Балы «большого света»: августейшие особы приходят в гости

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Балы «большого света»: августейшие особы приходят в гости

Бал у княгини Кочубей для царской фамилии 15 января 1839 г., другие балы «большого света» (франц. Le grand monde. – А. В.) послужили поводом для барона М. А. Корфа не только пофилософствовать на этот счет, но и предложить свою классификацию балов в «домах большого круга».

«Нынешний карнавал очень короток, потому что пост начинается уже 6-го февраля. Зато и спешат натанцеваться и вообще навеселиться досыта. Кроме вчерашнего бала и многих ему предшедших, сегодня бал у Бутурлина, хотя не собственно для царской фамилии, но на котором ожидают однако же Государя; послезавтра, в среду, бал прямо уже для царской фамилии у княгини Белосельской, а в четверг все будут на бале Дворянского собрания: элементы, из которых составляются все эти балы большого света, довольно трудно обнять какими-то общими чертами. […] Тут есть и высшие административные персонажи, но не все; некоторые отдаляются от светского шума по летам, другие по привычкам и наклонностям, а другие отдалены самим светом, по какому-то общему, безмолвному, но вместе и безотчетному приговору» [812] .

Сначала барон М. А. Корф анализирует состав «большого света»: «.. в этом кругу есть и богатые и бедные, и знатные и ничтожные, даже такие, о которых удивляешься, как они туда попали, не имея ни связей, ни родства, ни состояния, ни положения в свете. […] Между тем, весь этот круг… состоит из каких-нибудь 200 или много 250-ти человек, считая оба пола, и в этом составе переезжает с одного бала на другой с самыми маленькими и едва заметными изменениями, так что в этом кругу, т. е. в собственно так называемом большом свете, невозможно и подумать дать в один вечер два бала вдруг. Попасть за очаровательную линию мущине можно, кажется, только двумя путями: женитьбою на принадлежащей сюда девушке или служебным помещением… впрочем, довольно редко. Молодые люди, танцоры, попадают легче, но тоже не без труда. Так, например, флигель-адъютанты и кавалергардские офицеры почти все везде, конногвардейских много, прочих полков можно всех назвать наперечет, а некоторых мундиров, например гусарского, уланского и большей части пехотных гвардейских, решительно нигде не видать… Невозможно ни по каким соображениям a priori угадать, кто принадлежит к большому кругу и кто нет» [813] .

После этого автор дневника переходит к классификации балов, где критерием служит не количество приглашенных, а степень близости ко двору. Приведем обширную выдержку из дневника М. А. Корфа:

«В частных домах надобно здесь отличить четыре разряда : 1) те, в которых на балах бывает императорская фамилия; 2) те, в которых бывает только Государь; 3) те, где не бывает ни императрицы, ни Государя, а разве что только в некоторых из них вел. князь Михаил Павлович; наконец; 4) такие дома, до которых большой свет удостаивает спускаться, но которых хозяева сами почти никуда не приглашаются. Но и во всех этих четырех разрядах есть еще подразделения и нюансы, которые я отмечу кратко в нижеследующем исчислении:

Разряд первый

1. Княгиня Кочубей, вдова государствен[ного] канцлера.

2. Вице-канцлер граф Нессельрод.

3. Графиня Разумовская.

Самые чистейшие и эксклюзивные.

4. Обер-церемониймейстер граф Воронцов. Чистый только в небольших вечерах, но на балах для царской фамилии бывает и примесь.

5. Штатс-дама княгиня Белосельская. Еще более примеси. Балы ее чуть ли не самые многолюдные в Петербурге, чему способствует и огромность ее дома.

6. Генерал-адъютант Трубецкой. Почти совсем чистый, но большие балы его года два уже прекратились по расстройству денежных и семейных обязательств.

7. Обер-шенк граф Браницкий – примесь полонизма.

8. Генерал-адъютант Левашов. Почти совсем чистый.

9. Отставной и единственный князь Юсупов. Лучшее и богатейшее помещение, но чтобы наполнить его, необходимо нужно много примеси, и едва ли встречаешь где столько figures qu'on n'a jamais rues (франц. столько лиц, которых нигде больше не увидишь).

Разряд второй 10. Сенатор Бутурлин. Совершенно эксклюзивный, частию и по тесноте дома.

Разряд третий

11. Государственный контролер Хитрово. У него бывает великий князь, но вечера редки. Из примеси бывают разве что только два или три высших чиновника контроля.

12. Обер-гофмейстер Опочинин. Огромный раут 22-го декабря в день рождения жены, где бывает и в. князь. Кроме того, вечера очень редкие, разве иногда в великий пост роуты (рауты. – А. В.).

13. Камер-юнкер Давыдов. Великолепный и блестящий дом, но открытый только с нынешней зимы одним балом, на котором был и князь.

14. Генерал-адъютант Сухозанет. В примеси много таких игроков , которых больше нигде не увидишь.

15. Министр народного просвещения Уваров. Вечера редки, и большею частию немногочисленное общество. Но прежде бывали большие балы, на которые являлся весь высший круг.

16. Статс-секретарь Новосильцев. Маленькие вечера очень часты, но тут всякая всячина. Но несколько лет тому назад был большой бал, на котором собралась вся знать.

17. Егермейстер кн. Щербатов. Прежде бывали большие балы во всем параде. Нынче, со времени выдачи в замужество обеих дочерей, это кончилось.

18. Брат его, отставной генерал-адъютант кн. Щербатов. Года два тому назад был большой бал, совершенно чистый.

19. Камергер князь Голицын, так называемый рябчик. Большие балы с примесью cretty-pletty.

20. Лев Нарышкин, сын покойного обер-гофмейстера и зять обер-шталмей-стера кн. Долгорукова. Нынешнею зимою начались прекрасные и совсем эксклюзивные балы, которые, однако же, после двух раз прекратились смертию отца.

21. Сенатор гр. Гурьев (брат графини Нессельрод). Балов никогда не бывает; но есть определенные дни (нынче вторник), в которые собираются играть в карты и притом одни мущины, потому что жена, урожденная гр. Толстая, больная, нервическая и вообще какая-то мудреная, никогда не является. Общество чистое, с прибавкою только нескольких поляков, потому что Гурьев был прежде киевским генерал-губернатором.

22. Наш председатель князь Васильчиков. Балов никогда не бывает, чего не позволило бы помещение, но в нынешнюю зиму было два вечера. Впрочем, почти одних мущин и для небольшого только круга дам из родных. Общество было совершенно чистое; но все, однако, за исключением множества лиц, даже и таких, которые бывают везде.

Разряд четвертый

23. Этот разряд составляет один только дом армян братьев Лазаревых, которых ввело в моду, с одной стороны, их богатство, а с другой – любовная связь, давно уже остывшая, графа Бенкендорфа с женою одного из них.

Вот подробное и самое полное исчисление всех домов, где веселится и скучает, танцует и играет наш большой свет». Далее Корф делает примечание: «С нынешней зимы к разряду третьему присоединился еще известный богач камергер гр. Кушелев-Безбородко, у которого бывали и постоянные дни, и званые обеды» [814] .

Приведем краткие биографические справки об упомянутых лицах.

Юсупов Борис Николаевич (1794–1849) – князь, действительный статский советник, гофмейстер (1848).

Опочинин Федор Петрович (1779–1852) – действительный тайный советник (1838), обер-гофмейстер.

Орлов-Давыдов Владимир Петрович (1809–1882) – граф, литератор, совестный судья, предводитель дворянства Петербургской губернии, почетный член АН, тайный советник, сын графини Орловой Н. В. и Давыдова П. Л., в 1856 г. получил право на графский титул и двойную фамилию Орлов-Давыдов.

Давыдов Петр Львович (1777–1842) – корнет, впоследствии генерал-майор, тайный советник. Сводный брат Н. Н. Раевского-старшего и родной брат А. Л. и В. Л. Давыдовых, отец графа В. П. Орлова-Давыдова.

Орлова Наталья Владимировна (1782–1819) – графиня, жена Давыдова П. Л., мать графа В. П. Орлова-Давыдова.

Щербатов Сергей Григорьевич (1779–1855) – князь, действительный тайный советник (1834), егермейстер (1830); первый муж А. М. Хилковой.

Щербатов Алексей Григорьевич (1776–1848) – князь, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, участник всех наполеоновских войн и польской кампании 1831 г., член Государственного совета (1839), исправляющий должность московского генерал-губернатора (6.6.1843-14.4.1844), московский генерал-губернатор (14.4.1844-6.5.1848), дядя братьев Скарятиных.

Голицын-Рябчик Василий Петрович (1800–1863) – действительный статский советник, камергер.

Нарышкин Лев Кириллович (1809–1855) – сын К. А. Нарышкина (обер-гофмаршала).

К «первому разряду» балы у Кочубеев и Нессельроде отнесены не случайно. Балы Кочубеева были известны в столице. Граф, впоследствии князь (1831), Виктор Павлович Кочубей (1768–1834) был при Александре I одним из членов Негласного комитета, министром внутренних дел (1802–1807, 1819–1823), а в последние годы жизни председателем Государственного совета и Комитета министров (1827–1832).

Долли Фикельмон записала в дневнике 31 января 1830 г.: «Бал у Кочубея, блистательный, оживленный, очень веселый. Зала не очень удобная для танцев, но тем не менее танцевали много и охотнее, чем когда-либо… Я танцевала вальс с Императором, к большому удивлению присутствующих здесь турок. Они выглядят цивилизованней наших дорогих персов. Двое из них говорят по-итальянски, а один довольно хорошо по-французски» [815] . Упомянутые турки и персы – это члены посольств, бывших в Санкт-Петербурге в 1829–1830 гг. Вдова сановника статс-дама княгиня Мария Васильевна Кочубей (1779–1844), урожденная Васильчикова, продолжила традицию балов для «большого света».

Отметила Долли Фикельмон и бал у Кочубеев 21 января 1833 г. [816] Через два дня она записала свои впечатления: «Позавчера я должна была присутствовать у Кочубеев на бале, который они давали для двора. Поехала туда вопреки всякому желанию и в душевном состоянии, мало подходящем для танцев, но под конец отошла и даже развеселилась, поддавшись общему оживлению и возбуждению. Императрица продолжала танцевать даже после четырех утра! Она выглядела свежей, моложавой и красивой, какой я уже давно ее не видела. Мадам Бутурлина целиком во власти весьма нежного почитания, выказываемого ей Императором. В этой хорошенькой и кокетливой особе значительно меньше жеманства, чем в других здешних дамах. Думаю, она способна увлечься искреннее и бескорыстнее, и если она, к своему несчастью, полюбит Императора, то за его личные качества, а не за Императорский титул. В последнее время он очень похорошел. А также помолодел и много танцует. Софи Урусова весьма ощутимо огорчена, но это никого не трогает. Никто никогда и не воображал, что она любила Императора сердцем, а после того, как она продемонстрировала, с какой легкостью смогла влюбиться в Радзивилла, до такой степени лишенного ума и привлекательности, уже абсолютно ничего нельзя было понять в ее чувствах, и всякий интерес к ней пропал. Была оповещена помолвка Александрова с княжной Щербатовой» [817] .

Через три недели после январского бала Кочубей давал новый бал, запечатленный в записках той же Долли Фикельмон: «8 февраля. В воскресенье по поводу окончания масленицы сумасшедший день у Кочубея – с двух часов дня до часу пополуночи. Послеобеденное время провели прелестно, а вечером просто безумствовали! Появление Императрицы в зале напомнило сказку о феях. Она была еще красивее, чем всегда, истинная роза, и солнечный луч, танцуя, струился над ней, а рядом, опираясь на трость, шагала старая мадам Загряжская, всем видом напоминая тысячелетнюю фею, по крайней мере, Бабу Ягу. Вот и кончился сезон безумного и шумного веселья.

Я сама удивляюсь, с каким нежеланием воспроизвожу события этого периода, но это оттого, что здешнее общество безынтересно; на балах все взоры обращены на Императора и Императрицу, все мысли заняты не празднеством, а их особами, все женщины стараются понравиться Государю, все мужчины – Государыне!.. К счастью, они оба довольно интересны для наблюдения. Я использую любую возможность для своего рода изучения характера Императора. В нем подмечаются поразительные контрасты! Я охотнее поверила бы в какую-нибудь небылицу, чем в возможность сочетания подобного простодушия в манере поведения с таким высокомерием характера! Что же касается Императрицы, я все нежнее привязываюсь к ее душе, такой молодой, чистой, столь беззлобной и женственной! Я ее очень люблю и восхищаюсь ею как одним из прекраснейших небесных созданий!» [818]

Дом Кочубея находился на Фонтанке у Цепного моста. На следующий год (1834) В. П. Кочубей скончался. Его дом был куплен у вдовы за 600 тыс. руб. ассигнациями (в нем жил А. X. Бенкендорф), но вдова князя Мария Васильевна иногда продолжала давать балы на съемной квартире. Об одном из них остались заметки М. А. Корфа в дневниковой записи 24 декабря 1838 г.: «20-го числа был дан давно обещанный бал у княгини Кочубей для царской фамилии. Тут присутствовали Государь с государынею, великий князь (великий князь Михаил Павлович. – А. В.) с своею княгинею (великая княгиня Елена Павловна. – А. В.) и нареченная невеста (великая княгиня Мария Николаевна. – А. В.). Княгиня Кочубей живет в квартире, которую занимал покойный гр. Новосильцев, и мне пришлось ужинать в той самой зале, где едва восемь месяцев тому назад лежало его тело на парадном катафалке» [819] . Упоминающийся граф (1833) Николай Николаевич Новосильцов (Новосильцев) (1762/1768-1838) – бывший член Негласного комитета (1801–1803), один из «молодых друзей» Александра I, товарищ министра юстиции, главный делегат при правительственном совете в Царстве Польском, председатель Государственного совета и Комитета министров (1832–1836).

Последние годы Новосильцов мало напоминал прежнего «молодого друга» великого князя Александра Павловича. Один из его биографов писал: «… Рано состарившийся от излишеств "Венеры и Бахуса" первый сановник "николаевской России" из своей квартиры в доме принца Ольденбургского на Марсовом поле ежедневно отправлялся в Английский клуб. Это было все, что осталось от его былой англомании и либерализма» [820] . Таким образом, княгиня Кочубей давала теперь балы в доме герцога Ольденбургского.

Весьма престижными считались балы у Нессельроде. Министр иностранных дел граф Карл (Карл-Роберт) Васильевич Нессельроде (1780–1862), несколько десятилетий возглавлявший внешнеполитическое ведомство, вице-канцлер (1828) и канцлер (1845). Впрочем, балами больше занималась его жена статс-дама Мария Дмитриевна Нессельроде, урожденная графиня Гурьева (1786–1849), дочь министра финансов при Александре I, славившегося своим хлебосольством. Об одном из их балов Долли Фикельмон записала 11 января 1830 г.: «Большой бал у Нессельроде, Императрица – прекраснее, чем когда-либо, и обе с Великой княгиней выглядели дивно – молодые, красивые, веселые, смеющиеся. Император был великолепным. Их Величества держатся на балах, которые посещают, естественно и непринужденно. Императрица с неподражаемой грацией танцует без устали» [821] .

В описании другого бала у Нессельроде 19 февраля 1832 г. Долли Фикельмон рассказывает про бальные страсти, связанные с известным флиртом Николая I с княжной Софьей (Софией) Александровной Урусовой (1804–1889). Это была фрейлина Александры Федоровны (с 1828), фаворитка Николая I с января 1835 г., в дальнейшем – жена князя Леона Людвиговича Радзивилла, поручика Гродненского гусарского полка, флигель-адъютанта, впоследствии генерал-майора.

В тот день Долли Фикельмон записала: «Бал у Нессельроде для Двора. Немногочисленное общество, но вобравшее в себя все самое красивое и элегантное. Этот бал мог бы получиться чудесным, но Императрица была печальной… Бледно-розовое, гладкое и всегда бесстрастное лицо княжны Урусовой оживляется, на нем появляется выражение неописуемой радости лишь тогда, когда она находится рядом со своим Государем-повелителем… Бесспорно, она красива, но насколько благороднее, грациознее красота Императрицы! Дважды во время пупурри [822] княжне Софии случалось выбирать меня и Императрицу. И каждый раз я видела, как Государыня краснела, чуть ли не до белков глаз от досады, которую еще не научилась скрывать. Не знаю, как сложится в дальнейшем, и, несомненно, Урусовой даже удастся привлечь на свою сторону часть общества; ей будут льстить, заискивать перед ней, но пока. Я должна отдать справедливость обществу – оно целиком и полностью продемонстрировало живое возмущение этими первыми публичными проявлениями фаворитизма, за что я действительно признательна ему. Во время бала ни одна женщина не подошла к Урусовой, никто не оказывал ей внимания. Ощущалась как бы нарочитая антипатия к ней и, напротив, – все наперебой стремились засвидетельствовать Императрице свое подчеркнутое уважение, почтение и восхищение… Это буржуазное счастье на троне – такое редкое и трогательное зрелище! Будет жаль, если все это погибнет» [823] . На следующий год, 28 января 1833 г., Долли Фикельмон записала кратко: «Позавчера бал у Нессельроде, чрезмерная духота, мало красивых туалетов, но все же танцевали довольно весело» [824] .

Данный текст является ознакомительным фрагментом.