МАНЕ ЭДУАРД (ЭДУАР) (род. 23.01.1832 г. – ум. 30.04.1883 г.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МАНЕ ЭДУАРД (ЭДУАР)

(род. 23.01.1832 г. – ум. 30.04.1883 г.)

Выдающийся французский художник-реалист, глава художественного направления «Батиньольская школа».

Создатель около 200 живописных работ.

Обладатель почетных наград: медали II степени за «Портрет охотника на львов» (1881 г.), ордена Почетного легиона (1881 г.).

Эдуард родился в Париже, в достаточно обеспеченной семье высокопоставленного юриста Огюста Мане. Его мать Эжени-Дезире Фурье происходила из старинного буржуазного рода. Родители дали сыну прекрасное образование и прочили ему карьеру юриста. Но, еще обучаясь в коллеже Роллена, Эдуард увлекся рисованием. И хотя на частных уроках мальчик вместо античных бюстов рисовал головы своих соседей и часто сбегал с уроков для серьезных занятий гимнастикой, он мечтал быть только живописцем. Став старше и проявив достаточно упорства, юноша отказался от юриспруденции и пошел на компромисс с отцом, попытавшись поступить в мореходную школу. Экзамены Мане провалил и в 1848 г. отправился юнгой в учебное плавание на паруснике «Гавр и Гваделупа» в Рио-де-Жанейро. На корабле он совершенствовался в рисовании и даже обучал желающих азам живописи.

Возвратившись в Париж, Мане в очередной раз проваливается на экзаменах, и отец наконец предоставляет сыну возможность заняться живописью. Днем Эдуард обучался в мастерской Тома Кутюра (до 1856 г.), вечером писал в Академии Сюисса, а в воскресенье выезжал в окрестности Фонтенбло на натуру. За годы учебы Мане навсегда проникся отвращением к салонной исторической живописи. «Я ненавижу все бесполезное, – писал он своему лучшему другу А. Прусту, – …суть дела заключается в том, чтобы идти своей дорогой, не беспокоясь, что о тебе болтают». Покинув мастерскую Кутюра, юный художник уничтожил почти все свои академические работы, но выбрать свой путь в живописи ему удалось далеко не сразу. Еще три-четыре года он пытался изжить в себе каноны романтической школы, а влияние реалистической французской школы XVIII в. просматривалось в большинстве его ранних работ («Мальчик с вишнями», 1859 г.; «Мыльные пузыри», 1867 г.).

Из поездок в Дрезден, Прагу, Вену, Мюнхен, Флоренцию и Рим, где Мане в музеях изучал живопись старых мастеров, он привез массу зарисовок и набросков. Симпатии Эдуарда были на стороне «ясных вещей и спокойных сюжетов». Взгляд художника находил в своей эпохе, в собственном окружении множество тем для будущих картин. Мане изображал будничное со свойственной ему серьезностью и объективностью. «Наш долг извлечь из нашей эпохи все, что она может нам предложить, не забывая, что было открыто и найдено до нас», – утверждал он.

Первая попытка выставить свою картину «Любитель абсента» в Салоне 1859 г. принесла художнику горькое разочарование. Изображение опустившегося оборванца было признано недостойным занимать место в выставочном зале, и только один Делакруа подал свой голос в защиту Мане. Более благожелательно в 1861 г. были встречены жюри картины «Гитарреро» и «Портрет родителей». Успешно прошла и небольшая персональная выставка ранних работ в галерее Мартине. Однако с 1863 г. положение резко ухудшилось. Ни испанская серия («Лола из Валенсии», «Старый музыкант», «Уличная певица», «Музыка в Тюильри», «Испанский балет»), выставленная на второй персональной выставке, ни реалистические «Портрет м-ль В. в костюме эспанда», «Портрет молодого человека в костюме махо», ни тем более «Завтрак на траве», представленные в Салон, не были приняты ни критикой, ни публикой.

Живопись Мане поносилась изощренно и безжалостно: «смутьян, выступающий против условностей и приличий, против элегантного общества», «недоучка и бездельник, который дурачит публику», «его работы – это карикатуры, а не колорит» – такие обвинения сыпались на него со всех сторон. Выставленное в «Салоне Отверженных» полотно «Завтрак на траве» император объявил «оскорбляющим нравственность». Критика жестоко обошлась и с картинами Мане следующего Салона, 1864 г. – «Христос и ангелы», «Эпизод боя быков». Но больше всего нападок выдержала бедная «Олимпия» (1863 г.), которая была выставлена в 1865 г. Отталкиваясь от тициановской «Венеры», художник наполнил композицию новым содержанием. Изобразив на полотне юную натурщицу (любимую модель – Викторию Меран), он окружил ее блеском зеленых шелковых занавесей, поднял на высоком, как пьедестал, ложе, дал ей в свиту негритянку с огромным букетом цветов и черную кошку. Среди этой роскоши ее фигурка стала какой-то маленькой, особенно трогательной и очень одинокой. Озлобленная «просвещенная» публика, считавшая «Олимпию» «непристойной и циничной», угрожала уничтожить картину, и к полотну вначале приставили двух стражников, а затем перевесили его под самый потолок. Мане был в отчаянии, ведь, как справедливо сказал о затравленном живописце его друг и защитник Э. Золя, «этот художник-бунтарь любил и ценил общество. Он мечтал об успехе – таком, каким он бывает в Париже, с комплиментами женщин, лестью прессы и приемами в Салонах, с широкой жизнью среди восхищенной толпы».

Действительно, этот «зловредный художник» был обаятельным, полным такта, хорошо воспитанным светским человеком, подлинным джентльменом с привлекательной наружностью, доброй улыбкой и отзывчивой душой. Мане всегда признавал чужой талант и никогда не призывал ни уничтожить старую живопись, ни создать новую. Он только хотел, чтобы его принимали таким, каков он есть, и не заставляли быть другим. Пытаясь укрыться от нападок, Мане уехал в Испанию и там, в музеях Мадрида, открыл для себя творчество Гойи и Эль Греко, в подражании которым его потом обвиняли. Но оставаться долго за границей художник не мог, он был истинным парижанином и чувствовал себя хорошо только в Париже.

Вскоре, огорченный неудачами, Мане меняет свои привычки. Он все реже посещает встречи художников, совершая вместо этого бесцельные прогулки по городу, а свободное от работы в мастерской время проводит со своей женой, красивой и доброй Сюзанной Ленхоф. Эдуард познакомился с этой голландской пианисткой, чей талант отмечал Ф. Лист, еще в 1852 г., когда она давала уроки музыки в доме его родителей. В том же году она родила сына Леона Коэла Ленхофа, и Эдуард стал его крестным отцом. Возможно, он был его родным сыном, но они договорились называть его младшим братом Сюзанны. Мальчик воспитывался в семье художника. 28 октября 1863 г. Эдуард и Сюзанна обвенчались в голландском городке Зальт-Боммель. Это был прекрасный союз двух талантливых людей, освященный любовью и верностью. Художник запечатлел свою жену и сына на картинах «М-м Мане за роялем» (1867 г.), «Чтение», «Завтрак в мастерской» (обе в 1868 г.), «Мальчик со шпагой» (1861 г.), «На пляже в Берке» (1874 г.). Добрые отношения в семье помогали Мане пережить долгий период непонимания и нападок, продолжавшийся почти до конца его творческой жизни.

Художник оказался творцом-одиночкой, так как до конца не принадлежал ни к одному стилю. На его защиту встали лишь не менее гонимые импрессионисты, считавшие Мане своим идейным вождем, и Э. Золя, чьи прекрасные статьи и письма утешали Эдуарда: «Вы мыслите иначе, чем все эти люди, Вы творите, как Вам подсказывает Ваше сердце и Ваша плоть. Вы – личность, которая проявляет себя открыто. Вашим полотнам нет места среди пошлой и сентиментальной мазни современных мастеров… Судьба уготовила будущее место в Лувре для «Олимпии» и для "Завтрака на траве"».

Но в 1867 г., боясь отказа жюри Всемирной выставки, Мане открыл на свои средства выставку возле моста Альма в деревянном бараке, где представил 50 своих полотен. «Если творчество становится битвой, то она должна вестись на равных условиях, т. е. я – художник – должен иметь возможность показать, что мною сделано», – писал он в предисловии к каталогу. Художник показал публике все свои лучшие работы, начиная от копий Тициана и Веласкеса и заканчивая только что написанной картиной «Расстрел императора Максимилиана» (последняя была снята с выставки, а тираж литографий с нее и камень конфисковала полиция). Подводя итог десятилетнего труда, Мане предстал на этой выставке универсальным живописцем: автором картин на библейские сюжеты («Христос и ангелы», «Христос, оскорбляемый стражей»), на темы современной истории («Бой «Кирседжа» и «Алабамы»), на бытовые темы; как мастер портретной живописи («Читающий», «Философ», «Флейтист»), многочисленных морских пейзажей и первоклассных натюрмортов; как смелый экспериментатор и человек, влюбленный в красоту реального мира и передающий ее с удивительной утонченностью, смелостью и точностью. Но надежды, что публика оценит его яркий темперамент, простое и искреннее толкование действительности, оказались тщетны, зритель был еще не готов к восприятию реальных сюжетов.

Друзья-художники Э. Дега, К. Моне, О. Ренуар, А. Сислей, Ф. Базиль, П. Сезанн, Фантен-Латур признали его главой нового художественного направления, получившего название «Батинь-ольской школы», активно противопоставившего себя салонному искусству. Золя назвал Мане «классиком современного искусства за органический синтез реального быта и поэтический живописный строй, за свежесть и чистоту живописи, озаренную розово-черным мерцанием». Будничное течение жизни обретает легкость, способность вибрировать под кистью художника в полотнах «Сад», «Завтрак в мастерской», «Балкон», в портретах Э. Золя, Б. Моризо («Отдых»), Т. Дюре. Стремление Мане к классическому равновесию вылилось в слияние жанров – объединение быта, портрета, натюрморта, пейзажа в одно универсально целое произведение.

Активный период творчества художника был прерван событиями франко-прусской войны, осадой Парижа и гибелью Парижской Коммуны, участником и свидетелем которых он оказался. Эдуард отправил семью на юг, а сам вступил в артиллерию канониром. «Мой солдатский мешок украшают этюдник и походный мольберт», – писал он родным, но за время осады создал лишь несколько тревожных пейзажей. В голодном Париже Мане страдал больше от того, что не имел более четырех месяцев писем от жены, чем от самой осады. И после подписания перемирия он сразу же уезжает к семье.

В его работах начала 70-х гг. по-прежнему чувствуются глубокая индивидуальность и новаторство, что привлекло к ним Дюрана Рюэля, торговца картинами. Он покупает у Мане 24 полотна (большинство из них в 90-е гг. были проданы в Америке). На события кровавой недели он откликнулся литографиями «Гражданская война» и «Расстрел коммунаров» и даже выставил их и портрет одного из лидеров Коммуны Анри Ранфора в разгар версальского террора. Мимолетный успех принес портрет гравера Белло «За кружкой пива» (Салон, 1873 г.), одобренный публикой и критикой. Но за картины «Бал-маскарад в Опере», «Железная дорога», «Аржантейль», «Художник», «Стирка», «Нана» его вновь обозвали «пачкуном» и «недоучкой». Эти работы были написаны под влиянием импрессионизма. Художников, работающих в этом жанре, Мане поддерживал не только морально, но и материально. Среди них он особенно ценил талант К. Моне, неоднократно помогая другу оплатить жилье и долги ростовщикам, покупая десятками его картины на распродажах, чтобы вытащить из нищеты. Все друзья ценили Эдуарда за доброту и отзывчивость, любили за душу, «озаренную солнцем».

Таким же солнечным было и большинство полотен Мане. Недаром конечным впечатлением даже от самых горьких картин позднего периода является радость – радость молодости и радость старости, солнечного дня и непогоды, радость жизни человека и любого стебелька. Работы Мане отмечены особой душевной чуткостью, умением ценить каждое мимолетное мгновение красоты. Может быть, поэтому в последние годы художник отдавал предпочтение портрету и натюрморту. Появляются портреты-композиции, портреты-характеры, портреты-аллегории («Прогулка. Портрет м-м Гамби», 1880 г.; «Портрет м-сье и м-м Гийеме», 1879 г.; «Портрет Клемансо», «Портрет Пруста», оба в 1880 г.; «Весна. Портрет Жанны Демарси», 1881 г.; «Осень. Портрет Мэри Лоран», 1882 г.), а также серия пастельных портретов (за четыре года – более 80 работ). В целом все они образуют калейдоскоп остро индивидуальных характеров.

В 60-е гг. Мане начал заниматься еще и натюрмортом. Тогда были созданы источающие запах моря шедевры с устрицами и рыбами, пышные «Пионы», изысканные «Семга и лимон». В поздних натюрмортах обыкновенная груша наделена индивидуальностью, цветы – одухотворенностью, а молодой листок спаржи, кажется, все продолжает расти. Мечтой Мане было создать огромные панно для зала заседания Муниципального совета. Он предлагал изобразить то, что получило название «Чрева Парижа»: рынки, вокзалы, мосты, подземелья, парки и бега. Но от его услуг отказались. «Я подожду, – говорил художник, – пусть мне не придется это видеть. Но после признают, что я правильно видел и рассуждал».

В последнем своем большом полотне «Бар "Фоли-Бержер"» (1881–1882 гг.) Мане собрал воедино главные идеи, чувства и жанры. Сложность композиции (быт, портрет, натюрморт), совершенство использования «эффекта зеркала», богатство оттенков красок то уводят зрителя от центральной фигуры девушки, то опять приковывают к ее отсутствующему взгляду. Совершенство картины было насколько очевидным, что жюри Салона даже не пыталось препятствовать показу, тем более что накануне Мане был награжден орденом Почетного легиона (декабрь 1881 г.). Но ни один музей Франции так и не заинтересовался полотнами мастера. Картины уходили в частные коллекции, особенно в Америку и в Англию. Казалось, Франция ждет посмертной оценки. Так, чуть не уплыла в Америку прекрасная «Олимпия», и спасло ее только вмешательство К. Моне, организовавшего общественную подписку для приобретения картины у семьи. Но, подаренная государству для Лувра, она 17 лет хранилась в Люксембургской галерее. Творчество Мане было оценено спустя годы, но должных прижизненных почета и славы художник так и не испытал.

В конце 70-х гг. его здоровье ухудшилось, мучили боли в ногах, увеличивалась скованность движений, вызванная воспалением вен. Свои «Весну», «Осень» и «Бар» художник писал сидя. В апреле 1883 г. консилиум врачей констатировал необходимость ампутации ноги из-за стремительно развивающейся гангрены. Операция прошла успешно, сын не отходил от отца даже ночью, но жестокая лихорадка унесла жизнь художника. Мане умер в полном расцвете сил и таланта 30 апреля 1883 г. в объятиях жены, окруженный родными и близкими. Равнодушная смерть поразила художника в день открытия Салона, в годовщину его многолетних битв. Теперь «дерзкому» независимому художнику были не страшны стальные перья критиков. «Знаменитости прошлого и будущего» проводили его в последний путь. Все газеты запестрели статьями с сожалениями о преждевременной кончине величайшего художника Франции: «Мы ограничимся тем, что признаем его своим и не вычеркнем его из списка живых, несмотря на его преждевременную смерть, которая похитила его у искусства». Э. Базир отметил: «Мане остается Мане! За ним будущее!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.