Немного о великих

Немного о великих

Но в конце туннеля всегда, как известно, есть свет (или же нет): после всех мытарств у нас встреча с великим Джоном Ле Карре. Крис, правда, не уверен, что такая литературная величина захочет видеть Чеширского Кота, это все равно что привести на свидание к Льюису Кэрроллу собаку Баскервилей.

Тут я откачу свой шарабан на рельсы 1989 года, когда в расцвет перестройки и гласности я почувствовал творческое отчаяние: ни один поганый театр не брал мой шедевр «Джеймс Бонд в Москве». Каждую ночь я ожидал телефонного звонка и взволнованный голос знаменитого режиссера: «Я прочитал Вашу пьесу и не могу заснуть. Ничего подобного я в жизни не читал!!!» Далее аншлаги, горы роз на сцене и скромный автор, отмахивающий поклоны под ручку с режиссером и ошеломляюще красивой актрисой. Кто же вытащит меня из этой трясины? Кто еще в мире понимает, что такое шпионская тема и как она популярна? Ну, конечно же, король этого жанра Джон Ле Карре, его «Идеальный шпион» подвиг меня в 1990 году на написание первого романа, неожиданно опубликованного в «Огоньке». О, Ле Карре, мой духовный отец!

Голова моя оказалась в таком огне, что, коряво переведя пьесу на английский, я отправил ее с оказией в издательство (боялся, что в нее влезет неизвестно кто) в Лондон лично живому классику. К пьесе приложил письмецо, в котором скромно сообщил, что я, отставной полкаш КГБ, обращаюсь к нему как к бывшему разведчику по другую сторону баррикад, ныне вроде бы не заклятому врагу, а другу, с деловым предложением: стать соавтором моей пьесы, естественно, пройдясь опытной рукой по моему несовершенному переводу и наполнив текст тонкой английской спецификой, сленгом и идиомами, что, несомненно, сделает пьесу ломовым хитом на Уэст-Энде и на Бродвее.

Все лето ожидал ответа, потом решил, что любимый Джон ничуть не лучше наших главных режиссеров, которые любят с экрана вещать о любви к ближнему, а на деле — фарисеи и самовлюбленные бездари. И вдруг месяца через два пришло письмо от ю сентября 1989 года из Лондона с обратным адресом литературного агента. Автор опасался давать свой личный адрес: вдруг я завалю его мешками со своими рукописями? Письмо было написано от руки, как-то слишком запросто для маститого писателя. Правда, по сей день респектабельные джентльмены, даже если все напечатано секретарем, своей рукой обязательно пишут ласковое обращение к адресату («Дорогой сэр Майкл») и рутинное «Искренне Ваш» с подписью в конце, это признак хорошего тона и легкого презрения к техническим достижениям цивилизации — от станка Гуттенберга до компьютера, может быть, даже утверждение того человеческого, что в нас еще осталось. Текст гласил: «Дорогой сэр! Ваше письмо, датированное двадцатым июля, достигло меня только вчера! Послушайте, я не могу реализовать ваш проект, ибо у меня на тарелке слишком много своего, и идей в голове хватит на несколько лет, моя проблема не в том, что писать, а где найти время. Поэтому я послал вашу пьесу своему литературному агенту со слабой надеждой, что он кого-нибудь найдет, подойдут ли Алан Беннетт или Майкл Фрейн? Очень сожалею, но больше ничем не могу помочь и желаю вам успеха». Пьесу в конце концов поставили, но не в Лондоне, а в Душанбе, что все равно прекрасно, какая разница, кто восхищается тобой — англичане или таджики?

Ле Карре тоже живет в Хемпстеде, в миле от Криса, и сначала мы заезжаем за ним на такси домой, там мы впервые пожимаем друг другу руки и выпиваем по бокалу шампанского «Мумм» (о, исторический момент!). Естественно, в голове классика я уже занял свою нишу: ведь не каждый же день ему присылают пьесы спятившие от графомании полковники! Далее машина привезла нас в знаменитый «Симпсон» на Стрэнде, где с утра до ночи джентльмены жуют недожаренные бифштексы с кровью, там состоялся милый, ничего не значащий разговор с седым, чуть застенчивым и скромным автором, не особенно распространявшимся о своих подвигах на ниве шпионажа.

Прокачусь на своем шарабане на год вперед. Вскоре Ле Карре прибыл в Москву собирать фактуру для своего очередного романа, остановился в шикарном «Савое», где я его разыскал и предложил пообедать в Доме литераторов, тогда еще доступном для медленно беднеющих московских писателей. В киоске рядом с входом я по дурной привычке купил и запрятал в карман бутылку «Тичерс», стоившую (о, славное время!) всего шесть долларов. В ресторане мы пожинали фирменные писательские деликатесы, и мой гость охотно воспринял бутылку, внесенную в кармане, словно мы с ним уже не раз по-совковому выжирали «натроих» в подъезде (а не в «Симпсоне»), закусывая селедкой с газеты, положенной на подоконник (к образу английского джентльмена). Кот смотрел на нас с нескрываемым презрением, как на жалких плебеев.

На следующий год он пригласил меня погостить у него в загородном доме близ Панзанса, встретил меня на перроне, посадил в просторный «лендровер», рассчитанный на пересеченную местность, и повез в свое имение, состоявшее из двух двухэтажных домов, один — хозяйский, другой — для гостей. Дома высились на каменистом холме, внизу хмурилось серо-зеленое море, видимо недовольное визитом бывшего чекиста, из окна гостевого дома виднелось ограждение из колючей проволоки(!), рядом сидел огромный рыжий кот, который зашипел и жутко напугал моего Чеширского Кота. Вопрос о назначении проволоки мучит меня до сих пор, я так и не рискнул спросить об этом у хозяина. Защита от местных жителей, ворующих картошку? Или от тигров, покушающихся на кота?

Дэвид (истинное имя Джона Ле Карре — Дэвид Корнуэлл) отдал мне на откуп весь гостевой дом, я тут же начал все осматривать и обнюхивать, прежде всего холодильник, который оказался набитым пищепро-дуктами и — nota bene! — бутылками Puilly fume, моим любимым французским вином. Вот вам и негостепри-имство англичан, и болезненный уход в приватность!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.