ТРИУМФАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

ТРИУМФАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Слухи о грандиозном успехе и славе Брюллова скоро докатились до Петербурга. Отечественные газеты стали передавать содержание заграничных статей о его картине. Общество поощрения художников собрало все статьи о «Последнем дне Помпеи» и выпустило их отдельной книгой.

В Академии художеств воцарилось необычайное оживление. Имя Брюллова не сходило с уст профессоров и академистов. Рассказывали об успехах Карла Брюллова в его ученические годы, о его шалостях. О нем слагались легенды. Быль легко уживалась с самой фантастической выдумкой. И чем невероятнее были рассказы, тем больше им верили.

Среди академистов началось живительное соревнование. Каждый теперь грезил о славе.

Демидов, ставший владельцем картины «Последний день Помпеи», преподнес ее царю. 12 августа 1834 года газета «С.?Петербургские ведомости» сообщала: «Знаменитая картина Карла Брюллова «Последний день Помпеи» уже около двух недель привезена в С.?Петербург и находится в Эрмитаже… Говорят, что она будет в непродолжительном времени выставлена для публики».

Август 1834 года. У подъезда Академии художеств не протолкнуться. Там скопилось множество экипажей. Много знати приехало из своих поместий, где она проводила лето. Ведь неизвестно, на какой срок выставлена картина, столичным аристократам, особенно их женам, не хочется отстать от моды. Ведь для них великое творение Брюллова всего лишь модная новинка.

Но в Античном зале академии перед картиной теснилась не только светская толпа. Перед нею стояли охваченные трепетом искреннего восторга и Пушкин, и Гоголь, и другие истинные ценители художества.

Пушкин, вернувшись домой, излил свои впечатления в стихах:

Везувий зев открыл — дым хлынул клубом — пламя

Широко развилось, как боевое знамя.

Земля волнуется — с шатнувшихся колонн

Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,

Под каменным дождем, под воспаленным прахом

Толпами стар и млад, бежит из града вон.

Пушкин тут же, рядом да стихами нарисовал по памяти центральные фигуры картины.

А Гоголь, вдохновившись, написал проникновенную статью о «Последнем дне Помпеи»:

«Брюллов первый из живописцев, у которого пластика достигла верховного совершенства. Его фигуры, несмотря на ужас всеобщего события и своего положения, не вмещают в себя того дикого ужаса, наводящего содрогание, каким дышат суровые создания Микеля-Анжела. У него нет также того высокого преобладания небесно-непостижимых и тонких чувств, которыми весь исполнен Рафаэль. Его фигуры прекрасны при всем ужасе своего положения. Они заглушают его своей красотой. У него не так, как у Микеля-Анжела, у которого тело только служило для того, чтобы показать одну силу души, ее страдания, ее вопль, ее грозные явления, у которого пластика погибала, контуры человека приобретали исполинский размер, потому что служили только одеждою мысли, эмблемою, у которого являлся не человек, но только его страсти. Напротив того, у Брюллова является человек для того, чтобы показать всю красоту свою…

Нет ни одной фигуры у него, которая бы не дышала красотой, где бы человек не был прекрасен…

Он представил человека как можно прекраснее…»

11 июня 1836 года в Академии художеств происходило великое торжество. Здесь чествовали вернувшегося на родину Карла Павловича Брюллова. В три часа пополудни прославленный живописец в сопровождении президента Оленина и вице-президента графа Толстого вступил в круглый зал академии, где его дожидались профессора, художники и почетные гости.

Конференц-секретарь академии Василий Иванович Григорович обратился к Брюллову с приветственной речью:

— Вам не новы приемы торжественные, похвалы восторженные. Дань таланту истинному есть дань справедливости. Но здесь вы найдете русское радушие, привет и чувства родственные. Вы наш по всему: как русский, как питомец, как художник, как сочлен, как товарищ.

Принимаем вас с распростертыми объятиями. Обнимите друзей ваших и с тем вместе почитателей искренних вашего великого таланта. День нынешний, прекраснейший для вас и для нас, да будет залогом любви, согласия и единодушного стремления всех художников русских к единственной цели: совершенству во славу отечества и к преуспеянию русской художественной школы.

Бывшие наставники Брюллова заключили его в свои объятия, по-русски с ним расцеловались, а остальные художники и званые гости горячо приветствовали славного соотечественника, вернувшегося на родину из чужих краев после четырнадцати лет отсутствия.

Брюллова провели из круглого зала в Античную галерею. Здесь, по обеим сторонам зала, дожидались знаменитого художника, выстроившись в шеренги, академисты.

Как только двери открылись и в них появился Брюллов, грянул оркестр, составленный из воспитанников. Молодой архитектор пенсионер Александр Кудинов в сопровождении хора спел стансы в честь Брюллова, которые сочинил воспитанник Петр Норев.

Глаза академистов были устремлены на Брюллова, в них сияли безмерный восторг и благоговение, они ловили каждое его движение, жадно рассматривали художника. А он безмолвно стоял, потрясенный…

Много торжеств устраивалось в его честь в чужих краях я уже здесь, на Родине — по пути в Петербург — в Одессе и Москве. Но ни разу во время этих торжественных приемов и праздников сердце его так еще не билось и такой восторг не овладевал его душою, как в эти минуты, когда он стоял, слепка наклонив голову, со счастливой улыбкой на устах.

Он слушал музыку и пение, блаженно упиваясь звуками, и думал о тех давних временах, когда сам бегал здесь академистом.

Когда окончилось пение, раздались громкие единодушные клики:

— Ура!.. Да здравствует Брюллов!

Эти здравицы сопровождали Брюллова на всем пути из Античной галереи через анфиладу празднично убранных академических залов.

Когда процессия приблизилась к угловому залу, оркестр встретил ее звуками марша.

Но вот шумная толпа художников переступила порог, и мгновенно наступила торжественная тишина — прямо против двери во всю ширину стены помещалась картина…

Брюллов стал перед своим творением, встретившись с ним теперь в стенах воспитавшей его академии, в кругу своих старых наставников и многочисленных поклонников его таланта.

А они благоговейно взирали то на художника, то на его поистине великое творение, прославившее русское искусство на всю Европу.

Тут же перед картиной в прилегающей комнате были накрыты столы. Во время обеда произнесено было множество тостов. В заключение присутствующие решили провести подписку добровольных пожертвований в пользу нуждающихся вдов и сирот художников, вышедших из стен петербургской Академии художеств.

Брюллов объявил, что напишет картину и отдаст ее разыграть в лотерею в пользу вдов и сирот. Эта щедрость художника вызвала новый взрыв всеобщего восторга. Гости вскочили из-за стола, подняли Брюллова на руках и торжественно понесли к картине «Последний день Помпеи».

Затем из цветов и лавров, украшавших стол, сплели венок и увенчали им художника. Но Брюллов снял венок и возложил его на своего учителя — старого академического профессора Андрея Ивановича Иванова.

Профессора Иванова незадолго до этого уволили из Академии художеств по приказу Николая I. Своим поступком Брюллов показал, что он не намерен считаться с мнением царя и отдает дань неизменного уважения своему профессору, бывшему для него самым лучшим и просвещенным наставником.