Кукла как фактор активного диалога с миром

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кукла как фактор активного диалога с миром

Одним из способов общения ребенка с куклой является постоянный диалог с ней. Это один из важнейших игровых предметов, помогающих ребенку преодолевать первоначальную закрытость «психической самости», разворачивать вовне коммуникативные свойства собственного «Я», придавать им характер активного диалога с миром. При этом аналогом куклы может быть любой иной субъект, открытый для диалога, о чем свидетельствует, например, использование детьми в ролевых играх вместо кукол собственных пальцев или воображаемых персонажей. На визуализации этого эффекта во многом построен, например, фильм Терри Гиллиама «Страна приливов» («Tideland», 2005), который по многим своим мотивам сходен с «Алисой в стране чудес» Л. Кэррола – ср. ее киноверсию в интерпретации Яна Шванкмайера («N?co z Alenky», 1988), но выполнен в стиле мрачноватой антиутопии – см. илл. 44. Склонность детей к такого рода играм вполне согласуется с наивным «анимизмом», присущим детскому мышлению, склонностью одушевлять неживые предметы [Пиаже 1932, с. 372–373; Чередникова 2002, с. 93–95]. То есть можно говорить о неком «встроенном», врожденном механизме, позволяющем выстраивать диалогические отношения и формировать «Я» ребенка, даже если по тем или иным причинам его общение с другими людьми затруднено.

Важным этапом в выстраивании диалогических отношений с окружающим миром является осознание оппозиции «Я» – «Другое» и разграничение «Своего» и «Чужого» [Голубева 2000], где «Другое» и «Чужое» на определенном этапе выступает как непознанное и опасное и подвергается мифологизации и демонизации. Отсюда манипуляции с куклой в детских подшучиваниях, нацеленных на устрашение оппонента. Вот выдержка из мемуаров Софьи Ковалевской: «Даже вид разбитой куклы внушал мне страх; когда мне случалось уронить мою куклу, няня должна была подымать ее и докладывать мне, цела ли у нее голова; в противном случае она должна была уносить ее, не показывая мне. Я помню и теперь, как однажды Анюта, поймав меня одну без няни и желая подразнить меня, стала насильно совать мне на глаза восковую куклу, у которой из головы болтался вышибленный черный глаз, и довела меня этим до конвульсий» [Ковалевская 1989, с. 13–15].

Илл. 45

Интерпретация куклы как опасной вещи, соответствующей «ужасным» персонажам современной детской мифологии, воплощениям детских фобий – «красным (черным, белым) рукам и пятнам», «черным (желтым, белым) шторам и коврам», «пиковой даме» и т. д. [см.: Чередникова 1995; РШФ 1998; Лойтер 2001 и др.], встречается в «страшных историях» и страшилках. «Родители купили девочке стеклянную куклу, ну, и ночью все легли спать. А там кукла стояла. Потом она пошла. Спрыгнула с этого, ну, с комода и пошла к девочке. Она подошла к ней и убила её». Затем кукла убивает отца и мать девочки, спасается только ее брат, которому удается разбить куклу [Шевченко 1995, с. 219, № 111]. «Однажды мама легла спать ночью и потом на следующий день она заболела. И на следующий день стало всё хуже, хуже, хуже. И под конец совсем умерла. Потом дочка так же болела, болела, потом совсем умерла. ‹…› Потом старший брат-то в комнату пошел туда ночью и спрятался, чтоб последить, чё там происходит. И там какая-то куколка вышла и иголку впустила той девочке и начала пить кровь. Тут старший брат выскочил и мечом ее убил…» [Шевченко 1995, с. 219, № 112]. В этой функции может выступать также «статуэтка белой балерины» [Осорина 1990, с. 287] или скульптура [РШФ 1998, с. 101, № 105]. Такие интерпретации куклы восходят как к традиционным представлениям о ней как своеобразной инкарнации нечистой силы [Логиновский 1904, с. 26; см. также: Лойтер 1996, с. 91–99], так и к ее интерпретациям в современной массовой культуре, прежде всего в кинематографе – см. илл. 45, демоническая кукла Чаки, кадр из фильма «Детская игра» (1988), и илл. 46, кукла-убийца, кадр из фильма «Кровавые куклы» (1999).

Иногда кукла является ипостасью людоеда. «Девочке подарили куклу. Она играла с ней, играла, играла. Потом эта кукла укусила руку ей. Потом вторую. Потом ногу. Потом вторую ногу. Потом всю съела её. Потом мама начала её разбирать… Она съела маму. И так же остальных съела. Остался только один дедушка. Дедушка приехал и вызвал милицию. Милиция приехала, разобрала эту куклу. Оказывается, там был человек-людоед. И он ел их» [Шевченко 1995, с. 219, № 113]. Аналогичные функции приписываются персонажам в детской магии «вызываний» [Топорков 1998, с. 15–55].

Илл. 46

Именно демонизацией «Другого» и «Чужого» объясняется тот факт, что дети часто боятся прямого взгляда и выкалывают глаза людей на рисунках и фотографиях [Чередникова 1995, с. 72, 80–82]. В этом же ряду немотивированные с первого взгляда случаи выковыривания детьми глаз у современных игровых кукол [ЛА МИА, с. Первомайское Инзенского р-на Ульяновской обл.]. Отметим в этой связи, что нормальный ребенок в «аутичный» период своего развития, равно как аутичный ребенок (если только картина аутизма не осложняется врожденными речевыми патологиями), как правило монологичен. Аутист «не сосредоточивается на обращенной к нему речи, она не является инструментом организации его поведения» [Никольская 1997, с. 23]. Более того, для него тягостна сама ситуация общения, а иногда и любые коммуникативные акты: обращенная к нему жестикуляция, мимика и даже взгляд.

У людей на рисунках аутичных детей обычно отсутствуют глаза. Это особенно показательно, если учесть тот факт, что у традиционных кукол разных народов часто также нет глаз. ГЛ. Дайн объясняет этот факт тем, что «кукла без лица считалась предметом неодушевлённым, недоступным для вселения в него злых сил и, значит, безвредным для ребенка», а следовательно «в безликости отразилась прежде всего обережная функция куклы» [Дайн 1981, с. 40]. Действительно, в традиционной культуре прямой взгляд нередко считался вредоносным, способным привести к сглазу [Афанасьев 1994, т. 1, с. 172–175]. Отсюда различные действия, направленные на нейтрализацию «злого взгляда» [Левкиевская 2002, с. 85–94], что восходит к поверьям об убивающих взглядом мифологических существах [Афанасьев 1994, т. 1. 170–172; Власова 1998, с. 58; и др.]. «Раньше вот глаз никогда у кукол не делали. Ежели куклу вот начнёт таскать, мёртвое существо, что вот ежели глаза сделают, дак вот кого-нибудь выглядит, дак вот в этой семье кто-нибудь умрёт. Дак вот глаз никогда вот не делали у кукол. ‹…› А вот у бабушки Дуни был кот сделан, дак ведь тоже без глаз. Помню, был набит соломой или чем. Она сама, наверно, сделала. А можот, уж еённая мать, не знаю. Соломенный – и тоже без глаз…» [ЛА СИС, д. Телибаново Вологодского р-на Вологодской обл.]. Глаза, в свою очередь, считались вместилищем души – ср. представление о том, что покойник теряет зрение на сороковой день, то есть именно тогда, когда тело покидает душа [Толстой 1995б, с. 501, Македония, Прилеп; Седакова 2004, с. 66–67; и др.]. Как показал Н. И. Толстой, это имеет отношение к теме «зрячих» и «слепых» покойников [Толстой 1990, с. 47–67; Толстой 1995в, с. 185–205].

Среди страшилок, воплощающих типичные детские фобии, встречаются также рассказы о превращении демоническим существом детей в кукол, которыми затем можно беспрепятственно манипулировать. Например, злая ведьма помещала таких детей-куколок под клавиши рояля, «и когда нажимали на эту клавишу, то автоматически нажимали на этого ребёночка, который под ней находился. И ему было больно, и он стонал в том тоне, которым была эта нота. И поэтому звук получался такой необыкновенно красивый» [Фольклорные сокровища 2001, с. 162–163].

Если вернуться к интерпретации вышеизложенных фактов, то можно предположить, что не случайно, по-видимому, синдром раннего детс кого аутизма встречается у мальчиков в три-четыре раза чаще, чем у девочек [Никольская 1997, с. 17], для которых наиболее характерным игровым предметом является кукла [Игра 2003, с. 35]. Хотя представление о том, что мальчики в куклы не играют, не совсем верно – см. илл. 47, девочка и мальчик с игровыми куклами (1960-е годы) [ЛА МИА, с. Парфеньево Костромской обл].

Илл. 47

Участие мальчиков в такого рода играх фиксировали многие исследователи (см. также «Кукла в контексте детских игровых практик»).

Причем игры мальчиков с куклами могут быть этноспецифичными. Н. Миллер, говоря об играх с куклами мальчиков на Маркизских островах, указывает, что у маленьких девочек нет кукол и нет привычки играть «в младенцев». Предложенные детям деревянные куколки были приняты только мальчиками, которые стали играть с ними – баюкать их, напевая колыбельные песни «по примеру своих отцов, которые очень нежны со своими детьми» [Miller 1928, р. 141].

Свидетельства о таких играх можно найти и в различных документальных и литературных источниках. Например, Евгений Шварц вспоминает о своем детстве: «У девочек в комнате стояла этажерка, каждый этаж которой был превращен в комнату, – там жили куклы. Я обожал играть в куклы, но всячески скрывал эту постыдную для мальчика страсть. И вот я вертелся вокруг этажерки и ждал нетерпеливо, когда девочек позовут завтракать или обедать. И когда желанный миг наступал, то бросался к этажерке и принимался играть наскоро, вздрагивая и оглядываясь при каждом шорохе. Мама знала об этой моей страсти, посмеивалась надо мной, но не выдавала меня» [Шварц, Детство]. Лев Троцкий в своих мемуарах упоминает, что он играл в самодельные куклы с младшей сестрой: «Куклы казались необыкновенными, я помню их и сейчас. ‹…› На этом диване, обложенном фанерой под красное дерево, я сидел за чаем, за обедом, за ужином, играл с сестрой в куклы, а позже и читал» [НКРЯ: Троцкий 1929–1933]. В. Ф. Ходасевич, вспоминая о В. В. Гофмане, отмечает, что тот «любил играть в куклы с сестрами и в эти игры вносил элемент фантастический. ‹…› О кукле же, когда ему было лет шесть или семь, написал он и первые стихи свои» [НКРЯ: Ходасевич 1917]. Владимир Войнович также упоминает о любимой кукле своего детства: «Из жизни в Сталинабаде я вывез постепенно угасающее воспоминание о няньке тете Зине и тряпичной кукле, названной в ее честь тоже Зиной. ‹…› Эта кукла была, насколько я помню, моей последней в жизни игрушкой и второй куклой. Эту куклу я назвал, конечно, Зиной. И очень ею дорожил» [НКРЯ: Войнович 1999].

Илл. 48

Конечно, не стоит забывать и о существовании специфических «мальчиковых» игровых зоо– и антропоморфных предметов: мишек, лошадок, солдатиков и современных терминаторов, андроидов, черепашек ниндзя и проч. – илл. 48, О. Глатц. Мальчик с куклой (1926).

Вместе с тем существует немало свидетельств о девочках, которые в детстве пренебрегали играми в куклы. Например, Марина Цветаева в своем дневнике вспоминала: «В детстве я всегда рвалась от детей к взрослым, 4-х лет от игр – к книгам. Не любила – стеснялась и презирала – кукол» [НКРЯ: Цветаева 1917–1941]. А вот более современный пример от Натальи Скляровой: «По части хулиганства ожидания родителей вполне оправдала: кукол, кулички, дочки-матери, все девчоночьи игры, как и самих девчонок, презирала. ‹…› Своих кукол я выносила во двор и отдавала девчонкам – они в них и играли» [НКРЯ: Склярова 2002].

В этом контексте достаточно показателен и тот факт, что не игравшие в детстве в куклы девочки впоследствии нередко выполняют «мужские» роли. Одна из наших собеседниц из г. Каргополя, сирота, с детства жившая в доме дяди и значительную часть своей жизни посвятившая пастушеству, признается: «У меня [=в семье] всё были парни. Девок у меня не было… Ну, вот. Дак вот у них [=у дяди] девки были, дак оне уж, как я пришла к ним, девки все были старые. Ну, вот. Я была уж самаа последняя, молодая. Ну, вот. А мне-ка дак было не до кукол. Мне-ка, бывало, сестра пошлёт [работать] – я вот как меньшая, дак. Дак и мне-ка вон не надо буде куклы. Вот и всё…» [ЛА МИА, д. Воробьиха Каргопольского р-на Архангельской обл.].

* * *

Кукла как один из основных предметов в ролевых играх детей выполняет чрезвычайно важные функции в освоении ребенком окружающего мира, в первую очередь социальных ролей и морально-нравственных установок. Кукла, воображаемая или реальная, выступает в двойственной роли: носителя детских фобий и инструмента их преодоления. Гендерные различия в игровых предпочтениях в некоторых этнокультурных средах ограничивают возможности использования куклы как игрового предмета у мальчиков, что может служить причиной особенностей психического развития и формирования личности детей разного пола (ср., например, подтверждаемую статистикой большую склонность к аутизму у мальчиков). Вместе с тем существуют культурные механизмы компенсации подобных различий. В частности, к ним можно отнести употребление специальных антропоморфных игрушек, предназначенных для мальчиков (от мишек Тедди до солдатиков и черепашек-ниндзя), которые в обиходе тоже нередко называют куклами, однако в нормативном употреблении (что отражают словари) отличают от них, именно потому что мальчики по определению не могут играть в куклы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.