Общие замечания

Общие замечания

Русскую эмигрантскую прессу 1919–1939 гг. никак нельзя характеризовать как самодостаточную, концентрирующуюся только на своих внутренних (эмигрантских, российских/советских) проблемах, напротив – она внимательно следила и за событиями как в масштабах региона, так и мира в целом. На лексическом уровне это проявлялось во включении в речевую практику эмигрантов элементов иностранных языков как «осколков» чужой/другой культуры, жизни, быта. Поэтому изучение заимствований представляет собой комплексную исследовательскую процедуру, в которой тесно сплетены как собственно лингвистические аспекты (разные уровни языкового контактирования), так и экстралингвистические (культурные, политические, военные и др.).

В лингвистической литературе нет единства в понимании термина «заимствование», поскольку в него вкладывается зачастую содержание, определяемое задачами и методикой конкретного исследования. Так, У. Вайнрайх, один из основоположников контактологической лингвистики, или лингвистики языковых контактов (contact linquistics), считал заимствование (borrowing, transfer) начальной стадией смешения языков (интерференции) в процессе владения и использования двух или более языков [Вайнрайх 1979]. В данном случае заимствование выступает как перенос языковых элементов (слов, морфем, фразем) одной языковой системы в другую, в результате чего происходит межъязыковое отождествление элементов двух языков и языковое смешение (mixing), наблюдаются языковые отклонения (deviations) в речи билингва. Это широкое понимание заимствования как процесса, присутствующего в речевой практике индивида и характеризующегося явлениями интерференции. Широкого понимания данного термина придерживается, в частности, и один из ведущих отечественных специалистов по теории языковых заимствований в русском языке Л. П. Крысин: «Представляется целесообразным называть заимствованием процесс перемещения [выделено мной. – А. З.] различных элементов из одного языка в другой» [Крысин 1968: 18]. В узком смысле слова заимствование – это внедренные в язык некоторой группы говорящих иноязычные компоненты [Thomason & Kaufman 1988: 37] или перенесенные из одного языка в другой «субстанциональные элементы»: морфемы, слова, фразеологизмы [Bybee et al. 1994: 1]. В этом случае заимствование предстает как материальный, конкретный результат языковых контактов на фонетическом, морфологическом, лексическом, синтаксическом уровнях (established loanword).

Изучая заимствования в речи эмигрантов третьей волны в США, известный специалист в области теории и практики языковых контактов Д. Эндрюс задался справедливым и методологически важным вопросом: можно ли установить сходство процессов (и результатов) заимствования в языке метрополии и в речевой практике эмигрантов [Andrews 1999]? С этой целью он решил проверить успешность применения исследовательской методики, положенной в основание лингвистической теории заимствований, разработанной Л. П. Крысиным,[195] применительно к узусу русскоязычных эмигрантов в США (так называемая третья волна эмиграции, 1960–1970-е годы). Оказалось, что в эмигрантском узусе английские заимствования, «пропущенные» через критерии Л. П. Крысина, представляют собой крайне неоднородный, диверсифицированный феномен. Фонетически многие из этих слов ближе к англоамериканским прототипам, их письменная форма также зависима от латинской графической протоформы (напр., чаще используется графический варваризм tax forms, «налоговая декларация», но не таксовые формы во избежание потенциальной омонимии со словом такси). Другие слова, напр., кеш (< cash – «наличные деньги») в речи эмигрантов довольно широко распространены; ср. платить кешью (жен. род) или кешем (муж. род), окешить (по данным М. Полинской), окешева?ть. Д. Эндрюс все-таки сомневается в праве признать их ассимилированными (усвоенными и освоенными) заимствованиями – так ли они общераспространены, узуальны в эмигрантской речи? Третью группу слов (напр., викенд, производное викендовый) следует отнести скорее к ассимилированным заимствованиям (согласно критериям Крысина) и по фонетическим, и по словообразовательным, и по узуальным критериям [Andrews 1999: 14–17].

Эмигрантский узус сокращает процессы включения и освоения иноязычных слов, фразем в речевую практику, часто растянутые в языке метрополии на диахронической оси. Исследователи эмигрантского узуса справедливо отмечают объективную сложность интерпретации и квалификации заимствованных элементов. Эмигранты могут быстро инкорпорировать иноязычные элементы в свою устную и письменную практику, осваивать и семантически, и словообразовательно, тем самым нормализуя, приспособляя их к русской морфологической системе: в речи русских американцев лайсенз (licence брит., license амер. – «лицензия, официальное разрешение на занятие какой-либо деятельностью»), бедрум (англ. bedroom – «комната») – вовсе не иноязычные вкрапления или экзотизмы (с точки зрения русского языка метрополии), а именно заимствованные слова [Васянина 2001].

Разбросанность эмигрантов по разным континентам, включенность в жизнь той или иной страны определяет и типологию заимствований: например, упомянутые американизмы будут расцениваться уже не как заимствования, а как вкрапления (экзотизмы) в речи русскоязычных, проживающих в Европе. Таким образом, построить общую и непротиворечивую типологию иноязычных элементов в речи всей русской эмиграции вряд ли возможно. Совсем недавно высказывалось такое осторожно-скептическое мнение, что «создание коллективного лингвистического портрета русских американцев – невыполнимая задача» [Васянина 2001: 98], однако данные слова, на наш взгляд, применимы не только к речевой практике русских американцев, но и вообще – русскому языку в эмиграции.

В свое время один из основоположников контактологической лингвистики Э. Хауген, анализируя лексические заимствования в речи норвежцев, проживавших в Америке (США), разделил заимствованные лексемы на два класса: необходимые (necessary) и излишние, ненужные (unnecessary), использование которых избыточно и не имеет под собой достаточных лексико-семантических оснований, поскольку у таких неоправданных заимствований есть эквиваленты в родном языке индивида [Haugen 1953]. В современной типологии лексических заимствований принято говорить о так называемых стратегических заимствованиях (strategic loanwords) [Odlin 1989: 146; Hutz 2004: 196] или лексических компенсаторах (lexical «repair») [Jaspaert & Kroon 1992: 139] на основании коммуникативных тактик говорящего. Лексические проблемы у билингва возникают в смысловой зоне между двумя крайними позициями: между тем, что он хочет сказать, т. е. его коммуникативными потребностями, и тем, как он может это выразить. Для того чтобы преодолеть смысловые зазоры, лакуны между своими коммуникативными нуждами и ограниченными коммуникативными ресурсами, говорящий и может прибегать к помощи заимствований. В этом случае говорящий предполагает или, по крайней мере, питает надежду, что слушатель или читатель знает и/или поймет значение заимствованного слова, иначе – говорящий обращается к языковой компетенции слушателя/читателя, предполагая сходство их лингвокультурной базы. К стратегическим заимствованиям говорящий может прибегать тогда, если он чувствует неуверенность в своем знании точного значения той или иной лексемы, особенно в том случае, если соответствующего понятия просто не существовало в период отъезда говорящего из страны.

Справедливо следующее замечание: «Заимствования в русский язык, происходящие за пределами России, не всегда следуют тем же правилам, что заимствования из иных языков во внутрироссийском употреблении. […]…приходится исходить уже не только из норм русского языка, но также из матрицы доминирующего в окружении иного языка, из образа мыслей и стиля существования, отличающихся от российских» [Протасова 2000: 59; см. также схожие наблюдения и высказывания: Найдич 2004; Naiditch 2004; Пфандль 1994; Pfandl 1997]. Какие же типы иноязычных заимствований содержит эмигрантская пресса и в каких тематических зонах они концентрируются, отражая те или иные актуальные для эмигрантов сферы жизнедеятельности?