была благотворительная работа Варвары Ивановны: она устраивала лотереи и благотворительные спектакли, дешевые столовые для голодающих крестьян. В 1892 году поехала «на голод» в с. Нижняя Сырда Казанской губернии, где заразилась оспой и едва не умерла. Помогая финансово Бестужевским курсам и Женскому медицинскому институту, баронесса одновременно числилась членом «Общества попечения о бедных и больных детях», «Морского благотворительного общества» и «Невского общества устройства народных развлечений». Впрочем, подобная деятельность была весьма распространена среди столичных дам из высшего света.

Чтобы быть, вероятно, ближе к младшему сыну-кавалергарду (Кавалергардские казармы находились на Шпалерной), баронесса в 1897 году переехала в приобретенный ею трехэтажный особняк на Кирочной ул., 18, где заняла весь бельэтаж, «очень высокий, с закругленными окнами», переместив сюда обстановку прежней квартиры. «…Все было рассчитано на уют, располагающий к хорошим разговорам. Каждый уголок имел как бы свое особое предназначение…», – отмечал Нестеров.

Кирочная улица, дом 18

Дом выстроил для себя в 1864–1867 годах архитектор Цезарь Альбертович Кавос, представитель стиля эклектики. После его смерти владельцем стал единственный сын Евгений, жена которого Евгения Сергеевна была ученицей Репина, в конце 1880-х годов часто приходившего в ее здешнюю мастерскую, чтобы вечерами вместе с коллегами рисовать обнаженную натуру. Художник А.Н. Бенуа, двоюродный брат Евгения, неоднократно бывал в особняке и красочно описал жизнь в нем при Кавосах. Он запомнил монументальный подъезд и парадную лестницу. «По уступам и с обеих сторон „марша^?? стояли горшки и вазы с пальмами, лаврами и другими вечнозелеными растениями…»¹².

На своей новой квартире баронесса продолжала традиционные приемы. На них теперь бывали не только люди искусства, но также государственные (И.Л. Горемыкин, П.Н. Дурново, Н.П. Игнатьев) и общественно-политические деятели из Государственной думы. По словам того же Нестерова, «…у ней <…> как и во все времена ее жизни, были большие связи <…> с так называемыми „нужными людьми“ Ее знали обе Императрицы: вдовствующая Мария Феодоровна и царствующая Александра Феодоровна.

Одновременно, по воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, в ее доме часто скрывались нелегалы, прятались архивы революционных партий, в том числе большевиков. Видели у „красной баронессы“ и Л.Д. Троцкого. Она принимала Григория Распутина, но потом в нем разочаровалась»¹³.

А.Н. Бенуа. К.С. Петров-Водкин. 1912 г.

Однако главным и любимым делом стареющей Варвары Ивановны была благотворительность, а именно – Община сестер милосердия имени генерал-адъютанта М.П. фон Кауфмана. Она возникла на базе, основанной в том же 1900 году, Школы сиделок. Эта община Красного Креста занимала обширное здание по адресу: наб. р. Фонтанки, 148, где во время Русско-японской войны был развернут лазарет для раненых, затем названный в честь императрицы Марии Феодоровны. При нем действовали домовая церковь равноапостольной Марии Магдалины, амбулатория и аптека.

«Дисциплина была железная и сестры Общины, также выдержанные, бесстрастные, преданные долгу, в накрахмаленных белых повязках и кокошниках, воротничках и нарукавничках, были послушными исполнительницами своей энергичной, не хотевшей стариться попечительницы», – писал Нестеров, хорошо знавший попечительницу – баронессу Икскуль¹⁴.

Набережная реки Фонтанки, дом 148

В 1912–1913 годах с отрядом сестер милосердия Общины 60-летняя Варвара Ивановна, к тому времени овладевшая навыками по уходу за ранеными, ездила на фронт в Болгарию, где шла Балканская война с турками. «Живем в палатках, землянках, глинобитных избах, – писала эта столичная дама Летковой. – Работа предстоит громадная – у нас будет помещение (в землянках) на 1500 раненых, а сколько их будет, когда начнется штурм, одному Богу известно!» В Первую мировую войну она организовывала санитарные поезда и лазареты, ив 1916 году генерал А.М. Каледин вручил ей Георгиевский крест за перевязку раненых под огнем неприятеля в боях под Луцком¹⁵.

Вновь в доме на Кирочной Бенуа побывал весной 1918 года, «когда еще прелестная, несмотря на восемьдесят (на самом деле 68. – В. А.) лет, баронесса, собравшаяся покинуть навсегда Петербург, позвала меня, чтобы помочь ей выбрать то, что стоило бы взять с собой в эмиграцию». Об отъезде безуспешно хлопотал Горький, но этот отъезд – точнее бегство баронессы – задержался на целых четыре года.

В том же 1918 году, после ряда арестов и нескольких недель в заключении в качестве заложницы, аристократку Варвару Ивановну с сыном Иваном выселили из ее особняка на Кирочной. Сын умер зимой 1920/21 года от язвы желудка. Затравленный большевиками в апреле 1920 года скончался также ближайший друг баронессы, бывший лейб-хирург академик H.A. Вельяминов, который помогал ей при работе в Общине им. Кауфмана. Положение было отчаянным… Оправдывалась русская поговорка: от сумы и тюрьмы не зарекайся¹⁶.

Осенью 1920 года при содействии Горького Варвара Ивановна поселилась на втором этаже Дома искусств (Невский пр., 15), где в пору разрухи нашли приют многие петроградские писатели. Этажом выше жил поэт Н.С. Гумилев. В августе 1921 году к Варваре Ивановне накануне своего отъезда во Францию хотел зайти В.Ф. Ходасевич, но не сумел, задержавшись у Гумилева. Зато позднее он описал, как жила гонимая баронесса: «…в огромной комнате „глаголем“, с чем-то вроде алькова, с дубовой обшивкой по стенам и с тяжеловесной резной мебелью. Впрочем, от этой громоздкой мебели, от бесчисленного множества фотографий на стенах и на полках, от книг и бумаг на столах, от каких-то платков и шалей, брошенных на кресла, от мягких ковров, расшитых подушек и скамеечек для ног в комнате всегда было тесновато. Пахло в ней – не скажу духами <…> чем-то приятным, легким <…> В. И. сумела остаться светской дамой. Это хорошее тонкое барство было у нее в каждом слове, в каждом движении, в ее черном платье, в ногах, такой умелой небрежностью покрытых пледом»¹⁷.

Здесь баронессу также видел известный театровед и критик А.К. Волынский (Флексер). «Это была обаятельная женщина, в которую влюблялись все – и литераторы, и гвардейцы, и министры, и иностранные знаменитости, как Мопассан <…>. Эту тонкую женщину, с осиной талией, ровную, стройную, я помню особенно хорошо в салоне A.A. Давыдовой. Приход Икскюль всегда возвещал влетевший ветерок, и все кругом нее начинало трепетать… Но вот встречаю я эту женщину в наши дни, в Доме искусств, где она приютилась в эпоху революции, спасаясь из бывшего своего особняка. Все пошатнулось в ней, все упало. От прежнего облика не осталось даже воспоминания. Какой-то темный комок, а не лицо, насквозь изъеденный отчаянием. Поступь старческая, бессильная, особенно удручающая, потому что прежняя львица подслеповато опиралась на палку, не глядя по сторонам <…> в собеседнице моей я не нашел ничего, кроме клокочущей злобы, – ни одного светлого блика в глазах. Может быть, это самая большая метаморфоза, которую мне пришлось наблюдать <…>»¹⁸. Сам Волынский к большевикам относился вполне терпимо.

Так как большевистские власти в выезде заграницу баронессе отказали, то – по версии Ходасевича – в начале 1922 года, захватив узелок с вещами, она «ухитрилась бежать зимой, с мальчишкой-провожатым, по льду Финского залива…» в Финляндию. По другим, более достоверным сведениям, баронесса добралась в санях до Белоострова «ее перевели через реку, а потом она попала на стражников, которые к ней отнеслись очень хорошо». Из Финляндии она через Ригу и Берлин перебралась в Париж, где уже жил ее старший сын Григорий (1869 – после 1930), «приятный бездельник», женатый на богатой малороссийской помещице Тарновской (супруги обосновались в Киеве и ушли с белыми).

Хотя в эмиграции Варвара Петровна жила в знакомой семье, ее не покидало чувство безысходности. Своей подруге Летковой она писала в Петроград: «Грустно, тоскливо. Темь и дождь, солнца давно не видели, а в сердце его нет; да, оно ушло навсегда…». Летом 1926 года с баронессой в Ницце общалась Т.А. Аксакова-Сиверс. «Сидя на набережной, мы говорили о России и я читала по ее просьбе есенинские стихи. При этом я замечала, что она с болезненным интересом слушает подробности о жизни холодного и голодного Петрограда начала 20-х годов»¹⁹.

Прах «красной баронессы» покоится на парижском кладбище Батиньоль. Вряд ли кто-то сегодня посещает ее заброшенную могилу. Яркая и блестящая жизнь, полная радости и огорчений, завершилась вдали от России и Петрограда, в котором Варвара Ивановна Икскуль провела многие годы, оставив после себя заметный след в отечественной культуре «Серебряного века». Особняк у Аларчина моста, где десять лет действовал ее литературно-общественный салон, сегодня зримо напоминает о ней, о неповторимом времени и о его участниках.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.