II. Люди

II. Люди

Никто не сможет точно назвать численность населения Англии XIV века. Примерные оценки — 5 миллионов в 1300 году (плюс-минус полмиллиона) и около 2,5 миллионов в 1400-м (плюс-минус четверть миллиона)[8]. Единственное, в чем согласны абсолютно все, — к концу века в стране осталось намного меньше людей, чем в начале, практически вполовину меньше. Между 1315 и 1325 годами население уменьшилось на пять — десять процентов, во время Великой чумы 1348–1349 годов — на тридцать — сорок, а во второй половине столетия — еще на пятнадцать — двадцать пять. Быстро восстановиться от гибели множества детей невозможно. Как вы уже убедились по изменившемуся пейзажу, XIV век нанес обществу серьезнейший удар. Лишь в 30-х годах XVII века население снова достигнет 5 миллионов, и лишь еще через сто десять лет — 5 с половиной. Как долго живут эти люди? Зависит от того, где они живут и насколько богаты. Иомены в Вустершире в первой половине XIV века, дожив до двадцати лет, живут после этого в среднем еще лет двадцать восемь, а их наследники во второй половине столетия — тридцать два. Звучит неплохо: почти пятьдесят лет жизни. Но, с другой стороны, эта цифра означает, что половина взрослых людей даже до пятидесяти не доживает. И это мы говорим о преуспевающих жителях Вустершира. Бедные крестьяне в том же регионе в среднем живут на пять-шесть лет меньше. И еще следует учесть, что все эти цифры — для тех, кто уже дожил до двадцати лет: половина населения умирает раньше. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении может равняться всего восемнадцати годам, как, например, в йоркширской деревне Уоррем-Перси.

По вышеописанным причинам большинство средневековых англичан сравнительно молоды. Тридцать пять, а то и сорок процентов населения младше пятнадцати лет. Взглянув на противоположный конец возрастного спектра, мы увидим, что лишь пять процентов англичан XIV века старше шестидесяти пяти. Молодых людей намного больше, а старых намного меньше, чем сейчас. Впрочем, самый поразительный контраст — это медианный возраст. Если бы вы выстроили всех современных англичан в одну линию по возрасту, то в середине стоял бы 38-летний человек. Если бы вы сделали то же самое в XIV веке, то в середине нашли бы 21-летнего. Половине всей Англии двадцать один год или меньше[9].

Преобладание молодежи ведет к социальным различиям в любых поселениях и сферах деятельности. Среднестатистический человек со средневековой улицы обладает меньшим на семнадцать лет жизненным опытом, что не может не сказаться на всех аспектах его жизни. Старших, у которых он может попросить совета, намного меньше. Вспомнив, что общества с молодым населением более жестоки, часто поддерживают рабство и не видят ничего дурного в жестоких поединках, где мужчины бьются насмерть ради развлечения, вы поймете, что с тех времен общество изменилось фундаментально. Средневековье, конечно, не сравнить с Древним Римом, но средневековое понятие о крепостной службе не слишком отличается от рабства, а любовь к рыцарским поединкам недалеко ушла от любви римлян к гладиаторским кровопролитиям. Есть лишь одна, но очень важная разница: средневековые зрители знают, что бойцы на турнирах добровольно рискуют здоровьем и жизнью. Они — рыцари-аристократы, сражающиеся ради своей гордости и славы, а не рабы, которых заставляют резать друг друга на части на потеху кровожадной толпы.

Как выглядят люди в Средние века? В целом они лишь немногим ниже нас. Средний рост мужчин — чуть выше 5 футов 7 дюймов (171–172 см), а женщин — 5 футов 2 дюйма (158–159 см). Их ступни тоже меньше: средний размер ноги у мужчин — английский 4–6 (европейский 37–39), а у женщин — 1–3 (33–36) С Впрочем, вы заметите, что богачи более или менее «одного с вами роста». Бедняки, с другой стороны, заметно ниже: такие резкие различия обусловлены и генетикой, и плохим питанием. Так что если дело доходит до драки, у аристократа явное преимущество. Кстати, если уж говорить о драках и боях — вы обязательно встретите мужчин, потерявших глаза, уши или конечности во французских или шотландских войнах… или в куда менее славных «сражениях». На удивление много людей хромает из-за незалеченных травм ног или ступней, зачастую полученных на работе. В некоторых городах каждому двадцатому приходится выживать со сломанной или треснутой конечностью. А еще случаются и родовые травмы. Один из епископов Дарэма, Луи де Бомон, знаменит своей косолапостью на обе ноги. Большинство англичан рано или поздно переносят болезнь, которая портит их юношескую красоту (конечно, если они изначально были хоть сколько-нибудь красивы).[10]

Обычно говорят, что к двадцати годам средневековый мужчина достигает расцвета сил, к тридцати — зрелости, а к сорока — старости. Это означает, что мужчинам приходится рано взваливать на себя груз ответственности. В некоторых городах в судах присяжных могут заседать даже двенадцатилетние. Лидерам, которым нет еще и тридцати, доверяют и считают достойными всяческого уважения. Двадцатилетний Эдуард III объявляет войну Шотландии и лично ведет в бой армию, несмотря на двукратное превосходство врага. Это не поспешное решение: Эдуарда полностью поддерживают и аристократы, и рыцари, и всадники, и пехота. В современном же мире ему бы по возрасту даже нельзя было избираться в парламент. Когда кто-то говорит, что «детям сейчас приходится очень быстро расти», ему стоит поразмыслить и оглянуться на прошлое. Средневековые мальчики должны с семи лет работать, с того же возраста их могут повесить за воровство. В четырнадцать лет им разрешается жениться, а в пятнадцать они становятся военнообязанными. Аристократы могут занимать государственную должность или командовать армией, еще не достигнув двадцати лет. В битве при Креси (1346) командование авангардом — передним батальоном армии — поручили принцу Эдуарду, которому было всего шестнадцать лет. Невозможно представить, чтобы современному шестнадцатилетнему юнцу доверили командование батальоном в бою.

У женщин периоды «расцвета», «зрелости» и «старости» сдвинуты на шесть — семь лет. В семнадцать лет женщина в расцвете сил, зрелой становится в двадцать пять, а старой — примерно в тридцать пять. По словам одного из персонажей Чосера, тридцатилетняя женщина — просто «высохшее зимнее сено». Мальчиков обручают с девочками еще в младенчестве, а в брак девочкам разрешают вступать уже с двенадцати лет, хотя сожительство обычно начинается только в четырнадцать. Подростковая беременность только приветствуется — еще одно значительное отличие от современной Англии. Большинство благородных девушек к шестнадцати годам уже замужем, а к двадцати пяти рожают пять-шесть детей, двое или трое из которых умирают. В этом возрасте многие из них уже вдовы — их мужья погибли на войне с Францией или Шотландией. Конечно, если они сами сумели не умереть при очередных родах.

Несмотря на все вышесказанное, некоторым людям удается дожить даже до восьмидесяти. Седой старый рыцарь, сэр Джеффри де Жуанвиль, брат биографа Людовика Святого, умер в доминиканском монастыре в Триме в 1314 году в возрасте 88 лет. Прозорливый корнуолльский священник, лингвист и переводчик Джон Тревиза, родившийся около 1326 года, умер лишь в 1412-м, в восемьдесят шесть лет. Летописец Джон Гардинг, 1377 года рождения, написал хронику триумфа первого короля из династии Ланкастеров, Генриха IV, в 1399 году и прожил достаточно долго, чтобы переписать историю с противоположной политической точки зрения по приказу первого короля из династии Йорков, Эдуарда IV, в 60-х годах XV века. В 1464 году в свои восемьдесят семь лет он был еще жив. Английские епископы тоже часто доживают до глубокой старости. Средний возраст рукоположения епископов в 1300 году — сорок три года. После этого они в среднем живут еще двадцать один год, так что их ожидаемая продолжительность жизни — шестьдесят четыре года. В 1400 году средний возраст избрания епископов — сорок четыре года. Они живут еще двадцать три года: их средняя продолжительность жизни выросла до шестидесяти семи. Даже среди них выделяются, например, епископ Дарэма Скерлоу и епископ Личфилда Бергхилл, служащие и в семьдесят лет. Уильям Уайкэм, епископ Винчестера, дожил до восьмидесяти.

Три сословия

Средневековое общество разделяет себя на три части, или «сословия», первоначально созданных Богом: те, кто сражаются, те, кто молятся, и те, кто возделывают землю. Аристократы — это «те, кто сражается». Они защищают «тех, кто молится» и «тех, кто работает». Духовенство молится, защищая души воинов и работников. «Те, кто работает», кормят аристократию и духовенство, расплачиваясь своим трудом, рентами и десятинами. Таким образом, все сословия вносят свой вклад в общественное благо.

Идея очень хороша — особенно привлекательна она для тех, кто сражается и молится, чтобы оправдать вопиющее неравенство в обществе. Но эта идея начала устаревать еще в XII столетии. А с 1333 по 1346 год от нее окончательно не оставили камня на камне английские лучники, которые, несмотря на принадлежность к сословию «тех, кто работает», продемонстрировали, что являются куда более грозной военной силой, чем атакующий строй «тех, кто сражается». За этот короткий срок «те, кто работает», превратились в «тех, кто сражается», и над старой аристократией нависла реальная угроза исчезновения за ненадобностью. Тем не менее, несмотря на неадекватность модели, мы ей воспользуемся — хотя бы потому, что она показывает, как сами люди XIV века понимали классовую систему.

Те, кто сражаются

Как видно на вышеприведенной диаграмме, сословие «тех, кто сражается», разделено на несколько ярусов — это пирамида богатства и военной обязанности. На вершине находится король, владеющий всей землей королевства. Владения, принадлежащие непосредственно королю, приносят ежегодный доход, которым король оплачивает содержание королевского двора, в том числе различных отделов правительства. Кроме того, король может получать дополнительные деньги на финансирование военных экспедиций с помощью субсидий и других налогов, которые должен одобрить парламент.

На втором ярусе находятся лорды. Они владеют одним из трех титулов — герцога, графа или барона[11]. Герцогский титул — самый высокий; его ввели в 1337 году для старшего сына Эдуарда III, Эдуарда Вудстока, позже известного как Эдуард Черный принц. Герцогские титулы обычно принадлежат королевской семье: три из четырех герцогов, получившие титулы до 1377 года, — сыновья короля. Следующий по старшинству титул лорда, графский, распространен шире. Количество графов в течение столетия варьируется от семи до четырнадцати. Самый низкий аристократический титул — баронский; количество баронов колеблется от сорока до семидесяти.

Все лорды получают свои лены непосредственно от короля и, таким образом, называются «главными владельцами» (tenants-in-сhief). Обычно они получают личные приглашения на каждое собрание парламента, где заседают в Палате лордов. Когда дело доходит до сражений, они номинально обязаны предоставлять королю войска за свой счет на сорок дней в год. На самом деле, впрочем, они несут службу столько, сколько необходимо королю, а их расходы компенсируются из казны.

Статус лорда более или менее коррелирует с доходами. В теории, любой лорд должен получать со своих владений не менее 1000 фунтов. Годовой доход большинства составляет от 700 до 3000 фунтов. Самый богатый лорд — Томас Ланкастер, пять графских владений которого принесли в 1311 году около 11 тысяч фунтов. За весь век этот показатель превзошли лишь два человека. На втором месте в условном «списке богачей» XIV века — королева Изабелла, которая в 1327–1330 годах получала по 20 тысяч марок (13 333 фунта) в год. Первое же место уходит Джону Гонту, герцогу Ланкастеру, чей валовой доход с поместий в Англии и Уэльсе в 1394–1395 годах составлял около 12 тысяч фунтов, не считая еще пенсии из Кастилии в размере 6600 фунтов[12]. Доходы большинства баронов составляют от 300 до 700 фунтов, но в некоторых исключительных случаях даже барон может получать 1300 фунтов в год — например, лорд Баркли.

Третий ярус феодальной иерархии состоит из помещиков, которые получают землю от короля косвенно — или, если проще, от главных владельцев ленов. Местные лорды не получают личных приглашений на заседания парламента, хотя их могут выбрать представителями — так называемыми рыцарями графств. Они не «лорды» в смысле владения баронским титулом — они имеют власть лишь над арендаторами земли в своих поместьях. В теории всех, кто имеет годовой доход больше 40 фунтов, — примерно 1100 человек — король должен называть рыцарями. Тех, чей годовой доход меньше, называют либо эсквайрами (если они потомки рыцарей и имеют право носить герб), либо, если у них герба нет, — просто джентльменами.

Впрочем, поместьями владеют не только люди с вышеописанными званиями. Многие поместья находятся во владении священников или учреждений — например, монастырей или университетских колледжей. Немалое число старых поместий разделили поровну между наследницами, так что «помещик» вполне может владеть всего лишь четвертью рыцарского лена площадью меньше 400 гектаров и получать с них всего 5 фунтов в год. Примерно 10 тысяч человек находятся именно в категории «джентри» — с годовым доходом от 5 до 40 фунтов[13]. В какой степени их считать принадлежащими к сословию «тех, кто сражается» — вопрос довольно спорный. Тем не менее благодаря своему правовому статусу и семейным связям они имеют определенное влияние среди равных себе и власть над арендаторами и крепостными, так что не думайте, что раз они небогаты, то на них можно не обращать внимания.

Те, кто молятся

Иерархия английского духовенства похожа на иерархию светских лордов. Есть духовная аристократия — архиепископы, епископы и аббаты крупнейших религиозных построек — и подчиненные ей уровни: архидьяконы, деканы, каноники и низшее духовенство.

На самой вершине английской «пирамиды» находятся архиепископы Кентерберийский и Йоркский. Из этих двоих старшинство принадлежит Кентерберийскому. В его провинцию входят четырнадцать из семнадцати английских епархий и все четыре валлийские[14]. Каждой епархией управляет епископ, находящийся в непосредственном подчинении архиепископа. Архиепископ Йоркский не подчиняется архиепископу Кентерберийскому, но обязан признавать старшинство южного коллеги. В его провинцию входят три оставшихся английские епархии (Карлайл, Дарэм и Йорк). Есть и еще несколько человек, носящих церковную одежду и называющих себя епископами. Это викарные архиепископы и епископы, которых назначает папа; им дают экзотические титулы вроде «архиепископ Дамасский», «епископ Хрисуполиса» или «архиепископ Назаретский», но они подчиняются непосредственно папе и не входят в английскую церковную иерархию.

Если уж заговорили о папах, то стоит помнить две важные вещи. Во-первых, большую часть столетия папский престол находится не в Риме, а в Авиньоне, на юге Франции. Во-вторых, с 1378 года пап вообще двое. Эти странности начались с жестокого спора между папой Бонифацием VIII и королем Франции Филиппом, случившегося около 1300 года. После смерти Бонифация в 1303 году его наследник Бенедикт XI попытался исправить ситуацию, но Бонифаций даже мертвым продолжал раздражать французского короля. Следующий папа после Бенедикта, Клемент V — франкофил, и он сделал всё, чтобы успокоить Филиппа — в частности, назначил множество новых кардиналов-французов. Кроме того, он переехал вместе с папским двором в Авиньон. Французские кардиналы постоянно избирают французских пап, которые, в свою очередь, назначают новых французских кардиналов, которые избирают новых пап-французов. Такая ситуация сохранялась до 1378 года, когда в церкви произошла Великая схизма. Шотландцы, французы и испанцы поддержали избрание нового французского папы, Клемента VII, который остался в Авиньоне. Англичане, итальянцы и большинство германских государств, составляющих Священную Римскую империю, посчитали Клемента антипапой и поддержали избрание папы Урбана VI, который вернулся в Италию и поместил престол в Риме. В общем, если излагать вкратце, ситуация такова: до 1305 года папа был один — в Риме. С 1305 по 1378 годы папа тоже был один — в Авиньоне. С 1378 года и до конца века пап двое: один в Авиньоне, другой — в Риме, причем англичане признают только последнего.

Почему это важно? Папа лично назначает каждого архиепископа, епископа и архидьякона во всем христианском мире, в том числе на Британских островах. Это дает ему огромное влияние. Когда в Англии умирает епископ, король может написать папе письмо и попросить поддержать избранную им кандидатуру, но выбор все равно остается за папой. Не стоит и говорить, что папы-французы (которые до схизмы 1378 года имели власть и в Англии) не всегда исполняли просьбы английских королей. Есть и другие проблемы. Авиньонские папы с куда большим удовольствием назначали на верховные церковные позиции в Англии своих прихлебателей из Авиньона, а не каких-то далеких и незнакомых англичан, которых они и в глаза никогда не видели. Таким образом, многие архидьяконы и каноники в английских церквях — иностранцы, причем многие из них вообще не приезжают в Англию, а просто прикарманивают доходы со своих английских владений. Наконец, и это самое очевидное — Англия воюет с Францией, так что папы-французы особой любовью в Англии не пользуются.

Как и их мирские «коллеги»-аристократы, большинство архиепископов и епископов — главные владельцы ленов, пожалованных им непосредственно королем. Каждый английский епископ имеет доход, сравнимый с графским: от 3500 фунтов в год (Кентербери) до 400 фунтов (Рочестер). Епископ Или в 1300 году получает около 2500 фунтов в год; епископ Вустера — примерно 1200 фунтов. В некоторых случаях аналогия между епископами и графами становится еще более прямой. Некоторые обладатели епископских чинов — сыновья аристократов и тоскуют по жизни на передовой. Епископ Хетфилд из Дарэма командовал арьергардным дивизионом во время марша через Нормандию в кампании, завершившейся битвой при Креси (1346). Зуш, архиепископ Йоркский, тоже демонстрирует доблесть — он был одним из глав английской армии, одержавшей победу при Невиллс-Кроссе (тоже 1346 год). Но самым знаменитым из воинствующих епископов стал Еенри Деспенсер из Нориджа, в 1383 году вторгшийся во Фландрию. Он заявлял, что ведет «крестовый поход» против французских сторонников папы Клемента, но вместо этого напал на фламандцев — сторонников папы Урбана (которого поддерживала и Англия). От епископа-аристократа, конечно, вряд ли можно требовать «подставить вторую щеку», но, по крайней мере, исполнять заповедь «Не убий» он должен?

Само духовенство делится на две категории. Архиепископы и епископы управляют белым духовенством — священниками и другими церковниками, которые живут в мире и служат мирянам. Черное духовенство по большей части находится вне их юрисдикции и подчиняется главе монастыря и главам своих орденов. Монахи и каноники отрешаются от мира, чтобы жить в созерцании и молитве за закрытыми дверями аббатств и малых монастырей. Так же поступают и женщины — монахини и канониссы. Монахи нищенствующих орденов выходят в мир, чтобы проповедовать, но вот монахини францисканского (их называют «клариссинками») и доминиканского орденов живут в монастырях.

Один из вопросов, который неизбежно у вас возникнет во время путешествий по Англии, — если монахи действительно отрешились от мира и проводят дни в созерцании и молитве, почему вы их встречаете повсюду и в таких количествах? Ответ — монастырские дела. Аббаты и приоры обязаны посещать собрания своих орденов; многие аббаты и несколько приоров даже заседают в парламенте. Другие монахи покидают монастыри, чтобы приобрести необходимые вещи — в частности, рукописи для переписывания — или обменяться новостями. Но подавляющее большинство «монастырских дел» — это осмотр владений аббатства. Монаху в чосеровском «Рассказе шкипера» аббат разрешает ездить где угодно, чтобы «собирать для ордена доходы и выяснять причины недорода». Некоторые монастыри держат обширные пахотные угодья на юге Англии. Большие бенедиктинские монастыри вроде Гластонбери и Вестминстерского аббатства имеют доходы более 2000 фунтов, а в урожайный год — и все 3000. Доходы большинства аббатств составляют от 30 до 300 фунтов[15].

Состав духовенства в Англии весьма разнообразен. Кроме всех вышеперечисленных священнослужителей, в семистах богадельнях и часовнях страны служат сотни капелланов и священников. Сложив все вместе, вы поймете, что «те, кто молятся», практически так же богаты и многочисленны, как «те, кто сражаются». К 1348 году в Англии около 650 монастырей (в 350 живут монахи, в остальных 300 — регулярные каноники). Кроме них, есть еще около 200 мужских монастырей и 150 женских, так что всего в стране почти тысяча религиозных домов. Прибавьте к этому богадельни, в каждой из которых служат капелланы и другие церковники, около 10 тысяч приходских священников, а также неизвестное число религиозных отшельников, личных духовников, певчих, исполняющих заупокойные мессы, университетских богословов и священников, служащих в женских монастырях, и получите не менее 30 тысяч человек, для которых религия — дело всей жизни. Поскольку монахом или священником можно стать только по достижении восемнадцати лет, это означает, что более двух процентов всех взрослых мужчин Англии — священнослужители.

Те, кто работают

Вы, наверное, подумаете, что третьему сословию определение дать легче всего. «Те, кто работают» — крестьяне. Какая тут еще может быть иерархия? Но вы ошибетесь. Среди крестьянства градаций богатства и статуса чуть ли не больше, чем у аристократов и церковников, вместе взятых. Статус свободного землевладельца (франклина) или йомена, у которого есть целая виргата (30 акров) и собственная упряжка из восьми волов, намного выше, чем у виллана (крепостного), который обязан служить помещику, а на собственные нужды у него есть всего один — два акра. Если дочь землевладельца выйдет замуж за младшего сына джентльмена, то его статус еще поднимется. Если его семья снабжает служителей поместья, например мажордома, — это тоже влияет на статус в лучшую сторону. Идея, что все крестьяне тянут лямку вместе и их общественное положение и состояние одинаковы, — современный миф.

Даже то, существовала ли некая группа людей, которую называли «крестьянами», — уже большой вопрос. Для помещика такая группа существует: ему не важно, богаче ли один из его крестьян другого, — важно, что все они арендуют у него землю. Однако само слово «крестьянин» (peasant) в тот период не используется. Если вы спросите крестьянина, крестьянин ли он, он, скорее всего, почешет в затылке и поинтересуется в ответ: «О чем вы вообще?» Клерки называют его и его собратьев либо rustici («сельские жители»), либо nativi («родившиеся в неволе»), либо villani («крепостные».); но сами крестьяне не называют друг друга rustici, к тому же не все крестьяне — крепостные. Индивидуальность им придают не сходства, а различия. Прежде всего они задают вопросы: «Откуда ты? Сколько у тебя земли? Ты владеешь каким-нибудь ремеслом? Ты умеешь играть на музыкальных инструментах? Ты родился в законном браке или нет?» И, пожалуй, самый важный из всех вопросов о статусе: «Ты свободный?»

Свобода — это главный «водораздел» среди крестьянства (давайте все же ради удобства будем пользоваться именно этим словом). Несвободные крестьяне называются вилланами, или крепостными. Крепостные возделывают землю помещика по графику, определенному обычаями, — чаще всего три дня в неделю. Кроме того, они должны выполнять конкретные задания, например вспахивать и боронить определенную часть земли лорда или собирать дрова и орехи в лесу на территории поместья. Взамен крепостные получают право на использование некоторой части земли, за которую платят ренту. В начале века примерно семьдесят процентов крепостных имеют в личном пользовании от четверти до целой виргаты, и лишь у очень немногих земли больше. В дни, когда они не отрабатывают барщину или уже завершили нужную работу (обычно ближе к вечеру), крепостные могут возделывать свою землю или трудиться в саду. Но по закону всё, что они вырастят, принадлежит помещику, и он в любой момент может забрать себе всё, что захочет.

Чаще всего помещики не забирают у крестьян ничего, кроме «гериота». Это традиционная дань — лучшая голова скота или самый ценный предмет движимого имущества, который после смерти крепостного его наследники обязаны отдать лорду. Но, как скажет вам один старый аббат, который лучше разбирается в законодательстве, чем в дипломатии, с юридической точки зрения его крепостные «не владеют ничем, кроме собственных животов». Этот же аббат вполне может насыпать еще больше соли на раны вилланов, напомнив, что им запрещается покидать территорию усадьбы больше, чем на день. Если владелец продаст землю, то продаст вместе с ней и крепостного с семьей. Более того, у крепостных нет права представать перед королевским судом — судить их могут только в поместных судах. В некоторых поместьях лорд даже имеет право казнить провинившихся.

Но это еще не самое худшее. Помещик имеет право вмешиваться в брачные дела крепостных. Если крепостной разрешит своей дочери (подразумевается, что она тоже несвободна) выйти замуж за жителя другого поместья, то он обязан заплатить лорду штраф, компенсирующий потерю новых поколений крепостных. Если вдова через несколько месяцев после смерти первого мужа не вышла замуж снова и землю помещика из-за этого некому возделывать, то ей прикажут выбрать себе трудоспособного мужа до следующего заседания суда — то есть в течение нескольких недель. Если она так и не выйдет замуж, то бейлиф или мажордом выберут ей мужа сами. Если они откажутся вступать в брак, их оштрафуют; если и после этого откажутся, то обоих посадят в тюрьму и продержат там, пока они не согласятся. Брак по сговору родителей по сравнению с этим покажется благословением небес. Думаю, я не преувеличу, сказав, что некоторые аспекты жизни крепостных покажутся вам отвратительными.

Крепостной может избавиться от рабского положения двумя способами. Первый — лорд сам его освободит. Второй — побег. Если крестьянин сбегает в город и живет там год и один день, то официально становится свободным. Естественно, при этом он лишается всей собственности, которой владел в поместье, а его ближайшего родственника мужского пола оштрафуют. Если он женат, то его жену и детей выгонят из дома, а все имущество семьи конфискуют — так что женатые мужчины сбегают редко. Если они и пытаются, то жены обычно следуют за ними и силой возвращают обратно. Кроме того, стоит помнить, что свободному человеку не всегда живется лучше, чем его кузенам-крепостным. Если он даже владеет каким-нибудь ремеслом, то у него нет ни инструментов, ни денег, чтобы открыть собственное дело. Большинству беглых нечего продать, кроме своего труда, а он очень дешев. Но благодаря беглым крепостным — обычно младшим сыновьям, надеющимся заработать, — население города постоянно держится на одном уровне. Бедняки в трущобах умирают от недоедания, травм и болезней, но им на смену нескончаемым потоком приходят молодые люди, живущие в дешевых тесных комнатках и кое-как сводящие концы с концами, работая в опасных и неприятных условиях.

Не меньшая разница в богатстве и статусе, чем между крепостными в поместье (у кого-то есть больше 30 акров земли, у кого-то всего один-два), есть и среди франклинов и йоменов (свободных земледельцев). На вершине иерархии находятся те, кому удалось получить во фригольд достаточно земли, чтобы обеспечить семью, — они даже в состоянии нанимать работников, которые помогают им обрабатывать землю. Еще у них может быть несколько слуг. Но даже внутри этой группы есть различия. Выше всех — те, кто арендует у лорда поместье целиком и управляет им, словно они сами помещики. После Великой чумы так случается довольно часто: лорды с удовольствием избавляются от рисков, связанных с управлением поместьями, отдавая их в аренду за фиксированную плату[16]. Франклины, арендующие поместья, размывают границу между дворянством и крестьянством, женясь на дочерях эсквайров. Человека, который сам назначает бейлифа, имеет слуг, родственников среди джентри и председательствует в поместном суде, уже трудно назвать крестьянином.

Большинству свободных крестьян, впрочем, живется хуже, чем арендаторам поместий. Как и у крепостных, у них редко есть хотя бы виргата земли на общих полях. Они, очевидно, не могут возделывать все 30 акров сразу — треть нужно оставлять под пар, — так что приходится себя обеспечивать с оставшихся 15 или 20 акров. В урожайный год у них даже останется определенный избыток, в неурожайный им придется довольно трудно. У вольных крестьян бывают и другие права, например пасти скот на пастбище лорда или собирать дрова в лесу, но когда случается сразу несколько неурожайных лет подряд, фригольдерам приходится туго. Особенно плохо — тем, у кого меньше восьми акров (а это почти половина всех свободных крестьян). В самые ужасные годы (например, во время Великого голода 1315–1317 годов) крепостные крестьяне жили даже лучше, чем вольные. В таких обстоятельствах ничего не остается, кроме как продать имущество более богатому франклину и наняться батраком.

По всем вышеописанным причинам, когда вы приедете в деревню на лошади, увидите, как жена одного крестьянина, наклонившись над забором, болтает с другой, и подумаете, как здесь все красиво и гармонично, не забывайте, что вы не видите ни неравенства, ни напряжения, ни страхов. К трем или четырем семьям, из которых чаще всего выбирают местных чиновников (мажордома, присяжных, сборщиков десятины, дегустаторов эля, констебля и ответственного за изгороди), вряд ли очень хорошо относятся те, кто больше всего пострадали от их обвинений в поместном суде. Некоторые семьи считают себя выше других, потому что те — крепостные или кто-то из них нанялся слугой. В большинстве деревень местного помещика либо уважают, либо ненавидят. Общая идея, особенно в начале века, состоит в следующем: чем жестче помещик (будь он хоть аббатом, хоть рыцарем) относится к арендаторам земли, тем больше его будут бояться и уважать. В целом крестьяне действительно уважают помещиков. Это вовсе неудивительно: крепостные обязаны своему лорду всем: и землей, и средствами к существованию, а во время сбора урожая и на Рождество он устраивает пир для всех. Крестьяне очень редко грабят дома и угодья помещиков. Идея, выдвинутая во время восстания Уота Тайлера в 138 году, — «все крестьяне должны быть освобождены от крепостной зависимости» — стала следствием скорее изменившейся ситуации после Великой чумы, чем длительного периода классовой ненависти.

Люди вне сословий

Вы уже поняли все недостатки системы «трех сословий». Епископы тоже берут в руки оружие и сражаются, да и землей могут владеть наравне с графами и баронами. В некоторых случаях богатый крестьянин ничем не отличается от бедного джентльмена. Но еще более значительный недостаток модели — многие люди вообще в нее никак не вписываются. Например, где в ней располагаются купцы и торговцы? Из первой главы мы знаем, что примерно восьмая часть всех англичан живет в городах: к какому из «трех сословий» принадлежат горожане? Их трудно назвать «теми, кто работает», потому что их доходы не перечисляются лордам. А как же все остальные? Как насчет, например, жонглеров, акробатов и шутов? Моряков, слуг и зарождающихся профессионалов — врачей и юристов? Как их вписать в три сословия?

Люди, не входящие в сословия, — едва ли не самые интересные из всех, с кем вы встретитесь. Например, слуги. Вы наверняка предположите, что слуги находятся в самом низу общественной иерархии, даже ниже тех, кто работает. Но, как скажет вам любой слуга, за любую службу положена награда, а размер этой награды зависит от того, кому и в какой должности вы служите. Королевский пристав — слуга, но, будучи вооруженным исполнителем королевской воли, он обладает немалой властью — намного большей, чем богатый купец, чьи товары, возможно, его отправили конфисковать. Эконом лорда может сам быть владельцем поместья. Бейлиф, управляющий делами поместья, — тоже слуга лорда, но у него больше власти, чем почти у всех остальных жителей этого поместья. Сыновей лордов зачастую учат хорошим манерам, отправляя в услужение к другим лордам: они тоже слуги, но тем не менее их положение высоко — несмотря на то что они не имеют никакого дохода. С другой стороны, положение десятилетнего мальчика, прислуживающего в доме зажиточного крепостного или бедного франклина, очень низко — ниже даже, чем у других крестьян. Возможно, когда вырастет, он станет фермером, но сейчас он на самом дне социальной лестницы. Это сказывается и на оплате его труда: мальчики и девочки иногда вообще не получают денег, работая только за еду и жилье.

О купцах и торговцах можно сказать примерно так же. На вершине иерархии — несколько очень богатых купцов. Почти все по-настоящему богатые купцы, ведущие международную торговлю и обладающие капиталом не менее 1000 фунтов, живут в Лондоне. Их доходы, примерно равные десятой части состояния, ставят их наравне с богатыми рыцарями. Примерно четырнадцать процентов лондонских торговцев входят в эту категорию[17]. У очень многих, однако, всё имущество стоит менее 50 фунтов, и доходы тоже пропорционально меньше. Немалому числу купцов приходится не только торговать, но и сдавать в аренду городской дом, чтобы свести концы с концами. Еще ниже на экономической лестнице вы найдете торговцев, которых вообще нельзя назвать «купцами» из-за низких доходов и узкой специализации. Очень немногие зарабатывают даже 5 фунтов в год. Те портные, пекари, аптекари, сапожники и мясники, которые ежегодно зарабатывают 4 фунта, живут хорошо — намного лучше, чем среднестатистический водонос или батрак. В самом низу иерархии — те, кто не является даже свободными горожанами и не имеет права ничего продавать в стенах города. В первой половине столетия только самые удачливые возчики зарабатывают 2 фунта 10 шиллингов в год, а батракам везет, если им удается получить 2 фунта (см. четвертую главу). А многие живут и того хуже — у батраков хотя бы работа есть.

Столкнувшись с неравенством доходов в городе и абсолютной властью помещиков в сельской местности, вы наверняка потеряете всякое желание вообще иметь дело со средневековой иерархией. Вы в этом не одиноки. Бродяги-попрошайки ходят по стране, практически нигде не задерживаясь. У многих из них (почти все бродяги — мужчины) есть свои исхоженные маршруты, ведущие через дома радушных хозяев, каждый год принимающих их на неделю — другую. Прокаженные, естественно, тоже вынуждены вести такую жизнь, но, когда начинают проявляться симптомы, им уже нигде не рады, и они предпочитают жить в специальных богадельнях для прокаженных неподалеку от городов. Куда охотнее принимают бродячих артистов — акробатов и жонглеров. Хотя большинство профессиональных музыкантов работают при дворах аристократов и в церквях, вы всё же встретите и бродячих менестрелей. В летние месяцы им живется очень даже неплохо: они путешествуют, играя веселые джиги на флейте или ребеке. Днем можно помочь с уборкой урожая, а потом, вечером, поиграть на танцах. Это уж точно намного лучше, чем состоять на службе. А кто хочет быть продавцом индульгенций — документов, которые якобы гарантируют покупателю отпущение грехов? Или прорицателем, предсказывающим Страшный суд? Или отшельником, живущим на милостыню прохожих?

Женщины

В отличие от мужчин, женщин обычно характеризует не род занятий, а семейное положение. Поэтому в Средние века их делят на четыре категории: девы, жены, монахини и вдовы. Положение девы или жены зависит от мужчины, который ее обеспечивает. У девушек это отец или отчим. После замужества — муж. Выйдя замуж, женщина оказывается в полной власти мужа. Она не может отказать ему в сексе, взять деньги в долг без его согласия, избавиться от какого-либо имущества — ей даже нельзя составлять завещание. Монахини находятся примерно в такой же зависимости от монастыря — их считают невестами Христа. Только вдовы и старые девы более-менее независимы, и то вдов обычно оценивают по общественному положению последнего мужа. Это самый главный и неотъемлемый аспект жизни женщин. С рождения до вдовства они живут под чьим-либо (обычно мужским) контролем, по крайней мере номинальным.

Достаточно лишь небольшого умозаключения, чтобы вывести из этого, что женщины постоянно становятся жертвами предрассудков. Дело даже не в том, что они «граждане второго сорта» — высокопоставленных женщин уважают не меньше, чем мужчин, — а в том, что женщин обвиняют во всех физических, умственных и нравственных недостатках общества. Именно женщина убедила мужчину вкусить запретный плод, из-за чего человечество изгнали из Рая — а такую вину трудно искупить. Сам факт, что в Библии написано, по словам Чосера, «что землю женщина чуть не сгубила», служит прочной основой для всевозможных предрассудков (впрочем, к чести Чосера, сам он им не подвержен). В одной книге XIII века, переведенной на английский язык в XIV женщины меньше, смиреннее, сдержаннее, добрее, покладистее и нежнее мужчин, но вместе с тем «более завистливы, более смешливы и влюбчивы, и злобу в душе чаще таят женщины, чем мужчины». Затем автор добавляет, что «природа женщины слаба, она говорит больше лжи… хуже работает и медленнее двигается, чем мужчина». Он явно ценит хорошие качества женщин, но в целом его рассказ не слишком-то доброжелателен.

Несмотря на все эти пугающие предрассудки, что-то быстро изменить практически невозможно. Дело даже не в женоненавистничестве в обществе: люди слишком доверяют законам и социальным нормам. Мужчины исполняют законы, но это не значит, что они могут в любой момент их изменить — в конце концов, законы вырабатывались долго, в течение многих поколений. К тому же законы не сильно помогут справиться с предрассудками против женщин. Трудно сказать, как много народу считает, что проблема вообще существует. Многие женщины просто принимают доминирование мужчин в обществе как должное, считая, что Бог замыслил мир именно таким в наказание женщинам. Ибо если кто-то и попытается изучить подобные вопросы, то за информацией обратится скорее всего к Библии, а книга Бытия — не единственная, в которой есть сильный сексистский перекос. Кроме того, философия XIII века, на основе которой по большей части формируются мнения века XIV следует аристотелевской максиме «женщины — это изуродованные мужчины». Некоторые образованные женщины жестко критикуют такой сексизм, но они мало что могут с этим сделать — разве что писать остроумные полемические трактаты и делиться ими с друзьями и знакомыми.

Парализующий фактор в отношениях мужчин и женщин на всех уровнях общества — неспособность понять и контролировать половое влечение. Медицинские познания, в основном базирующиеся на учениях Галена, жившего в III веке, ограничиваются тем, что женское лоно «холодно» и требует постоянного согревания «горячей» мужской спермой. Кроме того, если женщина не имеет сношений, то ее «семя» (термин Галена) сгустится и задушит матку, серьезно повредив здоровью. Таким образом, большинство считает, что у женщин есть физическая потребность в регулярном сексе. Брак считается важнейшим средством для утоления и женской, и мужской похоти — оба партнера друг у друга в «долгу». Выходит, что ни один из партнеров не вправе отказать другому в супружеском «долге». Соответственно, мы имеем общество, где мужчины считают, что их жены хотят заниматься любовью как можно чаще. В то же время женщин заставляют считать, что они — физическое воплощение похоти и их матки задохнутся от избытка семени, если у них не будет регулярного секса. Для незамужних женщин это представляет определенную проблему. Джон Гаддсден — одно из ведущих медицинских светил Оксфорда в начале века — рекомендует женщинам, страдающим от избыточного желания, найти мужчину и поскорее выйти замуж. Если это невозможно, то они должны путешествовать, часто заниматься зарядкой и принимать лекарства. Если даже это не помогает, а желание настолько сильно, что приводит к обморокам, женщина должна найти акушерку, которая смажет маслом пальцы, вставит их ей во влагалище и «резко ими подвигает».

Результаты этого непонимания женской сексуальности вкупе с библейскими, юридическими и интеллектуальными предрассудками против женщин временами бывают ужасны. Согласно учению Галена, чтобы зачать ребенка, женщина должна испытать оргазм. Это всё очень хорошо — для женщин, чьи мужья готовы приложить максимум усилий для зачатия. Но вот для женщин, которые постоянно контактируют с множеством молодых мужчин, путешествующих по стране, это очень опасно. Подразумевается, что, если мужчина хочет овладеть женщиной и насилует ее так жестоко, что она не испытывает вообще никакого физического удовольствия, она от этого не забеременеет. Есть даже специальный закон, по которому изнасилование считается преступлением, причем достаточно тяжким, чтобы рассматриваться только в королевском суде, а не в местных, но этот закон очень редко применяется. Если женщина не забеременела, а никаких других доказательств сексуальной связи с обвиняемым нет, то насильника вряд ли привлекут к ответственности: суду нужно нечто большее, чем показания насильника и жертвы. С другой стороны, если женщина забеременела, то, согласно учению Галена, она испытала физическое удовольствие и, соответственно, с точки зрения закона изнасилования не было.

Все эти трудности лишь усугубляет общественная иерархия мужчин. Против высокопоставленного насильника вряд ли кто-то вообще начнет судебный процесс. Если судья попытается открыть дело против мужчины с титулом, то навлечет на себя его гнев и поставит себя в неловкое положение — ведь его обвинение будет основано только на словах женщины, в правдивости которых есть все основания усомниться. Когда королевский сборщик налогов в 1381 году начал безнаказанно и систематически насиловать девочек и молодых женщин, это стало одним из поводов к началу восстания Уота Тайлера. Единственное средство, доступное разгневанным отцам обесчещенных девушек, — физическое насилие.

Прочитав вышеописанное, вы, наверное, подумаете, что участь женщин крайне незавидна. Но в том, что вы женщина, есть и свои достоинства. Когда король рассылает своим шерифам повестки о сборе армии, рисковать жизнью в бою должны мужчины, а не женщины. Тем не менее высокопоставленные женщины пользуются всеми привилегиями, положенными «тем, кто сражается». Они могут получать в наследство землю — даже если условием ее получения является военная служба. Кроме того, высокопоставленные женщины пользуются и всей полнотой власти своих мужей. Многие вдовы даже радуются, когда люди вспоминают их покойных супругов — в конце концов, какая вдовствующая графиня хотела бы, чтобы все забыли, что когда-то она была замужем за графом? Этот же принцип действует даже в низах общественной иерархии. Жена крепостного — такой же арендатор земли, как и ее муж, и ценна сама по себе. Женщинам в городах разрешается заниматься ремеслом мужа после его смерти. Так что жена портного может сама стать портнихой, или, если смотреть шире, женщина может заниматься любым из более сотни известных ремесел — даже стать оружейником или купцом. Маргарет Расселл из Ковентри — главный пример очень богатой провинциальной женщины-купца. Из одной только экспедиции в Испанию она привезла товаров на 800 фунтов. Женщину, которая распоряжается таким капиталом и организует международные торговые экспедиции из Ковентри, трудно назвать угнетенной. Не стоит и забывать, что на втором месте в списке самых богатых людей столетия женщина — королева Изабелла. То, что жена с точки зрения закона подчинена мужу, мало что значит, если она в общественной иерархии выше всех остальных.

Еще следует помнить, что дискриминация женщин существует только в юридическом плане, а не в личном. Если женщина достаточно сильна духом, то может легко постоять за себя перед мужем — об этом вам с удовольствием расскажет чосеровская Батская Ткачиха. Мужу законом разрешается бить жену, но если он бьет ее слишком часто, она может подать на него в церковный суд за жестокость, и его там утихомирят. Но вот муж, избитый женой, в суд подать не может, потому что ни один суд не посочувствует мужчине, который настолько слаб, что не способен справиться с собственной женой. Точно так же мужу, который хочет подать в суд на жену за неверность, приходится признаться, что он рогоносец, и это неизбежно вызовет насмешки. Если муж и жена вместе вступили на преступный путь — многие семьи действительно так поступают — и совершили преступление, которое карается смертной казнью, то вешают только мужа. Жене достаточно сказать в суде, что она лишь исполняла его приказы. Благодаря подобным нюансам неравенство, которое на пергаменте выглядит жутким, в реальной жизни (по крайней мере, для большинства) довольно терпимо. По выражению Батской Ткачихи, «любая жена способна убедить мужа, что черное — это белое, да еще и служанку позвать в свидетельницы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.