МЕЧТА О ТАИТИ

МЕЧТА О ТАИТИ

Я мечтал – почему я не могу в этом признаться? Мечтал об этом острове больше, чем о каком-либо ином месте на нашей Земле. Имя его звучало для меня сладкой песнью сирен, легендарной музыкой небес. Таити! О, Таити!..

Даже тот, кого зовут в путь не грезы Агасфера, а научные интересы, обязанности, связанные с делом, имеет право мечтать. И я еще раз признаюсь: да, я мечтал о Таити.

И вот наступил день, когда мечта сбылась. Когда романтические представления об этом острове столкнулись с его истинным лицом. С Подветренных островов, с двуединого Хуахине самолет возвращается в Папеэте. Внизу остаются вершины первого из Наветренных островов – Муреа, затем – поле аэродрома, и вот, наконец, под нами сердце и нега Полинезии – Таити.

По правде говоря, после; всего того, что я пережил на Бораборе, Тахаа, на священной Раиатеа, среди лунных кратеров и их лагун, среди зубчатых вершин горных массивов и в деревнях, раскинувшихся в пальмовых рощах, первые впечатления о Таити во время поездки в столицу острова – Папеэте не оставили в моей душе большого следа.

И здесь дорогу окаймляли стройные кокосовые пальмы. Потом стали появляться первые хижины то типа таитянских фаре, то жалкие лачуги, которые я хорошо знал по району трущоб в Рио-де-Жанейро.

Затем пошли здания более высокие и современные. Дорога стала медленней убегать из-под колес автомашины, свернула на набережную дель Юрани. С калейдоскопической быстротой мелькали набережная Бир Хакейм, статуя Бугенвиля, причал для танкеров, склад фирмы «Компани Франсез де фосфат дель Осеани», район Фаре Ута с военной базой, французские матросы, какие-то прохожие, подъемные краны и даже трактор...

Полинезия? Что-то не похоже. Что, собственно, напоминает мне этот портовый квартал Папеэте? Микроскопический Гамбург? Чилийское Вальпараисо? Может быть – Марсель? Да, скорее всего, Марсель.

Наступает ночь. Матросы покидают корабли и попадают в свой «рай». На набережной несколько дансингов. Я выбираю один из них – «Роял клаб». А почему бы и нет? Гарсон, одну анисовую! И дайте мне возможность осмотреться. Что же произошло с «раем»? И где же здесь Полинезия? Да вот она, уже идет сюда. Как во время свадебной церемонии в объятиях моряков движутся самые прекрасные девушки на свете. И так же как во время войны – самые отзывчивые.

В этот ночной «рай», в неоновый Папеэте, как мотыльки, слетаются девушки со всей Французской Полинезии. Они садятся на суда, перевозящие копру, и покидают Борабору, Тахаа, Хуахине. Как бы сошедшие с картин Гогена, приезжают они сюда, чтобы жить на Таити. Они даже не продаются, а лишь отдают и берут свое. Торговлю на Таити организовали мы, белые люди. Неотразимо привлекательные девушки Океании просто хотят жить. А в «Роял клабе» ночь никогда не кончается. Но меня тревожит мысль, что будет с этими красавицами, когда, они проснутся. Запах неона и анисовой слишком силен. Те, что сегодня танцуют в «Роял клабе», уже никогда не вернутся на свои острова, в свои хижины. Но чем же для них все это кончится?

Пока что в порту Папеэте царит веселье. Я тоже начинаю поддаваться дурманящему коктейлю из джаза, скверных напитков и женщин. Пора подниматься и идти искать ночлег.

К счастью, я быстро обнаружил захудалую, но по местным условиям удивительно дешевую гостиницу прямо здесь, на набережной, в двух шагах от веселого «Роял клаба». Хозяйка несколько раз переспросила меня, действительно ли я буду спать один. Наверняка мое поведение противоречило здешним привычкам и местной морали. По крайней мере в этом убеждает меня кровать шириной три метра – единственная мебель в комнате.

– Да, мадам, один.

Хозяйка посмотрела на меня с жалостью, дала ключ и взяла несколько франков.

– Доброй ночи, месье.

– Спокойной ночи, мадам.

Я поднялся наверх. Деревянные стены комнаты не могли утаить ни одного звука. Здесь все обо всех знали. И никто не спал. Шум и жара выгнали меня на широкую деревянную веранду, нависающую прямо над набережной Бир Хакейм.

Я уселся в плетеное кресло-качалку, стал смотреть на звезды и прислушиваться к ночным звукам Папеэте. Открылись двери веранды. Вошла моя горничная, которой едва исполнилось четырнадцать лет. За две недели до этого она приехала с островов Туамоту. По-французски говорит очень плохо, Папеэте и «Роял клаб» совсем еще не знает, и вся она в точности такая, как девушки на картинах великого Гогена.

И при этом – жаркая ночь. Бедра молоденькой горничной обвиты легким паре, в волосах красные цветы гибискусов. Мне хочется задать ей какой-нибудь вопрос Но о чем спрашивать здесь, на Таити, когда наступает ночь...

Потом я задавал вопросы уже себе самому. В чем коренится, на чем основана эта глупая сентиментальность, это очарование, воздействующее и на меня, человека, который должен быть объективным и внимательным наблюдателем, а не одним из участников этой фальшивой игры? Почему именно Таити, таитяне и, конечно, таитянки уже двести лет играют главную роль в пьесе о «последнем рае». Роль приторно сладкая, часто невыносимо сентиментальная и притом, как это ни странно, иногда и правдивая.

В чем твоя притягательная сила, Таити? В чем состоят твои чары? Почему грезы и явь переплетаются здесь теснее, чем где-либо в другом месте?

На следующий день я словно отрезвел. Порт был таким же грязным, как почти все порты в мире. Клубы днем оказались похожими на давно изношенные бальные платья, а гостиница на набережной – еще более душной.

Я удрал из своей деревянной камеры еще до рассвета. Порт уже стонал голосами кранов, старающихся поднять непосильную ношу. А я отправился подальше от набережной, в центр города. Все таитяне – ведь меня на этот остров влекли именно они, а вовсе не европейские моряки или владельцы китайских баров, – выйдя на набережную из своих легких лодочек, двигались теперь в одном направлении.

Я последовал за ними, как детектив, который уверен, что идет по верному следу. В нескольких кварталах от набережной Вир Хакейм, в конце улицы 22 августа – эта дата напоминает о временах первой мировой войны, когда беззащитный город засыпали шрапнелью немецкие крейсеры «Шанхорст» и «Гнейзенау», – оказался городской рынок.

И здесь наконец я увидел таитян, одних только таитян. Они привозят на рынок этого единственного во всей Французской Полинезии большого города главным образом рыбу – бесчисленное множество разноцветных тихоокеанских рыб самых невероятных пород. Наряду с рыбой и другими дарами моря упитанные таитянские торговки предлагают плоды тропической земли: манго, авокадо, папайю и, конечно же, знаменитую ваниль.

Рынок в Папеэте, даже не знаю почему, напомнил мне камбоджийские базары. Около него стоят десятки раскрашенных, невероятно обшарпанных грузовиков с наскоро сколоченной крышей, на которых сюда приезжают жители окрестных сел.

Свои допотопные средства передвижения таитяне называют «трак» – английское слово, которое дошло даже сюда, на край света. Вокруг меня – полинезийский мир.

На первом этаже Этнографического музея, в разделе, посвященном истории архипелага, который сейчас носит название островов Общества, выставлены регалии таитянских вождей. Эти знаки власти (жезл, герб и даже корона) великолепно знакомы нам, европейцам, как символы самодержавия. И это не случайно. Ведь благодаря благосклонности европейцев, и особенно огнестрельному оружию, переданному вождю одного из небольших независимых таитянских племен, он стал монархом сначала острова, а впоследствии и всего архипелага.

На Таити уже не осталось в живых представителей таитянской королевской династии. Но сохранился дворец, жезл, герб, штандарт и корона. И, конечно, могилы – памятники давно угасшей славы.