Если бы

Если бы

[106]

Знакомый со школьной скамьи текст:

«Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским язы?ком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому язы?ку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского язы?ка». [107]

Эта ломоносовская миниатюра [108] – образец удачного риторического построения. Она состоит из двух предложений, которые, модулируя одно в другое, убедительно развертывают мысль автора.

Первое предложение сравнительно коротко, но сразу же задает основной формат рассуждения: вариации на тему о свойствах разных языков. [109] Проведение темы через серию примеров – классический прием, и чем разнообразнее примеры, тем нагляднее демонстрируется универсальность развиваемой мысли. [110] В хрестоматийной строфе из «Пира во время чумы»:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы —

Пушкин набрасывает картины стихийных и общественных бедствий, причем первые включают море и сушу, глубину и поверхность, движение вод и воздуха, а вторые – войну и эпидемию. И все они объединены темой «смертельной, но волнующей опасности», [111] что впрямую формулируется в следующей строфе:

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья…

Благодаря изощренной риторике, парадоксальная идея предстает чуть ли не самоочевидной.

Сходным образом построено первое предложение Ломоносова. Единство обеспечивается общностью схемы: «язык Х идеально подходит для общения с адресатом Y», а разнообразие – списком языков и адресатов. Языки просто различны, адресаты же образуют красноречивый разброс, охватывая такие крайности, как Бог/человек, друг/враг и мужчина/женщина, и, значит, небо и землю, церковную и светскую сферы, мир, войну, любовь, брак. Эта конструкция четко обрамлена (и тем самым дополнительно сплочена воедино): в начале сообщается, что так говаривал автор изречения, а в конце тот же verbum dicendi приписывается сразу всем четырем парам персонажей: говорить прилично .

Синтаксическая схема и словесная рамка – общие, но какова в точности та единая мысль, которая тут выражена?

Какую ударную максиму призваны иллюстрировать коммуникативные особенности разных языков? Ведь весь фокус подобных построений в том, чтобы разноречивый житейский материал подверстывался под дисциплинирующий центральный тезис.

Им могла бы быть ценностная иерархия языков, и соответствующие градации в тексте обнаруживаются. Испанский предстает самым величественным, немецкий – самым низменным, два других располагаются посредине. Но конечная позиция, отданная немецкому (а не испанскому) делает сомнительной адекватность такого прочтения: не клонится же речь к элементарному поношению немецкого языка!

В этой связи интересна редактура, которой Ломоносов подверг известный ему вариант изречения. Согласно комментаторам,