I. Пейзаж

I. Пейзаж

Разные общества по-разному видят пейзажи. Вы можете посмотреть на елизаветинскую Англию и увидеть большей частью зеленую страну с огромными полями и лесами, но йомен времен Елизаветы скорее расскажет вам о городах, деревнях, портах, больших домах, мостах и дорогах. Вам страна покажется редконаселенной — средняя плотность населения в 1561 году составляла менее шестидесяти человек на квадратную милю (сейчас — более тысячи), но в описаниях того времени вы найдете жалобы на тесноту и проблемы с перенаселением[3]. Таким образом, описание пейзажа зависит от точки зрения: на то, что вы видите, влияют ваши приоритеты. Если попросить жителей Девоншира описать свое графство, они расскажут о большом городе Эксетере, портах Дартмуте, Плимуте и Барнстапле и десятках торговых городков. Они, скорее всего, даже не упомянут, что немалую часть графства занимает большая пустошь Дартмур, высота которой над уровнем моря доходит до 2000 футов, а площадь составляет более 200 квадратных миль. Дорог в этой пустоши вообще нет, только тропинки. Англичане времен Елизаветы считают ее пригодной только для выпаса скота, добычи олова и получения питьевой воды из рек, берущих там свой исток. Многие люди боятся таких пустошей и лесов. Они «дремучи и безжалостны… природой созданные для злодейств», как писал Шекспир в «Тите Андронике». Уж точно никто не назовет Дартмур красивым. Художники XVI века изображают на картинах богатых людей, процветающие города и еду, а не пейзажи.

Причины такого резкого различия во взглядах найти нетрудно. В обществе, где люди умирают от голода, яблоневый сад прекрасен не сам по себе, а потому, что производит яблоки и сидр. Широкое и плоское поле «лучше» пересеченной местности, потому что его можно легко возделать и засеять пшеницей; таким образом, оно символизирует хороший белый хлеб. Маленький коттедж с соломенной крышей, который покажется красивым современному наблюдателю, путешественник времен Елизаветы назовет непривлекательным, потому что жители коттеджей чаще всего бедны и вряд ли смогут хорошо принять гостя. Гряды холмов и горные цепи — серьезные препятствия для путешественников, а не живописные достопримечательности, которые обязательно надо увидеть. Писатель елизаветинской эпохи, возможно, упомянет холмы в своем описании графства, потому что на них хорошо пасти овец, но с куда большим тщанием он перечислит все дома дворян, их резиденции и парки.

Эту разницу нужно понимать с самого начала. В елизаветинской Англии само собой разумеющимися считаются именно такие вещи, которые больше всего поразят вас: огромные открытые поля, грязные дороги и маленькие домишки крестьян и батраков. Лишь в самом конце правления Елизаветы, в 90-х годах XVI века, в английском языке для описания вида природы появляется слово «landscape» (пейзаж). До этого времени англичанам такое слово просто не требовалось, ибо они видели не пейзаж в целом, а составляющие элементы, важные для них: леса, поля, реки, фруктовые и другие сады, мосты, дороги и, прежде всего, города. У Шекспира нет слова «landscape»; вместо него он использует «country» («местность» пейзаж) — слово, крепко увязывающее между собой и людей, и предметы. Таким образом, описывая елизаветинский пейзаж, каким он кажется вам, вы вряд ли описываете «местность», какой ее видят сами елизаветинские англичане. Каждый новый взгляд уникален — и это верно как для фермера, рассматривающего растущие колосья, так и для вас, путешественников в XVI век.

Города

Стратфорд-на-Эйвоне лежит в самом сердце Англии, примерно в девяноста четырех милях к северо-западу от Лондона. Средневековая приходская церковь стоит в южной оконечности города — всего в нескольких ярдах от реки Эйвон, лениво несущей свои воды вдоль восточной его части. На вершине колокольни стоит невысокий деревянный шпиль. Если посмотреть на север, виден красивый каменный мост с четырнадцатью арками, построенный сэром Хью Клоптоном в 90-е годы XV века. На дальнем берегу реки широкий луг, где пасется скот; внизу по течению, где у сужения реки стоит водяная мельница, — небольшой деревянный мостик.

Стоя в этой части Стратфорда в ноябре 1558 года, в самом начале правления Елизаветы, вполне можно предположить, что город практически не изменился со Средних веков. Дойдя до центра, вы увидите, что большинство зданий — средневековой постройки. Прямо напротив церкви располагается каменный двор колледжа, основанного в 30-х годах XIV века самым знаменитым уроженцем Стратфорда, Джоном Стратфордом, архиепископом Кентерберийским. Миновав фруктовый сад и пару низких двухэтажных коттеджей с соломенной крышей, вы окажетесь на грязном перекрестке — направо будет Черч-стрит. Посмотрите вперед, и увидите типичную для того времени жилищную «иерархию». Большие каркасные дома, многие из которых шириной в полновесных шестьдесят футов, — их построили еще при заложении самого города, в XIII веке[4]. Еще через сто ярдов справа — дома призрения средневековой Гильдии Святого Креста. Это линия каркасных двухэтажных строений с незастекленными окнами, черепичными крышами и балконами, выступающими над улицей на высоте шести футов. За ними — средняя школа и зал Гильдии, похожее на школу длинное, низкое здание из побеленных досок и с деревянными брусьями в окнах. По соседству стоит красивая каменная башня — часовня Гильдии. Ее часы как раз бьют в очередной раз, пока вы идете по грязной улице, вдыхая влажный осенний воздух.

Идите дальше. Справа, прямо через дорогу от часовни, стоит самый престижный дом во всем городе: Нью-плейс, построенный сэром Хью Клоптоном — тем самым, который возвел каменный мост. В доме три этажа, он тоже каркасный, но между досками проложен кирпич, а не ивовые ветки со штукатуркой. Ширина дома составляет пять пролетов; по обе стороны главного крыльца — по большому окну, на втором этаже — пять окон, и еще пять на третьем. Каждое из пяти окон на третьем этаже располагается в отдельном фронтоне; из них видно чуть ли не весь город. Все это достопочтенное здание — прекрасная дань уважения успешному бизнесмену. В 1558 году сэр Хью был вторым по славе уроженцем Стратфорда (после архиепископа), и горожане его искренне почитали. Мальчики, которые выходят из средней школы и возвращаются в центр города, считают это здание свидетельством успеха. Будущий ученик этой школы, Вильям Шекспир, в конце концов пойдет по стопам сэра Хью: заработает состояние в Лондоне, а потом вернется доживать свой век в этом самом доме.

Пройдя несколько дальше по улице, вы увидите несколько более узких зданий: старые владения разделили, и получились дома шириной в тридцать (половина надела), двадцать (треть) и даже пятнадцать футов. Более узкие дома растут в высоту: три этажа, с деревянными балконами на каждом из них, выступающими на фут дальше, чем на предыдущем. Впрочем, в отличие от некоторых городов, дома в Стратфорде не заслоняют свет верхними этажами. В торговых городах, тщательно спланированных в Средние века, главные улицы настолько широки, что в магазины и мастерские на первых этажах попадает достаточно солнечного света. Здесь, на Хай-стрит, вы найдете перчаточников, портных и мясников, а также продавца шерсти и пару богатых торговцев тканями. Шесть дней в неделю они выставляют около магазинов столы с товарами, чтобы привлечь внимание прохожих. У большинства лавок есть деревянные вывески с изображениями драконов, львов, единорогов, котлов или бочек, которые свисают на металлических крюках с деревянных перекладин. Стоит отметить, что символы, изображенные на вывесках, далеко не всегда соответствуют ремеслу владельца лавки: ювелир, например, может назвать свое заведение «Зеленый дракон», а перчаточник — работать под вывеской «Белый олень». Теперь справа от вас — Шип-стрит, ведущая к пастбищу на берегу реки. Там живут другие торговцы шерстью; кроме шерсти, на этой улице торгуют и животными. Слева от вас, на Или-стрит, торгуют свиньями. Пройдите еще ярдов сто по Хай-стрит, и выйдете на главный торговый перекресток: крытое место, где свои товары продают игольщики, чулочники и другие ремесленники. Еще дальше — главная рыночная площадь Бридж-стрит. Это скорее большое прямоугольное открытое пространство, чем улица — по крайней мере, так было раньше: сейчас ее центр полон лотков и лавок на первых этажах и жилых комнат на этажах повыше.

Сейчас, если вы повернетесь вправо, то увидите величественный мост сэра Хью Клоптона через мелкую, но широкую часть реки. Повернувшись влево, вы увидите еще две улицы с каркасными домами. Одна из них носит название Вуд-стрит и ведет к рынку животных. Другая, идущая на северо-запад, называется Хенли-стрит. Пройдите туда, и справа найдете дом перчаточника Джона Шекспира, его жены Мэри и их первой дочери Джоанны. Как и почти во всех остальных домах в городке, каркас здесь проложен смесью штукатурки и прутьев, а три пролета покрыты низкой крышей. Именно в этом доме в 1564 году родится их одаренный сын.

В конце Хенли-стрит практически заканчивается и весь город. Пройдя еще сто ярдов, вы уже окажетесь на дороге к Хенли-в-Ардене. Как и на окраине любого города, вы почувствуете зловонный запах мусорных куч, которые с течением времени пополняются больше и больше. Известно, что Джон Шекспир использовал под свалку часть собственной территории; кроме того, на заднем дворе у него оборудована дубильня, где он готовит кожу для перчаток — а ничто другое не издает такой вони, как дубильня. Обойдя сзади дома на Хенли-стрит, вы увидите, что мистер Шекспир не одинок в использовании собственной территории под свалку. Многие его соседи поступают точно так же, выбрасывая внутренности рыб и животных, фекалии, остатки овощей и старые камышовые подстилки в ямы на краю огромного поля. Если вы внимательно приглядитесь к неопрятным задним дворам покрытых белилами домов, то увидите там огороды, навозные кучи, яблочные, грушевые и вишневые сады, курятники, сараи для телег и амбары — места, где избавляются от гнилой пищи и вместо нее выращивают новую. Можно даже сказать, что Стратфорд — в одинаковой мере город фермеров и ремесленников. Многие хозяйственные постройки покрыты соломой: какой резкий контраст с изящной штукатуркой, которую видно с улицы! Стоит еще заметить, что у некоторых старых домов есть в саду кухонная пристройка; кое в каких садах бегают свиньи, питающиеся помоями с кухонь.

В этот момент вы, наверное, снова подумаете, насколько же «средневеково» выглядит город. Помойки в Стратфорде воняют так же, как двести лет назад, а дома по-прежнему строятся из деревянных каркасов. Многим из них больше сотни лет. Границы и планировка городка практически не менялись с 1196 года. Рынки тоже никуда не перемещали. Так что же изменилось?

Самые главные перемены трудно, а иногда и невозможно увидеть глазами. Например, в 1553 году Стратфорд получил от Эдуарда VI хартию об инкорпорации, так что сейчас, пять лет спустя, городом управляют бейлиф, олдермен и несколько выдающихся горожан. До 1547 года все дела города вела Гильдия. Но сейчас ее распустили, а всю собственность передали новым городским властям. Несмотря на то что в 1558 году город выглядит так же, как в 1500-м, система управления резко изменилась. Более того, вопрос даже не в том, что изменилось, а в том, что меняется. Большая часть средневековых домов, еще стоящих в 1558 году, — это «зальные» дома: одна или две комнаты на первом этаже (холл и спальня) с полом из утрамбованной земли и крышей, а посередине холла стоит очаг. Там нет печных труб. Но просто представьте, как все меняет печная труба: она позволяет построить одну отапливаемую комнату над другой. Таким образом, на той же территории, что и один старый холл, можно построить множество комнат. Нет никаких сомнений в том, что здание, когда-то стоявшее на территории Джона Шекспира, было «зальным» домом; теперь же там стоят два очага с печной трубой, проходящей через весь дом и отапливающей две комнаты на первом этаже и две — на втором. Еще одна печная труба высится в дальнем конце здания, обогревая мастерскую и спальню над ней. Многие соседи Джона до сих пор живут в одноэтажных домах, но уже в ноябре 1558 года Стратфорд, как и многие другие маленькие английские города, начал расти — больше не вширь, а ввысь.

Вы увидите, насколько быстро изменился Стратфорд, если вернетесь туда через сорок лет, в 1598 году — незадолго до окончания эпохи Елизаветы. Церковь по-прежнему стоит, дороги не поменялись, здания Гильдии и школу тоже не тронули — но более половины зданий в городе перестроены. Отчасти это случилось благодаря двум разрушительным пожарам в 1594 и 1595 годах, которые уничтожили 120 домов и оставили почти четверть населения без крыши над головой. В городе стало намного больше кирпичных печных труб и, соответственно, больше высоких домов. Собственно, один из главных ключей к переменам — это как раз кирпичи. Дешевое производство прочного и огнеупорного материала для печей позволяет строить двух- и трехэтажные дома даже там, где мало камня и каменная кладка дорога. Пройдите обратно по Хенли-стрит, через рынок и на Хай-стрит, и увидите, что контуры города совершенно изменились. Почти все дома справа от вас — трехэтажные; деревянные конструкции стали намного элегантнее и симметричнее, а балки, которые видно с улицы, украшены резными узорами. В окнах некоторых из этих домов на сетке закреплены — промасленная бумага или ткань, пропускающие свет, но удерживающие сквозняк; впрочем, в других домах окна застеклены. Стекло, очень редкое для городских домов в 1558 году, стало намного доступнее для зажиточных горожан в 70-х годах[5]. Не все новые здания будут изначально ориентированы на стеклянные окна, так как в 1598 году достать стекло все еще трудно; но большинство людей, у которых есть лишние деньги, попытаются приобрести оконные стекла — даже завозя окна в уже собранном виде, с рамами, из Бургундии, Нормандии или Фландрии, если английского стекла не досталось. Кроме того, домовладельцы не обязательно вставляют стекла абсолютно во все окна: чаще всего стекла устанавливают в холле и гостиной, а другие, не такие важные комнаты оставляют незастекленными. В 1558 году «статусной» вещью, которой хвастались перед соседями, была печная труба. В 1598 году это оконные стекла.

Менее привлекательный аспект изменений, происходящих в Стратфорде, — жилье для бедняков. Вы наверняка считаете что до переоборудования амбаров в жилые помещения додумались только недавно, но один взгляд на задние дворы некоторых домохозяйств вас тут же переубедит. Немалое число старых амбаров сдают внаем беднякам, которым больше просто некуда податься. Население Стратфорда в 1558 году составляло около 1500 человек; к 1603 году оно увеличилось до 2,500. Причем вторая цифра, скорее всего, не учитывает количество бедняков и бродяг в городе и вокруг него — в одном докладе 1601 года говорится, что городскому правительству с трудом удается справиться с 700 нищими. Теперь вы понимаете, почему богатые живут в нарочито красивых, застекленных домах: это отделяет их от неимущих. Вы понимаете, почему Вильям Шекспир, сын перчаточника, так гордится тем, что в 1597 году ему удалось купить Нью-плейс с его кирпичной кладкой, стеклянными окнами и печными трубами — это огромная разница с тем зловонным домом, где он провел все детство (и где до сих пор живет его постаревший отец). А еще вы понимаете, почему жена Вильяма Анна радуется, что живет в Нью-плейсе, а не в двухкомнатном крестьянском домике в Шоттери, где она выросла. Там прямо над холлом виднелись стропила, пол был земляным, а спальню приходилось делить с семью братьями и сестрами. Да, в Нью-плейсе ей приходилось мириться с тем, что ее муж часто и надолго уезжает в Лондон, но за шестнадцать лет брака, заключенного в 1582 году, качество ее жизни невероятно преобразилось: отчасти из-за того, что у нее стало больше денег, отчасти из-за изменений, которые можно себе на эти деньги позволить.

То, что справедливо для Стратфорда и его обитателей, вполне подходит и к другим городским поселениям. В 1600 году на территории Англии и Уэльса существует двадцать пять «сити» (городов с кафедральными соборами) и 641 торговый город. Перестройка, которой они все подвергаются, делает невозможным прямое сравнение их размеров, потому что население городов быстро меняется. Число жителей Лондона, например, в 1558 году составляло 70 тысяч человек, а в 1603-м — уже 200 тысяч; он стал уже не шестым (после Неаполя, Венеции, Парижа, Антверпена и Лиссабона), а третьим (после Неаполя с 281 тысячью жителей и Парижа с 220 тысячами) по населению городом Европы[6]. Некоторые другие английские города растут с не менее впечатляющей скоростью. Население Плимута, например, в начале правления Елизаветы составляло 3–4 тысячи человек, а в конце — 8 тысяч. Население Ньюкасла в 1600 году удвоилось по сравнению с 1530-м. С другой стороны, в некоторых городах показатели застыли на месте: в Эксетере на протяжении всего XVI века жило около 8 тысяч человек. Некоторые города даже уменьшаются, например Солсбери и Колчестер: в обоих этих городах в 1600 году стало на 2 тысячи душ меньше, чем в 20-х годах XVI века. Но общий рост населения заметен по тому, что в тех же самых 20-х годах лишь в десяти городах жило более 5 тысяч человек, а к 1600 году количество таких городов выросло до двадцати.

Из этой таблицы можно сделать несколько выводов. Во-первых, хоть Стратфорд-на-Эйвоне и нельзя назвать большим городом — его население в 1600 году составляло всего 2500 человек, — лишь у двадцати городов во всей Англии население вдвое больше. Таким образом, можно сказать, что Стратфорд действительно репрезентативен для выборки из всех городов Англии и Уэльса. Во-вторых, в таблицу входит лишь половина английских епископальных «сити». Остальные одиннадцать — Винчестер, Карлайл, Дарэм, Эли, Линкольн, Херефорд, Личфилд, Рочестер, Чичестер, Питерборо и Уэллс — имеют население менее 5 тысяч человек, так что не стоит думать, что «сити» — это обязательно густонаселенное место. В-третьих, одиннадцать из двадцати самых населенных городов — порты (двенадцать, если учитывать скромный причал в Йорке). Собственно, самые быстрорастущие крупные города — Лондон, Ньюкасл и Плимут — это морские порты, что напоминает нам, что благодаря длинной береговой линии острова и его географическому положению жителям елизаветинской Англии открываются бескрайние возможности. В Средневековье люди считали море преградой или границей. При Тюдорах же его признали одним из главнейших природных ресурсов страны.

Впрочем, самая важная информация, содержащаяся в таблице крупнейших английских городов, не так бросается в глаза. Если сравнить ее с аналогичной таблицей по средневековой Англии, то сразу станет заметен процесс урбанизации. В городах из вышеприведенного списка живет 336 тысяч человек; в двадцати крупнейших городах 1380 года жило как минимум вдвое меньше народу. Кроме того, в маленьких торговых городках живет больше людей, чем в прошлые века. В некоторых из этих городков всего по 500 жителей, расселенных в сотне домов, сгрудившихся вокруг главной дороги или площади. Но есть и десятки городов, подобных Стратфорду, — с населением 2–3 тысячи человек и всеми службами и должностными лицами, которые приличествует иметь любому «нормальному» городу. В 1600 году в городах живет примерно 25 процентов всего населения — сравните с примерно 12 процентами в 1380-м. Это важное изменение: если один из четырех англичан растет в городе, то вся английская культура становится все более городской. Общество в целом становится не так тесно связано с сельской местностью. Уверенный в себе горожанин, освоивший ремесло и стремящийся улучшить положение в обществе и качество жизни, быстро становится главным двигателем общественных и культурных перемен. Крепостное право, древняя традиция, по которой крестьяне и индивидуально, и коллективно привязаны к землевладельцу и продаются вместе с землей, — уже практически нигде не встречается[7].

Как и в Стратфорде, во многих городах еще сохраняется средневековая планировка улиц. Не менее чем в 289 из них сохранились еще и средневековые стены. Практически во всех городах остаются длинные ряды каркасных домов с фронтонами, нависающими над улицами; между ними — средневековые церкви и старые залы. В большинстве городов есть районы, где дома с большими садами выглядят практически как «городские фермы»: в Норидже, как говорят, столько деревьев, что его с одинаковым успехом можно назвать «городом во фруктовом саду или фруктовым садом в городе». Но больше всего вас наверняка поразит количество строящихся зданий — либо с деревянным каркасом, открытым всем ветрам, либо с лесами, приставленными к каменной передней стене. Старые монастыри переоборудуют в склады или разрушают, чтобы освободить место для новых домов. В летние месяцы английский город напоминает гигантскую стройплощадку: выкопаны десятки фундаментов новых домов; мужчины, раздетые до пояса, ведрами вычерпывают грязь из погребов или поднимают тяжелые дубовые бревна, из которых строится «скелет» дома. Смотрите, как они передают длинные доски из ильма своим товарищам на верхних этажах, разговаривают с главным плотником, измеряют и вырезают оконные рамы и ставни, заполняют пустоты между бревнами штукатуркой или кирпичами. Похоже, в города сейчас переезжают все.

Города работают не только на благо собственных жителей. Это еще и точки пересечения: места, где деревенская жизнь встречается с городскими профессиями, услугами и администрацией, где договорам можно придать юридическую силу. В городе размером со Стратфорд могут работать до ста пивоваров, но это не означает, что весь город беспробудно пьянствует; это всего лишь говорит о том, что никто из тех, кто придет из глубинки в базарный день, не будет страдать от жажды. Городские хирурги и врачи тоже работают не только на нужды города: они выезжают в деревенские приходские церкви, а в окрестностях в общей сложности может жить в несколько раз больше народу, чем в самом городе[8]. Посмотрите на дома и лавки в Стратфорде, и увидите полный набор профессий, обязательный для такого поселения: колесники, плотники, каменщики, кузнецы, жестянщики, портные, сапожники, перчаточники, трактирщики, мясники, пивовары, солодовники, виноторговцы, торговцы дешевыми и дорогими тканями, юристы, писцы, врачи, хирурги и аптекари… В большинстве городов, подобных Стратфорду, будет не менее шестидесяти признанных профессий; в крупных городах вроде Нориджа или Бристоля — намного больше сотни.

Прежде чем покинуть Стратфорд, давайте представим, как на внешний вид города в елизаветинской Англии влияют времена года. Улицы не мостили (мощеными они были в очень немногих городах), так что в апреле после дождей на дорогах возникает настоящая трясина, особенно на перекрестках, где телеги поворачивают, перемешивая грязь. Сколько гравия на главные подъездные дороги ни высыпай, он все равно почти ничем не помогает. Летом грязь засыхает лепешками, а потом рассыпается, так что те же самые телеги и лошадиные копыта теперь поднимают клубы пыли. Улицы более многолюдны — большинство предпочитает путешествовать именно летом. К деревенским жителям, приходящим на рынок, прибавляются еще и торговцы свежей рыбой из прибрежных городов. Когда дело клонится к осени, дороги уже не такие оживленные. В некоторые дни улицы вообще почти пустуют: жители деревень отправляются на сбор урожая и берут с собой корзины с едой, чтобы было чем подкрепиться долгим рабочим днем. Поздней осенью снова начинаются дожди; коров, свиней и овец гонят в город, чтобы продать перед Днем святого Мартина (11 ноября); в этот день забивают скот, а мясо засаливают на зиму. Если же вы посмотрите на те же улицы зимой, когда в морозном воздухе повсюду стоит запах дыма, вы увидите совсем мало людей. Средняя температура почти на два градуса Цельсия ниже, чем та, к которой вы привыкли, а в 70-е и 90-е годы случались и еще более суровые холода. Если ночью идет снег, то вы, просыпаясь, видите на другой стороне улицы белую пелену — по краям она чуть тоньше, потому что под нависающие карнизы снега попадает меньше. Двери домов украшают вечнозелеными растениями. С крыш, не оборудованных водосточными трубами, свисают длинные сосульки, так что люди стараются не ходить близко к стенам. Телеги оставляют колеи, вдавливая снег в грязь и слякоть. Многие люди сидят дома, даже не открывая ставней на незастекленных окнах. Так что внешность всего города сильно меняется в зависимости от времени года — намного сильнее, чем в современных городах с асфальтовыми дорогами и застекленными окнами, где большая часть деятельности происходит в помещениях.

Сельская местность

Выйдя из Стратфорда-на-Эйвоне по длинному каменному мосту, вы можете отправиться в Лондон по одной из двух дорог. Одна идет через Банбери, другая — через Оксфорд (если предпочитаете вторую дорогу — сразу после моста поверните направо). Местность здесь ровная и редконаселенная: упомянутые в начале главы шестьдесят человек на квадратную милю явно не касаются этого региона, где в основном выращивают хлеб. В среднем в местных приходах живет около тридцати человек на квадратную милю, кое-где — даже всего семнадцать. В первую очередь ваше внимание привлекут не дома, а поля: огромные, в сотни и даже тысячи акров длиной; каждый акр делится на фарлонги, каждый фарлонг, в свою очередь, — на четыре-двенадцать полосок земли, каждая из которых принадлежит одному из жильцов поместья. Между каждым фарлонгом проходит узкая дорожка непаханой земли, или межа, по которой крестьяне добираются с тачкой до своих участков. Тогда такие земли называли «шампань» (champaign country, от французского champ — «поле»). Таким образом, сельская местность — это, по сути, гигантское лоскутное одеяло из фарлонгов, различающихся направлением участков и культурой, которую на них возделывают. Некоторые крестьяне на одних участках сажают пшеницу, а на других — более стойкие культуры, например рожь, вику или ячмень. Некоторые чередуют: в этом году посадят ячмень, в следующем — пшеницу. Часто поля оставляют невспаханными или выделяют на них участки, на которых пасутся коровы и свиньи. Там и тут на краях огромных полей вы увидите небольшие огороженные участки для скота (англичане зовут их «closes», или «огороженные поля»). Система открытых полей в Мидлендсе превалирует: Оксфордшир в 1600 году практически нигде не огорожен; как минимум в 125 из 128 сельских приходов в соседнем графстве Беркшир поля тоже открытые.

Далеко не вся Англия так распахана. Более того, пахотные земли вообще составляют меньше трети ее территории. Примерно 11,5 миллиона акров Англии и Уэльса — под плугом (29 процентов общей площади). Почти столько же — около 10 миллионов акров (26 процентов) — занимают невспаханные пустоши, горы и болота. Вы удивитесь, узнав, сколько в Англии пустырей и «дикой местности». В графствах вроде Уэстморленда это вполне ожидаемо; учитывая, что местность там очень пересеченная, а неподалеку — граница с непокорной Шотландией, неудивительно, что три четверти земли в графстве не обработаны. То же самое можно сказать и о гранитных плоскогорьях юго-запада: в Девоне пустоши занимают не менее 300 тысяч акров. Но даже в Гемпшире 100 тысяч акров земли не обрабатываются, а в Беркшире пустуют 60 тысяч акров. Более того, 10 процентов территории составляют леса и лесохозяйства, а еще 30 — пастбища, парки, меловые холмы и общинные земли. Оставшиеся 5 процентов занимают города, дома, сады, церковные дворы, фруктовые сады, дороги, реки и озера[9].

Столько английской земли отдано под пастбища из-за высокой ценности овец. Они не только и не столько источник мяса: более важная причина разводить их — дорогостоящая шерсть. Многие сельские общины получали свой основной доход именно с торговли шерстью. Государство зарабатывает огромные деньги, облагая таможенной пошлиной шерсть, шкуры и руно, вывозимые в Европу. В 1564–1565 годах ткань и шерстяная одежда составили 81,6 % всей выручки Англии от экспорта — около 1,1 миллиона фунтов стерлингов, — а наибольшая доля от оставшихся 18,4 % принадлежит шерсти и овечьим шкурам. Именно поэтому вы увидите в Англии столько овец: их там более 8 миллионов, вдвое больше, чем людей[10]. Впрочем, это не те овцы, которые известны вам: они очень маленькие. Средний вес постепенно растет благодаря улучшениям в содержании — с 13 кг на овцу в 1500 году до 21 кг в 1600-м; крупнейшие экземпляры весили 27 кг. Тем не менее, они очень маленькие по сравнению с современными овцами, весящими 45–90 кг (современный баран и вовсе может весить более 160 кг)[11]. То же самое можно сказать и о крупном рогатом скоте (около 160 кг во времена Елизаветы, 540–720 кг фунтов сейчас).

Поля, общественные земли и реки — самые заметные элементы пейзажа на пути к Лондону. Но во время путешествия вы встретитесь и с последствиями многих других методов ведения сельского хозяйства. Один житель Дарема уже начал свою долгую карьеру дровосека — к 1629 году он своими руками срубит более 30 тысяч дубов. Поскольку дубы достигают зрелости лишь через сто с лишним лет, их выживание оказывается под угрозой; но многие помещики не горюют о безвозвратно потерянных лесах, потому что расчищенную землю можно использовать для других сельскохозяйственных целей. Таким образом, масштабная вырубка лесов оказывает двойное действие: поскольку она необратима, цены на древесину растут, так что помещики рубят еще больше деревьев. Добавим к этому прирост населения и рост потребности в древесине для производства инструментов, шкафов, столов, постелей и сундуков, не говоря уже о материалах, необходимых для постройки (или перестройки) домов, и сразу становится понятно, что дерева остается не так уж и много. Помимо всего прочего, войны с Францией и Испанией привели к еще более высокому спросу на древесину — на строительство одного военного корабля уходит более 600 дубов. Дрова, таким образом, стали дорогим и дефицитным товаром, пошли даже разговоры о «топливном голоде». Правительство сделало попытку поправить ситуацию, приняв Парламентские акты 1558, 1581 и 1585 годов, запрещающие излишнее использование древесины, но тем не менее спрос все равно намного превышает предложение. За время правления Елизаветы цена на древесину увеличивается практически вдвое.

Вырубание лесов — не единственная значительная перемена, происходящая с сельской местностью. Вторая перемена — огораживание. Многие помещики сгоняют с земли крестьян и разрушают их дома, превращая хорошую пахотную землю в пастбища для овец. Другие разбивают на месте деревень оленьи парки. Некоторые землевладельцы даже устраивают рядом со своей резиденцией по два заповедника: один для благородных оленей, другой — для ланей. В каком-то отношении это можно считать попыткой воспротивиться переменам и воссоздать потерянный «природный мир», где люди спокойно могут добывать себе пропитание охотой в лесном раю. С другой стороны, это — просто еще один символ статуса. Но разрушение пахотных земель и деревень (не важно — для выпаса овец или для охоты) не может не беспокоить семьи, согнанные с земли. Не меньше это беспокоит и власти городов, в которые бездомные землепашцы приходят побираться. Постепенная потеря земли крестьянами и их семьями — это вторая главная причина народных волнений во время правления Елизаветы (первая — религия). К 1600 году в некоторых графствах огораживаниями уничтожили каждую шестую из существовавших в 1450 году деревень. Как мы увидели, Оксфордшир и Беркшир практически не огорожены, но это скорее исключение. 58 деревень были разрушены в Уорикшире, 60 — в Лестершире.

Пейзажи в Англии не везде одинаковы. В сердце королевства, от Йоркшира вплоть до южного побережья, преобладают большие открытые поля, но вдоль границы с Уэльсом их нет, равно как и на северо-западе, в Восточной Англии и Кенте, где поля практически везде огорожены. Западнее Браунтона в северном Девоне вы тоже вряд ли найдете большие открытые поля. Деревни в этих регионах тоже другие. Дома там не сгруппированы вокруг «ядра» — церкви, как в графствах с открытыми полями, а расположены более свободно, иной раз — довольно далеко от центра деревни.

В разных регионах выращивают разные культуры. Оксфордшир — это по большей части «шампань», где растят высококачественную пшеницу. В Норфолке, с другой стороны, преобладает рожь. В Уилтшире примерно одинаково популярны пшеница и ячмень. Еще дальше к западу, в более влажном климате, ячмень растет лучше. В Ланкашире и севернее самый популярный злак — овес. В Йоркшире ржи выращивают втрое больше, чем пшеницы. В Кенте, «саду Англии», больше фруктовых садов, чем где-либо еще, там выращивают лучшие яблоки и вишни. Кент и в целом обеспечен лучше всех, ибо в графстве действует особая система наследования, при которой состояние йомена делится поровну между всеми сыновьями. Таким образом, большие фермы часто дробятся на более мелкие участки, за которыми тщательно ухаживает следующее поколение йоменов — собственники-владельцы более эффективно используют свою землю.

Еще одна быстро меняющаяся часть сельской местности — это ее внешняя граница, побережье. Порты, конечно, существовали еще с римских времен, но сейчас хорошо заметно изменившееся отношение к морю: люди теперь готовы основывать на берегах небольшие поселения. Опасности раннего Средневековья, когда любой город на побережье мог быть разорен норвежскими и датскими налетчиками или ирландскими и шотландскими пиратами, давно миновали. Люди по всей Англии стали строиться намного ближе к морю; вдоль всего побережья выросли рыбацкие деревни. Некоторые из них специально основывались землевладельцами. Джордж Кэри в елизаветинскую эпоху строит каменный пирс в Кловелли (север Девона), подражая более старым пирсам в Порт-Айзеке (начало XVI века) и Лайм-Реджисе (средневековой постройки). Сэр Ричард Гренвиль в 1584 году строит порт в Боскасле. Возможности, дарованные морем, сполна используют корнуолльцы: они начинают в огромных количествах экспортировать в Испанию сардины. Не отстают от них и жители Суссекса, где рыболовство преобразило множество деревень. В Брайтоне рыбаки жили еще со времен Книги Страшного суда, но сейчас благодаря усилению рыбной промышленности он превращается в процветающий город. Несмотря на то что в 1514 году французы сожгли Брайтон дотла, город построили заново, и к 1580 году он обладал рыболовецким флотом из 80 судов, вылавливавших камбалу, макрель, морского угря, треску и сельдь в местных водах, Ла-Манше и Северном море. В 1519 году Вильям Горман предлагал своим ученикам выучить фразу «Жить на морском побережье нехорошо», но во времена Елизаветы многие семьи обнаружили, что верно прямо противоположное утверждение.

Многие крестьянские коттеджи — до сих пор «зальные» или двухкомнатные и одноэтажные. В деревнях Уэст-Кантри часто встречаются глинобитные дома — те места далеки и от гранита, которым богаты пустоши, и от красного песчаника в эстуарии Экса. Деревни и усадьбы намного лучше демонстрируют геологическое устройство страны, чем города: их строят местные жители, сообразуясь с требованиями практичности, так что используют они только местные материалы. По всей стране, от Восточного райдинга Йоркшира через Линкольншир, Оксфордшир и Глостершир до Уилтшира и восточной части Сомерсета проходит широкий пояс известняков, так что, естественно, местные крестьянские дома и коттеджи построены именно из них. Многие дома в Чешире, на границе с Уэльсом и в Мидлендсе — с деревянным каркасом, потому что камня там мало. На севере большинство домов построено из больших глыб известняка или песчаника. На юго-востоке Кент может похвастаться более чем тысячей каркасных двухэтажных домов — они появились в результате постепенной перестройки, начавшейся в конце XV века. Там печные трубы уже практически стали нормой, хотя застекленные окна все еще редки. Но во всех регионах четко видны социальные различия. Богатые люди — дворяне и зажиточные йомены — перестраивают свои внушительные дома практически так же, как купцы в городах. Крестьяне и батраки же живут в тех же условиях, что и их праотцы, — в старых одноэтажных коттеджах, темных, маленьких и продуваемых всеми ветрами.

Любая деревня — это не просто набор домов. В ней обязательно есть общинные здания — церковь и церковный дом. Повсюду вокруг стоят амбары, коровники, склады зерна, курятники, конюшни, сараи для телег и мельницы. Водяных мельниц намного больше, чем ветряных, но вы найдете немало ветряных мельниц на вершинах холмов юго-востока страны. Украшенные флагами, они практически ничем не отличаются от мельниц позднего Средневековья. Их крылья покрыты тканью, высотой они с двух- или трехэтажный дом; но самое замечательное в них — то, что они построены на толстых стержнях и могут поворачиваться, следуя за направлением ветра. В большинстве деревень вы также увидите распилочные ямы, поленницы, навозные кучи, копны сена, ульи и, конечно же, сады. По закону 1589 года для каждого нового построенного дома выделяется четыре акра земли: это считается необходимым минимумом для того, чтобы семья могла себя обеспечить. Все хозяйственные здания располагаются так, чтобы избежать «инеевых карманов» и подтоплений; кроме того, есть и другие советы по лучшей расстановке зданий. «Овин близ конюшни поставишь — жди беды», — увещевает Вильям Горман; да, расположение сараев и других построек должно быть очень тщательно продумано.

Впрочем, сколько ни продумывай планировку деревни, само то, что люди живут близко друг к другу, неизбежно ведет к антисанитарии. Во многих деревнях есть общие дренажные или сточные канавы, которые регулярно забиваются фекалиями и помоями. Пройдите, например, в 60-х годах XVI века по Ингейтстону в Эссексе, и обнаружите, что люди строят уборные прямо над общей сточной канавой. В 1562 году поместному суду пришлось прямо запретить людям оставлять трупы свиней, собак и других животных на улицах. В 1564 году местного жителя заставили убрать навозную кучу, которую он устроил в общественном месте, и прекратить выбрасывать навоз и внутренности убитых животных на главную дорогу, а также постоянно забивать общую сточную канаву мусором, издающим ужасный запах. В том же году был издан указ, запрещающий жителям деревни строить уборные прямо над сточной канавой из-за невыносимого зловония, вызываемого этим. Еще два подобных указа были изданы в 1565 и 1569 годах. Но не думайте, что Ингейтстон — какое-то особенно вонючее место. Эти записи в протоколах поместного суда говорят скорее о том, что деревенские власти очень чувствительно относятся к тому, что их поселение построено на большой дороге между Лондоном и Челмсфордом, а владелец поместья, сэр Вильям Петри, не желает, чтобы его имя связывали с деревней, которая воняет. В собственном доме сэра Вильяма, Ингейтстон-холле, оборудована одна из самых совершенных дренажных систем в стране (к слову, в Челмсфорде можно запросто увидеть людей, справляющих малую нужду прямо на рыночной площади; а в близлежащем Маулсэме многие жители взяли за обычай опустошать свои ночные горшки в саду дома, известного под названием «Мужской монастырь», к вящему неудовольствию его обитателей).

Лондон

Лондон не похож ни на один другой английский город или «сити». Как мы уже отметили, он намного больше остальных и по населению, и по площади. Его общественная организация тоже другая: она намного космополитичнее, а его роль в управлении королевством, в том числе Вестминстером, уникальна. Даже в начале правления Елизаветы, когда население Лондона составляло всего 70 тысяч человек, налогооблагаемое богатство его жителей в десять раз превышало богатство второго по величине города, Нориджа, где жило около 10 600 человек. Таким образом, Лондон не просто более густонаселен — он еще и гораздо богаче. К 1603 году, когда население Лондона достигло 200 тысяч человек, сравнивать стало просто не с чем. Но забудьте о статистике: задолго до того, как вы вообще дойдете до города, вы заметите вполне ощутимую социальную разницу. Просто посмотрите на огромное количество людей, которых вы встретите на большой дороге. На старой римской дороге, которую называют Уотлинг-стрит, вам будут попадаться гонцы в одежде для верховой езды и крестьяне, перегоняющие скот в пригороды Лондона, врачи, выезжающие из города к деревенским пациентам, и иностранные путешественники, направляющиеся в экипажах к Оксфорду. В городе скопилось столько богатства и жизненного разнообразия, что в 1599 году швейцарский путешественник Томас Платтер объявил: «Не Лондон находится в Англии, а Англия — в Лондоне». Большинство лондонцев с этим согласятся. Историк Джон Стоу в «Обзоре Лондона» описывает его как «самый красивый, большой, богатый и населенный город мира».

Любой город можно назвать «городом контрастов» — и вам об этом довольно грубо напомнят на пересечении Уотлинг-стрит и длинной дороги, ныне называющейся Оксфорд-стрит. Это место носит название Тайберн; здесь стоят виселицы, на которых казнят воров. Обычно вешают по несколько человек одновременно. Из города на казни приходят смотреть целыми толпами, словно это отличное развлечение. После повешенья обнаженные тела обычно оставляют раскачиваться на ветру на несколько дней. Когда их снимают и зловещие виселицы остаются пустыми, гнетущая атмосфера никуда не исчезает.

Слыша шелест высоких вязов, растущих здесь, вы просто не сможете не окинуть взглядом древнее место казни.

Повернитесь на восток. Вдалеке виден город. Если ваше путешествие придется на 17 ноября 1558 года, день вступления на трон Елизаветы I, вы услышите колокольный звон во всех церквях города и близлежащих деревень. Дорога отсюда до Лондона практически прямая: она ведет из Тайберна к Ньюгейту, до которого примерно 2³/₄ мили. В отдалении возвышается над городом невероятно высокий средневековый шпиль Собора Святого Павла, высота которого более 500 футов. Если же вы придете сюда тремя годами позже, 3 июня 1561 года, то, возможно, увидите, как молния ударила в шпиль и ярко осветила крышу. Шпиль рухнул, забрав с собой колокола и свинцовую крышу и оставив только саму башню. Один из самых славных образцов средневекового зодчества стал похож на улыбку, в которой не хватает зуба. На церковь, конечно, поставили новую крышу, но вот новый шпиль так и не построили: хорошо заметный и для лондонцев, и для гостей города символ изменчивости времен.

Дорога, по которой вы идете, с обеих сторон окружена полями вплоть до перекрестка с Сент-Мартинс-лейн и Тоттнем-Корт-роуд. За этим перекрестком, позади большой рощи, стоит церковь Святого Эгидия в Полях. Еще дальше дорога переходит в улицу, по обе стороны которой стоит где-то с дюжину домов. Следующий поворот направо — Друри-лейн, через поля выводящая к Олдвичу и Флит-стрит. Если вы не свернете, а пойдете дальше прямо, то увидите обнесенное рвом здание — Саутгемптон-хаус. Дорога, слегка повернув, приводит в деревню Холборн. Отсюда и до самых городских стен вдоль улицы стоят дома. Здесь располагаются несколько судебных иннов: слева от вас — Грейс-Инн, Бат-Инн и Фарнивальс-Инн, справа — Клементс-Инн, Линкольнс-Инн, Степль-Инн, Барнардс-Инн и Тевис-Инн. В этих заведениях, расположенных поблизости от Чансери-лейн, живут и учатся студенты-юристы. Далее справа вы видите приходскую церковь Святого Андрея в Холборне, а напротив нее — внушительная средневековой постройки резиденция епископа Или. После этого вы проходите мимо поворота на Шу-лейн, пересекаете мост через реку Флит (Холборнский мост) и оказываетесь посреди огромной массы домов, словно исторгнутой городом. До городской стены вы, впрочем, еще не добрались, хоть ее и видно впереди: 18 футов в высоту, над входом располагается сторожевое помещение Ньюгейта с зубчатой крышей. Тем не менее, вы уже находитесь в юрисдикции лорд-мэра и шерифов Лондона.

Если вам доведется пойти по этой дороге в последние годы правления Елизаветы, вы увидите, что город еще дальше разросся на запад. Несмотря на то что еще в 1580 году королева объявила, что любое расширение за счет пригородов запрещается, Лондон продолжает расти. В 1593 году правительство издает указ, запрещающий любое строительство новых домов ближе, чем в трех милях от города; но даже это лишь немного замедляет расширение. В 1602 году королева приказывает снести все построенные без разрешения дома в пригородах, но распространение домов уже не остановить: к 1603 году на главной дороге между церковью Святого Эгидия и Холборном дома стоят непрерывной стеной. Через двадцать лет после смерти Елизаветы полностью застроенной окажется и Друри-лейн — там разместятся 897 домов.

Но давайте предположим, что вы все-таки пошли в Лондон не этим, самым коротким путем. Что в Тайберне вы повернули на проселочную дорогу, ведущую на юг, вдоль частных охотничьих угодий королевы под названием Гайд-парк. Рано или поздно вы дойдете до перекрестка с дорогой в город, которую лондонцы называют «дорогой в Рединг». В следующем столетии это будет улица Пикадилли, уставленная домами аристократов. Сейчас, впрочем, это просто широкая тропа между полей. Если вы придете сюда в ясный день, то увидите, как прачки раскладывают одежду, постельное белье и скатерти на траву для просушки. Но вы, конечно, пришли сюда не смотреть на прачек, а для того, чтобы насладиться видом дворцов. Если вы свернете и пойдете по дороге, которая позже превратится в Хеймаркет, то дойдете до высокого средневекового креста — Черинг-Кросса. Отсюда вы увидите сверкающие воды Темзы, а справа от вас, если смотреть вдоль ее берега, будут королевские дворцы Уайтхолл и Вестминстер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.