День шестой. И увидели мы, что это хорошо
День шестой. И увидели мы, что это хорошо
Утром Таня пошла в ванную и долго там молчала.
— Что? — спросил я.
— У нас в раковине умер комар, — обеспокоенно ответила она.
— Он не умер. Это я его убил ночью.
— Он кусался?
— Нет, — успокоил я ее. — Так… Летал. Позавтракав, мы попрощались с гостиницей «Кампаниле» и Амерсфортом. День был теплый и солнечный, небо по-весеннему голубое, с тонкой паутинкой белых облаков над горизонтом. Не доезжая до Амстердама, мы свернули на север, по направлению к полдеру Западный Флеволанд, осушенному еще в середине семидесятых годов. После этого здесь вырос город-спутник Амстердама Алмере, который сегодня насчитывает уже сто пятьдесят тысяч жителей. Идея Альберта — выехать на самую наружную дамбу и проехать по ней к знаменитому птичьему заповеднику, но… мы так и не нашли туда дороги. Кто-то объяснил, что теперь въезд машин туда запрещен. Альберт всю дорогу ворчал, что в Голландии все так быстро меняется, что для каждого приезда надо запасаться новым комплектом карт. Тем не менее, покуда не выяснилось, что наши старания напрасны, мы сделали несколько попыток свернуть с главной дороги и попасть в этот недостижимый птичий заповедник. Во время одного из этих отклонений мы и обнаружили эти гигантские теплицы, о которых я уже писал (2,5^2,5 километра!), а при последней попытке наткнулись на ветряки.
Мы ехали по очень узкой пустынной дороге, и Таня считала эти огромные, с размахом лопастей метров в шестьдесят — семьдесят, элегантные, медленно и величественно вращающиеся пропеллеры. Расстояние между ними примерно триста метров. Сорок восемь штук! На въезде в этот, как они его называют, парк стоит большое панно, на котором указаны фамилия гронингенского профессора, инициатора всего проекта, и краткие проектные данные. Короче говоря, вся эта система может полностью обеспечить электричеством город в тридцать — тридцать пять тысяч жителей. Учитывая высокую стоимость установок, кажется, что их не так уж много, но не надо забывать, что это совершенно чистая энергия. После роттердамской гавани такая картина внушает оптимизм — мы же так и знали, что голландцы что-нибудь придумают!
Проехав всю дорогу по ветровому парку, мы поняли, что она никуда не ведет. Так что пришлось вернуться и вновь пересчитать ветряки. Надеюсь, что сошлось.
Выехав вновь на большую дорогу, мы увидели наконец тюльпаны. Наверное, Альберт был прав — там, на юге, в Стране Тюльпанных Луковиц, было на полградуса, но теплее и урожай тюльпанов уже в основном собрали. Но здесь мы увидели тюльпаны во всем великолепии. До самого горизонта простирались яркие красные, оранжевые, желтые и белые полосы. Где-то там, на дальнем конце, медленно двигался трактор с какой-то насадкой. Я почти убежден, что это была специальная тюльпано-косилка, хотя Альберт и утверждает, что до этого еще не дошло — тюльпаны собирают вручную. Откуда он знает? Сам же говорил, что в Голландии все меняется очень быстро.
Наш путь лежал в город Урк — традиционный рыбацкий поселок, где люди на праздники надевают народные костюмы и танцуют старинные групповые танцы. В маленькой гавани стояли десятки рыболовецких судов, в основном парусников. На берегу — скульптура рыбачки, вглядывающейся в море в ожидании своего супруга, а в небольшом сквере над морем на каменных плитах выгравированы имена рыбаков, не вернувшихся из плавания начиная с 1810 года. Их очень много, этих имен… правда, в их числе и моряки голландского флота, погибшие в море во время Второй мировой войны.
В Урке нет роскошных и величественных зданий, церковь, может быть, и старая, но крошечная — просто кукольная, особенно по сравнению со вчерашним монастырем в Мидделбурге. В этот солнечный субботний день все вокруг просто дышало покоем и уютом — тихое море, прохладный бриз на берегу, бесчисленные мачты в гавани, немногочисленные и никуда не торопящиеся люди.
— Сегодня мало туристов, — сказала нам импозантная, с необычно гордой осанкой седая дама, владелица магазинчика сувениров, куда мы зашли. — Вчера было очень холодно, и они еще не сообразили, что сегодня тепло.
Ее магазин тоже был необычен. Я подивился, каким образом она находит нужную вещь в этом хаосе, — товары лежали на полу, под плетеными столиками, полки набегали друг на друга. Никакой системы в этом, похоже, не было. Настольные лампы, посуда, акварели, керамика, серебряные украшения, дельфтский фарфор, живопись — все перемешано. Настоящая лавка древностей.
При составлении плана путешествия мы долго торговались, заезжать ли в город Дельфт, где находятся знаменитое фарфоровое производство и Музей фарфора. Таня очень хотела попасть в Дельфт, да и никто не возражал, но город этот лежал слишком уж на отшибе от намеченных маршрутов. Можно было купить что-то и не в Дельфте, но у хозяйки магазина были только два или три не очень интересных и очень дорогих экспоната. Все остальные магазины были по случаю субботы закрыты. В результате мы купили два фарфоровых подъяйцовника местного производства с видами города Урка. В Урке же купили бутылку крепкого апельсинового ликера «Нассау» — это самый старый ликер Голландии, он производится по неизменному рецепту монахами с тысяча шестьсот какого-то года.
— Когда-то это был остров, — сказал Альберт с интонацией экскурсовода, — и он уцелел, хотя море все время наступало. Это, можно сказать, пример успешной борьбы со стихией. Сейчас все спокойно, вы же видели: кругом — земля. Бывшее морское дно, засаженное тюльпанами. Полдер. А сейчас мы поедем на другой бывший остров. Он лежит на несколько метров ниже, чем Урк, и у него совсем другая судьба.
Заинтригованные, мы сели в машину и поехали, хотя мне, честно говоря, было очень жаль покидать этот крошечный и уютный городок. Бывают такие места, где сразу чувствуешь себя как дома. Понятно, что постоянно жить в таком месте вряд ли возможно, если ты не профессиональный рыбак или не владеешь магазином, к примеру, сувениров, но провести здесь пару недель было бы замечательно.
Дорога вновь шла мимо бесконечных тюльпанных плантаций. Никакой охраны. Вполне можно было выйти из машины и собрать букет, но мы почему-то подумали, что это должно быть запрещено. Хотя я видел несколько подозрительно нагибающихся личностей посреди тюльпанного моря.
Через пятнадцать километров пути по плоской, как стол, местности мы подъехали к небольшому, узкому и длинному пригорку, на котором стояли два-три дома и церковка.
— Это Схокланд, — сказал Альберт, — вернее, то, что от него осталось. Когда-то это был такой же рыбацкий поселок, как Урк, но его поглотило море. В I860 году по приказу короля люди отсюда были эвакуированы.
Как Альберт уже говорил, Схокланд расположен по отношению к уровню моря на несколько метров ниже Урка. И море неумолимо в течение веков наступало, собирая все новые жертвы. Люди отчаянно сражались за свою землю, строили валы и заграждения. И сейчас еще можно видеть частоколы из плотно пригнанных друг к другу толстенных деревянных брусьев, которые должны были бы преградить путь воде. Во время последнего наводнения люди (далеко не все) спаслись в церкви, выстроенной, как всегда, в самой высокой точке острова. Они стояли в этой церкви по грудь в воде, держа ребятишек в поднятых руках, — сколько времени? Сутки? Неделю?
И тогда было принято решение об эвакуации.
Сейчас Схокланд стоит посреди гигантского цветущего луга — полдера, осушенного морского дна. Но люди сюда уже не вернулись. На холмике, представляющем собой остаток бывшего поселка, разместился небольшой историко-этнографический музей поселка, ресторанчик и церковь. В землю воткнута рейка, показывающая уровень воды в различные годы. Вот, к примеру, 1860 год. Да, действительно, люди стояли в церкви по грудь в воде.
Зачем? Повинуясь здравому смыслу, который есть суть и основа любой цивилизации, они после первого же, ну хорошо, после второго наводнения должны были бы, кажется, собрать манатки и уйти искать местечко повыше, где не нависало бы — в буквальном смысле слова — над ними беспощадное море. Что держало их там, в этом проклятом Богом Схокланде?
Это важный вопрос.
История любого народа имеет два измерения — Пространство (которое, впрочем, само по себе имеет три измерения) и Время. Но в истории голландского народа постоянно присутствует и третье действующее начало — Море. Можно сказать, что в Голландии Море играет почти ту же роль, что и Создатель в древнем Израиле. Оно непосредственно вмешивается в исторические события, оно помогает победить врагов и наказывает провинившихся, оно помогает накормить народ — и потом лишает его средств к существованию.
Похоже, что голландскому народу, создавшему свою особую, неповторимую культуру под дамокловым мечом этой грандиозной стихии, присуща и особая историческая память, связывающая новые поколения с ушедшими — купцами, крестьянами, морскими разбойниками, художниками и землекопами. Как рассказывает Альберт, надписи на кладбищенских надгробиях в Голландии довольно пессимистичны. В том смысле, что на все, мол, воля Божья. Но хоронили они своих близких все-таки рядом с церквами, то есть на самых высоких местах, в надежде, что вода, насылаемая волей Божьей, остановится ну хотя бы на полметра пониже и не потревожит праха усопших. И не покидали данную им землю до последнего.
Один из знакомых Альберта рассказывал, что после чудовищного наводнения 1953 года он посетил район бедствия. Спасшиеся собрались, как всегда, в церкви. Среди них была старуха, у которой погибла вся семья — муж, дети и внуки. Она сидела, выпрямившись, смотрела прямо перед собой остекленевшими глазами и, казалось, ничего не замечала и ничего не слышала. Пастор подошел к ней со словами утешения. Тогда она вышла из своего оцепенения, посмотрела на него и сказала:
— Уж пастору-то должно быть известно, что на все воля Божья!
И этот мощный дух, это осознание истории страны не как чуждой и враждебной силы, а как части своей собственной судьбы, где присутствует Бог и воля Божья, выражаемая им через Море, это ощущение причастности к истории народного духа и народной воли вызывает уважение и рождает надежду.
Музей небольшой, но любопытный. Несколько топографических карт показывают, как неумолимо подбиралась вода к поселку. Опять же скелет мамонта, правда неполный. Чего-то там в нем, по-моему, не хватает. Мумия древнего человека, раскопанная здесь же. Манекены, одетые в характерные именно для этого поселка народные костюмы. Мебель и домашняя утварь.
В заключение мы сфотографировались на фоне зачем-то установленной на крошечной площади пушки и пошли перекусить.
Альберт: По-моему, совершенно ясно, для чего пушка, — предупреждать о наводнении!
Мы снова заказали «выдворялку» («uitsmij-ter»). У этой еды есть то преимущество, что ее подают почти сразу, а нам уже пора было ехать, чтобы добраться до Ганновера не слишком поздно.
По дороге мы решили, что необходимо купить тюльпаны в подарок семейству Крайневых. Альберт сказал, что дорога проходит через город Альмело и лучше всего это сделать там.
В Альмело мы остановились на главной улице и пошли на городской рынок. Тюльпанов не было!
Правда, был великолепный сырный павильон, где мне вновь посчастливилось — я купил для дома несколько сортов сыра, в том числе и мой теперь навеки любимый лимбургский. По совету какого-то прохожего мы пошли в сравнительно недалеко расположенный цветочный магазин. Тюльпанов не было и там.
Цветы какие угодно: Альберт купил еще на рынке даже лотос в изящном стеклянном сосуде, — но не тюльпаны.
— Кончились, — извиняющимся голосом сказала хозяйка и наконец продемонстрировала нам образец настоящего голландского сервиса. Она обзвонила все рядом лежащие магазины и подробно объяснила, как найти тот, где тюльпаны, по ее сведениям, еще не были распроданы.
Она была права. Мы купили баснословно дешево огромный букет роскошных тюльпанов и, счастливые, пошли к машине.
— Я же говорил, что в Голландии замечательный сервис, — довольно сказал Альберт. — И никаких китайцев.
На этой оптимистической ноте путешествие по Голландии закончилось. Через час мы уже пересекли границу и, прибавив скорость до ста восьмидесяти километров в час, помчались по направлению к Ганноверу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.