Придворная поэзия

Придворная поэзия

Царь Алексей Михайлович помимо любви к чинной красоте отличался еще и любознательностью. Увидев однажды нечто новое и интересное, он тотчас же загорался желанием иметь при своем дворе нечто подобное. Во время русско-польской войны, в 1656 году царю, во главе русских войск въезжавшему в Полоцк, была устроена пышная встреча, отроки выразительно читали приветственные вирши, сочиненные местным поэтом, «дидаскалом» православной братской школы Симеоном (в миру Самуил Гаврилович Петровский-Ситнианович). Возможно, монарху в первую очередь понравился сам церемониал, органично включивший поэзию в свой арсенал. Он сразу же пригласил поэта ко двору хотя в Москве к этому времени было уже полно своих «виршеплетов».

Составление виршей с простой двустрочной рифмой стало в русском обществе XVII столетия своеобразным признаком образованности. Всякий мало-мальски начитанный человек легко справлялся с версификацией и плодил несложные парные рифмы типа «желаю — чаю», «писати — знати», «явити — утвердити» и т. п. Уже в первой четверти века был составлен «Алфавит слогателной акростихитной, сиречь краестрочной», в котором в азбучном порядке были даны образцы для составления очень популярных в то время посланий в форме акростиха, когда первые буквы строк образуют слово или фразу Исследовавший стихотворную культуру XVII века А. М. Панченко указывает четыре «Алфавита» и «Азбуковника», содержащих образцы стихов, выстроенные по алфавиту. В 1660 году монахи Соловецкого монастыря составили однострочный «Азбуковник», где поместили фразы, пригодные для составления виршевых посланий для придворных, светских и церковных властей — «скипетродержавных царей близкостоятелей». «Азбуковник двоестрочный» был создан в 1684 году монахом Прохором Коломнятиным, причем набор первых строк, к которым надо было сочинить парные рифмы, был взят из соловецкого «Азбуковника», присланного составителю псковским келарем Феодосием. Таким образом, один алфавитный набор образцов для составления вирш дополнялся другим. На протяжении всего XVII столетия составление вирш было популярным у образованных россиян занятием.

Расположенные по алфавиту образцы двустрочной рифмы легко можно было использовать для акростихов, что было крайне важно при составлении прошений или поздравлений, поскольку позволяло вставить имя просителя или благопожелателя. Например, начальные буквы строк переложения 140-го псалма, сделанного архимандритом Воскресенского Новоиерусалимского монастыря Германом, складываются в фразу «Герман монах моляся писах». «Азбуковник двоестрочный» (к сожалению, до нас дошел только текст первых пяти образцов) содержал пояснение, для чего еще нужны акростихи:

Акростихиды, гречески именую, помале веселят

А творчестии разумы несытые души сладят.

Подобные сборники использовали как при составлении вирш, так и при обучении этому мастерству Учитель князя М. Н. Одоевского монах Савватий прямо указывал на «Алфавит краестрочный» как на учебное пособие:

Слогает же ся сие тебе посланейце по Алфавиту,

Чтобы ти от Бога по сему своему учению быти имениту.

Аще же и двоестрочием счиняется,

Обаче и твое остроумие тому да научается.

Поскольку практически каждый грамотный человек мог научиться подобному стихотворству оно не особо высоко ценилось самими авторами, которые прямо называли свое умение плетением вирш. Так, справщик Печатного двора Стефан Горчак в посланиях друзьям неоднократно использовал именно этот термин: «О том себе на нас не позазри, что тако тебе плетем»; «И молим тя, да не зазриши сему нашему плетению» и т. п. Чтобы усложнить искусство плетенга вирш, употребляли различные барочные приемы (серпантинный стих в виде извивающейся змеи, стихи в форме различных фигур — звезды, сердца, креста и т. п.), цифровую тайнопись и многое другое. Поэты «приказной школы» составили в 1630-х годах сборник виршевых и прозаических предисловий к различным рукописям — «Шестодневу» Василия Великого, «Повести о Варлааме и Иоасафе», «Притчам» Эзопа и др. Название сборника говорит само за себя: «Предисловия многоразлична, от риторских многовещательных наук сложено и от многих повестей помалу объявлено. Стиховно и двоестрочно счинено любящих ради философьское учение проходити и в них удобнее разумевати божественная писания, вмале от великих любомудренное познание».

Таким образом, виршеплетение было чрезвычайно распространено у образованных дьяков и монахов задолго до проникновения в придворную среду. Как видно, потребность в нем была велика не только в столице, но и на окраинах государства, в отдаленных монастырях и городах.

^{Стихи в форме сердца из книги «Орел Российский»}

Первый придворный поэт Симеон Полоцкий сумел поднять стихосложение на новый уровень — высокой поэзии, наполненной и просветительским смыслом, и церемониальным пафосом, и царственным величием. Он стал первым автором, сознательно избравшим поэзию для самовыражения. Симеон получил образование сначала в Киево-Могилянской, а затем в Виленской академиях и рано осознал свои способности. Одно из ранних его стихотворений содержит собственную ироничную характеристику:

Видите мене, как я муж отраден,

Возрастом велик и умом изряден.

В том же стихотворении автор утверждает, что ума у него даже излишне много («сквозь нос вытекает, да Семен умен — языком приймает»). Как бы предвосхищая известные слова Пушкина: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», — Симеон Полоцкий говорит, что его ум — его единственный товар:

Ума излишком, аж негде девати,

Купи кто хочет, а я рад продати.

С этой целью — продать свой ум — он и устремился в 1664 году из родного Полоцка в Москву Добившись признания, он до конца жизни был главным придворным поэтом. Благодаря ему русский стихотворец не превратился в шута при московском государе, как часто случалось при дворах западноевропейских правителей, а получил статус учителя и просветителя. При этом Симеон предупреждал всех последующих придворных сладкопевцев:

Близ царя еси, честь ти сотворися,

Но тощно вины всякия блюдися:

Ибо тяжко есть оттуду падати

И неудобно паки восстати.

При Алексее Михайловиче Симеон создал образцовые вирши для произнесения при обязательном тосте за монаршее здоровье — «Стиси, внегда чашу государеву пити», — в которых использовал уже знакомые всем образы и стереотипы: «Соломон Богу един храм постави, Алексей многи созда и направи»; «Вторый Константин царь наш проявися»; «И Владимиром лепо его звати»; «Кротость в Давиде не вящая бяше, яко Алексей имать, солнце наше». Поэт постоянно называл русского царя «солнцем», хотя, будучи монахом, не мог не знать, что так в христианской традиции именуют только Господа. Значит, за уподоблением царя небесному светилу стояло представление о святости царской власти, данной от Бога — или Симеон использовал заимствованное из Европы светское придворное клише? Европейски образованный человек, он должен был знать, что французского короля Людовика XIV называют «король-солнце» не в традиционно-христианском, а в сугубо светском смысле: с одной стороны, тот любил на маскарадах наряжаться в костюм солнца, с другой — при виде короля и его блестящего двора само собой напрашивалось подобное сравнение.

Приветственные стихи Симеона по самым разным поводам содержали не только панегирики царю и его потомкам, но и массу самых разнообразных и интересных сведений из античной истории, политики, мифологии, астрономии. Когда же на престол взошел четырнадцатилетний Федор Алексеевич, Симеон Полоцкий счел возможным включать в свои вирши поучения и наставления юному монарху.

Помимо стихов, напрямую связанных с царской персоной, Симеон Полоцкий написал и массу «слов», обращенных от отца к сыну, от внука к деду и т. п., которыми могли воспользоваться все желающие.

Приветствия разыгрывались подобно пьесам, по законам придворного церемониального чина, тщательно продумывалась драматургия. Например, «Стихи краесогласнии в день происхождения Честнаго и Животворящего Креста Господня», в которых Симеон призывал царя Федора победить крымского хана и турецкого султана и уповал на помощь Христа, стали ядром праздничного действа в Коломенском 1 августа 1679 года. Эти торжественные вирши звучали дважды: сначала в дворцовом храме, затем на Москве-реке («на воде»), вписываясь в длительное чинное действо с крестным ходом и водосвятием.

Интерес к стихотворным приветствиям, инициированный при дворе Алексея Михайловича Симеоном Полоцким, превратился в настоящий виршеплетный бум среди аристократии. Придворные начали заказывать Симеону и другим поэтам вирши для поднесения царю, родственникам и друзьям. В сборнике сочинений Симеона Полоцкого «Рифмологион» собраны стихи, написанные по заказу или в подарок Ф. М. Ртищеву, И. В. Стоянову, И. М. Милославскому, Г. А Долгорукову, Г. Г. и Ф. Ю. Ромодановским, митрополиту Сарскому и Подонскому Павлу и др. Больше всего стихов на разные случаи заказывали и получали в подарок Богдан Матвеевич и Иван Севастьянович Хитрово («К Богдану Матвеевичу от внучка его», «Стиси приветные. Сын ко отцу из пути пришедшу» и др.). М. Т. Лихачеву по случаю «поятия вторыя супруги» было поднесено немудреное приветственное слово:

Бог сый в небе Боже благий

Радость тебе Свете драгий

Да дарует Честь и славу

Да храниши Марфу здраву…

Полоцкий охватил своими стихами практически все ситуации в жизни царского двора, от рождения у государя детей, именин и церковных праздников до типовых приветствий, которые мог приобрести всякий придворный.

Преемник Симеона на нелегком поприще придворного поэта Сильвестр (в миру Симеон Агафоникович) Медведев (1641–1691) был образованным и даровитым человеком, однако не обладал познаниями предшественника. В 19 лет он уже делал карьеру — служил подьячим в Тайном приказе, а в 24 года захотел учиться в Заиконоспасской школе, которую открыл Симеон Полоцкий, и вскоре стал его любимым учеником. Видимо, по совету учителя он в 1672 году ушел в путивльскую Молченскую пустынь, где через пару лет постригся в монахи, однако в 1677-м вернулся в Москву и стал помощником Полоцкого, а затем и справщиком Печатного двора. Как мы помним, с порученной царем Федором задачей — написать эпитафию их общему учителю Полоцкому — Медведев справился только с пятнадцатой попытки. Возможно, поэтому в годы правления юного государя он сосредоточился на руководстве Верхней типографией, готовя к изданию всё написанное Полоцким, а также на борьбе за главенство в планируемой Славяно-греко-латинской академии. Самыми известными стали его вирши, произнесенные в 1685 году при вручении им «Привилея на Академию» царевне Софье. Поэт сравнивал правительницу с великой княгиней Ольгой, которая «свет веры явила», и призывал соответствовать своему имени и явить свет науки России:

По имени ти жизнь твою ведеши,

Дивная речеши, мудрая дееши:

Слично Софии выну мудрой жити,

Да вещь с именем точна может быти.

Время от времени Сильвестр сочинял и подносил вирши кому-либо из членов царствующего дома, но делал это не так часто, как его предшественник. 2 апреля 1681 года сочиненное им «Сказание о Страстех Христовых» было поднесено Федору Алексеевичу Львом Бурмистровым и читалось двенадцатью царскими певчими. В поздравлении царевне Татьяне Михайловне по случаю именин Сильвестр, естественно, упоминал ее тезоименитую святую мученицу Татиану («им же именем имы нареченна, государыня, Христом возлюбленна!»). Поскольку Татьяна Михайловна (1636–1706) была на тот момент старшей представительницей царствующей фамилии, поэт предусмотрительно искал ее покровительства: «Мене же, раба, ты изволь имети в твоей милости, всегда мя хранити».

Главной адресаткой виршей Медведева была, разумеется, царевна Софья. В поздравлении по случаю Пасхи он желал ей «солнечно сияти во всежеланном свете», фактически придавая царевне тот же статус, каким его поэтический предшественник Полоцкий награждал только монарха или наследника престола. Заканчивая свое краткое поздравление, Медведев не забывал и о себе:

Мене же изволь в милости щадити,

хотяща рабом твоим верным быти.

Ныне же поклон ниский содеваю,

под стопу главу мою повергаю.

Создается впечатление, что почти все вышедшие из-под пера Медведева и прозвучавшие при дворе вирши сочинялись автором с одной целью — напомнить о себе, добиться милости царской особы. Но в конце концов он все-таки предпочел положению придворного поэта-мудреца карьеру церковного деятеля, планируя сначала возглавить академию (чему помешал патриарх Иоаким), а затем получить из рук царевны Софьи патриарший сан, за что в числе прочих «вин» поплатился головой в 1691 году.

Миссию придворного поэта унаследовал его земляк и свойственник, монах из Курска Карион Истомин. В 1676 году он прибыл в Москву и стал сначала литературным секретарем патриарха Иоакима, писцом (1679), справщиком (1682), а потом и главой (1698) Печатного двора. Он был более плодовитым автором и оставил огромное число самых разнообразных сочинений и переводов («Домострой», «Букварь», ода по случаю второго Крымского похода князя Голицына и др.). Одно из главных мест в его творчестве занимают вирши, которые он писал по самым разным поводам, не забывая ни о радостных, ни о печальных событиях в царской семье. Наиболее известна его «Книга любви знак в честен брак», созданная в 1689 году по случаю бракосочетания Петра I с Евдокией Лопухиной — она построена как набор приветствий молодоженам от некоего человека в целом, его чувств (слуха, обоняния, зрения и т. д.) и «удов» — частей тела, причем автор аргументирует этот композиционный прием следующим образом:

Потребно чувствам на царския браки

Приветственный приносити знаки.

Уму бо тыя под власть покорены,

Яко же царю народы вверены.

Каждое приветствие сопровождалось весьма натуралистичным изображением глаз, ушей, ног… Содержание же стихов было однообразным: слух утверждал, что он слышит, как чествуют царя, зрение видело то же самое, «вкушение» услаждалось словесной снедью торжества и прославляло книжное учение как «зело сладкое», осязание обещало сплести венок новобрачным и венчать их стихами, ноги — «часть тела и подпора» — признавались, что с удовольствием несут своего владельца на «царское веселие»… Тогда как Симеон Полоцкий в придворных поздравлениях влагал приветствия в уста членов царской семьи, церковных иерархов, бояр, купцов, на крайний случай народа, Карион Истомин не побоялся столь смелой новации.

Карьера Истомина резко оборвалась в 1700 году, когда после смерти патриарха Адриана он остался не у дел, во главе Печатного двора был поставлен Федор Поликарпов, а Петр I и его двор обратились к совсем иным развлечениям, нежели религиозно окрашенная поэзия монахов.

В сферу придворной поэзии были вовлечены не только москвичи, но и провинциалы, имевшие под руками многочисленные образцы виршевых посланий на все случаи жизни. Уже упоминавшийся Прохор Коломнятин объединил в сборник 22 «слезодостойных послания», специально предназначенных для «отосланцев», попавших в опалу и удаленных от царского двора. Особый интерес представляет одно из них, адресованное монарху — «властодержцу, российского царствия народом богоданному пастырю», к которому обращается проситель, в результате интриг и клеветы лишенный царской милости:

Прошу и аз твоего царского милосердия прияти,

А свое рабское страдание тебе, государю, явити.

Автор послания прямо указывает, что известен монарху, и берет на себя смелость напомнить ему, что при общении с придворными следует быть осторожным, чтобы не спутать ложь с истиной:

Тебе, государю, истине и правде подобает внимати

И лжу суемудренных наношений всяко отревати.

Опальный советует правителю, как ему отличать подлинных слуг от «неслугов», опираясь на свое «остроумие»:

Ваше царское еже о подручных попечение имети,

О всех же подобает добреопасно смотрети.

Ими же кто приобретает честныя себе славы,

Хульныя и тщетныя глаголы произносит на ны.

Царскому ти остроумию словам оным

Не подобает внимати речем хулным,

Когда кто глаголати на нас не посрамится,

Сей и многа зла действовати не стыдится.

Послание заканчивается просьбой выслушать на личной аудиенции оправдательные речи «отосланца»:

Величества царския светлости видети хощу,

Еже милость твою совершенну сам улучу.

Придворная поэзия включала в себя не только вирши «по случаю», но и другие стихотворные сочинения, созданные по заказу царя или в подарок ему. Например, в 1679 году по настоянию бывшего царского учителя Афанасия Ивановича Федосеева служащий Печатного двора Мардарий Хоныков сочинил специально для царя стихотворные надписи к лицевой Библии Пискатора (голландского гравера Николаса Иоанниса Фишера). Это был огромный труд, плодом которого стали 3824 одиннадцатисложные стихотворные строки — перевод оригинальных латинских подписей к гравюрам.

Придворные также культивировали виршевую поэзию, одни — в подражание государю, другие — в силу собственного интереса. Уже в первой половине XVII столетия появились виршеплеты из знатных фамилий: князья С. И. Шаховской, Ф. А. Шелешпанский, окольничий А. И. Зюзин и др. Во второй же половине века доморощенных поэтов было уже не счесть, они не только сами сочиняли вирши, но и обучали этому искусству своих детей. Поэзия стала модной, и даже сами русские правители увлеклись стихосложением. Правда, Алексей Михайлович предпринимал попытки рифмования только в письмах, но его дети от первого брака Федор и Софья, обученные Симеоном Полоцким, уже были способны делать стихотворные переложения псалмов. Так что в целом можно констатировать, что бессловесный церемониал при русском дворе во времена Алексея Михайловича и его преемников был несколько потеснен вербальным началом, воплощенным в придворной поэзии и придворном театре.