Глава пятая. Маленький динозавр

Глава пятая. Маленький динозавр

Хоккей. Именно отец вложил мне в руки клюшку. Хоккей стал для меня символом ценности и самоуважения — это был спорт настоящих мужчин. Другие ребята обладали лучшей техникой, чем была у меня, но я испытывал огромный эмоциональный подъем во время игры. Я принял спорт. Я рвался в спорт и осуждал его.

Сначала мы играли в хоккей без коньков. Мы всегда ждали больших снегопадов, таких, которые не так уж часто случаются. Иногда ночью бывал сильный буран и на следующее утро на Бригам Стрит за углом образовывался самодельный каток. Играя в хоккей на снегу, я чувствовал себя молодым оленем в лесу. Мне не приходилось никого ударять, это было просто восхитительно: шапка на голове, замерзшие щеки, пустой желудок и холодные губы.

Я не просто вошел, я ворвался в спорт.

Однажды я встал на ролики, у меня появилась скорость, удар. Я двигался так быстро, как никогда раньше. У меня были дешевые ролики, которые надевались на ботинки, но никто не смеялся надо мной. Я был слишком хорошим хоккеистом. Именно у меня, когда я несся вперед, уходя от погони и готовясь ударить, свалился ролик с резиновой тапочки! Поскольку он был привязан к моему колену, мне пришлось тащить его за собой, пока я пытался забить гол.

К тому времени, когда была основана лига роликового хоккея, я был уже чертовски хорошим игроком. Хотя я мог ездить назад и резко поворачивать, у меня все же не было той сумасшедшей крутизны. Моим любимым хоккейным игроком был Род Гилберт. Он был красивым парнем и его присутствие всегда вызывало у меня эмоциональный подъем. Он был очень похож на моего отца. (Смешно, но я не понимал этого до сегодняшнего дня). Может быть поэтому я был так увлечен Гилбертом. То, что я не мог получить от своего отца, я искал в ком-то другом. Форма, лицо, телосложение… Я все это мог дополнить. Я брал свои собственные эмоциональные мелки и дорисовывал то, чего не хватало.

Гилберт был не очень агрессивным мужчиной. Он был стремительным правым крайним нападающим в команде «Нью-йоркские рейнджеры». Очень быстрый и яркий, он восхищал и мужчин и женщин. Соперничая с ним, я играл правым крайним нападающим за вновь образованную команду Клуба юношеской роликовой хоккейной лиги Кингз Бей Б. Я тоже был стремительным и ловким. Я был самым первым, кто забил гол во вновь образованной лиге. Я был так похож на свою мать, что люди называли меня «маленькой Ширли Сидерман на коньках».

Я думаю, мой старый свитер все еще лежит где-то дома. Я не мог позволить себе купить цифры и я сделал цифру «12» из ленты. У меня были и большие штаны. Я помню, что посещая среднюю школу, я надевал спортивную форму. Дети носили бейсбольную или баскетбольную форму, почему я не мог? И вот я ходил на уроки математики и естественных наук с накладными плечами. Много часов провел я в школе в таком виде. И все потому, что я хотел выглядеть большим парнем.

Мой отец разузнал о программе хоккея с шайбой, который завоевывал район. Я ходил смотреть игры старших ребят, Бруклинских Звезд, и они произвели на меня большое впечатление. Чувствуя себя на самом деле, как Род Гилберт, я должен был носить такие же коньки, как они. Я должен был играть на таком же поле.

Будучи в сборной по хоккею на льду, я три раза в неделю приходил на искусственный каток рано утром и становился на лед вместе со 150 другими ребятами. Я был одним из самых невысоких в группе 13–20 летних ребят. Это стоило 20 долларов за все лето. Они выдавали специальную рубашку без рукавов на которой было написано БНЛХЛ — Большая Нью-йоркская Лига Хоккея на Льду. Вечером, накануне тренировки, я должен был спать вместе с отцом, чтобы слышать его будильник. Я ненавидел этот предмет.

До того, как я начал заниматься в команде, мне понадобились коньки. Отец взял меня в Корветт. Любой хоккеист будет смеяться, если вы скажете ему, что купили свои коньки там. Мы нашли коньки на распродаже за 16 баксов. Приличная пара хоккейных коньков стоила 50–60 долларов; хорошая пара продавалась за 100. Также пришлось купить коньки по крайней мере на три размера больше, — иначе они будут слишком тесными. Мой отец сделал это не специально — просто он полагал, что я подрасту и купил мне «правильный» размер. И на тренировках я должен был одевать несколько пар носок, а мои ноги выглядели так, как будто на них наложены шины. Я даже был вынужден подкладывать в ботинки губку. Чтобы компенсировать мои ужасные коньки, мне приходилось играть еще напряженнее, просто чтобы это засчитывалось.

Каток делили на две части: одна для новичков, другая — для опытных игроков. Во время тренировки вам как бы постоянно напоминали, что парни на другой стороне лучше, чем вы. Однажды я провел шайбу через весь каток и забил ее в ворота на другой стороне. Фрэнк — хриплый меленький итальянец из Бруклинских Звезд — наблюдал за мной. Он был моим кумиром и я хотел произвести на него впечатление. Фрэнк посмотрел на меня и сказал: «Ты катаешься на другой стороне».

Младший состав в Бруклинских Звездах тренировал парень по имени Анджело. Эти хоккеисты из Нью-Йорка были лучшими в трех штатах. А мне следовало радоваться тому, что я играю за вшивую «Местную Лигу». Я не мог поверить, что Анджело захочет взять меня в Звезды. Но в 12 лет у меня был плоский бросок, как у семнадцатилетнего. Тогда Анджело сказал мне: «Ты будешь защитником».

Я не хотел быть защитником. Защитники часто получают травмы, потому что им часто приходится защищать ворота от шайбы собственным телом. Но Бруклинские Звезды… Я бы сделал все, чтобы попасть в эту команду. Они играли 65 игр в году, ездили в Канаду и Вашингтон, и получали письма от президента. Они были лучшими. И я стал защитником.

Игра в одной команде со старшими парнями придала мне огромную уверенность в себе. Я стал более дерзким. Иногда я специально бросал шайбу слишком высоко и сильно, чтобы поправить чье-то лицо. В конце концов меня раскусили и похвалили. Вскоре мне дали прозвище «Крепкий Бросок». (Прозвище Рода Гилберта было «Крепкий Род»). Я не боялся никого, кроме Анджело, который наводил на меня ужас. Когда смотришь на него снизу вверх, то невольно поднимаешь глаза выше, избегая смотреть ему прямо в лицо. Этот человек мог осудить, унизить и уничтожить все на своем пути.

Анджело обычно называл меня «Зиди». Он хвастался всем: «У меня есть дите Зидерманов». (Он думал, что мое имя Зидерман, а я слишком боялся его, чтобы поправить.) Анджело никогда не переставал муштровать нас. Если нападающий пасовал шайбу, то он был там и вопил: «Бей эту шайбу! Бей эту гребаную шайбу!» Этот крик самого страшного из живущих на земле человека был для меня самой высокой оценкой. Я пересекал линию. На льду я становился воином.

Он действительно был груб с новенькими и ругался на 12-летних ребят как на армейских призывников. Некоторые даже ушли из-за него из сборной. «Ты, ублюдок! Ты кусок дерьма, мерзавец!. Грязный презерватив! Ты не пользуешься своей головой, гребаный лизун! — вопил он во всю силу своих легких. Анджело помог мне научиться ругаться артистически.

Каждый раз после муштры мы соревновались в скорости. У меня были самые свободные коньки в мире. Анджело был вне себя, вопя: «Сними эти гребаные штуки со своих гребаных ног! Ты заслуживаешь лучшую пару коньков». Он действительно озадачил моего отца приобретением сто долларовых коньков. После этого я никогда не проигрывал гонку. В своей среде я мог победить любого. Анджело часто говорил мне: «Если хочешь играть в этой чертовой команде, тренируйся упорно и еще упорнее, Зидерман!»

Пребывание в Бруклинских Звездах было одним из самых приятных моментов в моей жизни. Это было первое, чего я достиг сам. Мой отец просто сиял. Он говорил мне: «Ты не можешь на самом деле быть в Бруклинских Звездах. Это очень крутая команда». Мама тоже гордилась мной. Она относилась к моей спортивной форме, как к форме кого-то другого.

Хоккей — это игра без обвинений и обид. Если я играл плохо и проигрывал, то проигрывали все — от команды до болельщиков в проходах. Если моего друга травмировали на льду, значит и меня тоже, потому что я не сделал свою работу, не защитил его. В эту игру играют, ударяя и травмируя друг друга. Если вы нападете на кого-нибудь на улице, вы можете схлопотать несколько лет тюрьмы. Ударьте кого-нибудь на льду и вы получите две минуты. Я запутался. Когда я откладывал хоккейное снаряжение, я становился маленьким динозавром. Дома ко мне относились как к плюшевому зверьку. Это плохо согласовывалось.

Именно благодаря хоккею я, наконец, открыл для себя мастурбацию с помощью рук. Это случилось во время моего первого пребывания в летнем хоккейном лагере в Трембли. Вернувшись в гостиницу в Онтарио, группа ребят решила наполнить чашку своим семенем. Чашку пустили по кругу и каждый мастурбировал руками. После того, как все кончили, мы оставили чашку в лифте. Это был самый сильный оргазм в моей жизни. Я просто влюбился в свою правую руку после этого случая. Мой чертов dick оставался распухшим полтора дня. Я даже подумал, что нашел новый способ увеличить его размер, но через некоторое время он снова уменьшился до нормального объема.

Примерно в это время я встретил Большого Майка, у которого в нашей команде был сын. Майк был женат на прелестной женщине по имени Люсилль, которая была очень похожа на Мэри Харт из «Вечерних развлечений», кроме того, что она была платиновой блондинкой и имела огромные круглые титьки. Я никогда не рассказывал маленькому Майку, что когда я ночевал у него дома, я обычно мастурбировал, думая о его матери.

Но и Большой Майк, здоровый и крепкий, тоже производил сильное впечатление. У него был хриплый голос, он носил ковбойскую шляпу и имел пятичасовую щетину даже сразу после бритья. Большой Майк был совершенно лыс, но никогда не сверкал лысиной. И когда Большой Майк надевал свой небольшой парик, он начинал походить на что-то неизвестное из зоопарка Бронкса. Волосы на его груди всегда выбивались из-под краев рубашки. Он всегда шутил. Он хватал какого-нибудь парня на катке за пенис и делал вид, что хочет его оторвать, вызывая у него смущение. Или схватив кого-нибудь за голову, начинал кусать его лицо.

Когда я пришел в команду, Большой Майк взял меня под свое крыло. «Эй, большой парень», — говорил он мне, — «мы достанем тебе новые перчатки и накладки». Я мог видеть, как ощетинивался мой отец. Большой Майк купил бы мне все на свете. Может быть я был таким, каким он хотел видеть своего сына, но я твердо знал, что Большой Майк был таким отцом, какого я хотел бы иметь. Мой отец был очень закрыт, а с Большим Майком я чувствовал себя искателем приключений, исследователем. Еще до того, как мне исполнилось 13, он дал мне поводить свой Бьюик. Меня пришлось довольно высоко приподнять на сидении, чтобы я мог видеть панель управления. Затем я шел домой к своему отцу. Если я вечером не почистил зубы, на следующий день он заставлял меня носить зубную щетку на шее. Отец давал мне 50 центов на карманные расходы, а Большой Майк запихивал мне в карман двадцатидолларовые чеки.

Большой Майк также отдал мне старое хоккейное снаряжение своего сына, которое было лучше всего, что когда-либо покупал мой отец. Когда я попытался поблагодарить его, он сказал: «Ну, большой парень, я положил тебе жалование». Однажды, на игре, которая проводилась в Вашингтоне, его вышвырнули с катка за то, что он пообещал игрокам своей команды по пять баксов за гол, четыре — за содействие, и два — если они кого-нибудь побьют!

Я всегда считал, что Большой Майк был влюблен в мою мать. Возможно, он поухаживал бы за ней, но слишком уважал моего отца. Он, в конце концов, ушел с моей сестрой Линдой, может быть потому что, она тоже была красавицей. Жена Большого Майка все-таки бросила его из-за Линды. Вот почему Маленький Майк вырос ненавидя любого, кто носил имя Сидерман. Вдобавок ко всему, Большой Майк всегда пренебрегал своим сыном из-за меня.

Однажды, когда мы были в Скиринке, туда приехал Большой Майк из Далласа. Он был кинооператором и снимал там классический гольф. Он привез кулоны со знаками Зодиака для меня и себя. Маленький Майк понял, что о нем забыли. Я почувствовал себя ужасно, когда увидел выражение его лица. Большой Майк попытался сгладить неловкость и снял свой кулон. «Я не Стрелец, папа», — грустно сказал ему Маленький Майк.

Догадываюсь, что вы можете сказать будто Большой Майк разрушил мое детское восприятие. Первый раз я летал на самолете именно с ним. Когда он снимал игру Mets, в Сент-Луисе, он взял с собой только Маленького Майка и меня. Мы остановились в той же гостинице, что и игроки Mets. Когда Большой Майк увидел, что сзади есть теннисный корт, он сбегал в спортивный магазин и купил две восьмидолларовые вилсоновские ракетки — черные, сверкающие… Глядя на которую можно было представить, как звездная теннисистка использует ее в качестве искусственного члена.

В ту ночь он привел жгучую брюнетку в наш номер. (Он думал, что мы спим, но я только притворялся). Я зачарованно наблюдал за тем, что они делали в соседней комнате. У Большого Майка я впервые увиден не подвергшийся обрезанию пенис, не считая Джона Холмса из порнофильмов. Я подумал, что он забыл снять какую-то шапочку или что-то вроде этого.

Он сказал девушке: «Залезай на эту штуку». Наблюдение за их совокуплением ввело меня, наконец, в реальный мир секса. Это было за несколько лет до того, как я приобрел свой собственный опыт, но я видел это непосредственно впервые.