2. Големы, Франкенштейн… Эпштейн и другие адепты постчеловека

2. Големы, Франкенштейн… Эпштейн и другие адепты постчеловека

В какое время мы живем! Практическое вытеснение человека из своего жизненного мира, его превращение из субъекта деятельности в фактор и агента подошло к порогу его ликвидации как уникальной формы жизни. Отказа от самого себя. Самоуничтожения. Этот процесс приобрел теоретически артикулированное выражение, своих носителей и адептов. Среди людей. Хотя, разумеется, непосредственно думать об отказе от себя и призывать к этому решаются не все, пока меньшинство. Его массовизация требует выработки специфической идеологии, соответствующего ложного сознания. Кроме ссылок на необходимость, неизбежность, обусловленность объективными законами развития, уповают на некое Благо, которое будет достигаться, или, что своей смертью человек послужит чему-то по отношению к нему высшему, конкретнее говоря, Высшему Разуму, что с точки зрения интересов дальнейшего прогресса тоже благо. Нельзя призывать людей к худшему! Это должно быть непременно лучшее в сравнении с бывшим и существующим, хотя бы таким бывшим или существующим являются сами люди.

Не прямые призывы к уничтожению людского рода, чему в истории человеческой мысли не было прецедента и не его сохранение и совершенствование, к чему люди всегда стремились, а именно его улучшение, у-совершенствование. Ибо «Мы – биологическая протоплазма технической цивилизации, мы – носители прото-интеллекта, мы прото-машины, именуемые «организмами». Мы – робкие дебютанты на сцене технотрансформационной цивилизации»[80]. Здесь «мы» даже не нечто пусть низшее, но самостоятельное в цепи развития, а просто «материал» для чего-то другого. Это, конечно, крайний мазохизм. В основном все-таки превалируют признания самости человека, но заканчивающиеся утверждением его исторической исчерпанности. И дальше он тоже не исчезнет, будет жить, только в новой форме. Хотя бы это был пост(транс)человек – тогда дальнейшее = бесконечное улучшение и усовершенствование. Создание тех же Големов, (роботов с заложенной в них программой) и Франкенштейнов (обозначение силы, ставшей олицетворением зла и ускользающей от контроля своего создателя), которых когда-то так боялись. Они (прошлые «мы»), будут, во-первых, несомненно, добрые. Во-вторых, очень красивые. В третьих, разумеется, непременно умные. То есть речь идет о них же, о роботах, монстрах и чудовищах, но со знаком +! Три плюса: + + +. А в минусе – «старый» естественно-исторический человек. Которого теперь принято всячески хулить. Таков тренд развития человечества и на этой основе цель, выдвигаемая его «онаученным отрядом»: техногенная, техноморфная, технофутурологическая. Идея усовершенствования стала исходной формой ложного сознания = соблазна = искушения = совращения, оправдывающего манипуляции атрибутивными свойствами = сущностью = идентичностью = «природой» человека, т. е. самим его существованием, возможности для которых открылись в связи с последними достижениями технонауки.

На наше обвинение прогрессистского сознания, что в борьбе с человеком оно не называет вещи своими именами, могут возразить, указав на постструктурализм, идеологию постмодернизма. Там вполне определенно, без экивоков, «честно» рассуждают о смерти человека. «Смерть человека» почти его лозунг, брэнд. Несколько раньше его выдвигал структурализм. Желая быть науками, утверждал К-Л. Стросс, гуманитарные дисциплины должны не культивировать человека, а растворить его, что человек должен исчезнуть как рисунок на прибрежном морском песке (М. Фуко) и др. Но это все-таки были теоретические построения. Подобно тому, как отказ Канта от природы, ее признание вещью-в-себе, не означал отрицания ее существования как таковой и был гносеологическим, так структурализм, растворяя человека в структурах, не отвергал возможность его наличного бытия. Постмодернизм, растворяя автора, субъекта, человека в языке, тексте, письме тоже не отвергает возможность его наличного бытия. Хотя, конечно, здесь не просто гносеология и методология, это мировоззрение, однако оно как бы абстрагируется от онтологии, оставляя автора, субъекта, человека в стороне, живым. Просто оно им(и) не занимается. «Кроме языка, текста, письма ничего нет» – это для «дискурса», «практического», но все-таки мышления. В виртуально-компьютерном мире, человек действительно умер: стал «кинестической амебой», как его определял французский постмодернизм. А вне его, возможно, что «пусть живет». Столько, сколько будет существовать сам реальный мир. Проблемы совершенства или усовершенствования остающегося сущего (в нем) человека постмодернизм не волнуют.

Исторически первым, значимым проектом принципиального улучшения человека в русской, а может быть и мировой культуре надо, по-видимому, признать, как уже отмечалось выше, учение Н. Федорова, в дальнейшем взгляды В. И. Вернадского, К. Э. Циолковского, упоминавшуюся идею отказа от полов, которая, в сущности, только часть проектов усовершенствования человека. Они достаточно хорошо известны и если воскрешение (из) мертвых до сих пор представляется утопией, хотя все более реалистической, то автотрофное питание в начале XX века стало питаться весьма близкими тенденциями выхода технонауки в космос. Их авторы искренне верили, что будет «автотрофный человек», хотя не надо сильно напрягать воображение, чтобы впасть в замешательство по поводу облика и состояния такого человека. Для питания путем «ассимиляции солнечных лучей» и использования «земной электро-химической энергии» не надо ни рта, ни живота (живот, по старому – жизнь), ни других органов тела и вообще – «тела». Человек без тела – человек? Даже отрезанная «голова профессора Доуэлла» слишком телесна для питания лучами. И если до постчеловеческой революции о подобном «вещественном существе» было оправданно думать гадательно, то сейчас, когда автотрофно питающиеся роботы с силиконовым интеллектом вокруг нас, рассуждать об автотрофной белковой жизни, значит заниматься сознательно-бессознательной дезориентацией, запутыванием всей этой проблемы. Вместо того, чтобы (о)беспокоиться, как человеку жить вместе со своим созданием в виде входящего в мир нового технического (автотрофного) разума, мучительно размышляя и драматически обсуждая вопрос их сосуществования, коэволюции, пропагандируют однообразную ложь и под видом серьезного рассмотрения антропологических проблем годами с серьезным видом предаются лицемерию. А самые отчаянные адепты автогеноцида через «автотрофизацию» уже не лицемерят и дилемму: живой человек или автотрофный робот открыто решают в пользу второго.

Наряду с идеями общей автотрофности, разрозненным, многообразным, вариативным потоком идут предложения по усовершенствованию тех или иных органов человека, его наделению дополнительными возможностями. В XX веке пожалуй, самым большим оптимистом в этом плане был М. Маклюэн, который предвидел, что Новые технологии приведут к «денатурализации жизни» через ампутацию органов человека и передаче их функций техническим средствам[81]. Будут люди с гибкими пластичны(ковы)ми руками, металлокерамическим скелетом и ногами, инфракрасным зрением, ультразвуковым слухом, орган(ом)ами продолжения рода необычного размера и его/их расположению в другом месте тела, например, под мышкой, вживлению одного, двух, многих чипов под кожу, в вены или прямо в мозг, кентавры, созданные на генном уровне или с помощью операций и т. д., и т. п. Не говоря о том, что можно проводить зачатие в пробирке, заказывать или менять пол, пересаживать, заменять искусственными внутренние органы; заказывать рост, цвет глаз, вообще тип тела, мужчины могут рожать, следящие за модой женщины отращивать усы, «люди-оно», трансвеститы выступают на эстраде, ходят по улицам и т. д., и т. п. Не говоря о том, что их сознание можно, переписав на диски, «архивировать», или отправить путешествовать по Сети, в результате чего они обретут способность усваивать несравненно, нежели сейчас, большие объемы информации и перемещаться в пространстве со скоростью света. И т. д., и т. п., читайте, слушайте, скачивайте восторженные сообщения о новациях, инновациях, гаджетах, вообще достижениях форсайт технологий в лабораториях, экспериментальных центрах и технопарках. С божественным/природным творением вооруженные технонаукой люди готовятся творить и творят что угодно. Сами с собой. Изменяться, совершенствоваться = у-совершенствоваться эти искусственные биотехногенные создания будут, естественно, со скоростью смены технологических поколений. Как сейчас компьютеры. Перспективы человека (?), от котор(ого)ых захватывает дух.

Но по-разному. У одних от радости и восхищения открывшимися перед людьми практически безграничными возможностями манипуляции миром и собой, у других от ужаса перед непониманием очевидности результата данного, несущего смерть историческому человеку процесса, от страха и жалости к нынешнему «ветхому Адаму». К первому отряду относятся узко специализированные технократы, талантливые и одновременно безответственные творцы и носители научных достижений, по роду своей профессиональной активности ставшие почти (не)жителями искусственного мира. При этом они старательно избегают все более острого, выдвигающегося самой жизнью извечного философского вопроса: куда идем? Страшатся выводов, что же будет с человеком.

…И не страшатся выводов, что будет с человеком. Например, некий будто бы философ с восторгом рас(пере)сказывает об успехах и, правда, еще остающихся трудностях по конструированию гибридов живого и неживого, которые науке надо преодолеть. «Чтобы инициировать гибридизацию как стратегию, сначала необходимо концептуально и инструментально низвергнуть плоть с ее пьедестала индивидуального организма, уникальной живой формы на уровень биомассы – сырья для экспериментов и производства новой породы, притом не умертвляя ее, а радикально трансформируя… В низвержении плоти до ресурса и техники ее обработки просматривается стратегия индустриальной капитализации живого»[82]. Можно «Получить любой вариант преобразования живого организма. Только не путем видового скрещивания, а путем перепрограммирования клеток… В частности, Проект Гал-Бен-Анри in potentia 2012, когда художник преобразует клетки крайней плоти обрезанного полового члена в нейронные клетки мозга…»[83].

Куда там, традиционным злодеям старой научной фантастики типа упомянутых големов или инженера Гарина, до достижений нынешней, сорвавшейся с цепи человека, науки. Как страстно ее творцы стремятся к (само)уничтожению людей. Кажется, это их последняя страсть. Как будто мыслят не люди, а «мозги в банке». Предпочитают толковать о жизни в компьютере, превращении в гибриды или голограмму, «бессмертии» или счастливой смерти и т. п. Эвтанизаторы. Слепые вожди слепых. И никто за эти призывы к «геноциду по-научному», в отличие от того, как если бы они призывали «просто к геноциду», их не преследует. Даже не критикуют. И мы не будем. Цитируемого автора надо даже поблагодарить: за последовательность. Это кристально чистый пример вырождения мышления: из способности целостного духа оно превратилось в чистую функцию одностороннего технического образования и таких же профессиональных занятий, которое не может преодолеть никакая последующая причастность к философии. Без каких-либо сомнений он показал направление, конечный результат, куда ведут идеи трансгуманизма и mein streem неуправляемого прогресса. Смотрите, люди: нашу/вашу планету захватывают ликвидаторы человечества, его враги и (само)убийцы.

Ко второму роду, еще не ставших зомби и действительно думающих о своей судьбе, относятся разного рода живые представители человеческого рода, консерваторы, гуманисты, «классики», с превалированием чувственного и художественного восприятия мира, апологеты сохранения окружающей природы и собственной идентичности. Трагическую сшибку этих позиций остро чувствующие художники, поэты, особенно романтического склада, предвидели еще в начале промышленной революции, радикально изменившей судьбу человечества. Пожалуй, ярче всего, удивительно рано, когда и паровозов не было, «два видения грядущего мира» представлены у Е. А. Баратынского (1800–1844 гг.). В стихотворении «Последняя смерть» он рисует земной рай, в котором будут жить люди:

«Сначала мир явил мне дивный сад: // Везде искусств, обилия приметы; // Везде дворцы, театры, водометы; // Везде народ и хитрый свой закон // Стихии все признать заставил он». Но…

«Прошли века. Ясней очам моим видение другое стало: // Желания земные позабыв, // Чуждаяся их грубого влеченья, // Душевных снов, высоких снов призыв // Им заменил другие побужденья, //И в полное владение свое // Фантазия взяла их бытие, // И умственной природе уступила // Телесная природа между них: // Их в эмпирей и в хаос уносила // Живая мысль на крылиях своих; // Но по земле с трудом они ступали, // И браки их бесплодны пребывали»[84].

Как видим, оба эти видения двухвековой давности осуществляются на наших глазах: везде дворцы, театры, водометы и… виртуальная и предметная, но целиком искусственная реальность иного мира. Она захватывает наше бытие, оставляя на Земле, «в off line» обездушенные тела («немертвые» – называют сами себя продвинутые европейцы), все больше теряющие чувственность, способность к живой любви и продолжению рода, не желающих этого или бесплодных, когда желают. Притом, первый отряд (оптимистов усовершенствованной жизни в раю или ее замены более «прогрессивными» формами) непрерывно пополняется новыми сторонниками. Эти «сторонники» опираются на вполне конкретные планы и решения государственных органов, в том числе России о дальнейшей технизации жизни. «Наноэлектроника будет интегрироваться с биообъектами (люди?! – В. К.), обеспечивать непрерывный контроль за поддержанием их жизнедеятельности, улучшением качества жизни, и таким образом сокращать социальные расходы государства… (sic! – В. К.). Широкое распространение получат встроенные беспроводные наноэлектронные устройства, обеспечивающие постоянный контакт человека с окружающей его интеллектуальной средой, получат распространение средства прямого беспроводного контакта мозга человека с окружающими его предметами, транспортными средствами и другими людьми (курсив мой. – В. К.)»[85].

Для тех, кто способен видеть, куда идет дело, комментарии излишни, а тем, кто утратил данную способность уже ничем нельзя помочь. В том числе потому, что ряды «видящих» (сторонников традиционной жизни на Земле) редеют. Они пытаются сопротивляться подобным планам (вернее уже не планам, а отраслевым приказам о порядке внедрения), объяснять «оптимистам», что все это будет значить для человека, для всех живых существ, пишут целые книги, как мы здесь, призывая взглянуть на тенденцию в перспективе, но их призывы почти не воспринимаются. Да и они/мы сами смущены, потому что консерваторы, традиционалисты, быть которыми становится неловко. В глухой обороне и оправдываются.

Основным аргументом в пользу искушения человека бегством от самого себя «в виртуал, гибриды и иное» является апелляция к объективному ходу событий, к «прогрессу». Прямо по Гегелю: если «все действительное разумно», значит, делается вывод, «это хорошо». Сущее не рассматривается в своей противоречивой или хотя бы амбивалентной ипостаси и, отбрасывая всякие представления о должном, его автоматически отождествляют с добром. В подобном качестве, разум человека по мере расхождения со своей природой, становится носителем самоотрицания. Начинает работать против человека. Ad absurdum. Появляются дезертиры жизни, мыслящие, но «не в своем уме», которых все больше. Жить без чувств, без детей и любви, механичным и полумертвым вот-вот будет модно. Феномен «ложного сознания» обуславливается теперь не столько классовым положением людей, как объяснял К. Маркс, сколько их общим положением в мире, который становится постчеловеческим. И казалось бы, очевидная трагичность происходящего отказа от собственной природы, разрушение атрибутов идентичности, что составляет реальное содержание «антропологической катастрофы», «апокалипсиса», «конца света», о чем не случайно, но мимоходом, обывательски, тоже говорят, предстает теперь процессом движения к высшему благу. Смерть выдается за некую «Новую жизнь». Или «Нового человека».

Но вот, наконец, настоящий, «жесткий трансгуманизм», провозглашающий, что никакого человека больше не будет, он уже не нужен. Вместо него будут людены или нелюди, то есть некие принципиально новые формы разума, соответствующие искусственной среде, ноотехносфере. Вырастая из разговоров об усовершенствовании человека, фактом своего появления трансгуманизм их полностью дезавуирует, раскрывая всю предыдущую фальшь. Его последовательные адепты больше не хотят оставаться людьми, хотя бы и усовершенствованными, не связывают себя никакими телесными человекообразными ограничениями. «Трансгуманисты хотят «не остаться людьми», а наоборот – перестать ими быть, став более совершенными существами, т. е. трансхьюманами, или же нелюдями. Трансгуманисты считают, что мы живём в эпоху переходного этапа от обычного человека к постчеловеку…»[86]. Расчеловечивание таким образом завершается окончательным успехом, после чего собственно человеческий разум, если и останется, то как один из видов разума, далеко не самый сильный и не высший в сравнении с искусственным интеллектом. Человек «уйдет в машину», это будет его «творческая смерть» (М. Эпштейн) как некая новая форма существования. Не человека, а разума. Умирая, люди обессмертят себя не в своем, а созданном ими разуме. Подобную, называемую «позитивной» смерть, можно считать также и жизнью (кому как нравится). «Смерть позитивная – уже не смерть, – соблазняет еще живых людей российский «аналитический антрополог» В. Подорога, – это просто практика исчезновения в том, что есть твое существование в широком смысле и в силу этого – бессмертие, которое обретает характер повседневного чувства»[87]. Полный набор благопожеланий. Правда, это будут нелюди, но все равно позитив – «к лучшему». Готфрид Лейбниц бы порадовался: несмотря ни на что, действительно, «все к лучшему в этом лучшем из миров», благодаря чему, мы не будем знать, когда нас не будет.

С учетом появления, наряду с мышлением человека, его (предполагается, превосходящего) машинного аналога, антропология преобразуется в гуманологию как «науку о трансформациях человеческого в процессе создания искусственных форм жизни и разума», помещающую человека в единый ряд не только внеразумных форм жизни, но и внебиологических форм разума. Теперь он элемент более общей линии прогресса разума, «один из»: в ряду животных, гуманоидов, киберорганизмов, роботов. Отсюда следует, что антропология – частный случай гуманологической (правильнее надо бы говорить, помологической, или ноологической, если это вид разума) парадигмы. Представление о человеке как образе Бога (религиозное сознание), самоценном существе (гуманизм), что он «всегда цель и никогда средство» (Кант), а также накопленное в ней знание о человеке, когда она была самостоятельной дисциплиной, отправляется в архив исторических заблуждений. Так происходит перверсия базовых ценностей нашего мира, теоретическое обоснование самоотрицания Homo sapiens и его замены некими высшими сущ-вещ-вами с техногенным мышлением, когда «созданные человеческим интеллектом механизмы и компьютерные системы выйдут на передний край эволюции разума и поведут за собой все более отстающих (а иногда и упирающихся) человеков»[88]. (Упирающихся (!), типа нас-человеков, в данном тексте. – В. К.). Так формируется, со всеми ее типичными приемами превратного сознания, ветвится, противореча себе или сливаясь в одно целое, обволакивая, нас идеология великой в своей антигуманистической чудовищности Постчеловеческой Революции. Мировоззрение смерти живого Человечества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.