Глава IX. Штаб-квартира в Лопе (Оканда)[347]

Лопе обычно безлюдно. Но раз в году, в феврале месяце, иненга и галуа приезжают сюда торговать живым товаром; как только сделки с оканда завершены, все участники покидают стоянку.

С этого высокого места открывается вид на зеленые прерии в узкой долине со слегка холмистым рельефом и почти безлесной, которая тянется насколько хватает глаз между двумя горными цепями Мокеко и Моквеле[348]. Раньше эти горы принимали за вулканы и неточно определяли их местоположение; подобное заблуждение можно, вероятно, объяснить конической формой вершин и туманом, который то увенчивает их, словно шпилем, то обволакивает макушки беловатой дымкой. Ныне эта ошибка исправлена.

Страна оканда делится на три района, в которых расположены около тридцати селений и многочисленные хутора. Район Ньямба, с которым мы уже познакомились, – это страна холмов; их верхний слой полон кварцевой россыпи, поблескивающей через редкую траву. Район Лопе и район Ашука[349] тянутся от Ворот Оканда до реки Офуэ[350]; начиная с этой точки оба берега Огове принадлежат уже племени оссьеба (павинам).

Оканда в целом красивые люди, умные, изобретательные и миролюбивые; физически они похожи на иненга. Их главное занятие – возделывание земли; у них есть большие плантации, где растут маниока, бананы, сахарный тростник[351], ананасы, цитрусовые[352]. Из-за отсутствия запруд рыбная ловля не является для оканда серьезным подспорьем. Они не охотятся и у своих соседей бангузе[353] выменивают продукты на кабанину[354], а у симба – на баранину. Надо сказать, что женщинам запрещается есть мясо[355].

Оканда изготавливают гончарные изделия и ткут из волокон бамбуковой пальмы ткань, которую обычно окрашивают в черный цвет[356]. Их деревни, в основном небольшие[357], разбросаны по равнине; хижины, построенные из бамбука и покрытые листьями, положенными друг на друга на манер черепицы, обеспечивают определенный комфорт. У вождей только по две или три жены. Число чистых представителей этой расы не превосходит и двух тысяч, и приходится только сожалеть, что оно с каждым днем сокращается. Одна из причин – практика абортов, к которой прибегают неразборчивые в связях женщины[358]; к тому же им запрещено рожать больше одного ребенка в три года, отсюда и убыль населения.

У оканда нет общего короля[359]; не существует единого правителя и на уровне района: у каждой деревни есть свой собственный вождь.

Общие вопросы решают на переговорах между восьмью или десятью вождями, которые благодаря своему состоянию или брачным союзам пользуются большим уважением и вокруг которых группируются младшие вожди.

Мбуенджиа[360], известный жрец оканда, чья власть распространяется на многие села, обладает по семейной традиции чем-то вроде монополии на дорогу к адума вверх по течению; с его смертью эта привилегия перейдет к племяннику жреца. Что касается дороги вниз по течению, дороги к иненга, такая монополия принадлежит вождю Боайя[361].

В районе Лопе власть делится между Мбуенджиа и Боайя, наследником <вождя> Авеле. В более важном районе Ашука влиятельными вождями считаются Ашука[362], Ндунду, Адумака и Белеле.

Мы прибываем в Лопе в то время, когда галуа и иненга заняты устройством временных жилищ из москитных сеток с крышами из бамбука. Мы же сооружаем огромное укрытие для наших товаров и устанавливаем палатки на некотором расстоянии от туземцев, выбирая место подальше, чтобы не присутствовать при сценах торговли рабами, которая должна вот-вот начаться.

Теперь мне остается рассчитаться с гребцами; я констатирую, что потери, понесенные на порогах страны апинджи, еще более значительны, чем я думал. Вещи в семи из двенадцати больших спасенных ящиков практически непригодны. Наши водонепроницаемые ящики оказались поврежденными: при отъезде из Ламбарене их пробили гвоздями, когда прикрепляли к пирогам. Из-за ущерба, причиненного водой, я могу только частично заплатить гребцам товарами; те с радостью принимают талоны, за которые потом получат соответствующее возмещение в факториях побережья.

Тогда же[363] мне сообщают, что доктор Ленц[364] находится в двух дня пути[365] от нашей стоянки. Мне обязательно надо отдать ему почту, взятую на побережье. Я тем более спешу к нему, что один из моих лапто болен. Подталкиваемый двойным нетерпением, я проделываю с ним путь форсированным маршем. Можно понять мое разочарование, когда по прибытии Ленц заявляет мне, что он доктор, но – геологии! Тем не менее, призвав на помощь весь наш опыт, нам удается вылечить пациента. Узнав, что запасы доктора Ленца кончаются, я предлагаю ему присоединить одну из его пирог к каравану, который мы собираемся отправить вниз по течению.

Вернувшись в Лопе, я вступаю в переговоры с оканда, чтобы те послали кого-нибудь из своих людей за Балле. Влияние Реноке вновь избавляет меня от бесконечных задержек. 26 февраля двадцать пять оканда во главе с Боайя отплывают вниз по Огове на борту нашей самой большой пироги; их сопровождают мои прежние гребцы галуа и иненга. Я уверен, что с их помощью Балле без труда поднимется вверх по реке и что караван с новыми запасами вскоре прибудет к нам целым и невредимым.

Мои отношения с оканда принимают все более дружественный характер. Вожди осыпают меня подарками и беседуют со мной о делах их племени, не забывая и о своих личных. Я советуюсь, каким образом мы сможем справиться с трудностями, ожидающими нас впереди, когда мы будем продвигаться по стране и перевозить наши товары к адума. По словам оканда, в качестве ближайшей стоянки нам больше всего подойдет Думе.

Прежде земли оканда и адума тянулись вдоль Огове, и между этими соседними племенами существовали самые наилучшие отношения. Старики рассказывают мне о том времени, когда дважды в год они отправлялись <вверх по реке> на центральный рынок в Бунджи[366]. Воинственное племя фанов оссьеба, обосновавшись на лесистых берегах реки между Думе[367] и Лопе, нарушило эту мирную торговлю; начался достаточно длительный период враждебных действий: фаны то убивали оканда, попавших в засаду на суше или застигнутых врасплох ночью на стоянке, и те становились пищей для кровожадных агрессоров, то внезапно нападали на их конвои при прохождении какого-либо порога. Груз с пирог, увлеченных течением или разбившихся о скалы, оказывался тогда добычей фанов, которые на своих маленьких, наспех сколоченных плотах из комбо-комбо смело бросались в поток, что не представляло для них никакой опасности; другое дело, если бы им пришлось преодолевать течение, поднимаясь по реке. Оканда оказывались бессильными перед нападением этих почти невидимых врагов, к которым невозможно было даже приблизиться. Они обнаруживали только брошенный фанами плот, пришвартованный к прибрежным деревьям, но такая потеря мало значила для его прежних владельцев. Устав от войны и не надеясь больше на безопасность своих экспедиций, оканда отказались от регулярных контактов с адума.

Еще какое-то время их небольшие пироги осмеливались подниматься вверх по Огове ночью, скрываясь днем среди островков от фанов, сидевших по берегам в засаде; затем эти путешествия, мало прибыльные и чрезвычайно опасные, полностью прекратились. Таково было положение вещей, когда в 1874 г. оканда, уступив настойчивости Компьеня и Марша, согласились все-таки сопровождать их. Они уповали при пересечении вражеской территории на помощь белых. Но, как известно, решимость покинула их у впадения в Огове Ивиндо.

Кроме того, в эпоху, о которой мы говорим, Ленц не смог еще перейти реку Офуэ[368]. После безуспешных попыток достичь земли оссьеба и адума он смирился с вынужденным ожиданием, не находя возможной альтернативы[369].

Наученные примером наших предшественников, мы хотим сначала опробовать все мирные средства и только потом думать о том, чтобы силой открыть дверь, которая, по всей вероятности, сразу же за нами и захлопнется. Насилие может иметь своим конечным итогом лишь то, что наши связи с побережьем будут прерваны и при установлении торговых отношений мы столкнемся в дальнейшем с огромными трудностями.

С другой стороны, прекратить ненависть между оканда и оссьеба, примирить два племени, чья ожесточенная вражда вела свое начало с их первой встречи, было предприятием очень долгим и в данный момент нам не по силам. Разумнее было бы сохранять нейтралитет; мы должны были завоевать дружбу павинов и убедить их не нападать на оканда, нанятых нами на службу, или на конвои, находящиеся под защитой французского флага.

Прежде всего я должен был заручиться поддержкой оканда. В то время как Марш занимался возведением настоящего жилища для нас и садом, в котором посадил европейские овощи, я отправился в сопровождении двух человек к главным вождям племени. Это было настоящее предвыборное турне, ибо я собирался во время переговоров доказать свое миролюбие, изложить свою программу и добиться ее одобрения. Впрочем, моя репутация опережала меня и повсюду обеспечивала добрый прием.

В отношении оканда я мог делать ставку на коммерческую выгоду. Они оказались готовыми разделить наши взгляды и горячо желали восстановить свои прежние связи с адума. Но, хотя наши лапто с их скорострельными ружьями вызывали у них большое доверие, они испытывали непреодолимый страх, чтобы решиться – даже под нашей защитой – на новые рискованные предприятия. Страх делал из них весьма слабых помощников.

Чтобы установить контакты с павинами, нам пришлось прибегнуть к самой осторожной политике. К счастью, мне было известно, что Ндунду, вождь одной из деревень оканда, был связан через брачный союз с Мамьякой, вождем павинов; зять и тесть виделись довольно часто: Ндунду никогда не препятствовал визитам Мамьяки, хотя сам не осмеливался наносить ответные своим вечным врагам. Послав несколько подарков вождям оссьеба, жившим по соседству с нами, я явился к Ндунду в тот день, когда, как я знал, могу встретить там Мамьяку и некоторых других его сородичей.

Во время разговора я прямо спросил оссьеба, не хотели бы они отвести меня в их деревню. Вопрос был деликатным, ибо павины, помня, какое жестокое сопротивление они оказали предыдущим исследователям, могли подумать, что я пытаюсь проникнуть к ним для того, чтобы сначала ознакомиться со страной, а затем вернуться хорошо подготовленным и отомстить за их нападения на белых.

Рекомендация Ндунду и моя настойчивость привели к тому, что Мамьяка согласился помочь мне.

Спокойный за нашу штаб-квартиру, куда только что прибыли с необходимыми товарами Балле и Амон, я отправился в путь в сопровождении четырех лапто и отряда оссьеба; что касается оканда, ни один из них не решился подвергать себя опасности.

5 апреля мы были в деревне Мамьяки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.