Глава 20 Аромат рая

Глава 20

Аромат рая

Одна из максим гласит, что святая война благоухает райским ароматом братства, рожденного общим несчастьем. Единогласие уммы — душистый сад. Паломничество же — это джихад со всеми его трудностями, лишениями, мучениями, которые лишь увеличивают уважение к себе. Оно не имеет равных себе во всем мире. Битва с «большим шайтаном», где армия паломников стоит плечом к плечу, жертвоприношение животного, стирающего все грехи «солдат», становятся последней крепостью, взяв которую, «рядовые» покидают фронт и возвращаются домой. Они расходятся, радуясь тому, что им довелось узнать, что такое настоящее братство и единство в вере, и огорченные тем, что их вселенная снова сжимается. За несколько часов пейзаж становится другим, ритуальная одежда сменяется пестрыми национальными нарядами, от чего рябит в глазах. Отныне каждый бросает камни в столб-иблис, когда сам того пожелает, и уходит, когда ему вздумается.

Победа над дьяволом пропитывает атмосферу паломничества, но времена изменились. Современные транспортные средства, приток огромного количества людей, противоречия между современной жизнью и концепциями ваххабитов нарушили очарование колыбели ислама.

Местные власти регламентировали ритуальную вырубку деревьев и постановили закапывать останки животных, чтобы уничтожить вид и «аромат» невыносимого оссуария. Совсем недавно была приведена в действие целая система, упрощающая жертвоприношение и вполне отвечающая духу времени. В Мина установили ультрасовременные скотобойни. Паломнику, желающему совершить жертвоприношение, нужно всего лишь обратиться в одно из отделений Исламского банка. Подойдя к окошку, клиент выбирает нужное из различных видов приношений хаджа: «наслаждение», «ритуал, который забыли совершить», простая милостыня. За 280 реалов (тариф 1988 года) он приобретает «выгодную покупку», дающую право совершить жертвоприношение силами местной комиссии. При этом паломнику не разрешено заходить на скотобойню.

Королевство ваххабитов в сотрудничестве с этим банком монополизировало замораживание мяса и его распределение между всеми мусульманами земли. В 1983 году было отправлено 63 000 бараньих голов в Афганистан, Джибути, Пакистан и Судан. Количество «даров» растет из года в год: 186 195 голов в 1984 году, 307 266 — в 1985,350 140 — в 1986,178 994 — в 1987 году. Отсылать мясо стали в двадцать четыре страны, включая Чад, Ливан, Кению, Иорданию, Гамбию и Египет. С течением времени пропорция возросла с четверти до половины, и она отдается беднякам Харама и королевства.

Три дня в Мина — время «туризма». Люди отдыхают, погружаясь с головой в бурлящую жизнь уммы. Повсюду бесцельно бродят одетые в белое группы мужчин с четками в руках, останавливаются перед торговцами, нюхают яблоко, пробуют апельсин, покупают электробритву. Другие направляются в одну из 14 000 душевых кабинок, установленных здесь по распоряжению хранителя святых мест. Кто-то несет в сумке окровавленную баранью ногу, кто-то — печень. Жители бедных стран в эти дни попадают в край изобилия и тучных коров, они находят утешение в жаре и в вере Мекки. Умма — это убежище. Усталость компенсируется умиротворенностью, наполненной Богом. Счастье трех быстро пролетающих дней, застенчивая скученность толпы, божественное ощущение духовного родства со всеми паломниками озаряют этот краткий отрезок времени.

На базаре в Мина, под светом фонарей, толпятся осужденные на изгнанье военные, преследуемые интегристы и всевозможные аферисты. Они заговаривают с людьми, находят общий язык с властями, как этот житель Магриба, депортированный из Франции. Он ходит взад-вперед по лагерю, где расположились его соотечественники. Несколькими месяцами позже мы наблюдали его красочное и триумфальное возвращение на родину. Здесь проходят ежегодные собрания, столь же многонациональные, сколь тайные. Здесь рождаются движения фундаменталистов, контрабандисты преспокойно занимаются своим делом под благосклонным взором («один раз — это еще не привычка») местных властей. А недалеко от этих сборищ король в своем роскошном дворце принимает глав государств, министров и прочих государственных деятелей, занимающих высокие посты, расширяя, таким образом, «братские горизонты» исламского мира.

Солнце скользит за горы. Его место на небе тут же занимает тонкий серебряный месяц. Благословенная прохлада окутывает улицы Мина, по которым в ночи в Мекку возвращаются паломники. Дети и женщины исчезают. «Когда солнце зашло, прячьте детей, ибо наступает время демонов», — говорил пророк. Аромат жареного мяса смешивается со зловонием разлагающихся трупов животных, сваленных на улицах. Самолеты гражданской обороны пролетают низко над городом, оставляя за собой в облаках светлый след и орошая их дезинфицирующими веществами. Некоторые думают, что сейчас начнется бомбардировка, и со всех ног бегут в укрытие, а в это время бульдозеры убирают разбросанные останки баранов, коз и телят. Люди шлепают по лужам крови, выбрасывают кости, остатки еды, объедки фруктов и кожуру дынь.

Неожиданно в небе вспыхивает зарница и разрывает его пополам. Огонь. Фонари в лагере выключаются, и пожар виден еще более отчетливо. Для миллиона людей, собравшихся здесь, это ужасное зрелище. Выясняется, что возгорание произошло на маленькой улочке. Рев сирен «скорой помощи» и пожарных машин заглушает крики толпы. Ливийский стенд, тот, с которым произошел несчастный случай, осаждают пожарные. Лагерь залит водой, людей эвакуировали, а водяные пушки дают залпы по горящему зданию. Пожарные действуют очень оперативно и очень «по-американски». Фонари зажигают снова, верующие возвращаются. Шоссе заставлено кастрюлями и плошками с водой. В лужах мокнут оставленные сандалии и бутерброды.

Некоторые ливийцы ранены. Полицейский-саудовец расспрашивает о случившемся. Ответственное лицо ливийской делегации отказывается отвечать. «Это государственное дело», — бросает он в ответ на расспросы. Исчерпав все ресурсы риторики и дипломатии, инспектор решает проникнуть в лагерь. Его противник отталкивает его и повышает голос. «Я не желаю, чтобы всякие прохвосты, продавшиеся сволочам-империалистам, ступали на нашу землю!» — бушует патриот Каддафи. Удары кулаками, головой и ногами. Ваххабит приходит в ярость: «Сам король Фахд не помешает мне выполнять мои обязанности!» Группа шри-ланкийских рабочих приходит, чтобы вычистить лагерь. Между ливийцами начинается драка. «Куда подевались эти уроды-врачи?» Никто не знает. К счастью, обошлось без жертв. Но зато страху натерпелись все без исключения, особенно вспомнив о пожаре в Мина 1978 года, унесшего жизни 1800 людей.

Куски мяса развешены повсюду, как белье для просушки. Вяленое на солнце мясо может храниться месяцами. Под мостом устроены телефонные кабинки. Кондиционеры, зеленые ковры, чистота. Отсюда можно сделать звонок практически в любую часть света, точнее в 195 стран, включая. Вануату, Макао и Ватикан. Родезия и Израиль не отвечают, зато ЮАР на проводе. Недалеко от мечети паломники, устроившиеся под вентиляторами, затеяли беседу на религиозные темы. Пожилой улем с ускользающим взглядом перебирает четки. О чем можно разговаривать в три часа утра? О Западе — больная тема, если ее затрагивают мусульманские проповедники. «Запад, братья мои, это закат. Солнце там погасшее и цивилизация там — цивилизация сумрака. Да хранит нас от этого Аллах! Я был в Лондоне. Туман. На улицах не играют дети. У людей в доме живут кошки и собаки. Ты можешь умирать в судорогах прямо на тротуаре — никто даже не остановится. Проклятие какое-то. И Аллах накажет нас тем же, если мы не откажемся от роскоши, от вожделения, от зависти. Дьявол, он повсюду. Поглядите на Европу и Америку! Прекрасный климат, плодородная почва, деньги текут рекой… А что в результате? Безнадежность, венерические заболевания, самоубийства. Страх перед будущим, страх заводить детей…» Окружение, зачарованное словами араба, пробует каждое его слово на вкус как лакомство.

Скоро рассвет. Гребни гор постепенно вырисовываются на фоне светлеющего неба. На земле, прямо на кучах мусора, спят люди. Полицейские курят. Пакистанец громко нараспев читает молитвы. Кошки промышляют в урнах. За грудами нечистот старик справляет свою нужду, опасливо поглядывая по сторонам. Издалека слышится низкое стрекотание вертолета. На дороге, связывающей Мина с Харамом, петляющей между холмов, а иногда пронизывающей их насквозь, лежат паломники. Мужчина подрезает усы, глядя в зеркало заднего вида на мотоцикле. Вот дорога с тремя обелисками, к которым устремляются верующие. Земля здесь устлана черными, седыми, каштановыми, прямыми и вьющимися волосами, образующими настоящий ковер. Семь камней для «большого шайтана», семь для «среднего» и семь для «маленького».

Теперь мы можем спокойно возвращаться в Мекку. Встает солнце. Муэдзин будит уснувшую умму. К счастью, мечеть аль-Байя находится совсем рядом, справа от Харама. Здесь летом 622 года Мухаммед заключил с паломниками из Медины клятву войны (байат аль-харб), с помощью которой они рассчитывали защитить посланника Бога, которому в то время так необходима была поддержка армии.

После молитвы оживленные, радостные люди устремляются к Хараму. Тем хуже для мутаввифов, уже заплативших за транспорт. Автобусы возвращаются наполовину пустыми. Небо принимает оттенок прозрачной, чистой голубизны, а складки горных хребтов напоминают по цвету шафран, какао и молотый кофе. Какое спокойствие царит вокруг, какая умиротворенность! Супруги держатся за руки. Друзья идут рядом, бок о бок. Двое солдат молятся прямо на голой земле, отложив ружья в сторону. Сколько благодати! «Я был свидетелем многих религиозных церемоний в разных уголках мира, — пишет Ричард Бёртон, вернувшись из долины Мина, — но никогда мне не приходилось видеть подобной торжественности и трогательности».

31 июля 1987 года, после полуденной молитвы иранцы вышли из Харама и стали подниматься вверх по проспекту. Все движение в связи с этим было перекрыто. С балконов прилегающих домов другие паломники с опаской наблюдали за этим противостоянием: с одной стороны плотные ряды солдат, с другой — быстро растущая толпа демонстрантов. Проспект был похож на широкое шоссе. Недалеко от кладбища Мала проспект пересекает мост через реку Хаджун; с этого места открывался широкий обзор на аллею, ведущую к мечети, чьи минареты были оттуда хорошо видны. Именно сюда и были стянуты войска. Атмосфера становилась все более гнетущей и взрывоопасной, да и жара к тому же стояла невыносимая. Город затаил дыхание. Толпа демонстрантов с развевающимися знаменами, транспарантами и несколькими чучелами дядюшки Сэма поравнялась с цепью саудовских солдат. «Велик Господь, Хомейни — наш вождь!» — хором стали скандировать десятки тысяч шиитов. Возглас разорвал тишину затаившегося города. Но это, казалось, ничуть не пугало стражей порядка — уже не в первый раз им приходилось сталкиваться с подобными выступлениями иранцев. Людской поток течет к Хараму. Как это уже бывало и раньше, процессию возглавляли женщины, закутанные паранджой, и инвалиды войны. Возгласы, перемежающиеся славословиями Всевышнему, призывы к джихаду, несущиеся из громкоговорителей, все больше и больше накаляли толпу сторонников Хомейни. Поравнявшись с мечетью Джиннов и не дойдя до Дома Божия примерно 600 метров, Национальная гвардия перестала отступать. Офицер попытался договориться с руководителями иранских манифестантов, убеждая их прекратить дальнейшее шествие и спокойно разойтись.

Но эти переговоры, не успев начаться, тут же и закончились — случилось непоправимое. Предоставим историкам восстанавливать цепь этих трагических событий. Как утверждают очевидцы, напряжение достигло предела в тот момент, когда какой-то солдат оттолкнул женщину, и та, оступившись, упала на тротуар. Демонстранты стали с такой злобой угрожать этому нетерпеливому военному, что он дал автоматную очередь, убив наповал одного иранца. Это вызвало взрыв негодования фанатичных паломников. Одновременно с этим случился другой инцендент: за 800 метров от этого места, под мостом Хаджун неизвестные забросали последние ряды манифестантов, этих божьих гостей, кирпичами, бутылками, болтами и железными прутьями. Тогда-то в рядах сторонников имама и раздался тот роковой призыв: «Займем Дом Божий! Уничтожим сионистских марионеток!» Мгновенно всякая дипломатия, переговоры — все было забыто, в дело пошли кулаки и дубинки. А затем началась неописуемая свалка. Маленькие «коммандос» — группы персов, вооруженные ножами, с лицами, закрытыми платками, атаковали солдат, которые, растерявшись, быстро ретировались, растворившись в этой мечущейся, растерянной толпе. Пронзительные крики женщин, всеобщая паника. Люди, задыхаясь от слезоточивого газа, стали разбегаться. Они бросились к прилегающим к проспекту улочкам. Но, увы! Все пути отступления были перекрыты полицией. Шииты отхлынули обратно на бульвар, где было уже невозможно дышать, и бросились напролом, сквозь кордон, заграждавший путь к Заповедной мечети. Раздались выстрелы, началась настоящая бойня. На прилегающих улицах жандармы расстреливали в упор пытавшихся спастись бегством демонстрантов вместо того, чтобы дать им проход. Наконец, военные подразделения стали отступать, прикрывая свой отход беспорядочными выстрелами. На площади Харама остались горы трупов, раненые лежали вперемешку с убитыми, валялись паранджи, громкоговорители, туфли, транспаранты, чучела и тысячи листовок. За несколько минут бойня приобрела поистине апокалиптический размах. Саудовцы говорят о 402 убитых и 649 раненых, по большей части иранцев, но также и магребинцев, пакистанцев и ливанцев. По сведениям иранцев, погибли 650 человек и 700 получили огнестрельные ранения. Это не помешало официальной прессе опубликовать в журнале «Умм аль-Кура» передовицу на четырех колонках, озаглавленную: «Успехи в Доме хаджа в этом году». (14 августа 1987 года.)

Эта бойня потрясла всю планету. Исламский мир глубоко переживал трагедию. Трупы еще не остыли, а между Эр-Риядом и Тегераном разразилось новое сражение, сражение мусульманского общественного мнения. Международная исламская лига сразу по горячим следам созвала в Мекке исламскую конференцию. На ее открытие, состоявшееся в октябре 1987 года, съехалось 600 участников из 134 стран мира. Король Фахд, открывая прения, задал тон, заявив, что «подавлять бунт и гасить любые проявления беспорядков — это законно». Спустя месяц Иран организует «международный конгресс по сохранению святости и безопасности Харама». Триста делегатов из 36 стран внимают речам Хашеми Рафсанджани, ближайшего соратника Хомейни, призывающего создать международный исламский комитет, «который бы управлял Меккой, которая, в свою очередь, получила бы статус независимого города».

В марте 1988 года в Аммане Саудовская Аравия закрепила за собой право контроля над святыми местами, благодаря тому, что министры иностранных дел Организации исламской конференции поддержали саудовцев в их решимости не допускать впредь никаких политических выступлений в Святой земле, но главным образом в связи с их предложением установить национальные паломнические квоты. Согласно этим квотам, Иран мог послать в паломничество не более 45 000 человек, что составляло всего лишь треть от числа паломников предыдущего года. Как следствие этого, Эр-Рияд разрывает дипломатические отношения с Тегераном, который, в свою очередь, отвечает на это бойкотом паломничества. Тем не менее в 1988 году более миллиона (!) иранцев подали заявку хомейниским властям на получение разрешения совершить хадж. Знак времени. Во время паломничества король Фахд высказывает сожаление, что иранцы не принимают участие в хадже. 20 октября 1988 года он отдает распоряжение тем средствам массовой информации, которые продолжают на все лады ругать шиитских манифестантов, называя их, в частности, карматами, прекратить все атаки против режима Тегерана.

Все эти разногласия и столкновения принимают неблагоприятный оборот для режима Хомейни, который к тому же терпит военное поражение и испытывает большие экономические трудности. В конечном счете Саудовская Аравия одерживает, если не покупает, победу, получая поддержку большинства мусульманских государств. Но что касается того, как началась эта бойня, то здесь остается еще много темных мест. Ни Эр-Рияд, ни Тегеран в конечном счете не смогли предоставить убедительных доказательств тому, что противоположная сторона действовала предумышленно. Французские обозреватели скорее склонны видеть именно в саддамовском режиме Багдада возможного подстрекателя этих беспорядков. Согласно этой гипотезе, Ирак, который пользовался широкой финансовой поддержкой Саудовской Аравии в своей войне с Ираном, почувствовал в саудоиранском сближении (трудном поначалу и ставшим реальным лишь с 1985 года) зарождающуюся измену. Чтобы убить в зародыше этот процесс потепления отношений между Эр-Риядом и Тегераном, грозящий Ираку большими неудобствами, Багдад, возможно, мог поручить исламо-марксистам, опозиционно настроенным против режима Хомейни, или моджахедам Массуда Раджави особую миссию: незаметно затесаться в толпу иранских паломников, чтобы изнутри подстрекать к беспорядкам, возбуждая и разжигая толпу, толкая ее к мятежу. Что бы там ни было, отношения между королевством ваххабитов и Исламской республикой были серьезно испорчены. Таким образом, экстремисты всех мастей вышли из этой ситуации победителями, укрепив свои позиции, тогда как жертвы сложили головы на «пути к Богу», около его дома в самый разгар хаджа.

Все грани Мекки

Мать городов с незапамятных времен была и по сей день остается единственным форумом, где регулярно встречаются все мусульманские семьи. Это молельня и одновременно парламент уммы. Результаты хаджа — социальные, культурные, экономические и политические — обладают большой значимостью. Когда правоверные совершают паломничество, объединяясь для этого в караваны, им приходится пересекать различные края и страны, где они встречаются со знаменитыми улемами, приобретают книги, заключают браки, — весь этот взаимообмен способствует поддержанию связи между различными странами, которые или территориально отдалены друг от друга, или же разделены в силу политических причин. Историки не перестают проводить параллели между этим постоянным перемещением мусульман в период Средневековья и застывшим, строго иерархизированным, социально разнородным христианским обществом. Ислам в плане своих ценностей и обычаев обладал в ту эпоху относительной однородностью, чего западный мир тогда не имел. В одной мусульманской хронике можно прочесть, что «франки говорят на двадцати пяти языках и ни одна из народностей не знает языка другого племени». Конечно, паломничество не является единственным фактором объединения уммы, но оно остается бесспорно наиважнейшим. Сегодня не вызвает удивление, что в Мекке встречаются и объединяются правоверные, придерживающиеся в своей повседневной жизни совершенно различных идеологий. Здесь можно увидеть тюрок из Анатолии, Азербайджана, Югославии, здесь назначают встречи палестинцы Израиля и оккупированных территорий с представителями своей диаспоры. Афганские беженцы, перебравшиеся в Пакистан, и бойцы Сопротивления молятся бок о бок, изгнанники-оппозиционеры, уехавшие в Европу, и те, что остались в стране, уйдя в подполье, возобновляют там свои контакты. Верующие-модернисты, фундаменталисты, роялисты и республиканцы, социалисты или капиталисты устраивают споры вокруг дома Бога.

Здесь можно видеть неформальные собрания верующих, которые, не испытывая никакого страха перед тайной полицией, открыто и очень свободно обсуждают проблемы уммы. Турки, алжирцы и тунисцы сходятся, как это ни парадоксально, в одном: все они хотят, чтобы их страны стали полностью светскими государствами. Они считают, что лишь светская власть даст верующим свободомыслие, позволит издавать книги, газеты и жить, как подобает «свободным мусульманам». Фактически Тунис, Алжир и Турция не могут считать себя светскими государствами, пока в них осуществляется ревностный контроль над религией со стороны властей и происходит формирование и приравнивание к государственным служащим имамов, а также производится жесткий контроль всех религиозных публикаций. В пылу дебатов анатолийский турок может называть Ататюрка (идола республики) «крысой» или «гниющей падалью», или радоваться тому, что Европейское сообщество противится вхождению Турции в ЕЭС, и призывать к восстановлению халифата. Египтяне и сирийцы призывают отменить ношение паранджи или чадры под тем предлогом, что многие мужчины используют это как маскарадный костюм, чтобы украдкой посещать своих любовниц.

Мусульманская история являет множество примеров политического влияния на паломничество. Ежегодная ассамблея всегда способствовала формированию и сохранению согласия в умме, то есть, можно сказать, во всем исламском сообществе. Альморавидская и альмохадская революции, которые так глубоко повлияли на Магриб с XI по XIII век, были начаты паломниками, которые, странствуя, могли наблюдать, насколько сильно отстает их страна в том, что касается религиозных вопросов. В 1837 году Али Сенуси[86] создал братство, которое носит его имя. Это братство — Сенусия — позже организовало сопротивление французскому, а затем итальянскому проникновению в Чад. Ливии эта организация дала ее первого короля Идрисса I, который правил с 1951 года вплоть до своего свержения в 1969 году Муаммаром Каддафи. Именно в период хаджа прозвучал призыв, который привел к восстанию сипаев британской армии в 1857 году, что вызвало крушение Ост-Индской компании. Джихад Хаджи Омар Талла привел к образованию эфемерной империи в Западном Судане, современном Мали (1852–1862), точно так же как восстание шейха Бу Амама в 1880–1881 годах истоком своим имело Мекку. Индус Саид Ахмед принес в свою страну учение ваххабитов, с которым он познакомился во время своего паломничества 1822–1823 годов. Вернувшись в Индию, он начал распространять идеи Мухаммеда ибд Абд аль-Ваххаба, а в 1824 году возглавил армию в Пешаваре (нынешний Пакистан) и объявил джихад всем сикхам Пенджаба. Индийские ваххабиты стали постоянным источником волнений и беспорядков, что в конце концов привело к тому, что суннитские и шиитские улемы опубликовали в 1870–1871 годах официальные заявления, в которых осуждались действия ваххабитов.

И по сей день в Марокко и Африке термин «ваххабит» применяется по отношению к тем людям, которые, вернувшись из Мекки, принимаются тут же рьяно реформировать тот ислам, что исповедуют их сограждане. Пионером подобного прозелитизма был Абд ар-Рахман аль-Ифрики Африканский. Изгнанный из Мали незадолго до Второй мировой войной, он эмигрировал в Саудовскую Аравию, где принял ваххабизм и начал распространять принципы этого учения среди западноафриканских паломников, благодаря чему стал широко известен, особенно у себя на родине в Мали. Африканец умер в 1957 году, оставив после себя внушительный труд — настоящую апологетику джихада во всех его формах и проявлениях. Надо сказать, что на Черном континенте хадж придает человеку; который его совершил, необыкновенный вес в обществе.

Со времен султанов Мали: Закура, посетившего Мекку в 1300 году, Канкана Мусы, который совершил туда паломничество в 1324 году, и Мамаду Туре, бывшего там в 1495 году и осыпавшего Заповедный город щедрыми дарами, не найдется ни одного африканского мусульманского лидера, который бы в свою очередь не отправился на родину пророка. Существуют даже товарищества бывших паломников или верующих, совершивших хадж в том или ином году. Они регулярно встречаются, устраивают вечера совместных молитв или приемы, на которых все присутствующие должны быть облачены в одежду паломников — «одежду Мекки»; это обязательное условие обычно всегда указывается на пригласительных билетах большинства ассоциаций.

Статистика хаджа выявляет колебания интенсивности религиозной практики в различных исламских государствах. Религиозный динамизм определяется количеством членов — «делегатов Бога» на конгрессе уммы, а также исходя из политической жизни стран-участниц. Экономические кризисы, как и социальные конфликты, непременно отражаются на численности паломников. Например, число турецких хаджи увеличилось в течение десятилетия (1964–1974) в четыре раза, точно также, как и число иракских в период с 1975 по 1986 год, в то время как количество сенегальских паломников, в 1975 году насчитывающее 3832 человека, к 1985 году уменьшилось до 2482. Арабы-мусульмане Израиля и Западного Иерусалима предоставляют пропорционально своему населению наиболее крупную квоту паломников: приблизительно один процент, в то время как установленный Саудовской Аравией процент также не превышает одного.

Правители Хусейн, Ибн Сауд, Гамаль Абдель Насер и Фейсал старались, согласно своим представлениям, повлиять на собрание уммы, пропагандируя там свои идеи, чтобы набрать как можно больше избирательских голосов. Аятолла Хомейни стремился к тому, чтобы сделать Мекку свободной зоной и чтобы экспортировать туда свой безжалостный мессианизм. Нынешний хранитель Каабы использует его, чтобы закрепить престиж дома Сауда в исламском мире.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.