О характере ви?дения и о строении глав
О характере ви?дения и о строении глав
Самое замечательное в толстовских пейзажах — способ их восприятия героем.
Эмоциональное состояние героя делает пейзаж таким, каким он существует на самом деле, не внося в него привычности восприятия прохожих.
Остановка внимания делает обычное чудесным.
Солнечный каток, деревья в снегу, ослепительная девушка Кити, ослепительное солнце, лед, который первый раз режется сталью, — это эмоция Левина.
Поэтому Толстой редко пользуется метафорой: она ему не нужна для вскрытия сущности вещей.
Развернутая метафора «Хаджи-Мурата», упрямо борющегося не за свою жизнь, а за свое право на гордость, — это не метафора-картина, это метафора-мысль, она доказывает необходимость сопротивления для живущего и видящего.
Гегель писал, что метафорическое выражение заставляет дух «…углубиться в созерцание родственных предметов»[280]. Репей у дороги и Хаджи-Мурат — человек, забывающий себя, — родственны; созерцание их рядом открывает в созерцаемом новое.
Метафоры Толстого — это метафоры героев, а не обстановки. Это метафоры-итоги.
Одна из основных метафор, развивающих тему «Анны Карениной», — это любовь-буря. Метафора тщательно подготовлена.
Анна Каренина переполнена жизнью. В XVIII главе Вронский видит ее на вокзале: «Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке».
Анна Каренина еще не влюблена, но она должна быть влюблена, она переполнена жизнью.
Вронский начинает преследовать ее.
Каренина уехала из Москвы. Глава XXIX начинается так: «Ну, все кончено, и слава богу»! — была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне».
Начинается поездка, чтение романа. «Герой романа уже начал достигать своего английского счастья, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение, как вдруг она почувствовала, что ему должно быть стыдно и что ей стыдно этого самого».
Начинаются воспоминания о Москве, о бале, это не анализ, это эмоция бала. «Она чувствовала, что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит дыхание и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее».
Дальше начинается бессвязный сон о мужике, который «принялся грызть что-то в стене…».
Поезд идет: что-то стучит, что-то сверкает в метели, которая разыгралась за стенами бегущего сквозь пургу вагона.
Поезд подъезжает к станции. Анна выходит на освещенную платформу.
Глава посвящена подсознанию Анны, показанному в момент ее полусна.
XXX глава начата так: «Страшная буря рвалась и свистела между колесами вагонов, по столбам из-за угла станции. Вагоны, столбы, люди, все, что было видно, — было занесено с одной стороны снегом и заносилось все больше и больше. На мгновение буря затихала, но потом опять налетала такими порывами, что казалось, нельзя было противостоять ей. Между тем какие-то люди бегали, весело переговариваясь, скрипя по доскам платформы и беспрестанно отворяя и затворяя большие двери».
Буря дана как веселая и непротивоборимая, и в этой буре она видит Вронского, который за ней поехал.
Буря — это как бы погруженная в реалистическое повествование метафора. Вронский, показанный в колеблющемся свете фонаря, связан с бурей, когда он говорит Анне: «— Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы… я не могу иначе.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепетал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь».
Буря — это любовь. Любовь приходит в ряд сцеплений. Сперва Анна отослала от себя Вронского.
«В Петербурге, только что остановился поезд и она вышла, первое лицо, обратившее ее внимание, было лицо мужа. „Ах, боже мой! отчего у него стали такие уши?“ — подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой шляпы. Увидав ее, он пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную ему насмешливую улыбку и прямо глядя на нее большими усталыми глазами».
Условно говорящий Каренин со своим «притворным» тоном противопоставлен Вронскому.
Он говорит «…медлительным тонким голосом и тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил».
Каренина спрашивает: «Сережа здоров?» Муж отвечает: «И это вся награда… за мою пылкость? Здоров, здоров…»
На этом кончается XXX глава. Ироническая фраза Каренина заканчивает главу. Каренин с его торчащими ушами — это вся награда за отказ Анны от любви. Вопрос же Анны начинает тему Сережи, тему сына, того, что осталось от семьи.
Метафоры у Толстого заменены способом восприятия жизни, хотя и не совсем оставлены.
Толстой отличает первый ряд мыслей героев, их поверхностную самопсихологизацию, саморазгадывание от внутреннего их, обусловленного бытием, существующего, но как бы не выговоренного сознания.
Как построена сцена смерти Анны Карениной? Здесь мир вокруг женщины, которую разлюбили, заострен в своих противоречиях. Вещи обновлены последним взглядом человека, который прощается с ними, отказывается от них.
Анна едет, она видит смешное: какой-то Тютькин на вывеске называет себя куафером.
Противоречие очень простой фамилии и претенциозного французского названия профессии комично, но трагично то, что об этом смешном некому будет рассказать.
Все вещи даны в своей противоречивости. Анна вспоминает лицо Вронского и видит в нем не любовь, а удовлетворенное тщеславие. Она знает, что он все-таки любит ее, но «вкус притупился», — думает она про себя по-английски.
Жизнь лишена вкуса.
Каренина это повторяет.
Жизнь нельзя наладить, даже если будет развод и матери отдадут Сережу.
Вскрывая для себя все противоречия жизни, Анна не думает о грехе и возмездии, и для Толстого эта мысль уже преодолена: «Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас с необыкновенной живостью представила себе его как живого перед собой, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском пальцев и, вспомнив то чувство, которое было между ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения».
Каренин дан в перечислении своих характерных черт. Они даны как бы в беспорядке, с повторениями противоречивых слов: «с необыкновенной живостью», «как живого», «с кроткими, безжизненными».
Здесь противоречивость дана в упорно повторяемых и не связывающихся между собой словах. Каренин с перечислениями своих атрибутов дан как неприятная загадка без разгадки. Его любовь, долг перед ним отвратительны.
Анна едет поездом, мимо нее как будто катятся назад люди. Восстанавливается тема железной дороги, в вагоне видны лгущие, как будто раздетые анализом отчаяния, не имеющие права жить в таком безобразии люди.
Решение как будто еще не принято, Каренина едет увидеться с Вронским, но внутренне, как бы подсознательно, или, вернее, подавленным сознанием, Каренина знает, что ехать некуда и незачем и что ей уже не нужны уступки Вронского, и любое его согласие — жертва.
Разрушена жизнь. Жизнь разбита, но мы видим через разбитую жизнь Анны истинное качество той жизни, которую она сейчас отбросит.
Видение Карениной — это видение, созданное в результате сцеплений самого романа, это толстовское решение, развязка, которая действительна и для Вронского, и для Левина.
Едет Каренина в поезде на станцию Обираловка, потому что еще не может остановиться и все еще хочет упрекать и выяснять.
Наконец наступает смерть, неизбежная для Анны. Но как бы неожиданная.
Каренина бросилась под поезд, выбрав место, куда броситься: «…туда, на самую середину», — и, бросившись, она опускается на колени, как будто готовясь встать.
«Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину».
Тут вскрыто само противоречие жизни и смерти как невозможность обеих.
Мир охватывается пониманием, но в то же время притупляется его ощутимость.
Мир не может все время существовать в человеческом сознании и должен уходить в автоматизм, для того чтобы можно было через мышление приходить скорее к выводам и действиям.
Искусство борется за ощущаемый мир. Искусство познает мир ощущением, обобщает конкретное, не только не притупляя различий, но все время обостряя их.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.