Литература

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Литература

Ведическая литература

Мы уже говорили о четырех «Ведах», брахманах и упанишадах. Некоторые из этих текстов имеют неоспоримое художественное достоинство, главным образом некоторые гимны «Ригведы» и некоторые эпизоды первых упанишад; тем не менее большая часть этой литературы все-таки суха и монотонна и требует значительного усилия воображения.

Гимны, составляющие «Ригведу» и созданные большим числом авторов, отличаются крайней разнородностью стилей и неравноценной значимостью. Хотя их составление растянулось на несколько веков, даже самые ранние из этих поэм являются результатом долгой предшествующей традиции, имеющей строгие метрические правила и жесткие литературные каноны.

Сборник разделен на десять «кругов» — мандал, или книг. Книги II–VII, приписываемые разным родам жрецов, содержат наиболее древние гимны; книги I, VIII и X — более поздние, особенно некоторые части книги X, а книга IX — собрание гимнов богу Соме, взятых из других частей «Ригведы». Эти гимны содержат множество повторов и в большинстве своем очень похожи друг на друга.

Учитывая архаичный характер языка и неясность некоторых аллюзий, интерпретация большинства пассажей остается сомнительной. Мы приводим здесь несколько переводов высокохудожественных гимнов.[10]

ГИМН ПУРУШЕ

1. Вот Пуруша тысяченогий

тысячеглав тысячеглазый

землю кругом плотно облегший

возвышался на десять пальцев.

2. Вот Пуруша он Мирозданье

он над бывшим и над грядущим

он владычит и над бессмертьем

ибо растет жертвой питаясь.

3. Сам великий сам необъятный

Пуруша себя необъятней

он в живущих только на четверть

три четвертых в небе бессмертно.

4. Ввысь Пуруша на три четвертых

здесь остался только на четверть

и отсюда он проницает

всех ядящих всех не ядящих.

5. От него Вирадж народилась

сам же Пуруша от Вираджи

народившийся разрастался

землю кругом плотно облегши.

6. Боги ткали жертводаянье

принесен был Пуруша в жертву

маслом жертвенным весна стала

лето костром жертвою осень.

7. На соломе жертвокропленный

стал Пуруша перворожденный

сам он жертва стал первожертвой

жертвой богов садхья и риши.

8. Сам он жертва сам расчлененный

стал горячим жертвенным маслом

сам из масла сделал живущих

в небесах в лесах и в селеньях.

9. Стал он жертва стал расчлененный

песнопением-славословьем

стихотворным стал он размером

и словами стал заклинаний.

10. Стал он жертва конем и всякой

тварью стал с двумя челюстями

от него быки народились

от него же козы и овцы.

11. А когда Пурушу разъяли

на сколько частей разделили

рот и руки как нарекали

называли бедра и ноги.

12. Нарекли его рот брахманом

его руки стали раджанья

его бедра назвали вайшья

его ноги родили шудру.

13. Дух его луной обернулся

солнце оком его сияет

губы стали Агни и Индрой

обратлось ветром дыханье.

14. Воздух пуп его земля ноги

из главы же небо явилось

ухо стало странами света

так богами был мир устроен.

15. Семь поленьев в срубе костровом

трижды семь в костре для сожженья

боги ради жертводаянья

привязали Пурушу-жертву.

16. Жертвой в жертву жертве боги воздали

так впервые было жертводаянье

возвратилась эта сила на небо

где остались садхья прежние боги1.

(Ригведа, X, 90)

Есть также гимны, передающие глубокое чувство природы. Наиболее примечательные из этой серии посвящены Ушас, богине утренней зари, и Ратри, олицетворяющей ночь. Мы приводим выдержки из гимна Ушас.

…Сверкающая водительница богатых даров

Показалась: яркая, она открыла нам врата.

Приведя в движение живой мир, она явила нам богатства.

Ушас пробудила все живые существа.

Лежащего ничком щедрая (побуждает) к передвижениям,

Другого — к поискам пищи, к богатству,

Плохо видящих — к тому, чтоб видеть далеко.

Ушас пробудила все существа.

Того — к власти, этого к славе, иного к поискам

Величия, этого — заниматься своими делами.

Чтобы видны были различные образы жизни,

Ушас пробудила все существа.

Эта дочь неба явила себя,

Ярко пылающая юная женщина в светлых одеждах,

Повелевая надо всем земным добром,

Зажгись здесь сегодня, о счастливая Ушас!

Она идет вслед за толпой минувших (зорь),

Первая из грядущих непрерывной чередой,

Ярко пылая, Ушас, что поднимает (всё) живое,

Но никогда не пробуждает мертвого.

<…>

Отвращающая враждебность, охраняющая закон,

рожденная в законе,

Благосклонная, вызывающая богатые дары,

Несущая добрые предзнаменования, приглашающая богов:

Здесь, Ушас, сегодня зажгись, о самая лучшая!

Бесконечно зажигалась раньше божественная Ушас,

И сейчас здесь зажглась, щедрая,

И будет зажигаться она (все) последующие дни.

Нестареющая, бессмертная, странствует она по своим законам.

Она засверкала украшениями на пороге неба.

Богиня сняла черный наряд.

Пробуждая (все существа), на алых конях

Приезжает богиня на колеснице, в которую легко

запрягать (коней).

<…>

Поднимайтесь! Живой жизненный дух нашел на нас.

Прочь ушел мрак, приближается свет.

Она освободила путь, чтобы двигалось солнце.

Мы пришли (туда), где продлевают срок жизни.

Вожжами речи погоняет возница —

Прославляющий певец ярко сверкающие зори.

Зажгись здесь сегодня для воспевающего (тебя), о щедрая!

Воссвети нам срок жизни, богатый потомством!

(Те) зори, богатые коровами, богатые крепкими мужами,

Что ярко сверкают для почитающего (их) смертного —

Пусть тот, кто выжимает сому, достигнет их, дающих коней,

При вызывании песней щедрых даров, как при (призыве) Ваю.

Мать богов, лик Адити,

Знамя жертвы, высокая (богиня), — воссияй!

Зажгись, оказывая честь нашей молитве!

Укорени нас в роде (людском), о обладающая всем желанным!

То яркое богатство, которое привозят зори,

Благое — для того, кто приносит жертву (и) трудится,

Пусть нам это щедро даруют Митра, Варуна,

Адити, Синдху, Земля и Небо![11]

(Ригведа, 1, 113)

Несколько ведийских гимнов имели первоначально, согласно нашим понятиям, светский характер. Среди них наиболее известен «Гимн игрока». Эти стихи, вероятно, изначально были магической формулой, обеспечивающей успех в игре и обращенной к ореху вибхидака.[12]

ГИМН ИГРОКА

1. Дрожат подвески меня опьяняя

бурей сорваны текут из сосуда

подобно соме с вершины Муджават

рад я бурым недремлющим орехам.

2. И не ругала она не срамила

меня и моих дружков почитала

но из-за лишней проигрышной костяшки

я лишился жены моей законной.

3. Женой отвергнутый тещей гонимый

страдающий не знает состраданья

как старая лошадь на распродаже

так игрок и в нем я не вижу проку.

4. Чужие ласкают супругу мужа

чье богатство пожирает костяшка

и отреклись отец и мать и братья

мол не наш он и его свяжите.

5. Едва подумаю мол брошу кости

и отстану от дружков уходящих

тут снова брошены зовут костяшки

как любовница спешу на свиданье.

Это заклинание приобрело у анонимного автора форму увещевательных стихов, которые вошли в «Ригведу» из-за упоминаемого в них бога Савитри (Савитара), призванного избавить игрока от его порока:

13. Брось костяшки и возделывай поле

насладись высоким благом богатства

вот супруга твоя и вот корова

игроку сказал Савитар-владыка.

14. Смилуйтесь над ним и замиритесь

не привязывайте нас ворожбою

и не гневайтесь и нам не вредите

и не нас ловите в свои тенета1.

{Ригведа, X, 34)

Неистовость «Ригведы», ее магические и мистические заклинания, ее примитивный взгляд на взаимосвязь явлений — характерные черты одновременно первобытного и научного мышления, которое со смешанным чувством преклонения и страха пытается выработать некий человеческий порядок.

Здесь следует сказать несколько слов о поздней ведической литературе. «Атхарваведа» — сборник магических молитв, среди которых тоже встречаются настоящие произведения искусства. Прозаические отрывки брахман, а также различные комментарии и жертвенные формулы «Яджурведы» в целом не представляют никакой художественной ценности; они написаны заурядным, безыскусным языком, в очень далекой от классической санскритской литературы манере. Тем не менее в этих текстах есть легенды, изложенные лаконичной и энергичной прозой, поразительной даже на фоне общего минимализма выразительных средств, присущего этому сборнику. История Пурураваса и Урваши рассказывается в «Шатапатха-брахмане», поскольку она включает в себя подробные инструкции о том, как благодаря магической жертве стать божественным музыкантом (гандхарвой). Это сказание восходит к ведийским временам: один из гимнов «Ригведы» представляет собой диалог между смертным любовником и его небесной подругой, и стихи, приводимые в брахманической версии, взяты оттуда. Позже история стала очень популярной, и Калидаса использовал ее как тему для своей пьесы «Мужеством завоеванная Урваши».

Упанишады обладают бесспорными художественными достоинствами, но имеют прежде всего религиозное значение.

Эпическая литература

Наиболее древние индийские произведения преимущественно светского характера представлены двумя большими поэмами: «Махабхарата», или «Сказание о великой битве Бхаратов», и «Рамаяна», или «Сказание о Раме», которые, хотя и дополнялись многочисленными авторами, принадлежавшими к жреческому классу, несут очевидные следы своего кшатрийского происхождения. Их религиозное значение заключается прежде всего в царском искупительном ритуале, который отчасти состоит в том, чтобы отмечать подвиги героев прошлого. Эти воинские баллады были переделаны жречеством, которое дополнило их вставками теологического, моралистического и политического толка.

Из двух поэм более значительна «Махабхарата». Она состоит приблизительно из девяноста тысяч строф, написанных в основном тридцатидвухсложными словами, и, без сомнения, является самым большим эпосом в мировой литературе. Это анонимный труд, и традиция, приписывающая авторство мудрецу Вьясе, ошибочна. По преданию, впервые поэма была рассказана по случаю большого жертвоприношения, совершенного царем Джанамеджаей, правнуком Арджуны — одного из героев сказания. Если убрать дополнительные эпизоды и вставки, поэма сводится к рассказу о семейной ссоре в царстве Куру — в регионе, в котором расположен современный Дели и который в то время назывался Курукшетра.

Трон Куру, столицей которых была Хастинапура, перешел к Дхритараштре. Но так как он был слепым, обычай запрещал ему править, поэтому царем вместо него стал его младший брат Панду. Вскоре Панду, пораженный проклятьем, ушел со своими двумя женами в Гималаи, чтобы вести там жизнь отшельника, оставив трон Дхритараштре. После смерти Панду пять его сыновей, еще дети, — Юдхиштхира, Бхимасена, Арджуна, Накула и Сахадева — возвратились в Хастинапуру, чтобы воспитываться там вместе с сотней сыновей Дхритараштры. Когда Юдхиштхира достиг подходящего возраста, он был объявлен наследником. Но сыновья Дхритараштры, завидуя Пандавам, под предводительством старшего брата Дурьодханы составили заговор против них, хотя Дурьодхана из-за недуга своего отца не мог быть законным наследником и Дхритараштра правил только временно. Разоблачив несколько покушений на свою жизнь, пятеро братьев решили оставить страну и ходили от одного правителя к другому, нанимаясь на службу. При дворе царя панчалов Арджуна, победив в турнире по стрельбе из лука, добился руки принцессы Драупади (сваямвара),и, чтобы избежать какого-либо соперничества, она по всеобщему согласию стала женой всех пяти братьев. Здесь произошла встреча с их большим другом и союзником Кришной, вождем Ядавов. Вскоре слепой Дхритараштра призвал их, отказался от трона и разделил свое царство между ними и своими собственными детьми. Пятеро братьев основали новый город Индрапрастху, недалеко от современного Дели.

Но сыновья Дхритараштры позавидовали новой столице; тогда Дурьодхана предложил старшему из своих противников сыграть в кости. С помощью своего дяди Шакуни, которому не было равных в этой игре, Дурьодхана выиграл все царство Юдхиштхиры, в том числе его братьев и их общую супругу. По соглашению пятеро братьев и их жена Драупади удалились в ссылку на тринадцать лет и последний год должны были провести там, где их никто не знал, прежде чем вернуть царство.

Время их изгнания закончилось, они спешно отправили посланцев к Дурьодхане, требуя от него царство согласно его обещанию. Не получив никакого ответа, братья приготовились к войне. У них было много друзей среди царей Индии, поэтому они могли собрать огромную армию. Со своей стороны Кауравы (Дурьодхана и его братья) набирали собственные войска. Все цари Индии, чужеземцы: греки, бактрийцы, китайцы — примкнули к тому или другому лагерю, и две огромные армии встретились на поле Курукшетры. Восемнадцать дней кипела битва, пока не погибли все вожди племен; в сражении уцелели только пятеро братьев и Кришна. Юдхиштхира был провозглашен царем, и в течение долгих лет он и его братья славно и безмятежно правили страной. В конце концов Юдхиштхира отказался от трона в пользу Парикшита, внука Арджуны. В сопровождении своей общей супруги пятеро братьев отправились в Гималаи, поднялись на гору Меру и были унесены в город богов.

Ниже приведен отрывок, в котором Драупади, супруга пятерых Пандавов, говорит о причинах их ссылки.

[Драупади говорит: ]

Какое гибельное намерение, о царь, (привело тебя) к этому жестокому проигрышу: ты потерял свое царство, свое богатство, свое оружие, своих братьев и меня. Как тебе, честному, миролюбивому, щедрому, скромному, правдивому, могла прийти мысль о таком пороке, как игра? Я не могу этого понять, и мой разум мутится, когда я вижу твое несчастье и все это бедствие.

Легенды говорят, что люди зависят от Бога и не распоряжаются сами собой. Распорядитель и Хозяин мира определил счастье и несчастье живых существ, их удовольствие и страдание, глядя на их прошлые жизни, которые как зародыш (их настоящей сущности).

О царь, герой среди людей, человек как деревянная кукла, которую исправляют в теле женщины и приводят в движение. Такова сущность вещей, так Бог распределяет в этом мире добро и зло. Как птица, попавшая в сети, человек не свободен, он не хозяин себе, но, подчиненный воле Хозяина, он не распоряжается ни другими, ни самим собой. Как жемчужина, нанизанная на нить, как бык, привязанный за ноздри, как дерево, упавшее с берега и увлеченное течением, человек следует повелению Распорядителя (мира), ибо он сделан из его сущности и пребывает в Нем: и нет такой минуты, когда бы он был предоставлен сам себе.

Неведающий, неспособный управлять своей радостью и своим страданием, человек идет на небо или в ад, ведомый Богом. Как былинки несутся по воле ветра, более сильного, чем они, так все люди движутся по воле Распорядителя (мира). Это Бог, привязывая людей к деянию, благородному или дурному, присутствует во всем сущем, но его не видно, и нельзя сказать: это Он! Тело, которое мы называем полем, — это просто средство, через которое Распорядитель, Хозяин, заставляет совершать деяние, которое приносит свой плод — прекрасный или безобразный.

Посмотри, как Бог создал эту власть иллюзий, которая, смущая человека собственными иллюзиями, убивает его посредством его же самого. Мудрецы, которые видят реальность, по-особому смотрят на вещи; для других вещи кружатся, как потоки ветра; иначе их понимают люди, иначе — Хозяин, который их создает и уничтожает.

Как мы разбиваем дерево деревом, камень камнем, железо железом — вещи, не обладающие ни движением, ни разумом, — так же почтенный Предок — саморожденный бог, — воплощаясь, губит людей с помощью их самих, о Юдхиштхира! Ради удовольствия Хозяин соединяет и разъединяет, Бог играет с людьми, как ребенок со своими игрушками.

О царь, Распорядитель (мира) относится к людям не как отец или мать: он действует под влиянием гнева, как обычный человек. Когда я вижу благородных, добродетельных, скромных людей, подвергаемых гонениям, и недостойных людей, которые благополучны, моя душа переворачивается.

Поэтому, видя твое несчастье и благополучие Суйодханы, я кляну Распорядителя (мира), о сын Притхи, который допускает эту несправедливость. Даруя удачу сыну Дхритараштры, этому жестокому и жадному нарушителю священных законов, этому обидчику добродетели, какого плода ожидает Распорядитель (мира)?

Если любое деяние следует воле управителя и касается только его, а не других, то не порочит ли себя Бог, когда он заставляет поступать плохо? И если сотворенное зло не возвращается к управителю, тогда одна только сила движет нашим миром, и мне жаль людей, которые не обладают силой!

(Махабхарата, ///, 30)

Язык «Махабхараты», за исключением добавлений, очень живой и простой, несмотря на свойственные эпическому жанру общие места. Хотя характеры главных персонажей обрисованы вкратце, каждый из них вполне индивидуализирован и вполне реалистичен. Слепой Дхритараштра — слабый человек, стремящийся творить добро, но легко склоняемый ко злу. Из пяти братьев старший, Юдхиштхира, набожен, верен и благороден, но в какой-то мере слабоволен; Арджуна — воплощение идеального рыцаря, гордого, великодушного и смелого, в то время как Бхимасена более груб, прожорлив, наделен колоссальной силой и не отличается большим умом, зато простодушен, как дитя. Драупади, их супруга, умная женщина, которая не боится строго отчитать своих мужей за дело. Образы злобного Дурьодханы и его сторонников тоже имеют оттенки: они описаны не в абсолютно мрачных тонах и не лишены величия и мужества.

Среди вставных эпизодов некоторые представляют собой бесспорно выдающиеся литературные произведения, в то время как другие не обладают абсолютно никакими художественными достоинствами. Самый длинный — «Шанти-Парван», речь об искусстве управления и о морали, произнесенная раненным в великой битве и умирающим на груде стрел Бхишмой, старейшим военачальником государства Куру. Мы уже цитировали «Бхагавадгиту» — проповедь, которую Кришна адресует Арджуне и которая является шедевром индуистской народной этики и философии. В этом произведении можно найти и другие размышления по вопросам теологии, права, философии, политики, перемежаемые драматическими сказаниями, сказками и баснями. В более поздних эпизодах рассказываются легенды о богах, но большинство их имеют в той или иной степени светский характер, например знаменитые истории Рамы и Ситы, Шакунталы и Савитри. Самый большой эпизод такого рода — история Наля и Дамаянти, рассказанная Юдхиштхире в изгнании, чтобы продемонстрировать пагубность игры. В легенде рассказывается, как царь Наль добился в сваямваре руки принцессы Дамаянти, которая предпочла его самим богам, но потом проиграл царицу и свое царство в кости, и, чтобы вернуть их, ему пришлось пережить множество приключений. Эта длинная история, вероятно, такая же древняя, как большая часть поэмы, и ее отличает чрезвычайно простое стихосложение.

Вторая поэма, «Рамаяна», ощутимо отличается от «Махабхараты» по стилю и по содержанию. Более короткая (24 ООО двустиший), она состоит из семи книг, причем первая и последняя были созданы, вероятно, позднее других. Как и в «Махабхарату», сюда были включены вставные фрагменты, но эти добавления короче и носят преимущественно поучительный характер. Основной корпус поэмы был создан одним автором, который ориентировался на существовавшие сказания и стиль которого соответствует классической санскритской поэзии.

Хотя «Рамаяна» имеет меньше архаичных черт, чем «Махабхарата», и, по-видимому, создана позже, история Рамы, включенная как эпизод в «Махабхарату», позволяет предположить, что редактор окончательной версии «Махабхараты» знал «Рамаяну». В своем современном виде «Махабхарата», вероятно, была составлена позднее «Рамаяны», между тем большая часть повествовательных фрагментов восходит к гораздо более раннему времени.

Традиция приписывает авторство «Рамаяны» мудрецу Вальмики. В действительности поэтическая версия легенды в том виде, в котором она нам известна, скорее всего была создана немногим ранее начала нашей эры. Основным местом действия поэмы является город Айодхья, столица древнего царства Кошала, и, по всей видимости, она зародилась в регионе, находящемся восточнее той местности, где появилась «Махабхарата».

У Дашаратхи, царя Кошалы, были от трех его жен четыре сына, которых звали Рама, Бхарата, Лакшмана и Шатругхна. Все четверо отправились ко двору царя Джанаки в Видеху, где Рама получил руку дочери царя Джанаки, одержав победу в большом состязании по стрельбе из лука. Поженившись, Рама и Сита какое-то время жили счастливо при дворе Дашаратхи. Состарившись, тот назначил Раму своим преемником, но его вторая супруга Кайкейи напомнила царю о данном ей когда-то обещании: она требовала изгнать Раму и сделать наследником ее сына Бхарату. Дашаратха и Бхарата оба стали отказываться, но Рама настоял, чтобы его отец выполнил свое обещание, а сам он добровольно удалился с Ситой и Лакшманом. После смерти Дашаратхи Бхарата взял на себя управление царством, но только в качестве регента Рамы, который находился тогда в ссылке.

Тем временем Рама, Сита и Лакшмана жили отшельниками в лесу Дандаки, где Рама истреблял демонов, которые преследовали аскетов и жителей деревень. Равана, демон-царь Ланки (Цейлон), решил отомстить за убитых собратьев, и, пока Рама и Лакшмана были на охоте, он пришел к их жилищу под видом аскета, похитил Ситу и унес ее на Ланку на своей летучей колеснице (вимана). Оба брата обошли все деревни и города в поисках Ситы и воззвали о помощи к Сугриве, царю обезьян, и к его военачальнику, смелому и верному Хануману. Хануман отправился искать Ситу и, преодолев все препятствия, наконец нашел ее во дворце Раваны. С помощью огромной армии обезьян Рама построил каменный мост над морем, чтобы добраться до Ланки. После ожесточенного сражения Рама, Лакшмана и их союзники уничтожили Равану и его отряды, а затем освободили Ситу.

Похититель был почтителен с Ситой, но она жила под одной крышей с другим мужчиной, и Рама, согласно священному закону, должен был ее отвергнуть. Она поспешила к погребальному костру, но бог огня Агни отклонил ее жертву. После этого испытания она снова соединилась с Рамой, и они оба возвратились в Айодхью. Бхарата отказался от трона, и Рама стал царем.

Вот отрывок, в котором Сита умоляет Раму позволить ей отправиться в лес вместе с ним:

Если ты уезжаешь сегодня в непроходимый лес, я пойду перед тобой, протаптывая путь сквозь терния.

Избавься от ревности и гнева, как от недопитой воды; доверься мне, о герой: не имей на меня зла.

В высоком дворце, в колеснице, что бы ни случилось, впереди должна быть тень мужа.

Моя мать и мой отец подготовили меня к любой случайности: только скажи, что мне нужно делать сейчас.

Да, я пойду в этот глухой, необитаемый лес, полный диких зверей и тигров.

Я буду счастлива в лесу, как в доме у отца, не заботясь о трех мирах, но единственной моей заботой будет вера в супруга.

Повинуясь твоему слову, покорная, верная обету, я обрету счастье с тобой, герой, в лесу, среди чудесных ароматов.

В лесу ты сможешь защитить меня ото всего, о Рама: что я буду делать здесь, если останусь в мире?

Да, я сегодня же отправлюсь с тобой в лес, никто не сможет меня отговорить, я к этому готова.

Я буду питаться кореньями и плодами; живя с тобой, я всегда разделю твою в печаль.

Я пойду впереди тебя, я буду есть, только когда ты будешь сыт. Больше всего я желаю видеть скалы, пруды, бегущие воды всегда без страха, под твоей мудрой защитой. И пруды с лотосами — пристанище уток, и в изысканном оперении фламинго.

Для меня будет счастьем видеть их, герой, сопровождая тебя: и там я буду совершать свои омовения, верная своему обету.

С тобой меня ждут наслаждение и радость. Даже сто тысяч лет с тобой мне не будут в тягость, даже о рае я не помыслю, и если мне придется жить в раю без тебя, тигр среди людей, я не буду счастлива.

Я отправлюсь в труднодоступный лес, населенный газелями, обезьянами и слонами. Я буду жить в лесу, как в доме моего отца, бок о бок с тобой и в почтении к тебе.

Все мои чувства стремятся только к тебе, кому посвящена моя душа. Если я останусь, я умру. Увези меня, внемли моей просьбе: я не буду тяжелой ношей.

(Рамаяна, II, 27)

Последняя книга, видимо составленная позже, продолжает уже дошедшую до своего финала историю. Эта часть была добавлена, вероятно, ввиду предубеждений и растущего ригоризма ортодоксов, чтобы подтвердить законность прав Ситы, побывавшей в руках похитителя. Народ шептался, что их царица была вынуждена нарушить свои брачные обеты, и даже испытание огнем не смогло рассеять сомнений в ее целомудрии. Рама хотя и был почти уверен в ее невиновности, но, видя свой первейший долг в том, чтобы «угождать своим подданным», с глубоким сожалением был вынужден ее изгнать; Сита нашла приют в жилище Вальмики, где она родила близнецов Кушу и Лаву. Годы спустя Рама отыскал Ситу и признал своих детей. Чтобы окончательно доказать свою невиновность, она обратилась к своей матери-Земле, прося поглотить ее. Земля раскрылась, и Сита исчезла. А вскоре и Рама возвратился на небо и принял облик бога Вишну. Такой довольно мрачный финал, видимо, не удовлетворял некоторых оптимистов: драма VIII в. «Уттарарамачарита» Бхавабхути заканчивается полным примирением Рамы и Ситы.

Буддисты тхеравады сохранили в джатаках версию легенды, в которой рассказывается только о похищении Ситы Раваной и о войне против демонов, — наиболее увлекательную часть сказания Вальмики. Это позволяет предположить, что автор объединил два различных предания: о тяжком изгнании благородного принца и о завоевании Цейлона. Рассказ о приключениях Рамы в изгнании, таким образом, не имеет никакого исторического основания, даже если мы примем за его союзников-обезьян племя аборигенов, тотемом которого была обезьяна.

«Рамаяна», более изысканная по стилю и более совершенная по языку, чем не всегда соблюдавшая правила грамматики и стихосложения «Махабхарата», тем не менее уступает ей в выразительности, несмотря на замечательные драматические пассажи и изумительные по своей красоте описания.

Таково, например, описание города Айодхья в основной части поэмы:

Город, названный Айодхья, прославленный во всем мире, город, основанный Ману — Индрой среди людей. Великий и славный город длиной в двенадцать йоджан, шириною — в три, разделенный на большие, красивые улицы, украшенный царской дорогой, которая пересекает его из конца в конец и которую непрерывно орошает вода среди пышных цветников. Здесь сводчатые портики, удобные внутренние рынки, всевозможное вооружение на случай войны, и ремесленники всех родов работают здесь. Барды и вестники спешат сюда. Башни этого знаменитого, несравненно великолепного города сотнями вздымаются ввысь, со знаменами и катапультами.

Повсюду здесь молодые женщины и комедианты. Город окружают парки, манговые леса, кольцо крепостных стен. Непреодолимы его глубокие каналы. И ни один враг не может к нему, неприступному, приблизиться. Неисчислимы там лошади, слоны, а также быки, верблюды и ослы.

Вассальные цари не по одному приходят туда со своими дарами.

Торговцы, пришедшие из различных мест, — его украшение. Украшают его также здания, сделанные из драгоценных камней, напоминающие горы: ибо он полон дворцов, как Амаравати — (город) Индры.

Чудесный (город), настоящий неиссякаемый источник, богатый красавицами, изобилующий всевозможными сокровищами, украшенный дворцами и прекрасными домами. И дома там примыкают один к другому. Он выстроен на ровной земле, (его амбары) ломятся от риса, и сок сахарного тростника течет целыми реками.

Наполняясь грозным шумом барабанов, тамбуринов, кифар и литавр, он не имеет себе равных на земле, подобно дворцу сиддхов, достигших неба своим аскетизмом. Его жилища великолепно обустроены, и те, кто их населяет, — лучшие из людей.

(Рамаяна, I, 5, 6–8, 10–19)

Эпический стиль стал использоваться в дидактической литературе; это огромное наследие, состоящее, помимо прочего, из пуран и дхармашастр, включает в себя произведения бесспорного литературного значения; но, не имея возможности все их процитировать, мы перейдем сразу к богатой лирической литературе.

Классическая санскритская поэзия

Наиболее древние из дошедших до нас санскритских классических поэм принадлежат буддийскому поэту Ашвагхоше, который жил в конце I или в начале II в. н. э., был современником царя Канишки и пользовался его покровительством. Он автор двух лирических поэм. «Будхачарита», или «История Будды», частично сохранившаяся на санскрите, свидетельствует о стремлении к умелому сочетанию крайне лаконичных назидательных пассажей. Те же поэтические качества встречаются в «Саундарананде», или «Прекрасном Нанде», — поэме, посвященной сводному брату Будды, который был им обращен. Надпись Рудрадамана в Гирнаре, датированная 150 г. н. э., — первый пример санскритской куртуазной прозы, который до нас дошел. Таким образом, лирическая литература в Индии развилась достаточно поздно, хотя ее эволюция, несомненно, началась задолго до указанной нами даты.

Классическая санскритская литература в основном создавалась с расчетом на декламацию или презентацию на придворных литературных турнирах; поэтому она была ориентирована на относительно ограниченный круг эрудитов, знатоков строгих литературных канонов и больших любителей виртуозной словесности. Поэты жили в почти статическом обществе, и их существование подчинялось до самых последних мелочей древним общественным обычаям, усугубленным требованиями религии.

Вопреки пессимистической репутации, которую приобрела на Западе индийская философия, индусская литература в основном оптимистична: трагедия, история с печальным финалом в ней почти не встречаются.

Предпочтительные темы и жанры индийского поэта — любовь, природа, панегирик, нравоучительная басня и сказка. Религиозные сюжеты в виде божественных легенд хотя и использовались, но найти в придворной литературе произведение, исполненное религиозным духом, практически невозможно. Редко кто из поэтов по примеру Бхартрихари брался за священные сюжеты с пламенной верой, но, как правило, санскритская классическая поэзия, рассматривая мифологические сюжеты или обращаясь к богам, всегда сохраняет светский характер. Если в произведении фигурируют божества, то они действуют просто как люди, только наделенные сверхвозможностями.

Любовь показана прежде всего как чувственная страсть. Как и в большинстве литератур древности и европейского Средневековья, природа появляется только в связи с человеком и редко описывается ради нее самой. Времена года, день и ночь, животные и цветы используются либо как фон для человеческих переживаний, либо как сопровождение поэтических персонажей. Тем не менее этой литературе было присуще глубокое чувство, особенно у Калидасы, который отчасти именно поэтому известен в Европе больше других индийских поэтов древности. Панегирики и хвалебные песни князьям были очень распространены и являются одним из главных источников информации об истории Индии. Назидательность преобладает у большинства поэтов. Калидаса любил вводить моральные поучения в свои стихи; этот прием считается одним из наиболее признанных санскритской поэзией украшений (аланкара). Максимы и афоризмы, полные иронии и мудрости, близкой к здравому смыслу, очень часто использовались в поэзии.

Поэтический метод был научно разработан, и правила стихосложения являлись предметом многочисленных трактатов. Цель поэзии, говорится в них чаще всего, состоит в том, чтобы вызывать переживание; переживание, о котором идет речь, не имеет, однако, ничего общего с жалостью и ужасом Аристотеля, это более спокойное чувство, эстетическое ощущение, основанное на восприятии такого высокого уровня, на котором печаль не ощущается больше как печаль, а любовь — как любовь. Приведем здесь вывод специалиста: «Это несказанное эстетическое удовольствие, где любой материальный след стирается». Расы, или эмоциональные тональности, — квинтэссенция этого эстетического опыта — выделены в количестве восьми: любовь, мужество, ненависть, гнев, могущество, ужас, жалость и удивление. В принципе любое стихотворение должно отразить одну или несколько из этих эмоций.

Одно из основных качеств санскритской поэзии — дхвани («отзвук»), воздействие, или магия, слов и оборотов. Слова имеют свое непосредственное значение и свои коннотации, свой буквальный и переносный смысл, и именно этот последний компонент и должен задействовать поэт. Старательно подбирая слова, он может заставить их сказать гораздо больше своего элементарного смысла и породить целую гамму ощущений в одном коротком стихе. Индийские мыслители очень далеко продвинулись в этого рода исследованиях и выработали теории по психологии поэтического восприятия, которые в целом еще действительны для многих современных западных поэтов. Одним из фундаментальных языковых приемов поэта была аланкара, или украшение, которое подразумевало сравнение, метафору, обобщение, игру слов, различные типы аллитераций и ассонансов и т. д. Эта сторона поэтического метода тоже получила детальное развитие у теоретиков, и неумеренное использование «украшений», или стилистических фигур, породило перегруженную и многословную поэзию. Эту тенденцию поддерживала характерная для санскрита способность образовывать синонимы, омонимы и перифразы, такие как «кладезь сокровищ» (ратнакара), т. е. море, «то, что не двигается» (акала), т. е. гора, «прохожий небес» (кхага) — птица и «хрупкое существо» (абала) — женщина.

Единица стихотворения — строфа, которая чаще всего является завершенной фразой. Махакавья (буквально «большая поэма»), что можно перевести приблизительно как «эпопея», часто представляет собой группу стихов, соединенных очень слабой повествовательной нитью. В придворной литературе, изобилующей украшениями, интрига и композиция в общем очень слабы и практически не соблюдается никакого равновесия. Другое дело — собственно повествовательная поэзия, в которой Сомадева, автор «Океана сказаний», демонстрирует лаконичность и сдержанность. Зачастую даже самые перегруженные кавьи прерываются время от времени живыми и драматическими фрагментами. В целом же большая санскритская поэма остается многословной и не имеющей четкой композиции.

Напротив, отдельные строфы уравновешенны и плотны. Стихотворения, состоящие из одной строфы и напоминающие персидские рубаи или японские танка, были крайне популярны. Они могли быть как самостоятельными произведениями, так и вставными элементами в драме или в прозе. Большинство их очень красивы и даже в переводе способны восхищать западного читателя. Они объединялись в антологии, часть которых сохранились и спасли таким образом тысячи стихов от забвения.

Стихосложение в санскритской поэзии было метрическим и подчинялось строгим правилам. Типичная строфа состояла из четырех строк равной длины (от восьми до двадцати одного слога), почти всегда нерифмованных. В эпической поэзии обычно использовался размер шлока, состоящий из четырех стихов по восемь слогов каждый, что давало возможность для некоторых вариаций; но классические поэты предпочитали более сложные и жесткие размеры, многие из которых были придуманы трактатами о поэзии. Эти размеры ограничивали поэтическую свободу, навязывая определенный порядок слогов согласно сложным сочетаниям, что, как правило, придавало стихам особую красоту.

Структура санскрита делает невозможным буквальный перевод классической поэзии на иностранный язык и не позволяет передать ее эстетический эффект. Короткие цитаты, которые мы здесь приводим в ритмизованной прозе, дают только приблизительное понятие о структуре, богатой и емкой в оригинальном тексте, и о потрясающей музыкальности языка, который, используя все тонкости стихосложения и риторики, добивается бесподобной гармонии. Классическая индийская поэзия, так же как музыка и искусство, подчиняется особым канонам, совершенно отличным от западных, и обладает своими собственными достоинствами и своей собственной красотой.

Индийские и европейские специалисты признают Калидасу великим санскритским поэтом. Принято считать, что он жил во времена правления императоров Чандрагупты II и Кумарагупты I, в эпоху, когда индийская культура достигла своего расцвета. В той же степени, как и фрески Аджанты, его творчество всесторонне и блистательно отражает эту культуру. Будучи глубоко проникнут традицией, он тем не менее был свободен от ее уз, и в каждом произведении Калидасы его индивидуальность прорывается сквозь навязанные формы. Мы ничего не знаем точно о его жизни и характере, за исключением нескольких легенд из более поздних источников. На основании его рукописей можно заключить, что он, по-видимому, был удачливым человеком, чувствительным к страданиям других, тонко понимающим женскую и детскую психологию и очень чувствительным к природе. Кроме трех драм он написал две большие поэмы: «Рождение бога войны» («Кумарасамбхава»), «Род Рагху» («Рагхуванша») — и еще две более короткие: «Облако-вестник» («Мегхадута») и «Времена года» («Ритусамхара»); авторство этой последней еще требует подтверждения. Одни специалисты считают ее ранним произведением Калидасы, другие не сомневаются, что она ему приписана.

«Облако-вестник» — элегия немногим более ста строф, одна из наиболее популярных в санскритской поэзии. Многочисленная литература «посланий» как на санскрите, так и на местных языках создавалась по этой модели. Более уравновешенная, более композиционно выстроенная, чем большинство индийских поэм, «Облако-вестник» предстает чрезвычайно цельным произведением. Крайне сжато Калидаса охватил такое количество образов и аллюзий, что поэма кажется квинтэссенцией всей этой культуры. Он рассказывает историю якши (служителя бога Куберы), жившего в божественном городе Алака, в Гималаях. Оскорбив бога, он был изгнан со своей родной земли и осужден жить в течение года на холме Рамагири, в современном Мадхья-Прадеше. Тяжелейшим испытанием в изгнании для него была разлука с красавицей женой, которую он оставил в горах. И вот в сезон дождей он видит большое облако, плывущее на север; он обращается к нему и рассказывает о своем наказании. После однойдвух вступительных строф поэма развивается в виде обращения к облаку. В изумительных стихах якша сначала описывает путь, который предстоит одолеть облаку, чтобы достичь гор: страны, реки и города, которые оно должно миновать. Мы приводим здесь два отрывка, описывающие Нармаду и растущие по ее берегам леса. Первая строфа представляет взгляд с высоты птичьего полета, которому открывается великолепный вид:

Немного отдохнув на горе, где жены лесных племен с удовольствием живут среди джунглей, и, быстро пролив свою воду, продолжая свой путь, ты заметишь разделяемую на рукава скалами у подножия гор Видхья Реву, подобную лентам, которыми мы украшаем тело слона.

Воды этой реки пропитываются резким запахом желез диких слонов и медленно текут через густые яблоневые леса. Напитайся ею, после того как прольешься дождем. Когда ты наполнишься соком, о облако, ветру будет не совладать с тобой: кто пуст — тот легок, избыток дает вес.

Затем изгнанник просит облако поспешить на запад и посетить блистательный город Удджайн. Калидаса не может долго сопротивляться призыву расы (эмоции) шрингары — эротическому чувству, которое проявляется здесь в воспоминаниях о городе:

Пришедший с берегов Сипры бриз разносит далеко пронзительный крик, напоенный любовью и лотосами. Наполняясь на заре ароматом, взятом у распустившегося лотоса, он ласкает тела красавиц и, как нежные ласки любимого, не может пресытить их удовольствием.

Просочившееся сквозь оконную решетку душистыми парами, окутывающими волосы; приветствуемое домашними павлинами, которые танцуют, радуясь тебе как другу, ты спустишься, утомленное путешествием, ночью среди благоухающих цветами дворцов на землю, по которой ступали нарумяненные ноги красавиц.

Затем якша вспоминает свой дом и свою супругу, угнетенную печалью и ожиданием. Он поручает облаку отнести ей послание: любовь неизменна и час их соединения приближается.

«Рождение бога войны» может считаться религиозной поэмой; но хотя в ней много сверхъестественных элементов и присутствует собственной персоной Шива, ее атмосфера остается по преимуществу светской. Эта очень длинная поэма рассказывает о любви и свадьбе Шивы и Парвати и рождении их сына Кумары, или Сканды, — бога войны. Достигнув зрелости, Кумара был назначен военачальником богов и возглавил их в сражении против ужасного демона Тараки, который долгое время приносил миру бедствия. Поэма заканчивается гибелью Тараки в поединке с Кумарой. «Род Рагху» — идеализированная поэтическая хроника легендарных царей, ведущих свое происхождение от солнца; самый знаменитый из них — принц-герой Рама, драматическая история о котором составляет центр этой эпопеи в девятнадцати песнях; но произведение это явно не закончено. «Времена года» — описание шести сезонов индийского года, полное эротических элементов — шрингара. Но несмотря на ряд чрезвычайно очаровательных картин, поэма гораздо слабее других произведений Калидасы.

Многие поэты, подражая Калидасе, писали махакавьи — длинные эпические и лирические поэмы, но никто не смог с ним сравниться. «Похищение Ситы» («Джанакихарана») Кумарадасы продолжает эпическую традицию, в то время как «Бой Кираты и Арджуны» («Киратарджуния») Бхарави, повествующая о битве между героем Арджуной и богом Шивой, принявшим облик Кираты, свирепого горца, написана более цветистым языком.

В VII в. Бхатти создал замечательную поэму на сюжет истории Рамы, известную как «Поэма Бхатти» («Бхаттикавья»), которая содержит очень красивые фрагменты, поданные как грамматические примеры. Еще более виртуозным оказывается поэт Магха (VII или VIII в.), автор большой поэмы, в качестве сюжета которой взят эпизод из жизни Кришны, — «Смерть принца Шишупалы» («Шишупалавадха»).

Хотя и были исключения, но в целом после Магхи большие поэмы становятся зачастую просто упражнениями в плетении словес. Чем сильнее стиль тяготеет к украшениям и метафорам, тем все больше повествование теряет свою значимость. Эта тенденция достигает своей крайней степени в двъяшраякавъе — приеме, который состоит в наложении друг на друга двух историй благодаря изобретательному использованию двойного смысла слов и фраз. Наиболее известный пример — «Рамачарита» («Сказание о Раме») Сандхьякары, поэта XII в.; это произведение обращается как к легендарному герою Раме из Айодхьи, так и к царю Бенгалии Рамапале, исторической личности, современнику и покровителю автора. Подобным трюкам нельзя не отдать должное, но они малоинтересны современному читателю и практически непереводимы.

Лучшими в средневековой поэзии являются стихи, состоящие из одной строфы, которые объединялись в антологии одного или нескольких авторов. Их существует огромное количество: короткие оды объединяются в длинные циклы, которые образуют «сотни» и имеют либо абсолютно лирический характер, либо лирический с дидактической тенденцией. Можно также выделить два направления, которые, как правило, пересекаются: чувственный и религиозный. Выдающимся поэтом этого жанра является Бхартрихари, согласно традиции живший в VII в. Он не оставил больших поэм, но создал триста отдельных строф, темами которых стали житейская мудрость, любовь и аскетизм. Эти шедевры лаконизма, в отличие от большинства санскритских лирических произведений, дают нам представление о характере их автора.

В его чувственной поэзии часто присутствует дух неудовлетворенности, словно бы поэт пытался убедить себя, что любовь — не пустая трата времени. В разгар своих любовных приключений он ощущает потребность в религиозной жизни:

Жизнь одолевается смертью; быстрая, как молния, молодость одолевается старостью; удовлетворение — жаждой богатства; сердечный покой — назойливостью кокеток; добродетель — завистью; леса — хищниками; принцы — злодеями; великие — изменой. ЕсТь ли хоть что-то, что нельзя разрушить? Единственное, что неуничтожимо?

Наживем ли состояние превыше любых желаний — а потом? Повергнем ли Своих врагов — а потом? Одарим ли своих любимцев богатством и властью — а потом? Даже если бы человечество дожило до конца космического века — что потом?

По-видимому, в конце жизни Бхартрихари отказался от любви женщин ради божественной любви, хотя его изречения иногда полны скептицизма:

К чему «Веды», трактаты, чтение пуран, толстенные технические труды? Вся эта масса произведений и документов, которая обещает нам в награду хижину в небесной деревне? Единственное, что несокрушимо, — огонь в конце времен, который уничтожает всю эту тягостную муку существования и приводит нашу душу в состояние высшего блаженства. Остаток — дело торговцев.

Вера Бхартрихари была тем не менее достаточно пылкой, чтобы мы могли оценить блестящий гимн, в котором он обращается к пяти первоначалам индусской физики:

О моя мать-земля, мой отец-ветер, мой друг-огонь, мой предок-вода, мой брат-эфир: к вам в последний раз я обращаюсь, сложив почтительно руки. Благодаря вам у меня предостаточно хороших произведений, открывающих мне незапятнанное знание. Заблуждения уничтожены. Я погружаюсь в абсолют.

Амару, поэт эротического направления, не знавший сомнений Бхартрихари, жил приблизительно в VII в. Его строфы о человеческой любви зачастую очень чувственны, но при этом окрашены тонкой иронией и всегда свидетельствуют о глубоком знании женского сердца. Амару любит описывать острые моменты в истории человеческих отношений, и один-единственный стих, запечатлевающий апогей этой истории, таким образом, предоставляет воображению читателя восстановить ее целиком.

Прежде чем перейти к другим поэтическим формам, назовем еще Билхану, уроженца Кашмира (XI и XII вв.), который в «Пятидесяти строфах вора» («Чаурапанчашика») с потрясающей экспрессией описывает тайную страсть вора и принцессы.