От геноцида к мнемоциду

Борьба за память об армянском геноциде продолжается до сих пор. Но так было не всегда. В отличие от Холокоста, когда потребовались многие годы и даже десятилетия, чтобы мировая общественность узнала всю правду об истреблении европейских евреев, относительно Агет – как армяне называют катастрофу своего уничтожения – изначально не было никаких неясностей, недомолвок или сомнений. Хотя в 1915 году еще не существовало придуманного Лемкиным юридического понятия «геноцид», сами события находились под пристальным наблюдением с разных сторон и описывались вполне недвусмысленно. Все было очевидно, и лишь последующая история, набрасывая на произошедшие события один покров за другим, сделала историческую правду объектом политических споров.

По окончании Первой мировой войны государства Антанты в резкой форме осудили преступление, совершенное по отношению к армянам, и приняли к виновным меры санкционного характера. Так называемая Синяя книга, составленная по поручению британского правительства, содержала 149 документов, сгруппированных по девятнадцати разделам; в совокупности они свидетельствовали, что истребление армян осуществлялось в «весьма систематичном и плановом порядке» («exceedingly systematic plan»). Этот официальный отчет послужил основой для последующей квалификации совершенного преступления в качестве «геноцида» и для его соответствующей юридической проработки. В ту же пору ясное сознание того, что совершено преступное деяние, существовало и среди турок самой Османской империи. Многие осуждали то, что им довелось увидеть, спонтанно реагируя на происходящее: «Схватить меня, выгнать из моей деревни, продать мое хозяйство и имущество – такие вещи не допускает ни здравый смысл, ни османское право»[98].

Однако после Первой мировой войны, заключения второго мирного договора и создания Турецкой республики в 1923 году ситуация кардинально изменилась. Формирование нового государства сопровождалось переменами в национальной идентичности, поскольку оно дистанцировалось не только от Османской империи, но и от правительства, возглавлявшегося младотюркской Партией единства и прогресса, отдававшего приказ об истреблении армян и исполнявшего его. Создание нового государства привело к ситуации «чистого листа», которая стерла память о совершенном преступлении. Начиная с 1923 года новая Турецкая республика отказывалась признавать ответственность за злодеяние, хотя и извлекла из него значительную выгоду. То, что началось в 1915 году акциями по уничтожению армян, продолжилось и оформилось после 1923 года государственной политикой присвоения армянского имущества. Фикция исторического «часа ноль» позволила разом избавиться от неудобного, трудно поддающегося оправданию исторического события. Целый народ не только подвергся сегрегации, репрессиям и истреблению – была уничтожена даже память о нем. Подобный образец политики геноцида произвел сильное впечатление на Гитлера. Накануне нападения на Польшу в сентябре 1939 года он говорил о безжалостном уничтожении польского населения: «Мы должны безжалостно, как Чингисхан, уничтожать мужчин, женщин, стариков и детей польской расы». В подтверждение этого решения он самоуверенно и цинично добавил: «Кто еще говорит сегодня об уничтожении армян?» [99]

Но отнюдь не просто избавиться от исторического события, оставившего множество свидетельств с разных сторон и глубоко укорененного в коллективной памяти жертв; поэтому приходится еще и активно отрицать его. Это наглядно проявилось в официальном отношении к 100-летию памятной даты. В апреле 2015 года по мере приближения 24 числа атмосфера в Турции становилась все более напряженной. Как утвердить собственную позицию в дни, когда весь мир будет вспоминать об армянском геноциде? Турецкие политики воспользовались близостью двух исторических дат: начала армянского геноцида 24 апреля 1915 года и победы турецкой армии 25 апреля 1915 года в сражении на Дарданеллах против союзных сил Антанты, их колониальных войск ANZAC из Австралии и Новой Зеландии. Память о 24 апреля просто проигнорировали, перенеся на этот день коммеморацию о событиях 25 апреля 1915 года. Таким образом, история преступления была перекрыта историей победы. Бывшие противники, сражавшиеся в Галлиполи, давно помирились; теперь их объединяют общие воспоминания победителей и побежденных: Турция стала для представителей ANZAC хранительницей национальной памяти о поражении в Галлиполи, где погибло множество солдат. Две памятные даты, 24 и 25 апреля 1915 года, вошли в явный конфликт. Победа над войсками ANZAC должна была затмить собой память об армянской трагедии и заставить забыть о ней. Это было фронтальным наступлением на память: за геноцидом последовал мнемоцид.

Отрицание армянского геноцида служит в Турции одним из парадигматических элементов государственной политики, что прочно закреплено в четырех столпах государства: в политике; в правовой сфере – статьей 301 Уголовного кодекса, предусматривающей наказание за оскорбление турецкой нации; в системе образования – за счет контроля над учебниками истории; и в армии. Однако существует важное исключение: гражданское общество. В нем усиливается интерес к запретным страницам собственной истории и растет сочувствие к ее жертвам. Здесь мне хотелось бы привести несколько примеров. Начиная с 2009 года 28 тысяч турецких граждан сделали в рамках интернет-инициативы то, что отказывается делать глава государства: они принесли извинения за «великую катастрофу»[100]. На рубеже тысячелетий неожиданно обнаружилась еще одна группа свидетелей геноцида, которые, поздно осознав себя в качестве жертв массовых репрессий против армян, стали передавать свои воспоминания внукам. Речь идет о девочках, забранных из пеших колонн, которыми гнали депортированных армян. Девочек приютили турецкие семьи, воспитавшие их мусульманками. Утратив после принудительного обращения в ислам свою прежнюю идентичность, они росли в том окружении, где ничто не напоминало им о былой жизни и коллективных страданиях. Память о прошлом вернули им не армянское государство и не армянская диаспора, а сами турецкие семьи и турецкое общество. Эти глубоко личные воспоминания, пробудившиеся за последние годы в турецких семьях, нарушили те жесткие запреты и строго охраняемые границы, с помощью которых государство хотело избавиться от неудобной истории. Важную роль в этих новых подвижках памяти сыграли литература и кино. Фетхие Четин рассказала в своей трогательной книге «Моя бабушка» историю, поведанную ей, турецкой внучке, ее армянской бабушкой, что взволновало и потрясло турецкое общество[101]. Пока политики продолжают выстраивать идеологический защитный вал, отвергают факты, запугивают людей и препятствуют свободному общению, в сердцах многих представителей турецкого общества давно происходит интенсивная эмоциональная работа по осмыслению своей истории, которая будет воспринята следующими поколениями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.