Партия политическая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Партия политическая

Почему каждая партия считает, что она одна умная и симпатичная, а все остальные вроде последних учеников? Разве дураки и разные пакостники не равномерно распределяются между всеми партиями?

Саша ЧЕРНЫЙ, русский писатель. Из произведения «Детские вопросы»

Слово «партия», на самом деле, придумал не Ленин. И даже не Маркс. И даже вообще вовсе не революционеры, а, наоборот, царь. Петр наш под номером один. Слово «партия» – в значении группа лиц или предметов – стало впервые употребляться именно при великом нашем императоре.

Теперь – по традиции – выясним, откуда слово это взялось.

Образовалось сие знаковое для нашей страны политическое понятие от французского слова «parti», которое, если кому интересно, в свою очередь возникло от латинского «pars». Оба два иностранных слова означают: «часть», «группа».

Если при Петре все больше говорили про «партии парусины из Голландии» и прочие нужды хозяйственные, то довольно скоро все изменилось. И уже в словаре Даля читаем привычное нам значение слова: «сторонники, сторона, общество, одномышленники, соумышленники, собраты, товарищи по мнениям, убеждениям, стремлениям своим; союз одних людей противу других, у коих иные побуждения».

Нынче нам и в голову не придет, что, говоря о таких разных, казалось бы, вещах, как, скажем: «партия кокаина, задержанная на таможне», «партия дырявых колготок» или «Коммунистическая партия Советского Союза», – мы произносим одно и то же слово.

Нынешняя молодежь, к счастью, как-то малёк подуспокоилась в отношении самого этого понятия «партия». Почти целый век само слово «партия» подразумевало не просто там каких «одномышленников» да «соумышленников». О, нет! Это было понятие почти сакральное, важнейшее и судьбоносное. Граждане моей страны искренно верили: партия – это сила огромная да мощная.

Но даже сегодня, если, скажем, какой-нибудь деятель культуры вступает в некую партию (вовсе не обязательно правящую), мы воспринимаем это как факт не случайный, не простой, требующий какой-то нашей реакции. Так или иначе мы выстраиваем свое отношение к этому событию – событию! – человек в партию вступил.

У меня есть подруга. Ее зовут Нина Вишнева. Она – замечательный человек и талантливый журналист. Нелегкая журналистская судьба забросила Нину в США, где она и проживает. Я попросил коллегу узнать, что должен сделать простой американец, чтобы вступить в партию. Например, демократическую или республиканскую.

Выяснилось, что как такового членства – не существует. Вот оно как! Не существует никаких партийных билетов с портретом на обложке Джефферсона (основатель демократов) или Линкольна (основатель республиканцев). Ни билетов, ни взносов, только добровольные пожертвования.

Желаешь вступить? Звонишь в местную ячейку, говоришь, что хочешь зарегистрироваться как демократический выборщик. Или как республиканский. Тебе присылают бумажку типа анкеты, заполняешь, отправляешь обратно. То же самое можно сделать по Интернету. И всё?

И всё!

Правда, американские коммунисты, памятуя о своем старшем советском собрате, ввели членство и даже взносы. Не сильно, надо сказать, разорительные: два доллара в месяц для бедных и пять долларов – для тех, кто побогаче.

Но самое главное: при поступлении на работу (если ты, конечно, не идешь в Белый дом или конгресс) твоя партийность не имеет ровным счетом никакого значения. Пункта «партийность» нет ни в одной анкете. Более того, если тебя вдруг какой сумасшедший спросит: «Ты, мол, республиканец? Демократ?», а ты по привычке ответишь: «Коммунист я», и тебя не примут на работу, то ты вправе подать в суд за дискриминацию по партийному признаку.

А откуда вообще партии взялись? Чего это вдруг «соумышленники, собраты, товарищи по мнениям, убеждениям, стремлениям своим» решили объединяться?

Как всегда, парламенты во всем виноваты. Скажем, в учредительном собрании Франции 1848 года объединились монархисты-католики – вот тебе и партия. Левые объединятся – еще одна. И в других парламентах – та же история.

Еще аж с XVIII века английский парламент делится на партию тори (консерваторы) и виги (либералы). И именно из английского парламента пришло столь привычное для нас деление на правых и левых. Места справа были более почетными, поэтому их занимали те, кто поддерживает короля, слева – менее почетными, их, соответственно, занимали те, кто находится к королю в оппозиции.

Если какой-нибудь некстати любопытный читатель спросит: «А чего это, собственно говоря, места справа считались более привилегированными?» – отвечу. Это может показаться невероятным, но традиция идет с древних времен, когда линия сражения двигалась в направлении удара шпаги. Поскольку большинство людей «правши», то на правом фланге всегда собирались лучшие воины. Поэтому в парламенте это место занимала «хорошая», благонадежная партия, которая за короля. А все эти противные оппозиционеры – те левые.

Поначалу партии образовывались прям по Далю: «союз одних людей противу других, у коих иные побуждения». Парламентарии делились и объединялись по убеждениям.

В конце XVIII – начале XIX века жил да был человек со сложным именем Анри-Бенжамен Констан де Ребек. Человек этот массу всего за свою жизнь успел! Был он философом, писателем, политиком времен Французской революции да еще мужем знаменитой французской писательницы мадам де Сталь. Так вот он утверждал, что «партия есть общность лиц, публично исповедующих одну и ту же политическую доктрину». Замечу: исповедующих, а не борющихся за нее.

Довольно долго партии объединялись не по классовому, а по идеологическому принципу. А потом в историю зашел Карл Маркс, встряхнул бородой и провозгласил: «Что за дела? С помощью таких партий призрак коммунизма в реальность не превратишь! Надо на классовой основе объединяться. Вот пролетариату нечего терять, кроме собственных цепей? Хорошо. Вперед! Всех громить!»

Маркс был совершенно убежден в том, что сама принадлежность к классу уже означает принадлежность к идеологии. Пока всякие мудрствующие политики размышляли про политические доктрины да высказывали свои убеждения, Маркс вместе со своим соавтором Энгельсом резко и конкретно сообщили в «Манифесте коммунистической партии»: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме собственных цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Вот, получается, зачем партия нужна. Не для того, чтобы дискутировать в парламенте, а чтобы – в морду всем тем, кто не с нами. И свергнуть конституционный строй с помощью нищих, которым все равно, поскольку им терять нечего.

Эта идея очень понравилась Ленину, который с самого начала стал создавать не какую-нибудь там либеральную или, скажем, свободную партию, а вот именно – рабочую. То есть партию людей, которым терять нечего, а потому они могут с радостью все разгромить, не свое ведь – чужое, чего бы не погромить?

Как известно, рабочая партия была создана на Втором съезде (с первого раза не получилось). Интересно узнать: много ли рабочих выступало на съезде за создание рабочей партии?

Открыл съезд Г. Плеханов – ученый, вошедший в историю как теоретик марксизма. Выступал писатель Б. Гинзбург, взявший себе литературный псевдоним Кольцов. Не обошлось, естественно, без основателя меньшевизма Л. Мартова – его при всем желании трудно называть рабочим. Как, впрочем, и Ленина, который, разумеется, на съезде выступал, и не раз.

А вот с выступлением именно рабочих случилась напряженка. Но оно и ладно. Главное было сочинить такие программы максимум и минимум, которые бы рабочим понравились.

В программе-максимум говорилось о конечной цели партии – организации социалистического общества и об условии осуществления этой цели – социалистической революции и диктатуре пролетариата. Идея, конечно, гениальная: неимущий пролетариат вместо того, чтобы работать, будет всем все диктовать. Но разве такая идея самому пролетариату может не понравиться? Нет, конечно.

Провозгласили бы большевики, например: революция нужна для установления диктатуры свободы или там справедливости – боюсь, за ними бы никто не пошел. А тут – просто и конкретно: дал в морду богатым, награбил награбленное – и диктуй всем, как жить. Доступно и гениально!

Чтобы не выглядеть утопистами, большевики приняли программу-минимум, в которой ставили конкретные задачи. Главное, конечно, свергнуть царское самодержавие и установить демократическую республику – задача грандиозная и тем притягательная. Были задачи помельче, но приятные: введение 8-часового рабочего дня, установление полного равноправия всех наций, утверждение их права на самоопределение, уничтожение остатков крепостничества в деревне, возвращение крестьянам отнятых у них помещиками земель («отрезков»). Поскольку Россия а ту пору была страной крестьянской, большевики подумали-подумали и на своем Третьем съезде в 1905 году придумали задачу еще более притягательную для крестьян: конфискация всей помещичьей земли.

Поскольку партия была рабоче-крестьянской, то ни в программе-максимум, ни в программе-минимум люди умственного труда (которые и составляли эти программы) ни словом не обмолвились ни о свободе печати, ни о свободе творчества, ни вообще о каких бы то ни было проблемах интеллигенции. Как тут не вспомнить крылатое выражение Ленина о том, что интеллигенция – не совесть нации, а говно?

Повторюсь, все было продумано, согласитесь, гениально и просто: для нищих классов – пролетариата и крестьянства – обрисовать перспективы, в результате которых они станут самыми главными. Это ж надо такое придумать: ребята – неимущие, которым терять нечего совсем (цепей не жалко, не золотые чай), давайте-ка устроим большую такую драку, в результате которой свергнем царя, сами сядем на трон и начнется у нас наша, то есть пролетарская диктатура! А мы, которые не рабочие люди, – поможем вам такую удивительную историю совершить!

Идея о том, что рабочей партией должны руководить не рабочие, – прижилась. Зачем, действительно, рабочим да крестьянам решать свои проблемы? Во-первых, запутаться могут. А во-вторых, хоть пролетарская диктатура на дворе – надо ж кому-то и работать? Вот пусть «диктаторы» трудятся, а умные люди укажут пролетариату, как жить и куда мечтать.

Для разрядки политической напряженности в данной главе вспомним: само латинское слово «proletarius» возникло в VI веке до нашей эры, когда римский император Сервий Туллий решил распределить всех граждан по разрядам согласно имущественному цензу. Так вот тех, кто был настолько беден, что ни в какие разряды не попал, и назвали «пролетариусами»… Вот с VI века до нашей эры им и было нечего терять. Но натворили они бед немало!

Мы бы так до сих пор и думали, что люди вступают в партию, чтобы бороться, если бы большевики не победили и не установили в стране диктатуру одной партии. Логика, опять же, цинично-железная. Если партия создана для борьбы – значит, она может проиграть. А чтобы такой беды не приключилось, надо сделать так, чтобы ей, партии, бороться было не с кем. Чтобы была она таким борцом, который выходил бы на боксерский ковер и всем кланялся как победитель, причем, всегда.

Руководящая и направляющая роль Коммунистической партии Советского Союза была закреплена в основном законе страны – в Конституции СССР, которая так прямо и утверждала: у нас в стране однопартийная система, просьба никому не беспокоиться. Для молодых читателей книги напомню эти крылатые слова: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу.

Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма».

Другими словами, тут чего написано? Если ты, гражданин, хочешь чего-нибудь определять и чем-нибудь руководить, будь любезен стать членом этой партии. То есть это уже как бы и не партия, а такой VIP-клуб, куда принимают тех, кто хочет занимать в обществе заметное положение.

Тут ведь оно как? Если борец не борется, то он перестает быть борцом. Если партия не борется, она перестает быть партией, а превращается в VIP-клуб, члены которого занимаются организацией жизни своей страны.

Графа «партийность» была обязательной в любой советской анкете. Беспартийный человек еще мог с большим трудом возглавить, скажем, театр, но не завод и не газету. Если человек хотел сделать себе карьеру, он был обязан вступить в КПСС.

Несмотря на то, что КПСС по-прежнему считалась «авангардом рабочего класса», все дела в ней вершила номенклатура – партийные чиновники. Но, чтобы сохранялась видимость пролетарской партии, в КПСС – как и в любой VIP-клуб – принимали не по желанию, а по разнарядке: количество рабочих и крестьян должно было превышать количество, скажем, интеллигентов. Поэтому те расторопные мужики, которые хотели сделать карьеру, часто вступали в партию во время службы в армии – солдаты почему-то приравнивались к рабочим, а не к интеллигентам.

По меткому замечанию Мориса Дюверже, знаменитого французского политолога, автора книги «Политические партии», партия, которая не борется за власть, а только пользуется ею, постепенно становится похожа на средневековый монашеский орден. Я приведу цитату из его книги, цитата большая, но не поленитесь ее прочесть, того стоит, ей-Богу:

«Партия требует от своих членов полной ангажированности, равнодушия к материальным благам (добавим: на словах, потому что именно за материальными благами в партию чаще всего и шли, исключая четыре военных года. – А. М.), она насаждает среди них дух общности и самоотречения… – все это не что иное, как типичные признаки ордена. Основанием для такого утверждения выступает и та абсолютная дисциплина, и та преданность, которой эта партия требует от своих членов, что сближает ее с самыми великими и знаменитыми религиозными орденами. Даже концепция партии «как революционной элиты», «фермента, поднимающего массы», «авангарда рабочего класса» точно так же восходит к понятию ордена. Достаточно сопоставить черты коммунистической партии с основными характеристиками, служащими для описания ордена, чтобы констатировать их полное тождество» (выделено мной. – А. М.).

Вот оно как, оказывается: почти целый век нами руководил средневековый орден!

А вообще во все времена, во всех странах: кто вступает в политическую партию? Если мы говорим не о VIP-клубе, а о подлинной партии, то во все времена и во всех странах в партии вступали те люди, вся жизнь которых есть борьба.

Если человек, положим, хочет писать книжки, ставить спектакли, воспитывать детей, водить машину, готовить вкусную еду, петь песни, танцевать танцы, футболить в футбол, открывать открытия – ему в партию вступать незачем. Но если хочет бороться – без партии не обойтись.

Однако если в стране реально одна партия, то в нее будут вступать не те, кто хочет бороться, а те, кто хочет быть ближе к кормушке.

Джордж Вашингтон утверждал: партийность порождает беспорядки и мятежи. Может, великий американец отчасти и прав. Однако пока существует власть, непременно найдутся люди, которые хотят найти «соумышленников», чтобы за эту власть бороться. Найдутся и те, кто захочет быть в партии власти, чтобы делить как ответственность, так и привилегии.

Партии не менее вечны, чем солнце. Они тоже греют, тоже обжигают, на них тоже бывают пятна, но они никуда не деваются. И не денутся никогда.

Они – важная составляющая политики.

Как все-таки правильно, что политика у нас сразу за партиями и идет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.