Контрасты классовой борьбы в Риме

Контрасты классовой борьбы в Риме

Социальные отношения в любой стране и любую эпоху – это история страстей, намного превосходящих по накалу трагедии Софокла, Еврипида или Шекспира. Но мы не будем обременять вашу память большим числом специальных работ. Достаточно упомянуть труд Т. Моммзена «История Рима», Э. Гиббона «История упадка и крушения Римской империи», работу Г. Ферреро «Величие и падение Рима», Р.Виппера «Очерки по истории Римской империи», В. Сергеева «Очерки по истории Древнего Рима», труды С. Ковалева, Н. Машкина, труды Г. Альфреди «Римская социальная история» (1975), «Римское общество» (1986), Альтхайма «Падение древнего мира» (1953), Э. Томпсона «Рим и варвары» (1982) и некоторые другие работы.

Серебряная чаша с символом смерти. Помпеи

В основе кровавых потрясений, что в ту или иную эпоху обрушиваются на различные страны, лежит не только злая воля или честолюбивые устремления отдельных политиков (хотя и они тоже), но и социально-экономические условия существования. Мир крайне несправедлив. Одним достается всё, другим ничего или жалкие крохи. Так было и в Древнем Риме. Основная причина гражданских войн – резкое ухудшение положения народных масс. Стоит заметить, что страну постоянно сотрясали восстания и заговоры. Недовольны своим положением не только рабы, но и самые разные категории свободного римского и италийского населения. Многих донимала страшная задолженность богачам и ростовщикам. Поэтому популярным лозунгом масс стал лозунг отмены всякой задолженности (tabulae novae). Характерно, что к восстанию людей призвали не только фракиец Спартак (раб), но и столь влиятельные фигуры знати, как Целий Руф (претор) и Корнелий Долабелла (народный трибун). Это говорит о широком недовольстве, охватившем общество.

Теперь мысленно перенесемся в эпоху времен конца Римской республики (I в. до н. э.). Все тот же Аппиан писал: «Таким образом, междоусобные распри переходили из споров и борьбы на почве честолюбия в убийства; а из убийств в открытые войны, и гражданское ополчение тогда впервые вступило в родную землю как во вражескую страну. С тех пор междоусобные распри, которые решались с применением военной силы, не прекращались, происходили постоянные вторжения в Рим, бои около укреплений и все прочее, что полагается во время войн, так как среди действовавших насилием пропало всякое уважение к закону, государству, родине». В гражданских войнах часто случаются страшные сцены. Одному из консулов (Октавию) отрубили голову и повесили ее на форуме пред ораторской трибуной. Потом там перебывало уже масса отрубленных голов знати и вождей государства (консулов и преторов).

Сыщики рыскали в поисках всадников, богачей, представителей высшей знати. Политические противники убивали друг друга. «Сначала безжалостно людей убивали, затем перерезывали у убитых уже людей шеи и, в конце концов, выставляли жертвы напоказ, чтобы устрашить, запугать других или просто чтобы показать безнравственное зрелище». При этом не разрешалось предавать тело земле. Тела терзали птицы и собаки. Одних подвергали изгнанию, у других конфисковали имущество, четвертых смещали со всех их постов. Друзья Суллы были преданы смерти, а его законы были отменены. Искали даже жену и детей Суллы, но те успели бежать. В Риме кипела ожесточенная борьба. Партии и их лидеры изощрялись в политической агитации, прибегая к уловкам и к подкупу толпы. Чтобы иметь успех у части плебса (электората), действия претендентов на власть сопровождались дикими и грязными интригами, равно как и щедрыми посулами, угощениями, раздачами, празднествами или пирами (epulae). Помпей устраивал угощения и раздачи в своих имениях и садах. Красс в целях подкупа снабжал городское население хлебом три месяца. Цезарь (в 60 г. до н. э.) только с помощью крупных взяток смог получить консульство, подкупив голосующие центурии. На доставленное из Галлии золото он умело покупал как нобилей, так и чернь. Как и сегодня, иные демагоги старались всячески оправдать подкупы и взятки. И даже высокочтимый Цицерон заявил, что в демократической республике политические подкупы, если они не слишком откровенны и грубы, якобы не содержат ничего предосудительного. Оказывается, это в порядке вещей для свободного и демократического государства. «Мы должны допустить, – убеждал он, – чтобы люди, которые полагают в нас всю надежду, также давали нам что-нибудь».

Хотя в другом месте он же утверждал: «…богатство, знатность, влияние – при отсутствии мудрости и умения жить и повелевать другими людьми – приводят только к бесчестию и высокомерной гордости, и нет более уродливой формы правления, чем та, при которой богатейшие люди считаются наилучшими». Все сошли с ума. Вспомним Диогена: «Опасно давать безумцу в руки меч, негодяю – власть», а также язвительные строки Еврипида из его трагедии («Финикиянки»):

И что оно, богатство? Тень, названье…

Да разве мудрый хочет быть богат?

Мы даже не владельцы наших денег,

Богам они принадлежат, богам:

Хотят – дадут, хотят – опять отнимут…

Одумайся ж, перед тобой престол

И родина: неужто ж предпочтешь ты

Власть царскую спасению своих?..

В Риме предпочитали, и еще как… Когда нехватало средств, залезали в карман государства, без зазрения совести тянули из общественной казны… Старались привлечь на свою сторону народ разного рода популярными мерами: частичной или полной кассацией долгов (tabulae novae), раздачей добычи, кормлением масс за счет государства и т. п. В середине I в. до н. э. число получателей дешевого хлеба в одном только Риме (при миллионном населении) достигало 320 тысяч человек. То же самое, хотя и в меньших масштабах, происходило в провинциях и муниципиях. Читая Гая Светония Транквилла (70—140 гг. н. э.), описавшего эпоху римских императоров – от Цезаря до Домициана, понимаешь при взгляде на эти порядки, сколь в общем-то ничтожен нравственный прогресс человечества. Как ни странно, но Рим стал «образцом» для нынешней западной цивилизации.

Остатки дома банкира Цецилия Юкунда в Помпеях

Всюду воцарились алчность, зависть, ненависть, подозрительность. Особенно это характерно для высшей власти… Стоит взглянуть на одну из одиознейших фигур той эпохи – римского наместника в Сицилии Гая Лициния Верреса (умер в 43/42 г. до н. э.). В 80 г. до н. э. он был легатом в Азии, в 74-м – городским претором, в 73—71-м – пропретором в Сицилии. В его лице мы имеем, пожалуй, один из самых распространенных типов чиновников. Он прославился полным пренебрежением к закону и ужасными злоупотреблениями. Получив в свое управление Сицилию, как иные из наших губернаторов – свои регионы, он счел себя там абсолютным хозяином. Слава о нем как о крупнейшем взяточнике опережала его, но, судя по всему, центр даже ставил это ему в заслугу… Сицилия представляла остров, где проживало немало состоятельных римских граждан. Веррес набросился на них, как если бы то были злейшие враги Рима. Еще не прибыв на место правления, он привлек к суду одного из жителей острова по поводу спорного наследства, намекая, что тот будет сидеть очень долго, если не откупится. Тому ничего не оставалось, как сдаться на милость властителя. Пришлось уплатить 1 100 000 сестерциев, при этом отдав еще лучших своих лошадей, всю серебряную посуду и драгоценные ковры. Подобный механизм вымогательств работал безотказно, доставив государственному чиновнику до 40 000 000 сестерциев… Дюрюи в «Истории римлян» говорит о нем: тот продавал все – правосудие, должности, выказывал полное пренебрежение к законам, к собственным эдиктам, к религии, к жизни провинциалов, к их имуществу и к ним самим. В итоге в течение трех лет ни один сенатор в 65 сицилийских городах не был избран бесплатно. (У нас в России уже в течение 15 лет царили схожие порядки – и ничего, как видите, бедняги как-то сводят концы с концами). Подобно чужеземному завоевателю Веррес обложил города тяжелыми податями. Тех же, кто посмел пожаловаться, секли розгами, невзирая на их «депутатскую неприкосновенность». Он требовал еще и еще денег, не ограничиваясь, так сказать, законными сборами. Подобно Дарию или Ксерксу он дарил целые города (и доходы с них) своим ближайшим друзьям: Липари – одному собутыльнику, Сегесту – комедиантке Терции, Гербиту – Пиппе и т. д. К чему вело чудовищное правление Верреса, говорят цифры. Страна обезлюдела, как обезлюдела Россия при Ельцине. До появления Верреса городскую землю Леонтин обрабатывали 83 человека, а на третий год его претуры их оставалось лишь 32; в Моттике их число упало с 188 до 101, в Гербите с 257 до 120, в Агирии с 250 до 80. Большая часть пахотной земли в провинции была совершенно заброшена. Глядя на положение Сицилии, можно было подумать, что «война, чума и все бедствия вместе посетили ее, а он, лежа в носилках на мальтийских розах, с венком на голове, гирляндой из цветов на шее, проезжал по этой несчастной стране среди заглушенных проклятий!»

Рабы несут своего господина

Разумеется, одним из главных источников его доходов была казна империи. В частности, Веррес для снабжения Рима хлебом получил из казны 37 000 000 сестерций. Деньги он оставил у себя, а в Рим отослал награбленный хлеб. Для содержания его дома провинциалы должны были доставлять ему припасы, за которые расплачивался сенат. И хотя хлеб в то время стоил от 2 до 3 сестерций, Веррес выставил цену в 12 сестерций, требуя, таким образом, от казны в 5 раз больше, чем следовало. Всю сумму он получил наличными. Точно так же при Ельцине действовали многие губернаторы и местные руководители. Получив из федеральной казны деньги, они пускали их на свои цели. Все это у нас хитро называется «нецелевым использованием». Так что и у наших государственных воров имеется своего рода «римское основание» для такого рода политики. Сей мерзавец тащил к себе все ценное, что он видел в домах знатных людей. Раз, проезжая возле города Алунция, он вспомнил, что еще не наведывался сюда с «контролирующим визитом». И даже не заехав в город, Веррес приказал снести к подножию холма, где остановился, всю серебряную посуду местных жителей. Отобрав лучшие вещи, он приказал магистрату (мэру) заплатить ограбленным жителям не из своего кошелька, а из кошелька «мэра» несколько мелких монет.

Работа невольников. По рельефу Т. Ривиера

Дюрюи продолжает… В течение 8 месяцев несколько золотых дел мастеров работают во дворце Нерона исключительно над приведением в порядок золотых вещей, что награбил Веррес. По данным Сиракузской таможни оказывается, что только по одному мосту в течение нескольких недель он вывез с острова разных вещей на 1 200 000 сестерций. А так как он собирал и коллекцию древностей, ни одна чаша, ни одна красивая ваза, ни одна дивная статуя не могли ускользнуть от него. Он лишил Мессину знаменитого Амура работы Праксителя, Агригент – гидрии Боэта, Сегес – статуи Дианы, Гонну – статуи Цереры, несмотря на то что даже из Рима приходили принести жертвы на алтари последних двух. Он же отнял у сицилийцев почти все статуи, взятые Сципионом из Карфагена и им подаренные гражданам города. Он римскую армию довел до того, что те части, что стояли в Сицилии, вынуждены были кормиться пальмовыми корнями. Он вовсю торговал оружием, а вырученные деньги клал в карман. Он казнил всех за любое проявление недовольства его «демократией», а когда несчастные взывали к закону, он, усмехаясь, говорил им перед казнью: «Посмотри-ка на Италию! Посмотри на отечество! Посмотри на законы и свободу!» И таких вот Верресов по всей Италии было много, очень много… Цицерон скажет: «Сколько таких нарушающих долг магистратов в Азии, сколько в Африке, сколько в Испании, Галлии, в Сардинии!» Некоторых, правда, привлекали к суду, но большинство оставались безнаказанными. Верреса же приговорили к ссылке и возмещению ущерба в сумме 40 000 000 сестерций (против него тогда в процессе выступал Цицерон). Однако тот, как и наши олигархи, наворовал столько, что даже после судебных конфискаций оставался богатым человеком вплоть до проскрипций Антония в 43 г. до н. э., когда окончательно разорился. Но удивительнее всего то, что Верресу были поставлены статуи не только в Риме, но и во всех городах ограбленной им Сицилии, а в Сиракузах – триумфальная арка. Ему, махровому вору и редкостному негодяю, даже поднесли титул спасителя отечества?!Ох и темна ты, римская история… Впрочем, современная русская история не лучше, ничуть не светлее.

Аполлон Бельведерский

К концу эры республики положение масс заметно ухудшилось, усилилась и дифференциация… «В римском государстве не наберется и 2000 человек, владеющих каким-либо имуществом», – писал народный трибун Л. Филипп (104 г. до н. э.). Многие люди в Римской империи оказались лишены насущных прав. Отсутствие гражданских прав и нищета побуждали многих к восстаниям и эмиграции. «Даже у лесных зверей имеются логовища, – отмечал Тиберий Гракх, – граждане же, сражавшиеся за честь и славу государства, не знают, где приклонить главу. У них не осталось ничего, кроме света и воздуха». А разве не так же брошены на произвол судьбы герои, ветераны, дети, граждане великой страны, при правлении «демократии» в России?! Их власть сознательно топила и топит народ в нищете, как это было в древнем Риме в эпоху Катилины: «Дома у нас – нищета, вне дома – долги; печально наше нынешнее положение, еще безотраднее будущее». Бедность может стать самой разрушительной силой; в порыве «злобного отчаяния… становится движущей и разрушительной силой; она переживает республику и не перестает тревожить и систему цезарей». Нувориши России не лучше римских!

Афродита

К тому времени резко обострилась и классовая борьба в Риме… В результате непрерывных войн Риму удалось добавить к Италии и Испании еще и Африку, Нумидию, Галлию, Грецию, Македонию, Малую Азию, Египет, Сирию, Кирену. Так была создана imperium populi Romani, которая вся была набита рабами, как бочка с порохом. Рано или поздно мог последовать взрыв. Народ же голодал и бедствовал… В результате в римском обществе росло социальное напряжение. Освальд Шпенглер в «Закате Европы» считал одной из главных причин краха Рима полнейшее засилье спекулянтов и ростовщиков, чья сытая и роскошная жизнь являлась резким контрастом с положением римского народа. На первых ролях в позднем Риме оказались не воины, не римский народ, перед которым на расстоянии трепетали галлы, греки, парфяне, сирийцы. Нет, первыми стали всемогущие спекулянты земельными участками типа триумвира Красса. Народ-победитель, как и наш народ, в неимоверной нищете ютился в густонаселенных «многоэтажных домах неосвещенных предместий». Естественно, он проявлял полнейшее равнодушие или в лучшем случае лишь чисто спортивный интерес «к успехам милитаристской экспансии». Показательно и то, что даже некоторые отпрыски родовой аристократии (дети и внуки победителей кельтов, самнитов, Ганнибала) вынуждены были отдать их родовые поместья. Они снимали жалкие квартиры, ибо не участвовали в опустошительной спекуляции. В то же время вдоль Via Appia высились удивляющие и по сей день «надгробные памятники денежных тузов Рима» с аполлонами и афродитами. На фоне пира знати и элит трупы бедняков вместе с трупами животных и мусором выбрасывали в общую брат-скую могилу. Это был пир во время чумы. Наконец при Августе, чтобы предотвратить возможные эпидемии, это место засыпали… Меценат разбил там свой сад.

Портрет Мецената. Рим

Социальная дифференциация в рим-ском обществе усилилась после нашествия галлов и разграбления богатого этрусского города Вейи. Большая часть земель попала в руки именитых граждан Рима. Плебс остался ни с чем. Разорение масс способствовало росту социальной напряженности, тем более что «отцы» города попытались выйти из кризиса путем обложения налогами малоимущих. Город решили восстановить за счет бедного люда. Закон Спурия Кассия о наделении землей беднейших плебеев и латинян (как о том говорят Дионисий и Ливий) свидетельствует о борьбе низов за свои права. Отражением этого недовольства масс стал захват Капитолия Манлием. Согласно сообщениям Аппиана, Манлий предложил общее снятие долгов или же отдать кредиторам деньги, «продав для этого общественную землю, бывшую еще неразделенной». Этот диктатор, по словам Ливия, «возвращал свободу и свет погрязшим в долговых процентах и задавленным ими гражданам». Он также предложил (и сам показывал в этом пример) освободить должников частным порядком, простив им ростовщические проценты. К сожалению, Манлия обвинили в стремлении к царской власти, схватили и казнили, на чем настаивали ростовщики. Однако уже в 380 г. до н. э. борьба патрициев и плебеев возобновляется. В умах плебеев сохранялось еще воспоминание о свободе отцов. Попытки облегчить налоговый и долговой гнет предпринимались и в дальнейшем, но они не дали результатов. Всякого рода отсрочки, разрешение расплачиваться с казной любым имуществом должника и т. д. не облегчали положения тех, у кого не было даже самого необходимого.

Портрет римлянина

Богачи вели роскошную жизнь. Бедные нищали. Значительная часть населения вынуждена идти в бандиты. В конце республиканского периода истории Рима (со II в. до н. э.) в Италии в огромных количествах расплодились шайки разбойников. Раньше, писал Дионисий Галикарнасский, не было случаев, чтобы бедные врывались в дома богачей в надежде найти там съест-ные припасы и попытаться похитить до-ставленный на рынок хлеб. Теперь это стало нормой. В результате гражданская война охватила всю страну. Ее лозунгом стало: «Война дворцам и мир хижинам». Заметьте: этот лозунг, ставший впоследствии знаменитым, выдвинут эннским царем рабов.

В итоге недовольство выливалось в восстания, как это имело местов в Капуе (в 342 г. до н. э. восстал военный гарнизон). Основными движущими силами восстания были низшие слои плебса. Ливий, который вовсе не склонен обелять плебеев, все же вынужден признать, что в восстании приняли участие люди, терпевшие «разорение от увеличивавшихся со дня на день процентов». Дионисий указал, что среди восставших были те, кто не имел надежных средств к существованию и даже самого необходимого, более всего «те, кто не был в состоянии уплатить долги своим кредиторам…» Аппиан характеризует воинов, участвовавших в восстании, говоря, что они «страшились долгов ростовщикам» и «выставляли причиной возмущения долги, которыми были обременены в Риме». О размерах восстания и его движущих силах можно судить также по данным Аврелия Виктора: «…огромная толпа народа, обремененная долгами, пыталась захватить Капую…» Движущей силой восстания были пролетарии и должники, у коих не было фактически ничего, а также те, о которых говорят как о «закованных на полях». Их освобождали от цепей, и они тут же присоединялись к восставшим.

Оружие и доспехи гладиаторов

Весьма взрывоопасный материал представляли собой рабы. Подобно тому как спартанцы опасались илотов, римляне должны были бы опасаться своих рабов. Во времена Плутарха (начало II в. н. э.) существовала поговорка, что каждый человек «имеет столько врагов, сколько у него рабов». Понятно, что врагов у Рима всегда имелось более чем достаточно. Историческая традиция упоминает немало случаев восстаний и заговоров с участием рабов – в 501, 460 и 419 гг. до н. э. Но то лишь прелюдии больших, грандиозных восстаний, которые потрясут Рим в позднюю эпоху. Восстания первого века Республики – это выступления отдельных групп, честолюбивых аристократов, жаждущих низвергнуть власть сената республики и патрицианского магистрата. Инициаторами восстаний плебса и рабов часто выступали лица, стремившиеся к тирании. Ряд историков считают, что в Риме в тот период (V в. до н. э.) было еще слишком мало рабов, чтобы ожидать серьезных восстаний. Дионисий Галикарнасский говорил, что, очевидно, уже в движении 501–498 гг. до н. э. приняли участие плебеи и рабы. Их поддержки искал изгнанный Тарквиний. Захват Капитолия аристократом Аппием Гердонием с помощью рабов и плебса говорит о заметно возросшей их роли (419 г. до н. э).

Восстания рабов имели место в Этрурии, Апулии, Сицилии. Восстали сирийцы, во главе которых стояли раб Эвн, искусный маг и пророк, и пастух Клеон (138 г.). Рабы признали Эвна царем и назвали Антиохом (он даже выпускал свои монеты). Это была попытка создания рабами собственного государства. Рабство уничтожалось как институт. Народ имеет право на восстание. В нем слышен глас возмущенного народа, вынужденного взяться за оружие для отстаивания своих прав. То, что усилия Гракхов не были чем-то случайным, говорит и то, что затем трибун Ливий Друз (человек знатного происхождения) также обещал, уже по просьбе италийцев, внести законопроект о даровании им гражданских свобод. Ему приписывали слова, что надо поделить все неподеленное (чтобы в будущем можно было делить только грязь и воздух). Когда же Друза убили, а знать постаралась похоронить его реформы, вспыхнула Союзническая война (90–88 гг. до н. э.). К восстанию примкнули марсы, самниты и др. О марсах говорят: ни над марсами, ни без марсов не было триумфа. В Аскуле восставшие перебили всех римлян. Но надо было знать характер римского народа. Дж. Бейкер писал: «Римскому характеру скорее под стать крепкое, сильное тело, выносливость, отсюда железная воля и мрачный стоицизм, присущие римлянам. Римляне никогда не были «сговорчивы». В этом секрет их политической независимости. Их нелегко было убедить. Они всегда отличались мятежным нравом, это были люди, готовые стоять насмерть, если им что-то не нравится, – готовые пожертвовать своими жизнями, впрочем, и чужими тоже. История о правой руке Сцеволы, может быть, и легендарна, но в ней отражается истина». В итоге Рим вступает в эпоху затяжных гражданских войн (начало 30-х годов II в. – конец 30-х годов I в. до н. э.). В 19 г. до н. э. кантабры, захваченные в плен и проданные в рабство, перебили своих хозяев, бежали на родину и подняли там восстание, с трудом подавленное Агриппой. Некоторые из рабов выдавали себя за господ. Из рабов был и Лже-Нерон. Разорившиеся крестьяне, гладиаторы и обездоленный плебс города имели все основания видеть главных виновников их бед в нобилях – сенаторской знати, крупных землевладельцах и рабовладельцах.

Схватки гладиаторов

В свою очередь, те даже и не считали их за людей. Как говорил Аристофан в одной из своих комедий («Птицы»): «Если будет у нас клейменый беглый раб, он сойдет у нас за пестрого рябчика» (существовал обычай стилетом клеймить раба меткой, которая бы удостоверяла его принадлежность рабовладельцу). Так что вовсе не по адресу были слова Гесиода, пытавшегося выделить людей как некий особый вид существ, якобы восприимчивых к праву и справедливости:

Роду людскому закон даровал

всевышний Кронион;

Дикие звери и рыбы, воздушное

племя пернатых

Пожирают взаимно друг друга,

лишенные правды,

Правда одним нам дана,

небожителей дар драгоценный.

К небожителям римлян эти слова отнести трудно. Их правда являлась в диком обличье. Народ входил во вкус гладиаторских боев («праздников смерти»). Первый гладиаторский бой имел место в начале Пунической войны (в 264 г. до н. э. на похоронах знатного римлянина сразились три пары гладиаторов). Затем на арене выступали десятки пар. Юлий Цезарь организовал настоящее сражение, в котором участвовало 320 пар гладиаторов. Бои стали любимыми развлечениями аристократов и плебса. Цицерон утверждал, что гладиаторский бой служит школой, воспитывающей хладнокровие, мужество, презрение к смерти. Однако подобные зрелища лишь ужесточали нравы. Толпа, наблюдая за поединком, после его завершения жаждала еще больше крови, требуя добить раненых. Служители в образе Меркурия и Плутона, богов подземного царства, обходили убитых и еще живых, вонзая раскаленный прут, чтобы убедиться в смерти. Если поверженный подавал признаки жизни, Плутон добивал его своим тяжелым молотом. Затем те же служители убирали трупы с арены. Массы людей устремлялись в амфитеатры смотреть бои гладиаторов и травлю диких зверей – бестиарии. Август восемь раз давал представления, где участвовало около 10 тысяч гладиаторов. На длившихся четыре месяца празднествах Траяна, устроенных в честь победы над даками (107 г.), выступило 10 тысяч гладиаторов. Разрешалось устраивать гладиаторские игры и ради дохода (каждый римский гражданин мог с разрешения сената устроить игры). Была распространена практика бродячих отрядов гладиаторов, выступавших за деньги. Существовали и школы подготовки гладиаторов – Аврелия Скавра в Капуе, школа в Помпеях, школа Лентула Батиата (того самого, откуда гладиаторы Спартака начали свою битву за свободу). Занимались их подготовкой специальные люди – ланисты.

Гладиаторский бой. Фреска

В гладиаторы шли, как идут в наемники, – ради денег, реже ради славы. Среди гладиаторов были рабы и свободные. Ведь в школах гладиаторов всех их ждала постоянная еда, кров и, возможно, удача… Иные из них становились предметом восхищения толп, богатых римских матрон, вельмож и поэтов вроде Горация и Мецената. Иным какое-то время везло: они получали богатые подарки, их портреты увековечивали художники картинами, мозаиками, их одаривали своим вниманием красивые женщины. Но то было редкое исключение. Гораздо чаще бедняги попадали в могилу или же становились калеками. При заключении договора новобранец получал сумму ничтожную: не больше 2 тысяч сестерций, произнося перед магистратом клятву и формально отрекаясь от прав свободнго человека. Он вручал своему хозяину право «жечь его, связывать, бить, убивать железом». Одним словом, гладиатор – существо презираемое, относящееся к числу infames, то есть «опозоренных»: он не мог стать всадником, быть декурионом в муниципии, выступать в суде защитником или давать показания по уголовному делу; ему отказывали, как самоубийце, в почетном погребении.

Развалины школы гладиаторов в Помпеях

Битва со Львом

Драматург Теренций с горечью восклицал, что охочая до диких зрелищ невежественная и тупая толпа гораздо с большим удовольствием смотрит на бои гладиаторов, нежели идет на комедию или трагедию. Цицерон в письме к другу жалуется на неразвитость вкусов рядового зрителя: «Остается упомянуть о боях с дикими зверями, по два в день на протяжении пяти дней; они были великолепны, никто не отрицает; но что за удовольствие для образованного человека смотреть либо как слабый человек будет растерзан могучим зверем, либо как прекрасный зверь пронзен охотничьим копьем?» Сенека восклицал: «Человека – предмет для другого человека священный – убивают ради потехи и забавы». Многие, говоря о подобных нравах римлян, не могли скрыть глубокого презрения: «Развращенная толпа, отведав однажды вкус крови, страстно жаждала все нового и нового кровопролития. Но чем больше жертв погибало на этой бойне для удовлетворения страсти к зрелищам, тем острее становилась потребность в пополнении, в новом человеческом материале. Откуда брали римляне «человеческий материал» для гладиаторских игр? В показательных сражениях не на жизнь, а на смерть участвовали военнопленные и осужденные преступники, рабы, нанятые свободные граждане». В древнем римском театре, Одеоне, построенном в 80–75 гг. до н. э. дуумвирами Валгусом и Порциусом, теперь собирался лишь узкий круг зрителей. О какой же нравственности можно было говорить, когда массы римлян предпочитали работе ума и мысли кровавые зрелища?! У поэта М. Ю. Лермонтова есть стих «Умирающий гладиатор», где говорится:

Ликует буйный Рим…

торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена:

А он – пронзенный в грудь —

безмолвно он лежит,

Во прахе и крови скользят

его колена…

И молит жалости напрасно

мутный взор:

Надменный временщик и льстец

его сенатор

Венчают похвалой победу и позор…

Что знатным и толпе сраженный

гладиатор?

Он презрен и забыт… освистанный

актер…

Травля зверей в Колизее

Толпу, алкающую зрелищ, не останавливали даже катастрофы, которые порой подкарауливали ее во время такого рода скотских сборищ. Тацит пишет о том, что в консульство Марка Лициния и Луция Кальпурния (27 г. н. э.) неожиданное бедствие унесло не меньшее число жертв, чем иной раз уносит даже и самая кровопролитнейшая война. Некий Атилий, вольноотпущенник, в 27 г. н. э. взялся за постройку в Фидене амфитеатра, чтобы устраивать гладиаторские бои. Но он заложил фундамент в ненадежном грунте и возвел на нем недостаточно прочное сооружение, «как человек, затеявший это дело не от избытка средств и не для того, чтобы снискать благосклонность сограждан, а ради грязной наживы». Сюда стекались охочие до зрелищ мужчины и женщины, которые после запрета Тиберия жаждали развлечений. Когда там скопилось множество людей (а Фидена была расположена недалеко от Рима), «набитое несметной толпой огромное здание, перекосившись, стало рушиться внутрь или валиться наружу, увлекая вместе с собой или погребая под своими обломками несчетное множество людей, как увлеченных зрелищем, так и стоявших вокруг амфитеатра». Участь тех, кого смерть настигла сразу же при обвале помпезного здания, возможно, говорит Тацит, была все же самой легкой. Они избавились от мучений сразу, благодаря выпавшему на их долю жребию. Большее сострадание вызывали «те изувеченные, кого жизнь не покинула сразу: при дневном свете они видели своих жен и детей, с наступлением темноты узнавали их по рыданиям и жалобным воплям». А среди тех, кто вскоре приехал к развалинам амфитеатра, одни оплакивали брата, «тот – родственника, иные – родителей». И даже те, чьи «друзья и близкие отлучились по делам из дому, также трепетали за них, и, пока не выяснилось, кого именно поразило это ужасное бедствие, неизвестность только увеличивала всеобщую тревогу». 50 тысяч зрителей были убиты или перекалечены. После этого запретили устраивать представления лицам, не имевшим всаднического ценза (400 тысяч сестерций). Как видим, и в Москве, Третьем Риме, спустя две тысячи лет происходят такие же трагедии.

Цирковой возница. Статуя. Рим

Попытки объяснить перемены в нравах древних римлян предпринимались не раз историками, философами и писателями. Так, Жан-Батист Дюбо (1670–1742), представитель эстетики раннего французского Просвещения, желая объяснить силу той колдовской власти, которая влечет толпу к лицезрению чудовищных пыток, казней или страшных зрелищ, заявлял, что, видимо, есть нечто в природе человека, что «сильнее рассудка и советов опыта». Видимо, это нечто – зрелище ужаса, щекочущее нервы и возбуждающее человека, особенно тогда, когда ему самому фактически ничего не угрожает. К такого рода зрелищу и относились битвы гладиаторов. Как скажет Лукреций, приятно наблюдать сражение с той высоты, где чувствуешь себя в полной безопасности («Сладко смотреть на войска на поле сражения в жестокой битве, когда самому не грозит никакая опасность»).

Битвы гладиаторов со зверями. Мозаика

Опасность и ожидание гибели волнуют людей. Не вполне отдавая себе в этом отчет, многие хотели бы увидеть воочию живую смерть, не подвергая себя при этом опасности. Такое извращенное воспитание и нравы (римлян и других) делали из них болезненно кровожадных зрителей. Тут следует искать причину, пишет Дюбо, того наслаждения, которое римляне получали от цирковых игрищ, где дикие звери терзали людей, а гладиаторы толпами уничтожали друг друга. Поэтому и смертоносные орудия, которыми эти несчастные пользовались для взаимного истребления, достигали большой степени изощренности; не случайно одних вооружали иначе, чем других: оборонительное и наступательное оружие избирали с таким умыслом, чтобы сделать схватку как можно более ожесточенной и зрелищной.

Смерть должна была приближаться к гладиаторам «медленными и ужасными шагами». Устроителям игр этого показалось мало. Те попытались разнообразить даже сам вид смерти. Гладиаторов кормили особыми кушаньями и снадобьями, чтобы кровь вытекала из ран как можно медленнее. Зрители тем самым могли дольше наслаждаться их агонией. Наставники гладиаторов не только обучали их искусному обращению с оружием, но и давали строгие наставления, как себя держать на арене, чтобы понравиться публике, и какую «благородную» позу те должны принять перед смертью. «Они учили их, если можно так выразиться, искусству изящно издыхать». Автор справедливо подчеркивал, что образование и культура последующих столетий (после того как оба Брута устроили в 264 г. до н. э. первые гладиаторские бои) не отвратили Рим от подобных варварских забав. Напротив, их влечение к этим зрелищам только усилилось. В дальнейшем те же порочные забавы римляне перенесли в Сирию, где ими увлекся Антиох. И это убеждает нас в ограниченном воздействии культуры и знаний на человека, который был и остался существом диким и стадным, особо охочим до зрелищ.

Бронзовый шлем, в который облачали гладиаторов

В конце I в. до н. э. положение стало особенно тревожно: завершилось грозное восстание италиков, Малая Азия и Греция опустошены войнами с Митридатом, в самом Риме на улицах свежи следы крови от ожесточенной схватки сторонников Мария и Суллы. В Испании действовали повстанцы во главе с Серторием. Для рабов не было спасения, если только эти «рябчики» не превращались в могучих орлов. Некоторые гладиаторы пытались бежать (в Пренесте). Беглецов схватили солдаты. В столице шли разговоры о Спартаке, о бедствиях простых людей, что страстно жаждут, хотя и боятся перемен. Об убийстве господ упоминают и Тацит с Плинием Младшим. Сенека писал: известно, что не меньше людей пало жертвою гнева рабов, чем гнева царей, те мстят господам за их жестокость. Поэтому восстание рабов в г. Капуе в гладиаторской школе, во главе которого стал фракиец Спартак, было закономерно (74 г. до н. э.). Капуя – главный город Кампании (его называли еще вторым Римом). Вспомним, какое большое значение придавал захвату Капуи Ганнибал. Здесь было средоточие больших масс рабов, представлявших угрозу.

Восстание Спартака стало, по сути дела, одной из первой битв покоренных народов против Римской империи. Об этой стороне восстания войск Спартака говорят редко. Среди восставших были фракийцы, германцы, галлы, эллины, италийцы. Против власти восстало огромное число бедняков, обезземеленных крестьян и ремесленников. Да и в Италии многие, как во времена борьбы с Карфагеном, хотели отделиться от римлян «вследствие ненависти к ним». С этой целью они восстали против римлян во главе со Спартаком. На сторону восставших перешли и солдаты римской армии. Битва против Рима началась, у нее будет продолжение.

Смертельный бой между гладиаторами

Основные силы восстания составят гладиаторы. Эти отважные люди (в школы гладиаторов подбирали только сильных бойцов), входившие в известную школу ланисты Лентула Батиата, восстали против Рима. Во главе восставших стоял Спартак. Слухи о его происхождении противоречивы. Говорили о нумидийском происхождении Спартака. Другие уверяли, что происходил он якобы даже из царского рода Спартакидов, ибо пользовался во Фракии и Пантикапее царскими почестями. Племя спартов обитало в Македонии. Плутарх отмечает, что он был из номадов-фракийцев, служил наемником в римских войсках, бежал, затем был взят в плен и отдан в гладиаторы… За храбрость и мужество получил свободу, поступил в школу гладиаторов. О его умственных дарованиях говорили: «он более походил на образованного эллина, чем на варвара». Вот как описывает события греческий историк из Александрии Аппиан (ок. 100 – ок.170 гг. н. э.). В Италии среди гладиаторов, обучавшихся в Капуе, был фракиец Спартак. Раньше он воевал с римлянами, попал в плен и был продан в гладиаторы. Спартак уговорил около семидесяти своих товарищей пойти на риск ради свободы, указывая им, что это лучше, чем рисковать своей жизнью в театре. Напав на стражу, они вырвались на свободу и сумели бежать из города. Вооружившись дубинами и кинжалами, отобранными у случайных путников, гладиаторы удалились на гору Везувий. Отсюда, приняв в состав шайки многих беглых рабов и кое-кого из сельских свободных рабочих, Спартак начал делать набеги на ближайшие окрестности. Помощниками у него были гладиаторы Эномай и Крикс. Так как Спартак делился добычей поровну со всеми, то скоро у него собралось множество народа. Сначала против него был послан Вариний Глабр, а затем Публий Валерий. Их войско состояло не из граждан, а из случайных людей, набранных наспех и мимоходом (римляне еще считали это не настоящей войной, а простым разбойничьим набегом), римские полководцы при встрече с рабами потерпели поражение. Спартак отнял даже коня у римского полководца, который едва не попал в плен. После этого к Спартаку присоединилось еще больше народа, и войско его достигло уже 70 000. Мятежники ковали оружие и собирали припасы. Римляне выслали против них консулов с двумя легионами. Одним из них около горы Гаргана был разбит кельт Крикс, командовавший 30-тысячным отрядом. Сам Крикс и две трети его войска пали в битве. Спартак же быстро двигался через Апеннинские горы к Альпам, а оттуда – к кельтам. Один из консулов опередил его и закрыл путь к отступлению, а другой догонял сзади. Умный мужественный воин сумел сплотить восставших, вдохнуть в них веру в победу, без чего ни одно войско на земле не стоит ломаного гроша. Посланные римским сенатом войска он разбивает с легкостью и изяществом шахматиста.

Победитель Спартака консул Марк Лициний Красс

Консулы отступили в полном беспорядке. Спартак, принеся в жертву павшему Криксу 300 пленных римлян, со 120 000 пехоты поспешно двинулся на Рим. Он приказал сжечь весь лишний обоз, убить всех пленных и перерезать вьючный скот, чтобы идти налегке. Перебежчиков, во множестве приходивших к нему, Спартак не принимал. Консулы вновь пытались оказать ему противодействие. В Пицене произошло второе большое сражение. И вновь римляне были разбиты. Спартак переменил решение идти на Рим. Он не был вполне уверен в том, хватит ли ему сил на столь решительный штурм. К тому же не удовлетворяла его и боевая готовность войска: это были рабы, перебежчики и всякий сброд. Спартак занял горы вокруг Фурий, а затем и самый город. Он запретил купцам, торговавшим с его людьми, вывозить золотые и серебряные вещи, а своим – принимать их. Мятежники покупали только железо и медь за большие деньги и тех, которые приносили им эти металлы, не обижали. Приобретя столь нужный материал, Спартак неплохо оснастил армию. Сразившись снова с римлянами, он вновь победил их, получив немалую добычу. Третий год длилась эта страшная война, над которой вначале смеялись и которую сперва презирали «как войну с гладиаторами». Рим явно не ожидал встретить в лице какого-то там гладиатора столь упорного и умелого противника. Схватка была ожесточенной… Восставшие то одерживали победы, то терпели поражения. И хотя рабы проявляли большое мужество, а Спартак был прекрасным военным стратегом, уж очень неравными оказались силы. Сыграло роль и то, что ни один италийский город не примкнул к восставшим. Дали о себе знать и разногласия внутри руководства восстанием. Спартак хотел вывести рабов из Италии, так как те хотели вернуться к себе на родину, что естественно. Иными были цели «попутчиков», «крестьян с полей», т. е. жителей Италии. В их задачи входила экспроприация богачей и обретение нормальной жизни на родине. Все, чего хотели восставшие, это вернуть утерянную ими земельную собственность, зажить по-людски, а вовсе не покидать Италию.

Теперь Спартак, пишет историк, «стал уже великой и грозной силой», против которой Рим посылает известного полководца Красса. Недалеко от Брундизия произошла битва Спартака с легионами Красса (71 г. до н. э.), «чрезвычайно ожесточенная вследствие отчаяния, охватившего такое количество людей» (Аппиан). Воины Спартака проявили в том бою исключительное мужество. Их вождь самолично убил двух центурионов. Раненный в бедро, Спартак опустился на колени, продолжая сражаться, пока не был изрублен на куски. После долгих и упорных боев Спартак пал в своей последней битве, «не отступая ни на шаг и сражаясь до конца» (Плутарх). Имя Спартака внушало римлянам глубочайшее почтение. Историк Саллюстий отозвался о герое крайне уважительно: «Сам великий своими силами и тела и души!» И даже Флор, пышущий ненавистью к восставшим, признавал: «Спартак, сражаясь в первом ряду с изумительной отвагой, погиб, как подобало бы только великому полководцу» (quasi imperator).

Римские солдаты. Рисунок с фрески

Об обстоятельствах его смерти поведал и документ, найденный в 1927 г. директором Неаполитанского музея Майури. Это – фрагмент стенной живописи в Помпеях. Единственный памятник о Спартаке изобразил схватку воинов. Над головой одной из фигур надпись «Спартакс», над головой другого – «Феликс из Помпей». Фреска дошла до нас в плохом состоянии. «Из картины мы узнаем, – подчеркивал А. В. Мишулин, – кто был прямым убийцей Спартака. Стремление увековечить смерть Спартака скорее всего должно было быть у того, кто его убил. Поэтому правы те историки, которые говорят, что и дом, в котором была найдена при раскопках историческая живопись, вероятно, принадлежал убийце Спартака, Феликсу из Помпей». Весьма вероятно, что тут же после победы над Спартаком этот самый Феликс из Помпей и увековечил себя как победителя в стенной живописи. Одну деталь все же не мог скрыть художник в той картине: нападение на Спартака осуществляется сзади. Очевидно, принять открытый бой с храбрейшим фракийцем-гладиатором римский центурион так и не решился. И он нанес предательский удар.

О причинах поражения войск Спартака обстоятельно написал Т. Моммзен. Он отмечал, отдавая дань мужеству и таланту восставших гладиаторов и рабов, что невозможно сказать, что случилось бы, если бы во главе победоносных отрядов Спартака, скажем, стояли не беглые рабы-гладиаторы, не простой люд, а цари народов, населявших Овернские или Балкан-ские горы. Несмотря на блестящие победы (в Апеннинах и Северной Италии, где Спартак разбил Гнея Лентула, Геллия, претора Аррия, Гая Кассия и Гнея Манлия), это движение в основе своей все же оставалось «разбойничьим мятежом». Оно потерпело поражение не столько вследствие превосходства сил его противников, римлян, сколько из-за внутренних раздоров и отсутствия четких планов среди самих мятежников. Кстати говоря, заметим, что в сицилийских войнах рабы показали гораздо большую сплоченность против своего общего врага – римлян. Возможно, дело было в том, что сицилийских рабов крепко объединял сиро-эллинизм, бывший как бы их национальной связью. Так же в дальнейшем (позволим себе такое сравнение) объединяла людей «коза ностра». Италийские же рабы распадались на две очень разномастные группы: на эллино-варваров и на кельто-германцев.

Памятник Спартаку в современной Болгарии

Разногласия между кельтом Криксом и фракийцем Спартаком – Эномай погиб в одном из первых же сражений – и другие раздоры сделали невозможным полное использование достигнутых успехов. Римляне были обязаны этим разногласиям не одной своей победой. Но еще больший ущерб, чем недисциплинированность кельто-германцев, причинило движению рабов отсутствие определенного плана и четких целей восстания. Далее Моммзен продолжает: «Правда, Спартак, судя по тому немногому, что мы знаем об этом замечательном человеке, стоял в этом отношении выше своей партии. Наряду с военными дарованиями он обнаружил и незаурядный организаторский талант, а справедливость, с которой он управлял своим отрядом и распределял добычу, с самого начала обратила на него взоры толпы не меньше, чем его храбрость. Ощущая большой недостаток в коннице и оружии, он пытался создать обученные кавалерийские части, воспользовавшись за-хваченными в Нижней Италии табунами лошадей, а как только завладел фурий-ской гаванью, стал доставать железо и медь, без сомнения через пиратов. Однако даже он не мог направить руководимые им дикие орды на достижение определенных целей. Он охотно положил бы конец безумным кровавым вакханалиям, которые устраивали разбойники в занятых городах и из-за которых главным образом ни один италийский город не соглашался вступить в союз с мятежниками, но повиновение, оказывавшееся в сражениях разбойничьему вождю, продолжалось лишь до победы, и все его уговоры и просьбы были напрасны. После побед, одержанных в 682 г. в Апеннинах, войску рабов были открыты все пути. Спартак хотел будто бы перейти через Альпы, для того чтобы он сам и его люди смогли возвратиться на свою кельтскую или фракийскую родину. Если сведения эти верны, то они свидетельствуют о том, что победитель не переоценивал своих успехов и своей силы. Так как войско его отказалось так скоро покинуть богатую Италию, Спартак повернул к Риму и подумывал, как передают, об осаде столицы. Но банды воспротивились этому, правда, отчаянному, но обдуманному предприятию; они заставили своего вождя, хотевшего быть полководцем, остаться атаманом разбойников и скитаться бесцельно по Италии, занимаясь грабежом». Битвы Спартака были величайшим сражением рабов в древности.

Ф. Бронников. Место казни в Древнем Риме

Данный текст является ознакомительным фрагментом.