Петербургские немцы при Анне и Елизавете

Петербургские немцы при Анне и Елизавете

«Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, вывезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении. Этот сбродный налет состоял из „клеотур“ двух сильных патронов, „канальи курляндца“, умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника». Такими живыми красками набросал В.О.Ключевский в лекции LXXI своего «Курса русской истории» абрис ситуации «немецкого засилья».

К концу «аннинского десятилетия» естественная для герцогини курляндской опора на силы лично ей преданных администраторов и военачальников немецкого происхождения, проявила тенденцию перерастания в этнократию, то есть такую организацию власти, при которой политическая, хозяйственная и военная элита состояла и пополнялась бы из лиц одной национальности – в нашем случае немцев, а также их креатур и протеже. Не менее естественным было и то, что прекращение этой тенденции было написано на знамени недовольных, давно собиравшихся вокруг цесаревны Елизаветы Петровны. «Озлобление на немцев расшевелило национальное чувство; эта новая струя в политическом возбуждении постепенно поворачивает умы в сторону дочери Петра», – заключил Василий Осипович в цитированной нами лекции раздел, получивший у него характерный заголовок: «Движение против немцев».

Грянул ночной переворот 24–25 ноября 1741 года, главные деятели периода «немецкого засилья» отправились в ссылки и на эшафоты. Разгоряченная «вином и волей», толпа несколько дней громила дома петербургских иностранцев. Оттеснив этнических немцев, у престола расположились русские вельможи – Шуваловы, Воронцовы, Панины, а их, в свою очередь, не раз оттесняли, иной раз довольно лихо, деятельницы «интимного», женского кабинета – такие, как Мавра Шувалова или Анна Воронцова. Национальное чувство нашло себе удовлетворение и со временем успокоилось, порядок был восстановлен. Что же касалось «петербургских немцев», то они продолжили благоденствовать, теперь уже под скипетром «дщери Петровой».

Российская армия нуждалась в профессиональном офицерском корпусе – и в Петербурге продолжил работу Сухопутный шляхетный кадетский корпус (позднее – Первый кадетский), задуманный и организованный в 1731 году Х.А.Минихом. «По замыслу Миниха, Кадетский корпус был рассчитан на 200 детей дворян – 150 русских и 50 лифляндских и эстляндских. Кадетами становились дети в возрасте 13–18 лет, и здесь они должны были учиться и жить на полном государственном содержании. Это было закрытое, сословное, привилегированное учебное заведение, своеобразная „рыцарская академия“, ориентированная на подготовку молодых дворян к военной и гражданской деятельности», – отметила современный исследователь Г.И.Смагина. До конца восемнадцатого столетия, в Корпусе получили воспитание около 5 тысяч юношей, из них более половины прошли полный курс обучения. Об эффективности постановки дела говорит то, что среди этих воспитанников были П.Румянцев и А.Суворов… Нужно ли что-либо прибавлять к этому краткому перечню – да, если говорить начистоту, много ли имен русских полководцев, вплоть до нашей эпохи, могли бы достойно продолжить этот ряд? Что же касалось преподавателей, то во времена Миниха – а он был директором Корпуса в течение первого десятилетия его существования – более двух третей составляли немцы. После того их доля несколько снизилась, однако в елизаветинское время была еще численно преобладавшей. Поэтому вся атмосфера жизни и учебы в Корпусе несла отпечаток «немецкого духа».

Присутствие в Корпусе отпрысков лифляндского и эстляндского дворянства отнюдь не было случайным. Дело в том, что в прибалтийских провинциях, присоединенных в результате Северной войны, подросло новое поколение, не состоявшее ни в каком подданстве, кроме российского, и не мыслившее иного поприща для своей карьеры, нежели «неисчерпаемый Русский Рейх» («das unersch?pfte Russenreich», если цитировать удачное выражение из новогодней оды, созданной в аннинские времена петербургско-немецким поэтом Г.Юнкером). Все это были люди, с малолетства готовившие себя к государственной или военной службе, любившие приказывать и умевшие подчиняться. Вот, кстати, едва ли не основной канал, посредством которого психологический склад рыцарства старой Ливонии влился в состав менталитета нового, петербургского служилого дворянства. Таким образом, мы вполне можем рассматривать «палаты Меншикова», что на Университетской набережной, дом 15, как одну из «фокальных точек» в топографии «немецкого Петербурга».

«Елизаветинское двадцатилетие» стало временем роста российской экономики. В некоторых ее областях, например, стекольной, количество предприятий увеличилось на порядок. Среднегодовой промышленный оборот вырос почти в три раза, и так во всем. Немецкие капиталы и руки приняли самое активное участие в этой эпохе промышленного и торгового оживления. Как отметил современный немецкий историк Д.Дальман, «с начала 50-х годов все больше и больше их прибывало из разных частей Германии, поскольку шанс на успех в русской столице был больше, чем в других местах. Около 1750 г. в Петербурге насчитывалось только 25 частных предприятий, тогда как в 1797 г. их работало уже сто десять». В некоторых отраслях хозяйства – к примеру, в хлебопекарной промышленности Петербурга, а также в производстве сахара-рафинада в масштабе империи в целом, немецким предпринимателям удалось достигнуть практически монопольного положения.