Отъезд Нины Рассказывает Тата Либединская
Отъезд Нины Рассказывает Тата Либединская
К эмиграции мама относилась крайне отрицательно. Как и практически все люди ее поколения. Некоторые называли уехавших «покойничками». Можно вспомнить, например, Д. Самойлова, который самых близких друзей осуждал за отъезд и прекращал всякие отношения.
В 1978 году я и наша младшая сестра Нина приняли решение эмигрировать в Израиль. В октябре 1979 года Нина с мужем и двумя дочерьми полутора и трех лет уехали в Иерусалим, где живут и сейчас.
Выйдя замуж, Нина продолжала жить с мамой. Они вместе ездили в поездки, много гуляли. Нина была основным помощником в приеме беспрерывных гостей, в праздновании детских елок.
Для мамы отъезд Нины стал очень тяжелым испытанием. Надо сказать, что это мы поняли только спустя многие годы. Однако тогда, в 1978-м, мама не только благородно подписала все необходимые бумаги, но и долгие девять лет до первой поездки в Израиль переписывалась и еженедельно звонила Нине.
Недавно Нина привезла мне несколько маминых писем, в которых видно, как мама без нее тосковала и как нелегко давалась ей эта разлука.
21 февраля 1980
Ниночка, родная моя девочка, завтра день твоего рождения, канун его провели, как всегда, в хозяйственных хлопотах — варили студень, жарили кур, делали фарш для пирожков <…> ходили с Татой за «Байкалом» и яблоками. Завтра ждем гостей — Аню-Лену (коллеги Нины. — Н.Г.), Лялю, Галю и всех родственников, будем пить за твое здоровье, Гришино, Лидочкино и Машино. А я все вспоминаю, как двадцать восемь лет назад, в такой же серенький, с оттепелью, день мы ждали гостей к Крученыху и с утра отправились с бабушкой и Лидией Николаевной в Военторг покупать компотницу из белого с черным стекла и как там у меня отошли воды, но я бодро сидела с гостями, было очень весело — пришли Миша Светлов, Никулин, Лидочка Бать, дядя Леля [45], ели плов и прочие вкусные вещи, и только в час ночи папа повез меня в родилку на Бакунинскую, а утром его вызвали и спрашивали, кого спасать — мать или ребенка? А в три часа дня ты уже появилась на свет, такая хорошенькая и черноволосая. А потом я еще месяц лежала в постели, и все приходили с поздравлениями и приносили дары. Все так ясно помнится, словно и не было этих долгих и разнообразных двадцати восьми лет! <…>
4 ноября 1980 …28-го сто лет Блоку, и каждый день идут вечера, написала несколько статей о Блоке и три радиопередачи. Числа 20–21-го поеду, вероятно, на два дня в Минск, проводить Блоковский городской вечер, а потом хочу смотаться в Ленинград на открытие мемориальной квартиры на Пряжке. Помнишь, Ниночка, как мы с тобой путешествовали по блоковским местам в Ленинграде, ездили в Озерки? Ведь это было в 1965 году, пятнадцать лет прошло с тех пор! Недавно мне приснилось, что ты и Сашка еще маленькие в одинаковых серых пальто с цигейковыми воротниками и цигейковых ушанках и что мы едем с вами на автобусе в театр, и так мне было хорошо, что не хотелось просыпаться. Да, хорошо, когда дети маленькие — не торопите время, пусть и ваши растут подольше…
Лидия Борисовна с дочерьми Ниной, Машей и Татой. 1979
30 ноября 1980
С новым Годом, мои дорогие Ниночка, Гриша, Лидочка и Маша!
Так приятно начинать это новогоднее письмо хорошей вестью: Игорь уже работает инженером на строительстве, звонит нам почти каждый день, и сегодня Тата полетела на целую неделю, повезла теплые вещи и гостинцы. Мы до сих пор — вот уже пять дней — не можем прийти в себя от радости, что так резко улучшилось состояние его здоровья.
Я была в Ленинграде, когда он позвонил первый раз, и Тата сразу мне перезвонила. Это было как раз в тот день, когда Ленинград чествовал Блока — открывали мемориальную доску на бывших Гренадерских казармах и прекрасный музей на набережной Пряжки. На четвертом этаже открыли мемориальную квартиру, привезли мебель Блока из Пушкинского Дома — очень все здорово. А на втором этаже, в квартире его матери, — литературная экспозиция, и только в комнате, где Блок умер, совсем пусто и под стеклом — посмертная маска, очень это впечатляет. Лестница, по которой мы поднимались с тобой и которая была довольно грязная и пахла кошками, теперь устлана ковром до четвертого этажа, все двери отреставрировали, и на них медные дощечки с фамилиями жильцов, которые жили здесь во времена Блока. Просто замечательно все сделали.
Лидия Борисовна на выступлении
Я от волнения даже не все могла как следует рассмотреть, так что мечтаю в январе еще раз съездить туда и спокойно рассмотреть все до мельчайших подробностей. А вечером было торжественное заседание в БДТ, где Блок последние годы жизни был зав. литературной частью, состоялся большой концерт.
Я почему-то все время думала, что в день рождения Блока должно случиться что-нибудь хорошее, и вот мои предчувствия оправдались, и поэтому для меня это был двойной праздник!
Вообще юбилей Блока принял поистине грандиозные масштабы. В Москве торжественное заседание состоялось в Большом театре, и когда мы с Кутеповым подходили к театру и увидели на его фронтоне огромный портрет Блока, то чуть не заплясали от радости. А сцена была сделана необыкновенно красиво — вся в серебристо-голубых полотнищах, бледно-желтых хризантемах, а в глубине портрет 1907 года в бархатной куртке. В ложе присутствовало правительство. Так что все было на самом высшем уровне, и я только огорчалась, что мама моя и Сонечка (Марр) не дожили — вот бы они ликовали!
А вчера провела в ЦДРИ два Блоковских вечера — один в пять часов в нашей каминной, а в семь в Большом зале, выступали и чтецы, и музыканты, зал был переполнен, несмотря на плохую погоду (снег с дождем!), длился вечер около трех часов, но никто не уходил, слушали очень внимательно. После вечера посиделив «Кукушке», выпили за здоровье Блока. И сейчас у меня лежат путевки на выступления до 25 декабря на каждый день — и все о Блоке!
Очень хочется верить, что Новый 1981 год продолжит все эти радостные ощущения, которыми заканчивается год 1980-й, и жизнь, которая была нарушена в 1979 году, начнет входить в нормальную колею.
Тата сразу повеселела и приободрилась, просто приятно на нее смотреть. Да и все друзья ликуют. Только мы очень огорчаемся, что не смогли сразу сообщить вам о всех наших новостях, так хотелось порадоваться вместе.
Когда Тата вернется, напишем вам все ее впечатления, надеемся, что на этот раз они будут повеселее.
Еще раз поздравляю всех вас, мои родные, с наступающим Новым годом! Пусть он несет людям мир, свидания, счастье. Крепко, крепко целую. Мама, теща, бабушка.
2 августа 1982
Мои дорогие любимые!
Давно не писала вам, с мая месяца мотаюсь по поездкам. О Ставропольском крае я вам писала, а через три дня оказалась в Мурманске, под метелями и снегопадом, несмотря на середину июля. Пришлось покупать туфли и водолазку, так как я, памятуя ставропольское тепло, приехала туда в босоножках и плаще. Но, в общем, все обошлось и было очень интересно. Вообще публика на Севере очень благодарная, и принимали нас прекрасно. А вернувшись из Мурманска, я через несколько дней отправилась в Пермь на Дни Советской литературы, и хотя эта поездка в смысле выступлений была самая трудная — шесть-семь выступлений в день, но зато какой же красоты мы насмотрелись, плавая шесть дней по Каме, сколько интересного повидали! У нас был свой маленький пароход с уютными каютами, Кама широкая, течет среди зеленых лесистых гор, белые ночи, соловьи поют, а в кают-компании круглые сутки кипит самовар и стол накрыт белоснежной скатертью, английской посудой и разнообразными яствами и напитками, так что, возвращаясь с берега после выступлений и заключительной ухи в каком-нибудь живописном месте, мы еще засиживались в кают-компании, отдыхая после напряженного дня.
Вернулись 2-го числа, а на 4-е у нас уже были заказаны с Танькой билеты на Красноярск, и 5-го днем Тата нас уже встречала в Заозерке, оттуда мы на двух машинах (в смысле с пересадкой) добрались до нашего родного Бородина [46], где попали в объятия Игоря, Мили и Миши [47]. Они все бодрые, загорелые, истопили нам баню, а после ели баранину, зажаренную Игорем, и пили «кедровку» — местную водку, и, конечно, пили за ваше здоровье. Я провела там две недели, и они пролетели, как один миг, в разговорах, хождении на озеро и хозяйственных заботах…
Переделкино. Рисунок А. Рустайкис
А на обратном пути у меня было шесть часов между самолетами, и я очень хорошо погуляла по Красноярску, побывала на могиле у декабристов.
Я живу на даче со своими дорогими Гориными, которые очень обо мне заботятся, но мне что-то в Переделкине не очень живется — очень уж много воспоминаний, и я при первом удобном случае сматываюсь в город, где мне очень нравится. В квартире чисто, красиво, покойно, а в переулках по вечерам такая тишина и красота, все зелено, особняки отреставрировали, как и церкви, и я с наслаждением гуляю, а от переделкинских дорожек на меня нападает тоска. Все говорят, что наша улица Гоголя после того, как с нее исчезли дети Либединские, потеряла всю свою прелесть. Это посторонние так говорят, а мне-то каково… Но, впрочем, и там бывают приятные моменты: так, в прошлую субботу пришли Фазиль Искандер и Эйдельман с женами, Анна Наль, Ира Желвакова, и мы выпили столько горячительных напитков, что я утром еле очухалась, а к обеду уже приехали Кутеповы (он только что вернулся из гастролей в Куйбышеве и Уфе), пришли Лева Левин с Ларисой Гринберг (он сейчас живет у нее на даче), позже подошли Городницкие, и гулянка продолжалась. Все спрашивали про вас и снова пили за ваше здоровье, рассматривали ваши фотографии. Я так верю, что мы еще посидим все вместе на переделкинской террасе.
Натан Эйдельман
30 июля было бы сорок лет, как мы с папой поженились, ездили с Машкой на кладбище, отвезли много роз, там очень красиво и зелено. А сегодня Ильин день, над Москвой время от времени грохочет веселая летняя гроза, и под окнами пахнут тополя. <…>
У меня пришли гранки Толстовской книжки, и я надеюсь, что к октябрю книжка наконец выйдет. А к Новому году (или в начале года) должна выйти пластинка — конечно, и то, и другое непременно пришлю. Очень, очень за вас тревожусь, скорее кончился бы этот кошмар! Так страшно за детишек! Ведь война есть война, и особенно понимают те, кто ее пережил.
<…> Крепко, крепко вас целую, мои дорогие любимые дети и внуки.
Мама, теща, бабушка.
30 октября 1982 Я за это время опять хорошо поездила: сначала с Димой и Зорей Пертциками [48] махнули на машине в Пушкинские горы, по дороге заезжали на Валдай, катание по озеру на пароходике, потом из Новгорода заехали в Старую Руссу, где открыли новый музей Достоевского, в доме, где он писал «Карамазовых» и «Бесов», оказался чудесный тихий старый городок, а из Пушкинских гор еще поехали в Латвию, ночевали на озерах в пансионате, потом в Резекне и других маленьких городках и вернулись через Витебск по Минскому шоссе. Погода была очень хорошая, насмотрелись красоты, собирали грибы. Мы с Зорей хорошо отдохнули, а Димка устал, делал по 400–500 км. Только вернулась в Москву, позвонили из Союза писателей РСФСР и предложили поехать в Башкирию, я, конечно, согласилась, и хотя погода была не очень хорошая, но было интересно: и Уфа — красивый город, и очень там интересная картинная галерея, и особенно было интересно в районах: степи, а по ним на горизонте мчатся табуны лошадей, красота сказочная. Привезла много башкирского меда, и так как мы с Таней его не едим, то щедро оделили всех родственников, которые были очень довольны… По приезде из Башкирии меня ждало большое огорчение: умер мой любимый Виля Левик, с которым мы дружили ровно сорок лет.
Белла Ахмадулина, Маргарита Алигер, Ирина Смоленская, Лидия Либединская в фойе ЦДЛ. Нач. 1980-х. Фото М. Н. Пазий
Но жизнь продолжается, и могу сообщить вам, что наша Маргарита вышла замуж за Игоря Черноуцана (если Ниночка помнит, есть такой приятель у Гранина), у них два года был роман, но этой весной у него умерла жена и они решили воссоединиться, сейчас уехали в свадебное путешествие в Молдавию, оттуда собираются в Литву. <…> Ляля вас всех целует, она возвращалась после моего дня рождения на следующий день, в очередной раз упала и проехалась мордой об асфальт, разбила нос, ободрала щеку, но сейчас все подживает.
На днях будем звонить. А пока крепко всех вас целую, обнимаю и очень люблю.
23 марта 1983
Мои дорогие и любимые Нина, Гриша и девочки!
Пишу вам это письмо, сидя в гостинице, в городе Череповце, куда приехала на неделю, на выступления в связи с неделей Детской книги. Выступлений много — по два-три в день, но так как выступления проходят в школах, ПТУ, Дворцах пионеров, то в шесть вечера я уже свободна, возвращаюсь в гостиницу, отдыхаю и могу спокойно читать и написать письма, чего в Москве почти не бывает — так крутишься с утра до позднего вечера, так что получилось не только работа, но и в некоторой мере отдых, чему я очень рада. <…>
В Челябинске меня принимали очень хорошо, угощали пельменями, каждый день приглашали в гости, так что ни минуты одной побыть не удавалось. Это было приятно, но изрядно утомительно, и я рада, что в Череповце знакомых у меня нет, и только днем меня возят, ублажают, а вечером можно побыть одной и рано лечь спать. В Москве раньше часа лечь спать не удается, — то какой-нибудь вечер, то бежишь в гости, то к нам кто-нибудь приходит. На работу времени не остается, что меня очень раздражает. Правда, за февраль сделала много радиопередач — три радиопередачи по часу о Светлове, в этом году 17 июня его восьмидесятилетие, и передачи эти будут повторяться. Откликов очень много, все хвалят. А 6 марта радиостанция «Юность» провела со мной передачу под рубрикой «Твой собеседник». Это очень почетная рубрика: в ней до меня прошли беседыс Г. Марковым, космонавтами, Юрием Никулиным, скульптором Томским. Длится она сорок пять минут, и я рассказывала обо всем на свете — и о своих книгах, и о детях, и о внуках, и о поездках. После передачи телефон звонил не переставая двое суток, я и не знала, что столько народу слушает радио. А сейчас пошли письма, среди которых есть очень забавные — Таня и Варя наслаждаются, их читая.
Вышла наконец моя многострадальная книга о Толстом, получилась она очень красивая, по приезде в Москву пойду в Ленинскую библиотеку и получу разрешение на отправку вам. В марте должна выйти и пластинка, по приезде буду ее добывать, потому что так и не удосужилась ее заранее заказать в магазине… Я подписала договор с «Политиздатом» о грузинском революционере Александре Цулукидзе и собираюсь съездить в Тбилиси и Кутаиси, поработать в архивах, о чем думаю с удовольствием… Вот сколько написала, а все о делах да о делах. А жизнь наша течет своим чередом, живем тихо-мирно. …Витя Персик [49] читал у нас дома свою новую программу — стихи Хлебникова, очень интересная работа, а стихи такие хорошие — просто чудо! Но он по лености своей, конечно же, недоучил текст и запинался, за что получил от меня взбучку. Но вообще в данном случае молодец — думаю, что работа эта будет иметь успех, ведь он первый взялся за такого сложного поэта. Но теперь еще предстоит худ. совет, и он очень волнуется. У Лолочки все переболели гриппом — от Наташи до Ирины Константиновны. Юра без конца сочиняет стихи и песни — очень он талантливый. А Лола наша — такой золотой человек, что я на нее не нарадуюсь, конечно, она очень устает. <…> Так хочется о многом спросить вас. Эх, если бы посидеть вместе вечерок и обо всем, обо всем поговорить! Ну да это мечты, а потому пишите, хоть коротко, так как мы вас всех любим и так скучаем.
Крепко, крепко целую вас.
Ваша мама, теща, бабушка.
Любовь Горина, Лидия Либединская, Лев Левин и Григорий Горин. Пицунда, 1980-е
24 июля 1983
Август собираюсь прожить в Переделкино, так как Гриша и Люба Горины уезжают в Пицунду. Возьму с собой Лялю, которая сейчас лежит с тромбофлебитом, — пусть подышит воздухом. Лето у нас, как обычно, прохладное и дождливое, так что я наслаждалась в Грузии жарой — первые дни было 42° градуса в тени, все тбилисцы стонали и охали, а я была в восторге, чем повергла их в недоумение. Но потом жара спала, хотя было 30–32°, но это уже казалось прохладой. Я не была в Тбилиси с 1978 года и должна сказать, что он стал еще прекраснее. Почти целиком восстановлены старые кварталы от площади Ленина до Серных бань и на противоположном берегу Куры, возле памятника Горгасалу [50], — балконы выкрашены в разноцветные краски, вместо трол. и авт. остановок стоят старые конки, открыто множество духанчиков с вывесками Пиросмани, маленькие магазинчики сувениров и даже мастерские, где ткут ковры, стегают ватные одеяла, шьют черкески, даже открыли филиал «Воды Логидзе» и театр марионеток — сказка! Теперь каждый год в октябре проводится праздник «Тбилисобо», когда весь город выходит на улицы, и все угощают друг друга вином, чуреками, и катаются на фаэтонах. И к этому празднику архитекторы обязаны сдать какой-нибудь отреставрированный объект — или несколько домов, или караван-сарай. В этом году должна быть закончена реставрация Серных бань. Все это так прекрасно, что описать невозможно, и я счастлива, что все это видела. Дома в старых этих кварталах Горсовет отдает художникам, архитекторам, музыкантам, писателям, так что в Тбилиси теперь есть свой Латинский квартал. Из Тбилиси мы поехали в Кутаиси, где и проходили основные торжества, посвященные Маяковскому (девяносто лет со дня рождения), все было очень пышно, в Багдади, на его родине, рядом с домом, где он родился, открыли новый литературный музей, на открытии которого мы присутствовали, потом был литературный вечер на берегу Риони, а в конце, как положено, — роскошный банкет с поросятами, барашками и прочими роскошествами. Столы были накрыты на длинном открытом балконе над рекой в тени старых платанов. В делегации было много иностранцев, они обалдели от грузинского гостеприимства — вино приносили прямо в деревянных ведрах, и опустошались они мгновенно. На следующий день был торжественный вечер в Кутаисском театре, а днем нас возили в Гелати — монастырь IX века, который находится высоко в горах, красота неописуемая. После торжеств большая часть делегации отправилась через Тбилиси в Москву, а мы с Мишей Квливидзе и его новой женой Медеей (после смерти Лили, которая умерла два года назад, он недавно женился на прелестной грузинке) поехали в город Вани, где было открытие памятника и Дома-музея Тициана Табидзе. Очень было трогательно, приехала его дочь, которая хорошо помнит нашу бабушку — ведь она первая переводила его на русский язык, — и я все время ее вспоминала и представляла, как бы она радовалась, что справедливость восторжествовала и наконец-то этому прекрасному поэту воздали по заслугам. После торжественного открытия и митинга опять был пир человек на триста, где Миша [51] был тамадой и так накачался, что мы с Медеей погрузили его в машину, и благополучно довезли до гостиницы в Кутаиси, и провели два прекрасных дня, наполненных поездками по окрестностям и по городу, веселыми застольями и прочими радостями. Но и в Кутаиси, и в Тбилиси я не только веселилась, но и собирала материалы для книги о Цулукидзе, сидела в музеях и архивах, встречалась с людьми, которые хоть что-то могли рассказать мне о нем и его семье. К сожалению, людей таких очень и очень мало.
Очень, очень без вас скучаю, беспокоюсь за вас, но уж, верно, это навсегда. Крепко, крепко вас целую.
Переделкино. Рисунок А. Рустайкис
23 марта 1983
<…>; Март месяц получился у меня разъездной: 9 марта полетела в Челябинск, тоже на выступления, но там еще было очень много приятного, связанного с памятью папы. Его там очень чтут и помнят: на телевидении и радио записала о нем большие передачи, ему были посвящены встречи в Челябинской библиотеке и в городе Миассе, в библиотеке, которая носит его имя. Сейчас Миасская библиотека им. Либединского переезжает в новую часть города в прекрасное здание. <…> Установили мемориальную доску на здании больницы, где папин отец работал врачом, а папино детство прошло в доме при больнице, что описано им в повести «Воспитание души». А в Челябинске назвали его именем большую новую улицу. За те годы, что я не была в Челябинске, улица отстроилась, стала очень красивой и тянется на несколько километров.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.