Глава 4 Гендерные наименования

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

Гендерные наименования

Общие замечания

Гендерно ориентированными наименованиями (gender specific names) в современной лингвистике обозначают имена лиц мужского и женского пола. В 1980-е гг. термин понимался и в более специализированном значении, как обозначения только лиц женского пола (и в этом случае говорят о nomina feminina) [Кирилина 2004: 16–17]. Словообразование многих таких имен мотивируется в преобладающем количестве случаев словами мужского рода и, таким образом, представляет собой вторичные (в словообразовательном отношении) языковые феномены. С этим связано и лексическое своеобразие существительных женского пола: семантически они формируются на базе слов мужского рода.

Гендерные наименования (применительно к людям) имеют в русском языке обычно пять типов языковых соответствий (без супплетивных форм типа брат – сестра, человек – мужчина – женщина):[113]

1) обозначение мужчины – обозначение женщины (словообразовательный дериват от первого, нейтрального члена): учитель – учительница;

2) обозначение мужчины – обозначение женщины (маркированный член родовой оппозиции, не образованный от первого, а соотносительный с ним): француз – француженка, вдовец – вдова, дурак – дура;

3) обозначение мужчины – обозначение женщины без родовой дифференциации: пилот, пешеход, президент;

4) обозначение мужчины – нулевой эквивалент женского пола: евнух, бородач, двоеженец;

5) нулевой эквивалент мужского пола – обозначение женщины: роженица.

Если рассматривать гендерную проблематику со словообразовательной точки зрения, то нельзя не согласиться со следующим утверждением: «ни на одной словообразовательной категории не сказались в такой мере социальные факторы, породившие борьбу различных тенденций в языке и вступившие в сложные взаимоотношения с тенденциями чисто языковыми, в частности словообразовательными, как на словообразовательной категории личных существительных муж. и жен. р. в их отношении к полу лица» [РЯСОС 1968: 191]. Социальные факторы, способные влиять в XIX в. на процессы именования лиц женского пола, были крайне ограниченны: сфера занятий женщины – дом, семья; престижность женщины определялась престижностью и статусом места службы, деятельности ее мужа [Янко-Триницкая 1966; РЯСОС 1968: 191; Comrie et al. 1996: 231]. Возможности применения женского труда, особенно с развитием капиталистических отношений в России, являлись чрезвычайно сильным социальным стимулирующим фактором для появления номинаций со значением женскости: ткач > ткачиха, акушер > акушерка, учитель > учительница, актер > актриса, писатель > писательница и под.

Развитие и усложнение экономических, социальных, политических институтов страны на рубеже конца XIX – начала XX вв. радикально изменили роль женщины в обществе в первую очередь с точки зрения трудовой занятости: в 1901 г. 26 % женщин было занято в промышленности, через 15 лет, в 1917 г., – уже 40 % [Янко-Триницкая 1966: 170–171] (следует уточнить: прежде всего на неквалифицированной работе [Янко-Триницкая 1966: 170; Comrie et el. 1996: 234]). Рост занятости женщин особенно заметен после 1914 г., с началом Первой мировой войны, «в металлообрабатывающей промышленности, в промышленности пищевых продуктов, на обмундировочных заводах, в конторах, канцеляриях» [РЯСОС 1968: 192].

Именно эти экстралингвистические факторы стали решающими в процессах именования женских профессий отдельным словом. Языковая ситуация начала XX в. предлагала следующие возможности номинации женщин в сфере занятий, профессий (nomina professionalia):

1) словами мужского рода;

2) при помощи суффиксов женского рода (-ша, – иха, – ица, – ка, -уха);

3) сложными словами с «женским» конкретизатором (типа автор-женщина, женщина-летатель, редактор-издательница, женщина-врач и др.).

В нашем материале сложные наименования немногочисленны (мы обнаружили всего 4) и структурно состоят из гендерного (полового) конкретизатора женщина, дама и смыслового понятия: женщина-доброволица, женщина-смертница, дама-кельнерша, женщина-сыщик.

Ганди распорядился закрыть лагеря «женщин-доброволиц» и разослал их по разным местам (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).

Вдруг двери настежь. Вбегают два палача: еще жертву забыли – женщину-смертницу (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).

То, что не удалось инспектору, распутала женщина-сыщик, идущая совсем другими путями, чем полиция (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).

На общем фоне nomina feminina такие аналитические (сложные) обозначения явно уступают в количественном отношении однословным суффиксальным производным.

Кроме того, также синтаксис может выявлять логико-семантическую категорию «женскости» (врач пришла, корреспондент сообщила, доктор выписала рецепт, эта доктор, наша врач и т. д.). Любопытно, но в нашем материале не обнаружилось ни одного случая синтаксического согласования глагола в прошедшем времени с существительным мужского рода (при обозначении пола женщины). Исключение составляют такие случаи, когда иноязычное неизменяемое титульное обозначение женщины сочетается с глаголом прошедшего времени, страдательным причастием, кратким прилагательным в женском роде.

Языковая «гендерная» ситуация в языке метрополии находится в постоянной динамике; возможны различные оценки и интенции в предпочтении или семантической согласовательной категории, или грамматической. Это зависит от многих факторов: возраста, образования, места рождения, социального положения, пола и др. [РЯСОС 1968: 27–32; Мучник 1971: 228–244; Comrie et al. 1996: 247]. О каких процессах, протекающих в категории «женскости», можно говорить применительно к эмигрантскому речевому обиходу, насколько эта категория динамична и подвергается ли она оценочным интерпретациям людей? Для сравнения приведем характерный пассаж из современной эмигрантской газеты, выходящей в Аргентине:

«Языковые уродства»

Моя грач прилетела

Из заметки П. Крючкова о Лидии Чуковской, в «Новом мире» № 3 за 2002 г., узнаем, что так называлась ее последняя прижизненная работа, посвященная защите русского языка. Как объясняет Крючков, Чуковскую «удивляло и возмущало выражение “моя врач пришла”. Удивляет и возмущает оно и нас! Меня когда-то так и передернуло, когда встретил в письме из нынешней России, от вполне культурной женщины (когда-то подруга моего детства) слова: «У меня очень милая врач». Лучше что угодно другое: врачиха, как и говорят в народе (хотя образованцы возражают, что это мол значит «жена врача») или женщина-врач. И, если уж необходим неологизм, хотя и чудовищный, то надо бы врач, когда относится к особе женского пола писать врачь и тогда уж и склонять как ночь: посещение врачи, наблюдения, сделанные врачью и т. п.» (Аркадий Рахманов) (Наша страна. Аргентина. 2003. № 2727–2728).

Конечно, можно только забавно усмехнуться, читая приведенные строки, однако можно посмотреть на вопрос, поднятый в заметке, как на один из «болевых» и острых в современном русском узусе (а именно: разграничение грамматического рода и биологического пола) не только метрополии, но и близкого и дальнего зарубежья.[114] В задачу нашей работы не входит изучение гендерной проблематики в языке современной русской диаспоры, однако небезынтересно упомянуть экспериментально-статистическое исследование, ставящее целью выяснить интерпретацию категории рода русскоязычными, живущими в Канаде; для них, находящихся в культурной англоамериканской зоне (Pax Americana), намного более существенную роль, чем для русских, живущих в метрополии, на выбор категории рода начинает оказывать фактор политической корректности (political correctness) даже в ущерб грамматической правильности или уместности [Novikov & Priestly 1999].

Основным механизмом называния женщин в эмигрантском речевом обиходе являлась суффиксация, поэтому в дальнейшем мы и сосредоточимся на изучении суффиксальных производных nomina feminina (феминативах). Феминативы – яркий пример взаимодействия языка и социума. Производных со значением лиц женского пола в эмигрантской публицистике немного в количественном отношении, и они далеко не так разнообразны в качественном отношении, если сравнивать с русским языком в СССР 1920–1930-х гг. Это касается также имен существительных с обозначением мужчин (nomina masculina) в эмигрантской речи. Этому также есть свое объяснение, которое будет предложено в ходе рассмотрения.

Если обратиться к феминативам, то обращает на себя внимание доминирование двух моделей: с суффиксами – ица и – ка.

Итак, с рассмотрения имен существительных со значением лица женщин мы и начнем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.