Глава VI РИМ — МЕСТО ВСТРЕЧИ ЛЮДЕЙ ИСКУССТВА
Глава VI
РИМ — МЕСТО ВСТРЕЧИ ЛЮДЕЙ ИСКУССТВА
Руины: сохранять или разрушать?
Мы так охотно говорим о Ренессансе, так часто употребляем это слово и так много под ним подразумеваем, но осознаем ли мы его подлинный смысл? Что оно значит для нас? Огромное уважение к античности? Интерес к человеку и его прошлому? Те процессы, которые мы называем словом «возрождение», начались уже давно, задолго до итальянского Раннего Возрождения (Кватроченто), и происходили в каждой стране по-своему, не без разрывов в хронологии, а также не без определенных нюансов, отклонений и даже возвращения назад. Это движение, как и все те, которые отличают цивилизацию, совершенно не подпадает под какое-либо упрощенное определение, поэтому лучше воочию увидеть реальность, скрывающуюся за завораживающими и красивыми словами.
Интерес к античному миру? Он никогда не угасал: в считающиеся самыми мрачными времена средневековья писцы и переписчики, любители всевозможных затей и распорядители праздников, а также художники, поэты и философы хранили в памяти персонажей поучительных басен и подвиги героев легенд и мифов Древней Греции и Рима, никогда не забывали о великих творениях и выдающихся умах античности. Но поскольку Рим — особый город, память о прошлом носила в нем иной характер, а вопрос о ее сохранении и преклонении перед этими реальными и значительными свидетельствами определенно создавал серьезные трудности, ставил перед непростым выбором.
Папы и их приближенные, члены кружков просвещенных любителей античности, гуманисты, влюбленные в изящную словесность, даже придворные художники, так ли уж все они хотели и могли сохранить эти остатки античной славы?
Было бы легко представить, что они готовы сделать все ради того, чтобы внести в каталоги, открыть для людей, а также сберечь все, что напоминает в их городе о прошлом: памятники, прекрасные скульптуры, бронзовые вазы, монеты и медали. Но, несмотря на благие намерения, каким образом они могли противиться необходимости экономить камень, добываемый в новых карьерах, и бороться с нехваткой денег? Как устоять перед соблазном еще раз пустить в дело самые красивые мраморные плиты, удивительно хорошо сохранившиеся колонны и капители из порфира? Вот почему в период Кватроченто и чуть позже папский Рим больше разрушает, чем пытается сохранить.{128}
В 1420 году античная часть города имеет довольно плачевный вид: настоящее поле руин, в которых порой даже трудно узнать какую-либо постройку. Конечно, ни одно сооружение не использовалось по первоначальному предназначению, и даже если оно оставалось целым, то прежний вид все равно утрачивало.{129} В результате простых переоборудований, часто проводившихся так неумело и хаотично, что приводило порой в настоящее замешательство, с грехом пополам удалось приспособить самые разные, даже плохо соотносящиеся с христианской культурой строения под культ мучеников. Хотя все большие базилики и знаменитые монументы были построены заново, но зачастую из старого камня, в основном во времена правления Константина, большая часть других, менее известных церквей появилась в результате перестройки старых, никому не нужных зданий. Список последних может быть бесконечным. Пантеон превращается в церковь Санта-Мария ад Мартирес, вскоре переименованную в Санта-Мария Ротонда; храм Антонина становится храмом Сан-Лоренцо ин Миранда, а храм Фаустина — храмом Санти-Космо э Дамиано. Библиотека терм Августа, расположенная на форуме, превратилась в церковь Санта-Мария Антиква, а курия — в базилику Сант-Адриано. На каждом форуме, представлявшем собой все те же развалины с неясными очертаниями, мастера-каменщики, используя некоторые наилучшим образом сохранившиеся фрагменты храмов и портиков, сумели воздвигнуть несколько церквей, затерявшихся посреди огромного нагромождения камней. Таким образом, по крайней мере пять церквей появилось на Римском форуме, две из которых — святого Сергия и святого Вакха; на forum boarium поднялись Санта-Мария дель Соле и Санта-Мария Эджиптиана; на forum holitorium — церковь Сан-Никколо ин Карчере, построенная на развалинах трех храмов: Юноны Соспиты,[6] Януса и Надежды. На Палатине выстроили церковь Санта-Мария де Паллариа и Санта-Лючия ин Септем Солис. А мавзолей Августа отныне венчала крошечная церковь Сан-Микеле.{130}
Превратившись в крепости знати или приходские церкви, все строения — свидетели былого античного великолепия были отреставрированы, перестроены и преобразованы. На месте античного города появился новый — воинственный, феодальный, христианский.
Процесс разрушения облегчал задачу. По всему городу он приобрел большой размах, причем разрушения зачастую происходили систематически. К случайно или намеренно возникавшим во время гражданских войн пожарам, наводнениям, страшным землетрясениям (в результате землетрясения 1349 года был поврежден западный фасад Колизея) прибавляются действия профессиональных строителей, которые развивают свою активность, превращая целый город в необъятный источник строительных материалов, что-то наподобие бесценного и бездонного карьера. Мраморщики, marmorarii, образуют собственный профессиональный цех, один из самых влиятельных союзов. Сначала они снимают с античных памятников колонны и капители, с храмов — балюстрады, выносят из них амвоны и табернакли, могильные плиты, затем передают их старшим городским каменщикам и даже отправляют еще дальше, в другие итальянские провинции. Фрагменты античных римских сооружений находят в Орвието, Пизе и Лукке, во Флоренции, в баптистерии церкви Сан-Джованни. Древние статуи используются при строительстве новых сооружений для придания стенам прочности и даже при постройке башен и крепостей. Остальное же отправляется в печи для обжига извести.
Другим довольно активным союзом является коллегия обжигателей извести, calcarii, которые строят свои печи в самом центре города, среди больших монументов, цирков, театров и терм. Так, большое количество печей выросло на форуме, на территории императорских дворцов Палатина, но еще больше их появилось в термах Диоклетиана. Южная часть Марсова поля, на которой, за театром Марцелла, нет домов знатных семейств, полностью отдана на откуп специалистам по разрушению зданий и обжигателям известняка, активно работающим там на протяжении всего года. Названия улицам всего этого района даются по названиям строек; печи, горящие там денно и нощно и наполняющие воздух едким дымом, отбрасывают на стены и валяющиеся повсюду колонны яркий мерцающий отсвет. В разговорной речи, а вскоре и в записях нотариусов и хронистов появляются новые термины: Calcarario, Calcararia. Эти слова обозначают огромный карьер по добыче известняка, самую большую фабрику по поставке камней и извести во всей провинции и, по всей видимости, во всей Италии. Если говорят: «Отправиться alle Calcare», это означает точные координаты, ориентировку. Пока еще не разрушенные соседние строения, жилые дома, небольшие дворцы и даже церкви расположены alle Calcare. Так говорят: Сан-Николо Калькарариум, Сан-Лоренцо де Калькарариис, Сан-Сальваторе де Калькарарис и Санта-Лючия де Калькарарио.{131}
По сравнению с подобными, столь полезными и легко осуществимыми начинаниями, предназначенными для новых урбанистических проектов, папы так называемого Ренессанса не создают ничего нового, а если что-то и предпринимают, то это остается практически незаметным. Ни они сами, ни их приближенные, ни члены муниципального совета, которые все-таки иногда осторожно подают голос, не могут или не хотят действовать решительно. Совершенно очевидно, что ни одному римскому памятнику не было возвращено его былое назначение и ни один из них не был восстановлен как музейная ценность на радость восхищенным любителям античной культуры. Все совсем наоборот… Еще в Авиньоне в 1363 году Урбан V уступил термы Диоклетиана двум знатным вельможам из рода Орсини. Они устроили в них монастырь картезианского ордена, основателями которого являлись. Другие захваты античных построек служат реализации новых архитектурных проектов. Не является ли самым ярким и действительно впечатляющим примером этого замок Святого Ангела, который некогда был мавзолеем Адриана? При перестройке замка папа развивает и дополняет то, чему положили начало представители знатного семейства Орсини. Простое неудобное здание (то ли денег не хватило, то ли воображения), несмотря ни на что сохранившее очертания древнего памятника, превращается в грандиозное строение, в котором коренным образом меняется все и которое приобретает совсем другой вид.
Повсюду в городе эти князья Ренессанса позволяют разорять у них же на глазах те самые руины, которыми они якобы восхищаются и которые оберегают. Они разрешают, поощряют и даже побуждают к действию разрушителей, заключая с ними деловые сделки на поиск красивых, хорошо сохранившихся мраморных плит, колонн, цоколей или архитравов. И это не считая отдельных фрагментов, которые не так хорошо сохранились и были брошены в печи… На протяжении века процесс разорения приобретает небывалый размах, превращая в руины все новые и новые кварталы, главным образом те, откуда можно было выгнать знать. Сильно страдает Колизей, его верхняя часть и наиболее удобные трибуны разбираются. Некоторые ступени сооружения рушатся, а из остатков выбирается мрамор, травертин и даже туф. Кардиналы отдают распоряжение вывозить уцелевшие колонны для украшения фасадов и внутренних двориков своих дворцов, а папы — для отделки базилики святого Петра или Ватиканского дворца. Многие предприимчивые дельцы, контроль за которыми практически отсутствует, опустошают базилику Константина. Хотя по приказу Николая V разрабатываются карьеры в Тиволи, качественный мрамор в основном доставляется с виллы Адриана. Хотя Пий II, одержимый идеей хоть как-то разнообразить декор, приказывает доставить огромное количество мрамора из Каррары, именно во времена его правления один из гуманистов оплакивает судьбу памятников античного Рима, «большинство из которых были разрушены и беспощадно разграблены». Для того чтобы перевезти огромные колонны храма Минервы в Ватикан, Николай V обращается к мастеру из Болоньи Ридольфо ди Фьораванти, по прозвищу Аристотель. Позднее Сикст IV не колеблясь разрушает храм Геркулеса и триумфальную арку на forum boarium для сооружения стен своей библиотеки в Ватикане (1471).{132} К концу века весь республиканский форум представляет собой огромную каменоломню, отданную на откуп строительным подрядчикам в обмен на треть их доходов.
В 1518 году Рафаэль пишет Льву X, что за двенадцать лет, прошедших с момента его приезда в Рим, на его глазах были разрушены триумфальные ворота терм Диоклетиана, храм Цереры на форуме, часть форума Нервы и базилики Константина.{133}
Поиски и раскопки продолжаются, выбираются все целые и ценные фрагменты, остальное разрушается. Конечно, еще более века назад группа ученых эрудитов, влюбленных в Древний Рим, поднимала свой голос в защиту исторического достояния. Гуманисты горько сожалеют по поводу этого медленного, но верного драматического изменения облика древнего города, в котором все напоминает о былой славе и который является реальным отражением культуры, которую они постоянно изучают, не переставая восхищаться ею. Начиная с 1350 года находящийся в зените своей «римской славы» Петрарка не раз яростно осуждал это варварское разрушение, незаконное присвоение и беспечную расточительность. Во всем этом он обвинял знатные семейства, использующие малейший повод, чтобы начать войну друг с другом и возвести как можно больше неприступных башен и крепостей. Именно на них он возлагал ответственность за это святотатство. Петрарка искренне признавался в том, что был другом Кола ди Риенцо, апостола мира и вдохновенного пропагандиста римской славы, который установил в городе настоящую личную диктатуру: ради поддержания своей власти он всяческими способами старался притеснить знать и князей.
Так что эта защита античности и ее мраморных памятников не кажется лишенной определенного умысла, она вписывается в общую политическую картину и имеет целью покончить с мощью противника, сильных кланов и их крепостей. Всего не объяснишь любовью к античности.
Позднее все происходит примерно в том же духе… В 1363 году молодая муниципальная власть принимает эстафету и издает уставы коммуны, запрещающие наносить какой-либо ущерб памятникам старины (De antiquis edificiis non diruendis), а спустя столетие папа Пий II издает специальную буллу, по которой под охрану подпадали все здания, оставшиеся в наследство со времен античного Рима… по крайней мере, те из них, которые находились к тому времени в приличном состоянии. Правда, и здесь политическое стремление «успокоить» городское население совпадает с заботой о сохранении того, что еще можно сохранить. И в основе этих робких попыток сохранить былое лежат сложные мотивы.
В свой черед, с иных политических позиций, папы превозносят все, что может напомнить о блеске и славе Первого Рима. Сразу после схизмы, к выгоде Капитолия, они предпринимают настоящую кампанию по восстановлению и приведению в порядок древних памятников, и успехи этого предприятия порой были просто потрясающими. Разумеется, это пропагандистское мероприятие, призванное поразить умы и напомнить о связи с великими традициями, с одной стороны, а с другой — при помощи красивых слов и лестных уловок заручиться поддержкой членов городской администрации, избранных профессиональными цехами и располагающих кое-какой властью.
Римский народ с незапамятных времен отправлялся на Капитолийский холм на всеобщий молебен в церковь Санта-Мария д’Арачели, история и легенда которой удивительным образом связывали античное прошлое с благоговейными воспоминаниями, великими свершениями и чудесами. Говорят, что эта базилика была построена на месте древнеримской крепости, как раз там, где Август воздвиг алтарь в честь оракула Сивиллы, известившего о приходе Спасителя. Ее неф опирался на колонны, взятые в различных языческих храмах. Церковь, в 1250 году переданная францисканцам, символизировала собой желание отстоять собственную автономию в противовес князьям и знати, а также стремление увековечить «республиканское» прошлое. Именно там провозглашались римские «законы» и даже административные эдикты, и именно там Кола ди Риенцо обращался с речью к огромной толпе. В 1348 году на средства от пожертвований, сделанных мадонне д’Арачели в благодарность за то, что она спасла город от чумы, была построена огромная монументальная лестница из ста двадцати четырех ступенек, вырубленных из цельных кусков мрамора, взятых с древних памятников. Однако за неимением денег фасад базилики так никогда и не был украшен роскошной мозаикой и фресками, как задумывалось во времена первых восстановительных работ.{134}
Капитолийский дворец даже в большей степени, чем эта церковь, которую папы времен Кватроченто постоянно украшали (фрески Пинтуриккьо), является символом республиканского народа. Так, если верить замечательным авторам-гуманистам, этим печальным и безутешным свидетелям, Поджо (De Varietate Fortunae), затем Флавио Бьондо (Roma Instaurata), в 1420 году все пришло в окончательный упадок; древние здания были полностью разрушены, за исключением одного, служащего жилищем для сенаторов и одновременно магазином по продаже соли. Буквально со всех сторон вас окружают лишь груды развалин и кучи известняка. Больше ничто не украшает площадь, все разрушено, все разграблено. После возвращения пап в Рим одна из первостепеннейших задач состояла в том, чтобы вернуть хотя бы часть былого блеска этому знаменитому «сенаторскому» месту, история которого уходит в глубину веков.
Николай V наконец-то начинает приводить в порядок эти печальные развалины. Он восстанавливает, реконструирует и украшает настенной росписью сенаторский дворец, к которому пристраивается башня, служащая оборонительным сооружением. Он заканчивает восстановление и украшает Дворец консерваторов, престижное сооружение времен схизмы, которое за полвека до того, примерно в 1400 году, осталось незавершенным. Этот государственный дворец, предназначенный для размещения в нем служб римской коммуны, с широкими аркадами, смотрящими на площадь, сильно напоминает роскошный Дворец дожей XV века, тоже выходящий фасадом на площадь наподобие строгих и неприступных полукрепостей тосканских коммун с высокими глухими стенами. Все это создает образ города, стремящегося забыть свое смутное прошлое и кровавые стычки, города, который готов по указанию владыки начать красивую безмятежную жизнь.
Капитолий вновь обретает свой величественный вид, что свидетельствует об определенных намерениях: папский Рим пытается стать наследником другого Рима — былого, овеянного славой. Разумеется, речь идет о реализации не только монументальных проектов, но и, как всегда, политических замыслов…
Тем не менее, несмотря на огромное количество красивых обещаний и запретов даже прикасаться к знаменитым памятникам, в течение следующих веков город за исключением Капитолия по-прежнему представляет собой поле заброшенных развалин, поросших травой и деревьями. Если землю и начинают расчищать, то лишь для того, чтобы распахать и посадить виноград. Остатки стен, изуродованные колонны, разбитые лестницы, покосившиеся архитравы и ригели, рухнувшие и обгоревшие крыши и остовы зданий — отныне это является «классическим» пейзажем, который, не без замешательства созерцают и запечатлевают в своей памяти паломники и художники, которых манит слава Вечного города. Рассказы об этих, уже ставших привычными, картинах передаются из уст в уста. Это зрелище превращается в надоевший стереотип — образ знаменитых римских развалин, жертв времени, но также и рук человеческих и человеческого умысла. В художественном, архитектурном плане, а также с точки зрения правил декоративного искусства достопримечательности Кватроченто заимствуют у античности не столько сочетающиеся друг с другом элементы, сколько разрозненные составляющие, которые располагаются не всегда там, где надо, и которые невозможно соотнести с каким-либо временем и вписать в определенный контекст. В конечном счете папский Рим предлагает странное зрелище любителям античности, истинным историкам и подражателям римскому искусству былых времен, которые зачастую довольствуются лишь тем, что созерцают творения древних и, вдохновившись увиденным, рисуют с них копии. Бродя среди многочисленных развалин, замечательные художники впитывали в себя эти образы разрухи и конца света. Понятно, что в качестве фона к их мифологическим, сказочным и историческим сюжетам эти руины были способны предложить только смутный, неясный античный хаос. Таким образом, задние планы и декорации с нагромождением аксессуаров «в римском стиле», скульптурными фигурами и стелами, обломками колонн и фронтонами вовсе не свидетельствуют о хорошем знании прошлого. В основе этого вдохновения, скорее всего, лежит неосознанный порыв, и римские развалины сыграли тут определенную роль.
Страсть к античному
Подлинный интерес к античному город переживает совсем иначе. По крайней мере, в течение двух или трех поколений на Западе сформировалась и развилась страсть к коллекционированию. Эта мода, поначалу продиктованная, по всей видимости, алчными устремлениями, заставляла князей и даже торговцев собирать различные представляющие ценность предметы, медали, монеты, драгоценности, которые можно было потом продать по хорошей цене. Затем пристрастие к диковинным вещам утвердилось как таковое — в основе его уже не лежало ничего, кроме удовольствия сравнивать, собирать и одерживать верх над другими любителями предметов искусства.{135} В эту эпоху и главным образом в Риме на смену княжескому studiolo, небольшому месту для уединения, и личному кабинету (в былом виде его еще можно увидеть во флорентийском палаццо Веккьо, принадлежавшем семейству Медичи) приходят просторные, украшенные большими скульптурными композициями, хорошо освещенные галереи, превратившиеся позднее в настоящие музеи. Здесь папа изучает предметы старины, которые выдержали проверку временем, несут на себе печать славы и, кажется, возродились из пепла, а не ювелирные изделия и картины придворных художников его времени. К реликвиям относятся как к старинным предметам и бесценному сокровищу.
Находка какой-либо римской вещицы, скромной или потрясающей воображение, но обязательно необычной и оригинальной, вызывающей восхищение, всегда приравнивается к настоящему празднику. А ее владелец ощущает себя самым счастливым человеком на свете, которому завидуют буквально все вокруг. Если есть возможность, редкий предмет выставляют на всеобщее обозрение, и сам папа не пренебрегает этой традицией.
Папа-венецианец Павел II решил превратить свой дворец Святого Марка в уникальный музей и начинает собирать буквально все старинные вещи, о которых только слышал. В июне 1466 года он составляет длинный договор, регламентирующий работы по расширению здания, и в этом документе оговаривалось, что мастера-каменщики, занимающиеся закладкой фундамента, должны незамедлительно передавать папе все, что находят интересного: мраморные или порфировые колонны и плиты, скульптуры, золотые, серебряные и медные медали и монеты. Папа лично вносит существенный вклад в создание каталога своих коллекций. Эта работа была начата в 1457 году одним из его апостольских нотариусов, Джованни Пьерти, и была далека от завершения даже три года спустя. Папа владел примерно ста золотыми медалями и более чем тысячью серебряных, несколькими римскими медальонами, ста тридцатью шестью обработанными драгоценными камнями, главное — он имел двести двадцать семь античных камей, вставленных в оправу из позолоченного серебра, на которой был отчеканен его герб и которую украшали надписи, прославляющие как святого Петра, так и Бахуса.{136}
Другой коллекционер, Сикст IV, приложил максимум усилий, чтобы в целях сохранения коллекции Павла II запретить вывоз из Рима прекрасных старинных предметов, которые страстно мечтали приобрести все итальянские князья, начиная с Милана и кончая Флоренцией и Неаполем. А в это время в самом Риме Лоренцо Медичи подкупал всевозможных тайных и полу-тайных посредников и щедро платил им. Впрочем, в этом деле папа думал только о собственной выгоде: он пытался привлечь внимание к римскому наследию, поскольку видел в нем источник своего престижа и козырь в политической игре. Он передал в дар городу Риму, поместив для хранения в Капитолий, несколько замечательных статуй и скульптурных групп: «Волчицу», «Метателя стрел», голову божества, а также фигуру Геркулеса, отлитую в бронзе и позолоченную. Впоследствии они стали первыми экспонатами знаменитого Капитолийского музея, торжественно открытого 14 декабря 1471 года.{137}
Поиск древностей, незаконная торговля и спекуляция ими превращаются в новое, все более доходное и модное занятие. «Я завел дружбу кое с кем из охотников за древностями, которые постоянно выслеживали ломбардских крестьян, приезжающих в Рим для сезонных работ на виноградниках. Эти сельские жители, обрабатывая землю, постоянно находили старинные медали, агаты разных оттенков, сердолики и камеи. Среди находок встречались и драгоценные камни: изумруды, сапфиры, алмазы и рубины. Поисковики скупали эти вещицы у крестьян почти за бесценок, и мне не раз случалось даже бегать за ними…» Будучи специалистом в данной области, Бенвенуто Челлини перепродавал эти находки кардиналам, получая от подобных сделок неплохие барыши и, таким образом, заручаясь дружеской поддержкой со стороны многих вельмож. Так, например, он продал изумруд «в виде головы дельфина, величиной с один из тех бобов, которыми пользуются при голосовании», а также голову Минервы, высеченную из топаза, «самую красивую безделушку, которую мне когда-либо приходилось видеть на свете», и камею, на которой был изображен Геркулес, укрощающий трехглавого Цербера.{138}
Величественные, украшенные скульптурами колонны и конные статуи, прекраснейшие предметы старины вызывают восхищение и любопытство даже у простонародья. И повсюду запечатлены какие-нибудь праздники или знаменательные даты. Свою сегодняшнюю жизнь люди сравнивают с прежней. Один из кварталов, расположенный на Квиринале, contrada de Cavalli (ad equos marmoreos), получил свое название от двух огромных мраморных коней, авторство которых приписывали Фидию и Праксителю.{139}
Античное искусство тешит самолюбие римлян, будоражит и воодушевляет их. В 1485 году на Аппиевой дороге в одной из гробниц обнаруживают саркофаг юной римлянки, украшенный необыкновенными драгоценностями. Эта находка производит в городе настоящую сенсацию. Саркофаг выставляют в Капитолии, и полюбоваться им приходят все, кому это интересно: гуманисты, служители церкви, простой люд. Однако это событие вызвало такой наплыв народа, что по прошествии нескольких дней папа вынужден был отдать приказ о тайном захоронении тела в укромном месте. Страсть к античным скульптурам не уменьшается; наконец-то их прекращают отправлять в плавильные печи или отдавать каменщикам для использования при постройке новых сооружений. В 1480 году в Гроттаферрате на территории виноградников кардинала делла Ровере была обнаружена великолепная статуя Аполлона, которая привела всех в неописуемый восторг и которую затем выставили в Бельведере. Надо сказать, что в течение некоторого времени никто не мог ни правильно датировать, ни даже идентифицировать ее, хотя многие эрудиты предлагали самые разные (одна невероятнее другой) версии.
Дело в том, что в то время даже образованные люди все еще довольно приблизительно разбирались в богах, верованиях, истории античности. О происхождении той или иной статуи или композиции ходили удивительные легенды. Так, в 1452 году один немецкий путешественник увидел в статуе Марка Аврелия в Латеране «простолюдина, прозванного Септимием Севером, который убил короля, осадившего Рим, и привез бездыханное тело в город». По его же мнению, pigna в Ватикане была перенесена из Трои в Константинополь и Рим демонами. А Ромул был якобы похоронен под пирамидой Цестия. В ту же эпоху народная молва стала называть статую Исиды Лукрецией по имени фаворитки неаполитанского короля, чей приезд сильно потряс воображение современников.{140}
Впрочем, постепенно положение улучшается. 14 января 1506 года среди виноградников, на месте расположения терм Тита, обнаруживают прекрасное скульптурное изображение Лаокоона и двух его сыновей, удушаемых змеями. Это чудо сразу восхитило спешно прибывших туда знаменитых художников Микеланджело и Сангалло. Некоторые специалисты считают эту группу одним из самых великолепных творений времен античности. Известно, что о ней упоминал еще Плиний и что история ее тесно связана с Троянской войной и деревянным конем Одиссея. Легенда такова: жрец Аполлона Лаокоон решает предупредить троянцев о нависшей опасности и умоляет их не пропускать за городские стены подозрительного «коня», но, чтобы заставить Лаокоона замолчать, Минерва подсылает к нему и его сыновьям двух огромных змей, которые душат их. Эта находка стала настоящим чудом: скульптурная группа была спрятана, хранилась в подземном помещении бань. Обнаруживший ее человек по имени Феликс де Фреди в тот же день становится знаменитым, его чествуют как героя, а после смерти хоронят в базилике Арачели.
Папа Юлий II потратил не менее шестисот дукатов на приобретение статуи Лаокоона, ставшей жемчужиной его ватиканской коллекции, которая уже к тому времени насчитывала множество интересных находок. Сам Микеланджело с особой тщательностью исследовал все мраморные обломки, обнаруженные среди развалин, вплоть до мельчайших осколков, рассматривал каждую линию, каждый изгиб. Подолгу изучал он и знаменитый «Бельведерский торс». Фигура была страшно изуродована, лишена рук и ног, сам торс отличался мощной мускулатурой. Скульптуру не удавалось причислить ни к одному иконографическому циклу, хотя имя автора было хорошо известно: Аполлоний Афинский (II век до н. э.). Поскольку торс покоился на львиной шкуре, молва прозвала его Геркулесом. Каждый раз, проходя мимо, Микеланджело поглаживал этот холодный кусок мрамора, называя себя «сыном торса». Эта находка потрясла его воображение до такой степени, что впечатление, полученное им от этого творения, нашло отражение во многих его работах, будь то живопись или скульптура.{141}
На протяжении нескольких веков на территории практически всей Западной Европы взорам строителей открывались архитектурные фрагменты и декоративные композиции, находящиеся, конечно, не в лучшем виде, часто разрушенные и сильно поврежденные, но вполне годные в качестве материала для нового строительства, а итальянские и французские князья уже давно коллекционировали медали, монеты и камеи, но именно во времена Раннего Возрождения и именно в папском Риме впервые обнаруживают великолепные статуи в прекрасном состоянии. Эти изваяния, которые, разумеется, потеряли свое первоначальное значение, завораживают римлян красотой форм и изяществом поз. Все они независимо от сюжета привлекают внимание, вызывают восхищение и достойны показа широкой публике. Они становятся неотъемлемой частью декора, тем более что в те времена уже начинает утверждаться новая мода: виллы для увеселений и небольшие загородные дворцы теперь окружают садами, обрамленными крытыми галереями и украшенными прекрасными скульптурами.
Папы же показывают пример в самом Риме: в Бельведере прямо в центре cortile высятся гигантские статуи Тибра и Нила, а искусно созданная архитектурная перспектива направляет взгляд к гротам Аполлона и Лаокоона.
В результате раскопок или, точнее, случайных находок, сделанных во время строительных работ по закладке зданий, разрушений и ограблений, а также при разбивке виноградников, было обнаружено большое количество некогда спрятанных предметов старины, которые теперь изучают и которыми восхищаются. Речь идет о целой области античного искусства. Бум строительства, стремление к экономии и ставшая уже традиционной практика повторного применения мрамора способствуют значительному обогащению коллекций. Рим открывает для себя иной предмет для гордости и начинает наслаждаться своими сокровищами. Они выставляются в частных и городских музеях и, наконец, демонстрируются, как некогда святыни и реликвии, гражданам, путешественникам и, конечно, паломникам. Нередко экспозиции организуют всего лишь в нескольких шагах от гробниц мучеников-христиан. Это увлечение превращается в какой-то новый культ. Во всяком случае, утверждается мода на пышное убранство. Она нравится всем и постепенно становится хорошим тоном.
Не в это ли самое время или чуть позже, во времена правления папы Льва X Медичи, при создании лоджий Ватикана Рафаэль вдохновляется изысканными изгибами Золотого дворца Нерона, забавными гирляндами, сотканными из листьев, зверей и человеческих фигурок? Каменщики обновили несколько гротов, примыкающих к дворцу, и эти фантастические гирлянды прозвали «гротескными». С тех пор во всех скульптурных работах обязательно присутствуют подобные гирлянды. Что это, магия моды, вкус времени, стремление к подражанию или же действительно осознанное уважение к античному искусству?
Одержимые подлинным духом соревнования и желанием достичь совершенства, художники, ювелиры и особенно резчики без тени смущения копируют красивые античные предметы, признанные несравненными образцами. «По просьбе многих вельмож, с которыми его связывали прочные дружеские узы», Бенвенуто Челлини пытается делать копии небольших железных колечек, инкрустированных золотом, которые были найдены в античных погребальных урнах, наполненных пеплом. Он выковывает их из очень чистого металла, и это приносит ему фантастический успех, поскольку его колечки вызвали небывалый интерес и даже зависть. Дело в том, что «ученые провели исследования и пришли к выводу, что эти кольца носили в качестве амулетов те, кто желал остаться твердым при любых поворотах судьбы, как счастливых, так и дурных».{142} Самым крупным достижением, принесшим ему настоящую славу, стало создание двух ваз. Они были сделаны под «настоящие античные», причем так искусно, что даже папа и кардиналы не могли скрыть своего восхищения. А чтобы доказать, что эту работу выполнил он сам, автор представил свидетелей, которые наблюдали, как он работал, удивляясь его мастерству. «Эта небольшая работа принесла мне значительный доход»,{143} — записал мастер.
Подобный интерес к античности, так называемое Возрождение, конечно, удовлетворяет самые разные духовные потребности. Люди получают удовольствие от научных открытий, восхищаются великолепными формами и имеют возможность совершенствоваться в мастерстве. Старинная вещь, пережившая свое время, внушает священный трепет, помогает людям осознать свое прошлое, а также вызывает стремление к поиску и страсть к коллекционированию. Однако в Риме речь идет также о «политической» операции, целью которой является возвеличивание города, его славы и «республиканской» доблести, его независимости и великих завоеваний, установление его превосходства над всем миром, с помощью как оружия, так и произведений искусства.
Восторженное увлечение Древним Римом позволяет нанести урон престижу знатных семейств и утвердить на всем Западе власть пап, вновь превратившихся в хозяев Вечного города. Они одержимы идеей добиться успеха, а также создать сильное государство и достойную своего имени, самую престижную среди всех столицу. Подобное искреннее восхищение прошлым Рима, питаемое литературой, древними памятниками и научными исследованиями, вовсе не беспочвенно и совсем не случайно.
Старый и новый Рим: «Mirabilia»
Весь Рим восхищается видом языческих храмов, стадионов и амфитеатров, в которых происходили цирковые игры и которые видели первых христианских мучеников, видом арок, воздвигнутых во славу императоров. Город пытается сравниться по уровню красоты с колоннами Колизея и копировать дворцы Нерона и Адриана, восторгается скульптурными композициями. Не является ли это, как часто писали, свидетельством абсолютного религиозного равнодушия и признаком духовной близости некоему античному пантеизму? Конечно же нет… А совершенно невежественный и даже антихристианский тезис о Возрождении целым поколением серьезных ученых-историков был не только уточнен, но и полностью отброшен. Папы, князья, воины, отъявленные интриганы — все они люди верующие. Их благоговение перед древними памятниками и интерес к ним возвращает их и весь народ Рима к христианскому прошлому города, к первым епископам и мученикам, равно как и к консулам и императорам. Они постоянно освящают новые церкви и даже в ущерб некоторым «республиканским» и «имперским» сооружениям возводят монастыри. Всем известно, как почитаются первые базилики, свидетели славных былых времен, но славных благочестием и жертвенностью. Потребовалось не только немало средств, но и большое упорство, чтобы сломить сопротивление, прежде чем разрушить часть (только часть!) Константиновой базилики святого Петра. Оправданием этих работ стала крайняя необходимость, невероятный наплыв паломников и юбилейные праздники. Все другие базилики остаются на своих местах в нетронутом виде, а бронзовая pigna, это простое украшение, отныне открытое для всеобщего обозрения, выставлена во дворе Бельведера в окружении античных статуй героев.
Сквозь призму времени Древний Рим воспринимается как город мучеников и исповедников. Именно в период Кватроченто при папах-гуманистах были обнаружены и даже внесены в реестр несколько крупных катакомб, ставших своеобразными символами прошлого… наравне с прекрасными памятниками античности. Вдохновившись примером древнего города и следуя старым традициям, Помпейо Лето, лично возглавивший «римское» интеллектуальное и политическое движение и, как известно, даже дошедший до того, чтобы организовать «республиканский» заговор, составляет первый список этих находок, описывает основные группы катакомб и пытается их датировать.
Как во всем христианском мире, но здесь, конечно, в особой степени, культ реликвий, рассказы о гонениях, обращениях, исповедании веры и чудесах, предания о святых мучениках, принявших смерть на арене цирка, и торжестве веры во времена правления Константина тесно связывают прошлое с настоящим. Рим видит себя основным наследником великих событий истории христианства. Он вспоминает и возвеличивает труды и деяния первых епископов, выставляет и почитает множество реликвий.
В большей степени, чем любой другой город, Рим чувствует божественное покровительство и желает пребывать в руце Божьей. Его слава дана ему в награду за кровь мучеников. А обрушивающиеся на город бедствия воспринимаются как кара небесная. Подобное отношение выработалось у жителей города к эпидемиям, вражеским нашествиям, грабежам и разорениям. Статуя архангела Михаила (были изваяния из мрамора, а также дерева и бронзы), вкладывающего меч в ножны, после страшной чумы, свирепствовавшей во времена правления Григория Великого, являет собой пример этой зависимости. Для народа эта статуя всегда олицетворяла все надежды. Во время гражданских войн и еще раз в 1379 году она была разрушена, но после схизмы, при Николае V, — восстановлена и выставлена для всеобщего обозрения. В 1479 году в результате взрыва порохового склада она опять была разрушена, однако папы совсем не торопились заменить ее на другую. Разграбление Рима, произошедшее в 1527 году, было воспринято как проявление божьего гнева, как справедливое наказание за дурные поступки, непозволительную роскошь, гордыню и недостойное поведение. Вскоре после этого события Климент VII задумывает осуществить гораздо более грандиозный проект, исполненный глубокого смысла: статуя архангела, одолевающего семь смертных грехов, должна была олицетворять триумф папы над варварами и силами зла. Правда, первоначальный замысел оказался слишком сложным для воплощения, и поэтому вскоре от него пришлось отказаться, остановившись на изображении одной фигуры архангела.{144}
В путеводителях для паломников, предлагаемых вниманию иностранцев, рассказывается обо всех великих деяниях времен Древнего Рима, перечисляются как сохранившиеся произведения искусства, являющиеся предметом гордости римлян, так и свидетельства, относящиеся к эпохе раннего христианства. В этих небольших трудах, так называемых mirabilia, указываются все святыни, базилики, могилы мучеников, подробно рассказывается обо всех этапах паломничества, перечисляются все святые места (в общей сложности их было около сорока), которые необходимо посетить, чтобы получить отпущение грехов. Существуют также mirabilia, имеющие политическую и светскую направленность, в которых упоминается все, что потрясает человеческое воображение прекрасными формами и оригинальностью. К подобным творениям относится обелиск Цезаря, возвышающийся на территории Ватикана, статуи укротителей коней на Квиринале, конная статуя Марка Аврелия, расположенная неподалеку от церкви святого Иоанна в Латеране. В mirabilia также рассказывается о чудотворном плате Вероники и близнецах Ромуле и Реме, вскормленных волчицей. Одной из излюбленных тем художников является крещение Константина. Так, именем Константина называли зал, расписанный Рафаэлем.
Писатели, и самые маститые среди них, те, кто постоянно воспевает славу Древнего Рима и пытается порой отождествлять себя с этой исчезнувшей цивилизацией (о которой они горько сожалеют), проявляют живой интерес и почтение к первым памятникам христианства, относящимся к временам мучеников, катакомб и возведения крупных базилик. Древние руины вдохновляют их, и они составляют толстые каталоги, в которых подробно перечисляются все эти памятники. Так, Флавио Бьондо, уроженец Форли (умер в 1463 году), свой труд, долгое время считавшийся «классическим» и называвшийся «Roma instaurata», посвящает Евгению IV. Примерно в то же время или, может, чуть позже Маффео Веджио (умер в 1458 году) целый том своих сочинений посвящает детальному описанию первой базилики святого Петра. Или еще, например, одним доказательством того, что эта традиция продолжается и крепнет и что интерес к римским находкам перерастает рамки одного города, становится большой труд Дезидерио Спрети, написанный им в 1489 году и озаглавленный «De Amplitudine, vastatione et instauratione civitatis Ravennae». В нем перечисляются и прославляются все христианские памятники Равенны.
Во всяком случае, римское Кватроченто, время расцвета гуманизма и деятельности, направленной на сохранение, коллекционирование, почитание, а позже и подражание античным памятникам, ни в коем случае не отрицает ни христианского прошлого Рима, ни его высокого духовного начала.
Художники и меценаты
В течение долгого времени во многих сочинениях, посвященных истории литературы и искусства этой эпохи, на первом месте всегда стояли города-коммуны, знаменитые «торговые республики», расположенные в центральной и северной части Италии, а придворные города и в особенности папский двор просто оставались в тени, если не сказать в забвении. Что это, незнание документов? Или некое преднамеренное замалчивание? Многие авторы хотели показать, что литература и искусства могли расцвести только в буржуазных, республиканских рамках, в обстановке политической демократии, одним словом, свободы. И не по указке тиранов. В большинстве случаев все якобы получалось само собой. Мы неоднократно читали такие публикации, и в итоге достаточно привести пример одной лишь Флоренции, чтобы нарисовать полную картину подобного расцвета.
Однако следует признать, что литературное и художественное творчество расцветает в придворных городах, в княжеском окружении так же, если не пышнее, чем в торговых коммунах, консульских, деловых, финансовых и буржуазных кругах. И конечно же в большей степени в Риме, чем при светских дворах, в городах Северной Италии, которые тоже не менее знамениты.
Сохранилось множество документов, и поэтому можно легко, до мельчайших подробностей изучить этот яркий художественный очаг, эту непрерывную кузницу произведений искусства. И это можно сделать главным образом благодаря многочисленным папским бухгалтерским книгам, которые извлек на свет божий и частично изучил Евгений Мюнтц. В них подробно перечислены все заказы, сделанные архитекторам, художникам, ювелирам, записаны все выданные им дары и вознаграждения. Этот неисчерпаемый источник документации первостепенного значения прекрасно отражает природу, особенности и влияние того явления, которое принято называть папским меценатством.
Таким образом, четко вырисовываются социальные условия, в которых художники жили в то время в Риме, их место в профессиональной иерархии, образ жизни и особенности их работы. Меценатство — это не только вложение денег и материальная помощь, а скорее, дело поддержания репутации, престижа. Случается, что человека, способного обратить на себя внимание папы и пользующегося его милостью, очень быстро окружают вниманием и заботой. Сохранившиеся счета, различные свидетельства, жизнеописания художников и в еще большей мере их собственные мемуары свидетельствуют о том, что материальное положение людей искусства оставляло желать лучшего. По сравнению с другими их жалованье было небольшим, во всяком случае, гораздо ниже того, что получали при дворе поэты, ученые разных мастей и даже врачи. Если не принимать во внимание денежные награды, возмещение расходов, различные подарки в виде дорогой ткани или предметов одежды, положение живописца или ювелира почти всегда кажется довольно непрочным. Покровительство понтифика не слишком-то защищает его от всевозможных неприятностей и не помогает в случае долгого отсутствия заказов. Так что у художников нет ни постоянной работы, ни уверенности в завтрашнем дне. Чаще всего им платят сдельно или поденно… причем с большими задержками и непростительными проволочками, они вынуждены терпеливо ждать, иногда осторожно напоминая о долге, чтобы не выглядеть отъявленными наглецами.
В книге «Жизнь Бенвенуто Челлини», написанной им самим, автор отводит много места описанию подобного рода практики, рассказывает о всевозможных ухищрениях, действительно отчаянном положении людей искусства. Художник нередко вынужден заискивать перед придворными советниками, он пытается вызвать к себе расположение, оттеснить конкурентов, имеющих высоких покровителей, пустить в ход любые средства, дабы испортить их репутацию. Он прикладывает максимум усилий для того, чтобы только его работы были оценены, а чужие не замечены, старается защититься от клеветнических нападок и несправедливых обвинений. Для всех творческих людей двор является местом сосредоточения интриг, и колесо фортуны может для них повернуться мгновенно, бросив их в пучину забвения. Надо уметь постоянно нравиться…{145}