Политическая частушка
Политическая частушка
Политическая частушка привлекала внимание фольклористов Советской России еще в 1920-е годы и была одним из «признанных» официальной наукой жанров политического фольклора. В эти годы политические частушки публиковались в сборниках пропагандистского характера (Жаров 1923; Жаров 1925; Князев 1925), песенниках и сборниках, посвященных современному фольклору (Огурцов 1922; Князев 1924).
Василий Князев, включая в небольшой сборник политические частушки, оговаривает во введении: «Само собой разумеется, что в книжке для широкой читательской аудитории некоторым явлениям быта первичных дней революции нет, и не может быть места. Например, контрреволюционной, в том или ином преломлении, проповеди, человеконенавистнической, на почве национализма, травле народностей (латыши, китайцы, евреи) и прочая» (Князев 1924: 3). Ю. М. Соколов в статье «О чем поет и рассказывает деревня», цитируя антисоветские частушки, избегает текстов, в которых упоминаются имена вождей (Соколов 1924). Так что в довольно либеральные 1920-е годы при публикации или цитировании антисоветских частушек возникала тенденция к самоцензуре. Так, статья Д. К. Зеленина о политической частушке с подборкой текстов вышла в немецком издании, на русский она была переведена только в 1990-е годы (Zelenin 1925; Зеленин 1999). К 1990-м годам относятся несколько небольших научных публикаций антисоветских частушек – В. С. Бахтина (Бахтин 1994), С. Н. Азбелева (Азбелев 1994; Азбелев 1998; Азбелев 1999) и др.
А. Блюм в небольшой статье, посвященной сборникам частушек из спецхранов библиотек, цитирует любопытный документ из Центрального государственного архива историко-политических документов в Санкт-Петербурге о цензурных купюрах: «Из книги А. Веселого, «Частушка колхозных деревень» (Веселый 1936) изъяты идеологически чуждые и политически чуждые невыдержанные частушки:
Нам не надо шить карманы,
Нынче нечего в них класть.
Нам не нужно старо право,
Нам нужна советска власть.
Изъят целый раздел «Уходящая деревня». Здесь были собраны кулацкие, хулиганские и воровские частушки, включение которых в сборник политически недопустимо. Например:
В ДОПРе годик посидел,
Показалось хорошо.
Пойду хлопну активиста –
Не посадят ли еще»» (Блюм 2003а: 42–43)[324].
В спецхранах библиотек оказались сборники частушек, составленные А. Жаровым (Жаров 1923), В. И. Симаковым (Симаков 1927)[325], И. Лукашиным (Лукашин 1926), Р. Акульшиным (Акульшин 1928), – авторами, чьи имена вошли в главлитовский «Список лиц, все произведения которых подлежат изъятию». «Современные частушки, 1917–1922» В. В. Князева, как указывает А. Блюм, «упомянуты в приказе Главлита «Об изъятии книг из библиотек» от 31.12.1947 года с таким примечанием: «Во многих частушках положительно упоминается Троцкий»» (Блюм 2003а: 42).
Наиболее крупной публикацией политических частушек является издание, подготовленное А. В. Кулагиной, – «Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова» (ЗЧ 1999). Оно охватывает весь период советской истории. Недостатком издания можно назвать поздний характер фиксации текстов – все они были записаны в военное или послевоенное время, отсутствие научных комментариев к текстам и указания на место записи и степени распространения. Вызывает вопросы и способ собирания текстов А. Д. Волковым: большинство из них было куплено им на рынке за деньги, что повышает процент авторских частушек.
Определенная часть политических частушек сохранилась в архивных собраниях. Существование частных коллекций политического фольклора отмечал В. В. Стратен (Стратен 1927: 147), называя имена Д. К. Зеленина[326] и Ю. М. Соколова. В фольклорном архиве Пушкинского Дома политические частушки, находящиеся в «особом хранении», были перемещены из разных коллекций: это коллекция № 66 («Собрание М. И. Романова. Частушки и песни (Северный край)», 1926); коллекция № 209 («Записи русского фольклора на территории Латвийской ССР. Копии материалов отдела фольклора АН СССР», 1911–1948); фонд № 115 (сатирика и критика А. А. Измайлова, до 1921); записи частушек, сделанные Л. В. Домановским (коллекции № 111, 99).
К 1918–1919 годам можно отнести записи сатирика А. А. Измайлова. Он записал частушки в окрестностях Петрограда. В 1926 году записаны частушки И. С. Фридрихом в Ругайской волости Яунлатгальского (Абренского) уезда (район современного г. Пыталово Псковской области). К 1929–1936 годам относятся материалы, записанные в Дмитровском сельсовете Черевковского района Северного края (ныне Устьянский район Архангельской области) учениками местного краеведа Михаила Ивановича Романова (1886–1956)[327]. В письме 1936 года к А. М. Астаховой он говорит: «Записи их <учеников> считаю вполне доброкачественными» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 66. № 101. Л. 19 об.).
Фольклорная секция Академии наук, а затем – Отдел фольклора ориентировались на исследование традиционного крестьянского народно-поэтического творчества. Записи городского фольклора в собрании архива Пушкинского Дома редки и случайны. Поэтому частушка, записанная преимущественно у крестьянского населения, – преобладающий жанр политического фольклора в «особом хранении».
Ю. М. Соколов отмечал «исторический интерес» частушек «на темы старой экономической политики, соединенной с системой разверстки и реквизиции (о Ленине и Троцком, о комиссарах и пр.):
Сидит милый на телеге,
Свесив ноги до колес.
Ты куда, товарищ, едешь?
Реквизировать овес.
(Моск. губ., 1923 г.)». При этом он добавлял, что «певшие подобные частушки… говорили: «Боимся говорить вам; верно, вы коммунисты. Девчонки стращают, что нам попадет. Зачем имена наши пишете?»» (Соколов 1924: 305)[328].
Начиная с 1930-х годов, исполнение антисоветских частушек расценивалось карательными органами как антисоветская и контрреволюционная деятельность, подобные факты фиксировались в доносах и сводках НКВД. Обратившись к документам, можно понять, в какой ситуации могли исполняться политические частушки:
1931: «Под влиянием разлагающей агитации а/с учительства ученики пишут и распространяют среди остальной части учеников а/с частушки, распевают их и вывешивают на стенах» (СД 2003: 642).
1934: «Колхоз им. Ворошилова Шкловского района совершенно не готовится к севу. Председатель колхоза Алданов, председатель ревизионной комиссии Корнейчиков и счетовод Михалюто совместно с кулаками Рубановым, Михейчиковым и другими пьянствуют и разбазаривают колхозное имущество. 17 и 19 декабря указанные лица устроили пьянки, израсходовав на это дело около 80 пуд<ов> колхозного хлеба. Во время пьянки распевали религиозные песни и антисоветские частушки. Возглавлял эту пьянку счетовод колхоза Михалюто» (ТСД 2002: 51).
1936: «Юръевецкий район. В колхозе «Красный льновод» ликвидирована группа антисоветски настроенной молодежи. Арестованы Балахонов А. В.,Отроков Е. М. и Аникин А. В.
Одной из форм контрреволюционной деятельности этой группы было распевание среди колхозников контрреволюционных частушек, дискредитирующих вождей партии и правительства. Следствием установлено, что такого рода контрреволюционные частушки Балахонов, Отроков и Аникин распевали в колхозе во время работы на льнопункте, а также и в бараках среди лесорубов» (ТСД 2002: 898).
1953: «Анисина М. Г. (1937 г. р., русская образование 7 классов, колхозница, Малинский район Московской области) в 1952 – начале 1953 направила в редакции местных газет «Вперед» и «Московская правда» десять анонимных писем с частушками про руководителей партии и правительства, про колхозную жизнь. Также пела эти частушки среди односельчан» (58.10. 1999: 29). «Максимович А. П. (1913 г. р., русский, образование низшее, колхозник, Печорский район Псковской области) в январе 1952 года на новогоднем вечере в школе спел антисоветскую частушку» (Там же, 84). «Акимов М. Е. (1904 г. р., русский, прежде судим, образование 2 класса, без определенных занятий, Орловская область) 29 мая 1953 года на вокзале станции Орел хулиганил, нецензурно ругался и пел частушку: «Коммунисты просят масло, комсомольцы молока, а им С. отвечает <…> сломался у быка». В приговоре отмечалось, что частушка, которую распевал Акимов по своему содержанию носит антисоветский характер, т. к. в ней с исключительным цинизмом высмеиваются, комсомол, партия и вождь» (Там же, 171).
1958: «Рыбкин В. В. (1929 г. р., слесарь, г. Брянск) в 1958 году среди рабочих критиковал советскую действительность, ругал коммунистов, пел антисоветские частушки» (Там же, 493).
В 1963 году в приговорах по статье 58.10 «Антисоветская агитация и пропаганда» фиксируется исполнение политических частушек в лагере (58.10. 1999). Во всех перечисленных случаях исполнение антисоветских частушек было публичным, будь то школа, вокзал или редакция газеты. А. С. Архипова и С. Ю. Неклюдов приводят статистические данные по Татарской АССР о наказаниях за исполнение антисоветского фольклора и на их основе приходят к выводам, что «(1) в первой половине 1930-х годов внимание уделялось скорее частушкам, а во второй половине – и анекдотам, и частушкам; (2) количество дел за анекдоты и частушки после 1935 года увеличивается, а приговоры становятся все более суровыми» (Архипова, Неклюдов 2010: 93) – от двух лет заключения до высшей меры наказания.
Д. К. Зеленин отмечает следующие особенности политической частушки: она выделяется по принципу темы и содержания, может быть легко датирована, отражает важные и всем известные события. Формально к «политическим» относятся частушки «Яблочко» и «Я на бочке сижу» (Зеленин 1999: 468). Внимание ученых привлекал генезис политической частушки: городское или деревенское происхождение, соотношение со старой бытовой частушкой, плясовой песней и т. п. (Стратен 1927). Украинская исследовательница О. В. Олексiева в статье «Коротенькi пiснi («частушки») рокiв 1917–1925» отмечает, что на Украине частушки исполняются на украинско-российском жаргоне и, следовательно, можно предполагать их российское происхождение (Олексiева 1925).
А. М. Смирнов-Кутаческий в статье «Происхождение частушки» пишет: «Бюхер в обстоятельном исследовании «Работа и ритм» доказывает, что народная песня произошла из рабочего ритма. <…> Ритмичный стук при работе формировал психическую энергию и, вызывая эмоции, воплощенные в песне, облегчал однообразие работы, да и самую работу. <…> Частушка по своему музыкальному складу вся насыщена фабричным ритмом. Ее четко выраженный размер – хорей или ямб, без безголосого пиррихия – как нельзя больше соответствует четкому ритму фабричного станка:
При царе, при Николашке, ели, пряники, барашки…
Та-та, та-та, та-та, та-та, та-та, та-та…» (Смирнов-Кутаческий 1925: 43).
Исследователь не досказал частушку, под чей фабричный ритм рабочий производит прибавочную стоимость. В одном из вариантов она звучит так:
При царе при Николашке
Ели белые олашки.
А совет да исполком,
Все мякины истолкем.
Размышления А. М. Смирнова-Кутаческого о зависимости частушки от фабричного ритма цитировали и Ю. М. Соколов, и В. В. Стратен и пр., не оговаривая другой гипотезы, высказанной в его работе: «Частушка – показатель социального кризиса», и если «фабрика дала ритм частушке», то «социальный кризис наполнил ее содержанием» (Смирнов-Кутаческий 1925: 55), достаточно оппозиционным к большевистской власти.
А. В. Кулагина считает, что «политические частушки – новая форма песенок-хроник», результат индивидуального творчества очевидца событий, лишенный поэтических достоинств (Кулагина 1999: 6). По ее мнению, частушка «остается в личном репертуаре автора, не становясь объектом дальнейшей изустной передачи» (Кулагина 1999: 7). С. Б. Адоньева также считает, что в частушке (в рассмотренном исследовательницей случае – бытовой) «сообщают новость». Вместе с тем С. Б. Адоньева отмечает, что «новостью является не сам текст, но акт приписывания некоего текста некоему конкретному факту. Или, точнее, сотворение некоего социального факта – новости (события) – посредством верификации определенного текста» (Адоньева 2004: 158). Это утверждение подходит и к политическим частушкам. Так, 23 апреля 1953 года были осуждены «Батаков А. В.(1928 г.р. русский, образование низшее, заключенный, РСФСР), Гнелицкий Н. А. (1932 г.р., русский, образование низшее, заключенный), Кибаков Л. Н.(1931 г.р., русский, образование низшее, заключенный)», которые «6 января 1953 года в изоляторе пели частушку: «Когда Ленин умирал Сталину приказывал: рабочим хлеба не давать, мяса не показывать». 12 марта 1953 года: «Когда Сталин умер, то супу не дали, когда Маленков умрет, то хлеба не дадут»» (58.10 1999: 78). Этот пример демонстрирует, как происходит актуализация текста частушки во время смерти политического лидера.
Публикация антисоветских частушек в 1920-е годы была вызвана желанием показать «настроения» населения. Исследователи и публикаторы политических частушек часто прибегали к «вульгарно-социологическому» методу, приписывая происхождение и исполнение текстов определенным социальным слоям (бедняки, кулаки, середняки и пр.). В своем учебнике «Русский фольклор» Ю. М. Соколов писал: «Собирание и изучение частушек в наше время <…> является актуально необходимой задачей, так как проливает свет на всю реальную картину классовой борьбы» (Соколов 1932: 30)[329]. Для 1920-х годов допустимо положение, что крестьяне, будучи инертной массой, в первые годы революции не принимали советскую власть и сначала пели антисоветские частушки, а потом переключились на советские. Эта осторожная позиция отражена в сборниках материалов студенческих этнографических экскурсий под руководством В. Г. Богораза-Тана. Так, в статье Н. Морева читаем:
События, последовавшие за Октябрьской революцией, сначала вызвали как бы недоумение со стороны крестьян<…> Тяжесть разверстки, трудналога и гражданской войны вызвали в них недовольство. Им некому было растолковать, что эти явления эпизодические, что, только перешагнув через них, мы можем приступить к мирному строительству. Не удивительно, что старуха-мать, у которой один сын был убит в империалистическую войну, а второй пропал без вести в гражданскую, сообщила мне частушку.
Комиссары черти,
Нет на вас и смерти.
Вы бы околели,
Мы бы не жалели.
Но за последние годы, когда экономические условия улучшились, когда появились заработки <…>, мысль крестьянина направилась в другую сторону (Морев 1924: 118).
Исполнение политических частушек в городе, по мнению В. В. Стратена, не могло быть социально дифференцированным:
Поток контрреволюционных, злобных частушек исходил из трудно определимой мещанской, обывательской массы – может быть, от ремесленников, торговцев, мелких спекулянтов, особенно от мешочников, разъезжавших между городом и деревней. Творчество различных социальных группировок, вливаясь в улицу, подхватывалось уличными детьми и подростками, которые, будучи очень экспансивны и восприимчивы по натуре, переваривали в своем репертуаре решительно все – и воровскую песню, и театральные куплеты, и революционную частушку, и контрреволюционную. Так, какой-нибудь чистильщик сапог мог с одинаковым чувством петь сначала:
Ой, яблочко
Покатилось.
А советская власть
Провалилась, –
А потом:
Ой, яблочко
Покатилось,
А советская власть
Утвердилась.
Вследствие этого нельзя установить конкретного социального источника той или другой частушки (Стратен 1927: 157).
Евгений Недзельский, описывая фольклор Гражданской войны, связывает происхождение наиболее популярного типа политической частушки «Яблочко» с эстрадой:
Впервые юг России запел «яблочко» в эпоху занятия Украины немцами. С одной стороны – впервые разрешалось клеймить большевиков, с другой – жертвой сатиры стали сами оккупанты, когда с подмостков неисчислимых в тот год открытых сцен, кабаре и «Тиволи» покатилось антинемецкое «яблочко»:
Украина моя,
Плодородная,
Немцу хлеб отдала –
Сама голодная…
Отсюда же впервые было спето и длинное (16 куплетов) «яблочко», которое впоследствии распалось на отдельные четверостишия и зажило в массах. <…> Так с возвышения кабаре «покатилось» «яблочко» и с этой поры его можно было слышать всюду (Недзельский 2007: 2).
В. В. Стратен более обобщенно говорит об этом же источнике политических частушек: «Сильное влияние оказали на городскую частушку различного рода «халтурные» театральные куплеты, в изобилии исполнявшиеся в многочисленных театрах миниатюр, в цирках и на так называемых эстрадах всякого рода. Эти куплеты обычно кропались самими исполнителями и являлись такими же злободневными однодневками, как и частушки» (Стратен 1927: 158). Подобные куплеты исполняли и уличные певцы Ленинграда, чей репертуар записывала А. М. Астахова в начале 1930-х годов; в 1932 году она подготовила сборник «Песни уличных певцов», который так и не увидел свет (Лурье 2011).
Частушки создавались и исполнялись так называемыми наборами (№ 6, № 31). Некоторые из этих наборов составил Нико (Николай Александрович) Шувалов, автор многих уличных песен. В полевом дневнике А. М. Астахова отмечает, что у Нико Шувалова уже вышли 33 частушки: «Сочиняет быстро. Тут же при мне – отвернувшись на минутку – сочинил 2 частушки – 1). На недостачу керосину 2) На высокие крестьянские цены» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 2. Л. 21). В наборы входили популярные частушки, эстрадные, ленинградские и частушки собственного сочинения. При исполнении состав предложенной Н. Шуваловым подборки менялся незначительно, но порядок частушек мог свободно варьироваться.
За исполнение частушек антисоветского содержания уличные певцы могли подвергаться преследованию. Александра Николаевича Соколова арестовали в 1929 году на Кузнечном рынке за пение частушек «Жизнь крестьянина» и присудили два месяца принудительных работ. В конспекте интервью с исполнителем А. М. Астахова пишет: «Относит<ельно> антисоветских частушек «Жизнь крестьянина»: раза 2 заплатил по 3 р. Так стал делать так: сперва соберу денег, рублей 5, потом пою. Ну а тут раз на комсомольца налетел. Он поднял дело, вот и присудили» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 2. Л. 6).
Набор, написанный Нико Шуваловым и обычно называемый «Наоборот», был обязательным номером выступлений почти всех уличных певцов и имел большой успех. Листочки с текстом продавались нарасхват. А. М. Астахова купила такой листочек у Семена Раздольского (Сеньки) 19 сентября 1931 года на барахолке, другой был получен от Павлуши-чечетника 6 октября 1931 года (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 3. Л. 1; Л. 250).
В подборках «Наоборот», собранных А. М. Астаховой, можно отметить варьирование текста:
Павлуша-чечетник Получ. А. М. Астаховой 6 октября 1931 г.
Раньше вывески писали:
Каждый взглянет и поймет.
Раньше слов не сокращали,
А теперь наоборот.
Церка, гука, гука сила,
Центроспирт и губ сало.
Без привычки трудно было,
А привыкли – нечего.
Владимир Акимович,20 лет.
Получ. А. М. Астаховой
15 III–1931 г.
Раньше вывески писали:
Каждый взглянет и прочтет.
Раньше слов не сокращали,
А теперь наоборот.
Мосраспред, Гострах, Рабсила,
Пенькотрест и Губоно.
Без привычки трудно было,
А привыкли – хоть бы что.
Те же куплеты «наоборот», исполняемые уличными певцами, встречаются и в частушках, помещенных в спецхран фольклорного фонда Пушкинского Дома. Так, Л. В. Домановский в июле 1937 года записал в д. Доманово такие частушки:
Умирал кулак и нищий:
Был покойнику почет.
Его клали на кладбище,
А теперь наоборот.
Вместо склепа и могилы
В печке жарили его.
С непривычки было трудно,
А теперь привыкли ничего.
Спустя шесть лет после того, как А. М. Астахова записала куплеты на рынке в Ленинграде, эти же самые тексты появляются в деревенском репертуаре. Но часто стройная двухчастная структура первоначального текста нарушается, и его половинки исполняются как самостоятельные частушки:
Раньше вывески писали:
Кто не взглянет, всяк поймет.
Раньше слов не сокращали,
А теперь наоборот.
Раньше трактора не знал,
Лошадей гоняли в поле.
На одной сохе пахал,
А теперь наоборот.
В некоторых случаях от первоначальной формы остается обрывок последней строки – «А» и «наоборот»:
В Олешкинском колхозе
Там есть всякий же народ.
Люди в колхозе живут плачут,
А в Олёшине наоборот.
Говорят и все буржуи:
«Не дает земля приплод».
А в колхозе тут же рядом
Урожай наоборот.
Сталин с Берием заседали
Всю неделю напролет,
Проекты разные писали,
А вышло все наоборот.
Противопоставление «было» и «стало», «раньше» и «сейчас» универсально для советских текстов. В частушках «Наоборот» эта оппозиция может реализовываться как со знаком плюс по отношению к современности, так и со знаком минус, таким образом, тексты становятся просоветскими или антисоветскими.
Таким образом, одним из источников политических частушек является уличная эстрада. Куплеты «Наоборот», созданные Нико Шуваловым и распространенные среди певцов на рынках Ленинграда, проникли в деревню. Форма «Наоборот» была принята для создания новых текстов.
Другими источниками политической частушки были пропагандистские тексты, деревенская самодеятельность и стенная газета. Ю. М. Соколов указывал на роль антирелигиозной пропаганды в создании частушек: «Влияние антирелигиозной агитационной литературы так велико, что сразу трудно разобраться, какие частушки созданы самостоятельно, какие представляют перепев агитационного листка или брошюры» (Соколов 1924: 301)[330].
В статье «Стенная газета в деревне» А. Бежкович приводит примеры «самогонных» и антиклерикальных частушек:
Не щадит газета и тех, которые варят самогон, будь то отдельная личность или целая деревня. В том же номере помещены самогонные частушки: один куплет воспевает деревню Куряши, устроившую в подполье гонку самогона, а другой изобличает гражданина Косинова, продающего из окна самогон:
Почему у Кудряшей
Из подполья дым идет?
Потому, что под полом
Винокуренный завод.
К Косинову пьяница
Подойдет и ахнет.
Там из каждого окна
Самогонкой пахнет.
Под заголовком «Мракобесов кормят» мы читаем: «6-го апреля в церкви Николы было собрание прихожан. На собрании постановили собрать всем приходом жалование на причт, при чем попу А. Жданову предназначено 138 пудов, дьякону 92 пуда, да псаломщику 69 пудов, итого 299 пудов». А ниже автор статьи угрожающе поучает – «Граждане Никольского прихода! Не пора ли за ум взяться и чем платить за одурачивание себя такую сумму, не лучше ли было оборудовать хорошенько вашу школу! Подумайте!» А.К.
Этот же самый эпизод деревенской жизни отмечен частушкой, которая помещена в другом номере газеты – переливаясь, она поет:
У Никольской то у церкви
Духовенство ожило,
На мужицкий горб себя
Кормить возложило
Не щадит частушка и главных поклонниц и содержательниц церкви – старух, а заодно и девушек.
Бабоньки и девушки,
Зря вы в церковь ходите,
Все равно, когда умрете,
В рай то не угодите
(Бежкович 1925: 37–38).
В выборке частушек из коллекции Л. В. Домановского есть указания на стенгазету как источник текста. Кроме того, все тексты, где говорится о конкретных колхозах, на мой взгляд, имеют такое же происхождение. Как отмечал тот же Ю. М. Соколов, «вообще – замечательное явление: за последние годы чрезвычайно выросла количественно, так сказать, местная сатира, сатира на своих односельчан, на соседние деревни» (Соколов 1924: 307). Это та «критика» и «самокритика», которая допускалась в местной периодике, стенгазете и на сцене клуба. Эти тексты не являются по большому счету антисоветскими:
В Домановск<ом> колхозе
Закупали жеребца.
Едут колхозники на ярмарку,
Запряжена овца.
В чьем-нить колхозе
Молотилки новые.
Воробьи, галки, вороны
Молотить здоровые.
Создатели таких частушек не предполагали их антисоветской интерпретации. Она возникала из-за двойственности смыслов и значений, которые можно распространить с отдельного критикуемого явления на СССР. Наталья Скрадоль, анализируя частушки сталинского времени как просоветские тексты, отмечает, что в силу вовлеченности частушки в сферу «смешного» «многие тексты можно прочитать и как политически корректные, и как антисоветские» (Скрадоль 2011: 162).
Иногда политическая частушка может пародировать советские тексты. Так, например, радость от премии в колхозе с правильной позиции должна выражаться таким образом:
Я пою, а ноги пляшут,
Будто мне семнадцать лет.
Дали премию в колхозе, –
Дорогой велосипед.
(РО ИРЛИ. P. V. Колл. 66. № 89. Семья, хозяйство, колхоз. Л. 35)
Обманутые ожидания и пустые обещания колхозных властей выражаются так:
Ах, меня премировали:
Радовалась день-деньской.
Ах, мне три горшка дали:
Детской, дамской и мужской.
В этом случае советские частушки являются прецедентными текстами для антисоветских (Богданов 2001). На мой взгляд, при изучении генезиса частушек удобнее говорить о «прецедентных текстах», а не «переделках» или «пародировании». Целые циклы частушек могут быть основаны на этом приеме. Для эпохи Л. И. Брежнева – это цикл с повторяющимися строками «Это личная заслуга Леонида Ильича»:
Хороша моя подруга
и в постели горяча –
в этом личная заслуга
Леонида Ильича.
На краю большого луга хомячок е-т грача –
эпохальная заслуга всё того же Ильича[331].
В частушках, записанных после Великой Отечественной войны, взамен советских политических лидеров может фигурировать Гитлер. Так, в материалах особого хранения присутствует текст популярной частушки:
Ленин с Троцким просят масло,
А Зиновьев молока.
А мужики им отвечают:
«Отвалился хер с быка».
В записях 1990–2000-х годов:
Плакал Гитлер у забора,
просил крынку молока,
А доярка отвечала:
подою тебе быка![332]
А. В. Кулагина отмечала подобное явление: «Во время Великой Отечественной войны возникло множество частушек, в том числе были возрождены и актуализированы частушки, связанные с Первой мировой и гражданской войнами» (Кулагина 1999: 7–8).
Принято думать, что частушки – крестьянский жанр или, во всяком случае, он маркирует низкий образовательный уровень исполнителя. Я не утверждаю, что это всегда так, однако стоит иметь в виду научный стереотип, позволяющий противопоставить «деревенскую» частушку и «городской» анекдот. В случае с политической частушкой исследователи, в частности А. В. Кулагина, нередко рассуждают об «индивидуальности» текста и его авторском характере. О том, насколько широко были распространены некоторые тексты и циклы в Советском Союзе, можно судить из комментариев к частушкам в настоящей публикации, что, на мой взгляд, снимает проблему «не фольклорного» характера политической частушки, обсуждаемую А. В. Кулагиной.
Я попыталась указать на основные источники советской политической частушки. Эстрада была одним из способов формирования моделей для частушек. Об этом свидетельствует, например, история проникновения куплетов «Наоборот» в крестьянский репертуар. Можно предположить, что культура эстрадной сатиры повлияла и на политическую частушку позднего советского времени.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.