3. Или мы останемся, какие есть, или нас не будет

3. Или мы останемся, какие есть, или нас не будет

Итак, вместо человека его ушедший в машину разум. Будет ли он еще человеческим, если да, то какдолго? Для не «перезагруженных» желанием обмануть себя и других, очевидно, что нет, что вслед за смертью телесного человека умрет и его разум и тут не надо сложных доказательств. Оторванный от какой-либо почвы, бродящий в сетях «архивированный квант», капля в океане информации – причем тут человек? Онтологически это виртуальный узел, агент коммуникации, пересечение функциональных отношений. А вот можно ли его тогда считать, будет ли он вообще – разумом? То есть обладать, пусть постчеловеческой, нечеловеческой, но субъектностью, т. е. выделенностью и рефлексией как атрибутивным свойством, отличающим сознание, мысль от пред-лежащего им остального объективного мира?

Логика дальнейшего развития, универсализации покинувшего человека разума и превращения в Сверхразум, ведет его к растворению в творимой им инореальности, к слиянию с ней. Это будут просто законы существования нового мира. Их идеальная «сущность». Не случайно, в постчеловеческой персоно/гуманологии пошли разговоры о возможности топологической версии разума, т. е. без конкретного носителя, когда разумным будет все окружающее пространство. Сначала речь шла о «социальном», а потом вообще – о «пространстве», «ландшафте», а может (гадают) это будет «космическое облако», «мыслящая материя», «галактические информационные поля»[89]. И т. п. что-то вроде распластанного по поверхности планеты мыслящего Океана в романе Ст. Лема «Солярис». И прогресс, к временной бесконечности которого апеллировали, объясняя, почему человек обязательно должен исчезнуть, вдруг кончается. Вечностью информации. Закончим и мы (чтобы не впасть в футурологические фантазии) рассмотрение наиболее распространенных идей у-совершенствования человека (Human Enhancement). Выводом, что все они им жертвуют, его предают, бросая под колеса однонаправленного прогрессистского эволюционизма. Что это рефлекс, а не рефлексия происходящих событий. Целые социальные философско-научные направления заняты тем, как теоретически более удачно обмануть себя и общество насчет сути и смысла начавшегося практического отрицания человека, его замены чем-то Иным. В так называемом «обществе знания» культивируется «незнание», точнее, непонимание. Тупая, праздная ученость, бессмысленная знательность, хаотизация сознания. Идеология, а не философия, искушают, соблазняют и за(о)путываются, вместо того, чтобы пытаться думать и говорить правду, заботясь о его Благе.

Должна ли к ней/ним присоединяться философская антропология и вообще, какой она может быть в этих условиях? Представляется, что значительное число ее представителей пойдет, да фактически уже идет по пути перерождения, превращаясь в гуманологов, персонологов и других трансгуманистов. Они видят свою теоретическую роль в пересказе последних технологических достижений: кто знает больше, если из первых рук, кто слышал больше, если и когда из вторых. И не больше. Это научно-редукционистско-эволюционистская линия обрыва антропологии. Ее «закрытия». В любой разновидности. Она органична постчеловеческим тенденциям современного мира, которые автоматически отражает. К счастью, в мире, конечно, есть, остаются и другие силы, интересы, тенденции и течения. Прежде всего – выживания человека, его сопротивления трансгрессу в иное. Эволюция жизни привела к человеку, но это не привело к вымиранию всего, что до него было. Даже если (поверим, на момент, трансгуманистам) биоэволюция с неизбежностью должна перерасти в техноэволюцию, это не значит, что жизнь, в том числе в ее высшей, разумной форме – прекратится. Хотя за ее сохранение, коэволюцию с постжизнеными формами надо бороться. Философская антропология будет служить человеку, если останется собственно философской, то есть учением о мире с точки зрения бытия самого человека. Его самоценности. Или философско-религиозной, то есть учением о мире с точки зрения божественного происхождения людей. Их вечности в Боге. Что касается философско-научной антропологии, то в качестве антропологии она тоже возможна, однако при условии, что будет опираться на научные направления, в которых рациональность не отождествляется с редукционизмом, детерминизмом и когнитивизмом.

Спиноза говорил, что каждое сущее хочет быть тем, что оно есть по своей природе: камень хочет оставаться камнем, лев быть львом. Мы можем добавить, что человек, чье сознание не похищено силами постчеловеческого мира, хочет оставаться человеком. Мировоззренчески эта установка выражается в консерватизме, при котором развитие понимается как изменение с сохранением динамического равновесия или, другими словами, как устойчивое. Устойчивое развитие, под давлением ин(на)новационной истерии, в которую впало потребительское общество, начали толковать превратным образом: как непрерывное и все ускоряющееся. Но если понятиям придавать ответственный смысл, то устойчивость «по определению» связана с сохранением, т. е. консерватизмом. Консерватизм и устойчивость означают, что развиваясь, любая система, вещь, сингулярность удерживаются в бытии, в отличие от идеологии новационизма, когда все существует для того, чтобы скорее исчезнуть, заменившись чем-то другим, новым, потом еще более новым. И. т. д. в дурную бесконечность. Без образа и образца.

Консервативное философствование опирается на полионтическое представление о сущем, признание множественности возможных миров и принципиальной значимости нашей реализации одного из них. Это своеобразная ценностная трактовка антропного принципа и птолемеевского геоцентризма, которая является точкой отсчета при оценке все остальных форм бытия. Человек на Земле – высшая форма существования, потому что мы ее представляем, от имени ее мыслим и теоретизируем. Это не центр, а акме бытия. Лейбниц прав: мы живем в лучшем из миров; и не прав: в нем не все к лучшему. В множественной Вселенной нет какого-то объективно привилегированного центра, универсально конечной, абсолютной цели развития. Отсюда логически вытекают отказ от идеи у-совершенствования человека и ориентация на его совершенствование. «We have no serios alternative then to be perfect» (У нас нет серьезной альтернативы тому, чтобы быть совершенными); в более вольном и точном переводе: «У нас нет другого выхода, как быть совершенными» – такую надпись я видел на майке молодого человека в московском метро. (В метро – важнее, нежели знать в какой книге, и каким знаменитым «скриптором» она была написана). Ее можно считать девизом консервативного акмеологического философствования.

Под акмеологией в таком случае понимается не просто «состояние личности, характеризующееся зрелостью ее развития и достижением высоких показателей в деятельности», а установка на раскрытие и изживание всех присущих той или иной сингулярности уникальных для нее свойств. Из психологии индивида это понятие переносится на человека как родовое существо и – шире, на мир в целом. Включается в парадигму выживания человеческого рода в техногенной реальности. В утверждении ее, чтобы снять у читателя впечатление об авторе как зарвавшемся философском провинциале из России, сошлемся на признанный мировой авторитет. «Любой род как таковой совершенен. Человеческий род совершенен, и он противится какому бы то ни было его усовершенствованию. Он плох, но он совершенен; взятый в его уникальности, он бесподобен. Конечно, здесь возникает определённая проблема: настаивая на совершенстве родов, мы рискуем впасть в креационизм, согласно которому все имеет место по милости Божьей, все неизменно и т. д.! Опасность возвращения к мифологическому восприятию вещей действительно существует, однако ориентация на исторический и ментальный эволюционизм не менее опасна…

Необходимо сохранять уникальный голос каждой детали, каждого фрагмента, каждого рода и освобождать их тем самым от гнета конечного предназначения!»[90].

Ближайшим к консерватизму и акмеологии феноменом, поддерживающим философскую антропологию, может стать эстетическое сознание. Особенно если брать его не в привычно узком смысле слова, как учение о прекрасном, а онтологически. Особенность эстетической онтологии в том, что в отличие от прогрессистского рационализма, она обосновывает право людей на будущее «бесполезное» бытие в тотально технизированном мире. Бесполезное – по праву существования любых форм и сингулярностей как таковых. Концепт эстетизм меняет установку на явления, предлагая их оценивать не с позиции эффективности, а с позиции «таковости», «дара», подобно бытию в целом. Мы лишний раз убеждаемся в пророческой проницательности Ницше: «Мир и человек имеют единственное объяснение, единственный смысл как эстетический феномен». Подчеркивание самоценности любой формы бытия, эстетизация жизнедеятельности людей оставляет им, перед угрозой исполнения ее машинами, нишу для существования. «Кот не перестает ловить мышей, даже после изобретения мышеловки». Если он хочет жить и правильно воспитывает-ся.

* * *

Мы согласны с неким Римским Папой, который на искушение предложением «улучшить» христианский символ веры ответил: «Или мы останемся, какие есть, или нас не будет». Суть(щ)носно говоря, это credo выживания всего человечества. Его спасения… от бессмертия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.