Эпоха Бисмарка

Эпоха Бисмарка

Осенью 1862 года Отто фон Бисмарк был вызван из Парижа в Берлин экстренной телеграммой своего короля и принял пост прусского министер-президента. Ему предстояло управлять против воли парламентского большинства страной, пребывавшей в состоянии величайшего нестроения. Многие полагали, что новый политический лидер станет заигрывать с одними и запугивать других. Напротив, в первом своем публичном выступлении – знаменитой «речи 29 сентября» – Бисмарк определил основную цель нового курса без церемоний и политесов. Границы прусского государства, установленные решениями Венского конгресса, не могут быть признаны удовлетворительными для германской нации. Они могут и должны быть изменены всеми способами – или, как выразился великий юнкер, «железом и кровью»… Не прошло и десяти лет, как, после впечатляющей победы над Францией, прусский король Вильгельм был торжественно провозглашен в зеркальном зале Версальского дворца германским императором, а к черно-белому знамени Гогенцоллернов была добавлена третья, кроваво-красная полоса. Итак, объединение северной и юго-западной Германии пошло по так называемому «малогерманскому пути». Напомним, что геополитики того времени обсуждали еще возможность объединения немецких земель при участии и под верховенством Австрии («великогерманский путь»), а, кроме того, и так называемую «триаду», под которой понималось раздельное существование Пруссии, Австрии, и союза нескольких десятков остальных, менее сильных немецких государств.

Новое положение дел к югу от Балтики, таким образом, в общих чертах определилось. На европейском континенте возникло сильное и воинственное государство, стиснутое с одной стороны Россией, с другой – Францией. С кем из своих соседей ему предстояло воевать, а с кем – заключать союз, было еще не вполне ясным. Нужно заметить, что сам архитектор новой политической системы вовсе не полагал войну с Россией ни вероятной, ни желательной. Заветным желанием Бисмарка было обеспечить Германской империи крепкий тыл на востоке. На этом пути было многое сделано. К примеру, в самом начале шестидесятых годов, во время польского восстания, царская дипломатия предложила Бисмарку заключить соглашение, которое позволяло бы русским войскам преследовать польских повстанцев на прусской территории. Несмотря на свое не вполне еще прочное положение и не боясь вероятных истерик своих политических недругов по поводу урона прусскому суверенитету, Бисмарк с готовностью пошел на подписание договора. Смелость этого шага могут оценить дипломаты современной России, пока не добившиеся от властей сопредельной Грузии разрешения преследовать чеченских боевиков на ее территории.

Другим примером может служить «Союз трех императоров» – то есть русского, германского и австрийского – оформившийся в 1872–1873 годах. Ради его заключения император Германии посетил Санкт-Петербург и встретил тут самый теплый прием, а русский царь не почел за труд съездить в Вену для снятия последних затруднений. Союз предусматривал в числе прочего и военное сотрудничество. С Австрией у царского правительства были свои счеты. В Петербурге надолго запомнили, как во время Крымской войны, в 1854 году, когда у России были связаны руки, австрийцы выставили нам ультиматум, в котором потребовали освободить Молдавию и Валахию. А ведь у нас так верили австрийцам – и, кроме того, не видели в их демарше никакого смысла. Действительно, заняв своими войсками дунайские княжества и рассорившись насмерть с Россией, австрийцы не сумели угодить и другой стороне. В итоге пришлось через два года с изрядным позором очищать территорию княжеств, а потом воевать с Францией, тоже безо всяких успехов. Как бы то ни было, но в 1867 году Австрия была преобразована в двуединое Австро-Венгерское государство, в политическом отношении представлявшее собой конституционную монархию. При всех оговорках, нужно признать, что этот шаг усилил страну и сплотил ее, дав Австрийской империи еще полвека жизни. Между тем к числу безусловных доминант ее внешней, а впрочем, и внутренней политики, относилось выполнение старой мечты о сообщении Дунаю статуса «австрийской реки» на всем его протяжении – равно как дальнейшее распространение на юг, к Средиземному морю и Черному. На этом пути австриякам предстояло столкнуться с планами царского правительства – как непосредственно, на западных берегах Черного моря, так и опосредованно, по мере освоения земель южных и западных славян, которым Россия покровительствовала, исходя из принципов панславизма. Вот почему, как бы германские войска ни били австрийцев (к примеру, в войне 1866 года) и какие бы дружественные протоколы ни подписывались в Шенбрунне и Петербурге, невидимая, но мощная сила отдаляла Австрию от Петербурга и притягивала ее к Берлину.

В 1890 году, достаточно уже пожилой, семидесятипятилетний, но проницательный Бисмарк вышел в отставку. В Петербурге всегда ценили «старого льва» и понимали, что лучше иметь одного такого врага, чем целую толпу недалеких, тем более – неверных друзей. Сам Бисмарк, кстати, успел пожить в нашем городе в бытность свою посланником Пруссии – формально, с весны 1859 года по начало 1862-го – и с удовольствием поминал до конца жизни то незабвенное время. Посольство располагалось тогда в доме Стенбок-Фермора на Английской набережной (по теперешней нумерации, это – дом 50). Здание выбрал и снял вскоре после приезда в Санкт-Петербург сам Бисмарк. В воспоминаниях он писал, что Нева у Английской набережной сразу понравилась ему движением многочисленных пароходов, парусников и лодок, несказанно оживлявшим вид из окон фасада. Прусский посланник был очарован и закатами солнца, рисовавшими волшебные картины на волнах реки. Немаловажным было и то обстоятельство, что поблизости располагался единственный в ту пору постоянный мост через Неву (Благовещенский, позже – Николаевский), обеспечивавший сообщение с Васильевским островом. Дело, помимо прочего, было в том, что на острове, поближе к торговому порту, традиционно располагалось прусское консульство, а иметь постоянное и быстрое сообщение с ним для посланника было весьма желательным.

Известно, что Бисмарк посвятил известное время изучению русского языка. В ту пору для прусского дипломата это было совершенно необычно. Тем более любопытно, что разговорным языком Бисмарк, по всей видимости, овладел недурно. Сохранились свидетельства, что он не упускал возможности попрактиковаться в изучаемом языке при общении с простыми людьми – к примеру, с русской прислугой, в особенности же с любимым кучером, по имени Дмитрий. В воспоминаниях, написанных на старости лет, Бисмарк нарисовал живую картину блестящего и жестокого петербургского общества, в котором, оказывается, было совсем непросто прожить достойно, не «потеряв лица», даже посланнику одного из отнюдь не последних государств Европы. Среди своих светских знакомых он выделил три поколения – «александровское», «николаевское» и третье, совсем молодое. Если для первого был характерен космополитизм и свободное владение французским, а часто и немецким языком, то второе показалось мемуаристу значительно более ограниченным. «Третье, молодое поколение обнаруживало обычно в обществе меньшую учтивость, подчас дурные манеры и, как правило, большую антипатию к немецким, в особенности же, к прусским элементам, нежели оба старших поколения. Когда по незнанию русского языка к этим господам обращались по-немецки, они были не прочь скрыть, что понимают язык, отвечали нелюбезно или вовсе отмалчивались…», – пометил он в своих мемуарах. Здесь можно заметить, что в обществе, которое наблюдал О. фон Бисмарк, распространились не столько дурные манеры – они ни в каком отношении не уступали манерам, принятым при берлинском дворе – сколько неприязнь к агрессивности пруссаков, наделавшей позже немало бед. Что же касалось самого архитектора превращения «Staatenbund» в «Bundesstaat» (то есть «союза государств» в «союзное государство»), много способствовавшего величию Германской империи, то его петербургские впечатления в любом случае представляются нам немаловажными, поскольку они на всю жизнь составили психологический фон понимания им сильных и слабых сторон России, равно как и перспектив ее развития.

На смену «железному канцлеру» пришел недалекий, чванливый преемник, начавший с того, что отказался продлить заключенный Бисмарком и весьма им ценившийся договор о русско-германском сотрудничестве. В Германии хорошо понимали, что прерывают прекрасно продуманную политическую линию. Достаточно сказать, что, когда в следующем столетии, Гитлер начал свою агитацию за новый поход на Россию, ему пришлось в первую очередь опровергать аргументы того же «железного канцлера» (мы имеем в виду яростную, но неубедительную критику русской политики Бисмарка, предпринятую в середине главы XIV книги «Моя борьба», получившей характерное заглавие «Восточная ориентация и восточная политика»). Что же тут говорить о последнем десятилетии XIX века! Естественно, что Россия пустилась на поиски новых союзников – и обрела такового, в первую очередь, во Франции. К 1894 году, русско-французская военная конвенция была подписана и ратифицирована. В этой конвенции и следует видеть начало знаменитой Антанты, составившей одну из сторон, вступивших в следующем столетии в жесточайшую мировую войну. Контуры содружества государств, воевавших на стороне Германии, также прослеживаются вполне четко, начиная даже с несколько более раннего времени. Мы говорим прежде всего об австро-германском союзе 1879 года, к которому тремя годами позднее присоединилась Италия. В огне первой мировой войны предстояло сгореть всем трем империям. Вот какие плоды принесли сложные дипломатические ходы, предпринятые правящими верхами ведущих европейских держав в продолжение представляющейся нам теперь такой спокойной и тихой второй половины девятнадцатого столетия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.