Керс С.А. (Санкт-Петербург) Генезис молодежной культуры в общекультурном контексте

Керс С.А. (Санкт-Петербург)

Генезис молодежной культуры в общекультурном контексте

В существующем сегодня сложном, плотном сплетении таких разноуровневых явлений как массовая культура, потребительская культура и т. п. сложно выделить для анализа след деятельности самой молодежи и притом отличить его от молодежно-ориентированной активности в различных сферах социальной действительности. Подобная «принудительная институционализация» такого самостоятельного явления как молодежная культура со всей очевидностью имеет корни, исходящие из экономических и, в меньшей мере, из социокультурных нужд. Нашей задачей становится поиск и определение именно последних, поскольку именно они выступают в роли фактора формирования молодежной культуры.

Несмотря на уже достаточно длительный период разработки вопроса, по-прежнему сложно точнее определить период истории культуры, когда впервые проявляются тенденции к вынужденному или спонтанному (зависит от аспекта исследования) выделению молодежи в социальную группу, ставшую объектом исследований. Последние с определенной долей конкретности характеризуют этот процесс как параллельный процессу индустриализации. С.И. Левикова, например, рассматривает молодежную культуру как «своеобразный побочный продукт» индустриализации[55]. За эпитетом «побочный» скрывается целая цепь размышлений в контексте социологической, психологической, ювенологической, культурологической, и даже философской проблематики, включающей теории смены общественных формаций, межпоколенческих и межкультурных взаимодействий, стадий формирования личности и т.д., вплоть до конкретных вопросов аксиологии.

Широкое распространение получил такой подход к изучению истоков данного явления, при котором последовательно сопоставляются теории различных наук, предлагающих самостоятельные взгляды на истоки и факторы формирования молодежной культуры. В частности исследования М. Мид, С. Эйзенштадта, К. Мангейма, постфрейдистов и т.д. Среди отечественных исследователей встречаются ссылки на работы психологов (А.Б. Залкинда, И.С. Кона, М.М. Рубинштейна, Н.Н. Рыбникова), социологов (В.А. Ядова, А.Г. Здравомыслова, С.Н. Иконниковой, В.Т. Лисовского)[56]. В последнее десятилетие появилась объективная необходимость, а с ней и тенденция к интеграции различных исследовательских подходов не только в виду комплексности изучаемого явления, но и по причине, собственно, наличия глубинных взаимосвязей в знаниях различных отраслей науки.

Социологические исследования год за годом предоставляют данные, убедительно доказывающие отсутствие или, по меньшей мере, незначительно низкие показатели наличия межпоколенческих конфликтов (в сфере ценностно-нормативного взаимодействия), однако, в массах по-прежнему распространено мнение, что таковые наличествуют[57]. Эти конфликты могут быть рассмотрены в различных аспектах. Например, обращаясь к исследованиям до середины XX века, мы находим подтверждения тому, что конфликт поколений существует с первобытных времен и укоренен не только в сознании, но и в подсознании каждого поколения. Молодежная же культура становится ярким проявлением этого конфликта в условиях ускорения жизненных темпов, вызванных технологическим прорывом. Однако остается и другая сторона – связывающая возникновение молодежной культуры и процесс индустриализации, становление культуры индустриального типа. Для нас важной становится проблема трансформации каналов, способов трансляции социального опыта, в котором закреплены общественные нормы и ценности.

Сам факт изменений в сфере межпоколенческой «коммуникации» свидетельствует об изменении отношений на общекультурном уровне. Исключение или, по крайней мере, снижение значимости традиции, служившей средством трансляции, ее подмена новыми средствами хранения и трансляции социального опыта одновременно пробудили общественную рефлексию, открывшую ее неспособность удовлетворить требования нового типа социальной организации. То изменение социального положения, которое фиксировал обряд инициации в традиционном обществе, становится компетентностью отдельного социального института, в котором главенствуют либерализация и рационализация, служащие на благо не коллектива, а каждого индивида, его личности. Во-первых, это уже свидетельствует о разрыве личности и коллектива. Во-вторых, этим можно объяснить тот факт, что первые признаки девиации в молодежной среде наблюдались среди студенчества[58] – ее образованного контингента.

Естественно, что практическое традиционное знание далеко не всегда поддерживается теоретическим. Как пишет К. Кенистон: «Дети начинают замечать, что их родители в жизни не придерживаются тех принципов, которые они сами же проповедуют»[59], это расхождение мы наблюдаем в повседневности – «эффект повседневности». К. Манхейм пишет следующее: «примитивные общества не знали интеллектуальных конфликтов молодежи, поскольку там не было существенных расхождений между нормами поведения в семье и в обществе в целом»[60].

Выше мы постарались указать и обосновать основополагающую причину возникновения молодежной культуры: переход к социальной организации нового типа и как следствие – изменение способов трансляции социального опыта. Далее, необходимо более подробно остановиться на молодежных субкультурах, ее составляющих.

С самого начала проведения исследований ни у кого не вызывало сомнений то, что молодежная субкультура изначально воспринимается как разновидность проявления маргинальности. Естественно, что маргинальность подразумевается здесь в соотношении «молодежная субкультура – культура общества». Вопрос же внутренней маргинальности отпадал, по крайней мере, в связи с введением такого понятия как peer group, определяющей «эрзац-статус» индивида в ней состоящего[61]. Однако такое явление можно объяснить только диалектически, т.к. понятие социального статуса[62] не применимо к группам, которые определяются как не иерархические и бесструктурные. Возникает вопрос: почему у индивида появляется необходимость во включении в субкультуру?

Молодежные группы, которые мы можем назвать представителями той или иной молодежной субкультуры, принято, вслед за функционалистами, во главе с С. Эйзенштадтом, ассоциировать с понятием peer group – «группой равных». В действительности, если предположить, что в подобных молодежных объединениях иерархическая структура, являющаяся основой любого общества, либо отсутствует, либо слабо выражена и децентрализована, то оказывается неясным то, как представители молодого поколения могут «примерять на себя различные социальные роли», становясь ее представителями, и находясь в подобной «социальной невесомости». Если же взглянуть на субкультуру, как на средство отдаления от личностного социального статуса (своеобразном растворении личности в коллективе), то представляется, что в рамках подобного образования человек, с большей вероятностью, способен быть самим собой, в противовес известному конфликту «индивидуальность – общество», заключающемуся в том, что человек не может существовать без общества, но в то же время в обществе не может оставаться собой[63]. Когда мы говорим об относительности внутренней организации, мы не отрицаем того факта, что чаще всего отдельная субкультура может быть «стихийным» объединением представителей одного социального слоя, что позволяет говорить об аполитичности подобных молодежных групп. Рассматривая вышеизложенное как принцип существования молодежной субкультуры, необходимо помнить, что сам процесс ее становления не одинаков для различных социокультурных сред.

В Советской России упор делался на максимально раннее и глубокое включение молодежи в «социально-политическую систему», – о чем говорил еще В.И. Ленин[64] – которая, в итоге, должна была уровнять всех. Вследствие распада подобной системы ангажирования молодежи определилось два ведущих фактора дальнейшего хода становления культуры молодых. Во-первых, существенную роль продолжала играть ослабившаяся, но не исчезнувшая система норм. Во-вторых, наличествовал богатый опыт зарубежных стран в данной сфере.

Многие исследователи отмечают, что молодежная культура не самостоятельна, а представляет собой надстройку по отношению к основной культуре и не может образоваться вне ее рамок[65]. Иными словами базисная часть субкультуры вырастает из общекультурных установок данного общества. На этом основании следует рассматривать генезис молодежной культуры в России как явление с иным вектором развития, несомненно, учитывая тот факт, что процесс ее становления опирается на уже зрелые западные тенденции. Таким образом, для российской молодежи подобный опыт самоопределения, самоидентификации дополнялся взаимодействием на межкультурном уровне.

Социокультурные изменения в России середины 80-х годов имеют специфическую природу, основополагающей особенностью становления молодежных субкультур постсоветской России было освоение новых культурных тенденций, и изначально в меньшей степени выработка собственных. А.И. Пигалев пишет: против культурной экспансии и культурной интервенции есть два защитных средства – «традиции» и «вещественные и идеологические границы»[66], ослабление которых разрушительны для культуры. Можно сказать, что молодое поколение постсоветской России проходило одновременно через процессы ин– и аккультурации. Взаимовлияние этих когерентных процессов выразилось в глобальной трансформации общекультурного пространства и не только в рядах его наиболее подвижных составляющих.

Как можно заметить, в современной отечественной науке преобладают тенденции экстенсивного роста знания, при слабой проработке основополагающих вопросов, ответы на которые могли бы разрешить существенные недопонимания не только в процессах интеграции различных научных дисциплин, но и позволить плодотворному соединению различных теорий в рамках одной науки. Это относится и к вопросам изучения молодежной культуры и субкультур. Вопрос о ее генезисе далеко неоднозначен и лишь частично может быть истолкован на основании исследований аналогичных явлений, но имеющих иные истоки или основания. Первый шаг в изучении любого явления культуры – это изучение культурного контекста, в котором оно возникло. Именно в нем заключены основополагающие факторы формирования этого явления.