Язык
Язык
Велик язык у коровы, не дает говорить.
Русская народная пословица (из собрания В.И. Даля)
Вот словечко-то оказалось под самый финал книжки! Совсем не вдруг поймешь, с какого конца к нему и подобраться-то. Но в этой, финальной главе, в отличие от предыдущей, надо явно все-таки с начала начать.
Итак, если верить современным ученым, то членораздельная речь возникла в эпоху палеолита, когда человек «приручил» огонь, начал строить жилища и… заговорил. То есть – опять же, если верить ученым, как только человек сделал окончательно свой выбор: мол, не хочу быть обезьяной длиннорукой, а хочу, чтобы называли меня «человеком разумным», – тут и стал членораздельно разговаривать.
С тех пор, собственно, так и повелось: разумный перед нами человек или тот, кому еще не удалось окончательно отойти от своего предка, мы в первую очередь определяем по тому, как человек умеет разговаривать.
Современный американский психолог, один из основоположников теории правого и левого полушарий мозга – Роберт Эрнстайн заметил, что, когда мы говорим о человеке, мол, он очень умен, как правило, мы имеем в виду, что у него хорошо подвешен язык.
Русская пословица вот тоже утверждает: «Встречают по одежке, провожают по уму». Это как же мы так вот сразу распознаём ум человека? По речи. А какие еще варианты?
Впрочем, все эти выводы можно делать, если ученым верить и считать, что мы все – есть результат естественного отбора.
А если придерживаться иной точки зрения? Можно ведь не научный трактат открыть, а «Ветхий завет». И что мы прочтем? Сначала Господь создал человека, потом поселил его в Едемском саду и тут же начал с ним разговаривать: «И заповедал Господь Бог человеку…»
Принципиальное, согласимся, решение Господа о создании женщины тоже было сначала высказано: «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника соответственно ему» – и уж только затем воплощено.
В общем, так получается: хоть с точки зрения науки смотри, хоть религии – все началось со слова, с языка.
Мы привыкли к тому, что умеем разговаривать, и уже не воспринимаем язык как Дар Божий. Но, слава Богу, есть философы и прочие умные люди, которые умеют остановить наш бег по жизни и красиво объяснить: как все-таки важен язык.
Великий Сократ утверждал: заговори, и я скажу, кто ты.
Карл Маркс: язык есть непосредственная действительность мысли.
Маркс вообще любил рассуждать, и не только про цепи и пролетариат, но и про язык тоже. Однажды он сказал такое, что за ним повторил философ, которого трудно обвинить в любви к марксизму, – Фридрих Ницше. Что же сказал бородатый Карл? «Мы – рабы слов». На самом деле – просто, но гениально. Фраза, над которой можно размышлять не один час.
Александр Радищев писал: «Ничто для нас столь обыкновенно, ничто столь просто кажется, как речь наша; но и в самом существе ничто столь удивительно есть, столь чудесно, как наша речь».
Напрасно Вы, дорогой читатель, проскочили цитату Радищева. Советую прочесть и вдуматься. Это ведь Александр Николаевич говорит о том самом русском языке, которого сегодня мы все – хранители и создатели.
Цитаты можно множить – но остановимся. Пора уже наконец понять: а что собственно такое есть язык?
За справкой к кому обратимся? К Далю, конечно, Владимиру Ивановичу, потому как в области языка он, конечно, «наше всё».
Итак, приготовившись узнать некую невероятную и, скорее всего, красивую истину о языке, открываю словарь, читаю: «ЯЗЫК м. мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознанья вкуса ее, а также для словесной речи или, у животных, для отдельных звуков».
Вот это да! Даль считал, что человеку язык дан, во-первых, чтобы есть, и только во-вторых, чтобы разговаривать. Удивительное дело! Ученый, который всю свою жизнь посвятил изучению языка, относился к нему спокойно и без пафоса.
Однако читаем дальше: «Язык, словесная речь человека, по народностям; словарь и природная грамматика; совокупность всех слов народа и верное их сочетанье, для передачи мыслей своих…»
Вот ведь Даль какой! С одной стороны – прагматик, а с другой – романтик… Ну разве ж это не романтический взгляд: считать, что язык дан человеку для передачи мыслей своих? Представим себе невероятное: мы бы все использовали язык только и сугубо для передачи не Бог знает чего, а вот именно – мыслей. С одной стороны, какое приятное было бы у нас общение, а с другой – какая бы вокруг стояла тишина…
А дальше у Даля – замечательная пословица, которую грех не повторить: «Язык мой враг мой: прежде ума глаголет». Симптоматично (извините за научное слово), что вторую часть пословицы мы отбросили, вроде как и не нужно нам знать, отчего это язык бывает нашим врагом. У Даля же есть еще и такое определение языка: «Народ, земля, с одноплеменным населением своим, с одинаковою речью».
Вообще, конечно, языков (как и народов) ужасно много – просто не счесть. Это с одной стороны. Потому что есть и другая: мало их, едва ли чуть больше десятка.
Как такое может быть?
А так вот. Языков, на которых болтает относительно немного народу, – тьма. Ученые даже не могут подсчитать их точное количество, пишут примерно 5–6 тысяч. Для примера скажем, что есть такой язык, называется юкагирский, на нем говорят около 300 человек.
Тех же, на которых общаются более 100 миллионов, всего… 12. Как вы думаете, какой самый популярный в мире язык? Нет, не английский, у него – серебряная медаль. Золотая – у китайского. После английского следуют хинди вместе с урду, затем – испанский, русский (ура! мы вошли в первую пятерку!). Далее, как ни парадоксально, индонезийский, арабский… А потом, знаете, какой? Ни за что не догадаетесь: бенгальский. За ним следуют языки менее экзотические: португальский, японский, немецкий. Замыкает список языков-миллионеров – французский.
У всех – и больших, и малых языков – есть одно общее свойство: язык всегда характеризует народ, который на нем говорит.
В умнейшей и интереснейшей книге Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва» я прочитал поразивший меня факт: у эскимосов существует 1200 слов для определения оленя. Они видят оленя в 1200 вариациях! Разве не ошеломляющая характеристика народа?
Знаете ли вы, что в немецком языке установлен строго определенный порядок слов, который диктует правила языка, и менять сей порядок невозможно. В русском же языке, как говаривали сталинские чиновники: «сумбур вместо музыки», то есть в каком порядке желаешь, в таком и ставь слова.
У немцев – порядок и строгость. У нас – импровизация, основанная на эмоциях. Недаром же пословица гласит: «Что русскому – благо, то немцу – смерть». Замечу: немцу, а не французу или, скажем, итальянцу…
Занятно, что немцы считают, будто в радуге… шесть цветов. И не потому, что они – дальтоники, а потому что синий и голубой цвета по-немецки обозначаются одним и тем же словом.
Вот ведь как оно интересно выходит: не только мы говорим на своем языке, но и язык многое говорит о нас. Правда, иногда не вдруг поймешь, что именно он хочет нам сообщить.
Как, например, объяснить то, что заметил все тот же Кронгауз: в криминальной части нашего родного языка почти нет иностранных заимствований, а в части гламурно-глянцевой – полно? И вправду, все эти «наезды», «беспределы», «базары», которые надо «фильтровать», «крыши», «стрелки», устрашающий глагол «мочить» – все родные слова, русские. А «кастинг», «глянец», «стиль», «элитный», «эксклюзивный» и прочие «вау» – заимствованы. Как-то обидно делать из этого вывод: мол, криминал нам ближе гламура. А какой не обидно?
Понятно, что любая революция рождает свой язык. Когда мы сегодня слушаем детей эмигрантов, нам кажется, что они говорят на языке вроде русском, но – ином. А это – просто русский дореволюционный язык.
Советская власть не была такой уж глупой, когда придумывала невероятное количество аббревиатур: большевики старались породить новый язык. ВЧК существовала всего пять лет (ей на смену пришло ГПУ, вот уж воистину хрен редьки не слаще), но слово «чекист» существует доныне. Советская власть строила новую жизнь, а новая жизнь без нового языка невозможна.
Это замечательно сформулировал Джордж Оруэлл в своем знаменитом романе «1984»: «Предполагалось, что, когда новояз утвердится навеки, а старояз будет забыт, неортодоксальная, то есть чуждая ангсоцу мысль, постольку поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой».
Вот ведь что важно: поскольку язык формирует мысль, новый язык необходим каждой революции, чтобы не рождались старые мысли. Революционеры полагали, что, изменяя язык, они меняют мышление. И надо признать, что в данном случае они были правы.
Мы как-то вообще недооцениваем, как мощно влияют на нас слова. Ученые проделали такой опыт. Они взяли семена растений под неблагозвучным названием «арабидопсис» и поместили их в аппарат, способный переводить человеческую речь в электромагнитные колебания. После чего начали на бедный подопытный арабидопсис всяко ругаться. В результате эти семена превратились в генетических уродов, а через несколько поколений племя арабидопсиса выродилось вовсе. Вот ведь оно как! Оказывается, выражение «убить словом» не такая уж и метафора…
Язык вообще существо живое. Слова живут в языке своей жизнью, и мы уже не вдумываемся особенно в их смысл. Театральное «партер» происходит от французского «par» («по») + «terre» («земля»), но кто сейчас это помнит? Кто сейчас знает, что «глянец» происходит от немецкого «Glanz» (кстати, все существительные на немецком пишутся с большой буквы), что значит просто «блеск» – так называли журналы с блестящей обложкой. Однако нынче это слово имеет едва ли не социальное значение, про глянец даже фильмы снимают…
Как и все живое, язык постоянно меняется. Потому как любой народ может в чем угодно лениться (например, народу бывает очень лениво строить хорошую жизнь), но вот словотворчеством люди занимаются всегда. И покуда на Земле останется хотя бы один человек, он всенепременно будет заниматься сотворением слов – это наша суть, это у нас внутри сидит: не отнять.
Скажем, знаете ли вы, что значок @ называется «собака» только в России? Итальянцы называют @ – улитка, немцы – обезьянка, финны – кошка, китайцы – мышка. Ни один философ или лингвист не может объяснить, почему в большинстве языков мира название этого важнейшего, с компьютерной точки зрения, символа взято из мира животных. Но так решили люди, и значит, так тому и быть! Замечательный Максим Кронгауз увидел в этом значке @ – собачку в будке. Я абсолютно доверяю этому лингвисту, но не могу не признать, что можно – при определенном напряжении фантазии – увидеть здесь улитку, а можно – кошку в окошке…
Носителей языка – то есть нас с вами – характеризует не только то, какие слова возникают, но и какие исчезают из языка. Много лет назад я брал интервью у великого Дмитрия Сергеевича Лихачева в его питерской квартире, буквально заваленной книгами. Я запомнил, как тогда Дмитрий Сергеевич сказал мне: «Раньше письма подписывали: «Готовый к услугам такой-то…» Вы можете себе представить, чтобы сегодня кто-нибудь так подписал письмо?»
Не могу. Сегодня словосочетание «готовый к услугам» звучит едва ли не издевательски. А раньше было нормой. То, как это характеризует нас с вами, предоставляю решать читателю.
Любое государство всегда с некоторой настороженностью относится к любому народному творчеству. Оно понятно: не хочет выпускать из рук такое важное дело, как словотворчество. Однако никакое государство в мире не может не то что уничтожить, а даже регламентировать те открытия в языке, которые делает народ.
Например, в России – чтоб вы знали – есть закон «О государственном языке Российской Федерации». Там, в частности, написано: «Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации». Теоретически – здорово! Вывод этот, конечно, очень государство возвышает. На практике свое решающее слово в словотворчестве (извините за нелепый каламбур) народ никому не отдаст. Назвал @ – собачкой, и все тут. И хоть ты что делай, правительство, а все равно @ будет собачкой!
Ну нет такого слова в русском языке – «услышимся», не зря мне его сейчас компьютер красным подчеркнул, намекая: нет такого слова, ошибка у тебя, автор. А радио послушаешь – есть! Едва ли не каждый ди-джей считает своим долгом попрощаться словами «услышимся завтра».
Попытки регламентировать язык сверху предпринимаются, разумеется, не только в России. Скажем, во Франции есть такое государственное учреждение Генеральный комитет Франции по терминологии. Так вот сей комитет повелел французам заменить привычное, но английское e-mail на непривычное, зато французское – mel. И – чего? Да ничего. В том смысле, что ничего не вышло из затеи… Французы английское слово предпочитают – хоть ты тресни!
Может быть, словотворчество – это едва ли не единственное проявление народной воли, которое никак и ничем невозможно регламентировать. Мне вообще кажется, что языковое творчество – самое постоянное и самое, если угодно, мощное проявление народного творчества. Язык создается постоянно. Мы его создаем. И мы же ругаемся, что язык портится.
На факультете журналистики МГУ мне посчастливилось учиться у великого знатока русского языка Дитмара Эльяшевича Розенталя. Это был очень пожилой, маленький и, надо признаться, довольно вредный человек, который настолько обожал русский язык, что всякое незнание его воспринимал как личное оскорбление. Розенталь был одним из подлинных гениев, которых я встречал в своей жизни. По абсолютному знанию своего предмета и невероятно страстному к нему отношению Дитмар Эльяшевич стоит для меня в одном ряду, скажем, с Питером Устиновым, Владимиром Спиваковым, Родионом Щедриным, Марком Захаровым и другими гениями, с которыми мне тоже повезло общаться.
Это что, я хвастаюсь? Отчасти да, конечно. Но вообще я это вспомнил потому, что Розенталь был твердо убежден в том, что языковую норму диктует народ, а не ученые или правители. На лекциях он говорил нам: «Раз людям удобнее считать, что кофе – среднего рода, пусть и говорят „оно“». Надо сказать, что совсем недавно, буквально в 2009 году, были приняты новые нормы русского языка, по которым вполне даже можно говорить: «Дайте мне черное кофе». Все-таки победил старик Розенталь!
Язык – это еще и открыватель мира, потому что для нас существует только то, чему есть название. Наночастицы, например, были всегда, но они стали существовать как реальность только тогда, когда их назвали словом.
Ребенок познает мир, познавая язык. Правда, сначала он придумывает предметам и явлениям свои собственные имена – но это не важно. Ребенок понимает: если у предмета нет названия, то и самого предмета как бы не существует.
Но каждый из нас видит одни и те же предметы по-разному. И есть единственный способ договориться – это язык.
В книге американского психолога и писателя Роберта Антона Уилсона «Квантовая психология» – которую, кстати, я всем советую достать и прочесть – приводится такой пример. Если вы придете в ресторан и увидите в меню «бифштекс из вырезки» – вас это не удивит, и у вас перед глазами встанет вполне конкретный образ. Если же будет написано «кусок мяса, отрезанный от мертвого кастрированного быка» – вам это не понравится. Но ведь и первое – приятное – высказывание и второе – отвратительное – правдивы. И то и другое – правда.
Этот пример заставил меня задуматься вот о чем. Наше умение разговаривать предоставляет нам возможность создавать образы предметов и людей. Вот ведь оно как! Об одном и том же событии, об одном и том же человеке каждый из нас рассказывает по-разному. Мы привыкли считать, что общение – это когда люди обмениваются информацией. Безусловно, это так. Но, кроме того (а может быть, в первую очередь), мы делимся образами. Что такое общение, как не обмен разными образами мира?
Сергей Кара-Мурза в своей книге «Власть манипуляций» приводит такой удивительный пример. Студенты должны были выразить смысл слов «убийца» и «киллер», составив с ними однотипные предложения. Некоторые написали такие пары: «Убийца скрылся с места преступления», «Киллер удалился с места работы»… Вот ведь оно как! Киллер – это вам не убийца, совсем другой это образ.
Можно сказать про человека, что он, предположим, муж, а можно – начальник, а можно – подчиненный (нет ведь такого начальника, который бы не был чьим-нибудь подчиненным), а можно – любовник. Называя человека словом, мы тем самым создаем образ этого человека.
Мы не думаем о том, что каждый из нас – каждый! – постоянно порождает образы мира и образы людей. Мы все – все! – создатели образов окружающего нас мира. По-моему, это поразительно! Язык возвеличивает нас, предоставляя возможность каждому создавать свой образ мира!
Но это порождает и огромные проблемы в общении.
В I веке до нашей эры в Греции жил знаменитый философ Анаксимандр Милетский – тот самый, который первым в Греции написал сочинение в прозе, тот самый, который первым использовал слово «закон» в отношении не к общественной жизни, а к науке. То есть уважаемый такой древнегреческий мудрец. Так вот он однажды заметил: «Я открою вам ужасную тайну: язык есть наказание. Все вещи должны войти в язык, а затем появиться из него словами в соответствии со своей отмеренной виной». Много позже по сути то же самое сказал великий Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».
Эти цитаты о чем? О том, что невозможно адекватно и точно передать картину мира. Правильно: невозможно. А как возможно-то?
Образом. Поэтому эти цитаты все о том же: наше общение – это обмен образами.
И тут я могу с гордостью заметить, что в России «образаносителей» и «образасоздателей» поболе будет, чем в иных странах. Почему? Потому что русские люди очень любят разговаривать. В России подчас разговор бывает более значимым поступком, чем действие. А это – почему? Да потому что – как выясняется – мы, славяне, научились разговаривать раньше, чем все другие народы.
Спокойно. Это я не в трудах какого-нибудь знатного славянофила-народника вычитал, а у самого что ни на есть американского писателя Айзека Азимова. Цитирую: «На территории современной Польши и Белоруссии в древности (по крайней мере 3500 лет назад) жил народ, говорящий на особом диалекте языка, из которого произошло большинство современных европейских языков. На этом диалекте они называли себя слово, то есть они были «людьми, произносящими слова», при том, что другие люди произносили только несвязные звуки, которые было невозможно понять. На средневековой латыни слово превратилось в slavus. Семья языков, на которых говорили эти люди и их потомки, стала называться славянскими языками, из которых русский является самым важным».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.