Анна Минаева, Александр Панченко «Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки
Анна Минаева, Александр Панченко
«Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки
Изменения структуры и средств массовой коммуникации, произошедшие в мире за последние 20 лет, привели если не к полному уничтожению, то к серьезной деградации массовой рукописной культуры. Единственной формой «рукописного фольклора», сохраняющейся в обиходе современного города, остаются граффити, однако функциональная и медиальная специфика последних в существенной степени отличает их от рукописей на бумаге, будь то альбом или песенник, сборник религиозных текстов или афоризмов, дневник или анкета. Существование всемирной компьютерной сети, где любой человек вне зависимости от возраста, социального статуса и имущественного ценза может публиковать все или почти все, что захочет, тиражируя и распространяя информацию, тотчас же становящуюся доступной миллионам пользователей во всех частях света, привело к демократизации литературного процесса. В Советском Союзе, как мы помним, дело обстояло совсем по-другому. Очевидно, что в обществе, где монополия на распространение печатного слова принадлежит лишь ограниченному числу официальных агентств, рукописная традиция выполняет демократические функции в широком смысле этого слова: речь идет не только о выражении диссидентских политических взглядов, но и о пародиях, переделках, сатирических текстах, тем или иным образом касающихся актуальных проблем общественной жизни. Вероятно, в эпоху сталинских репрессий сочинение и хранение подобных текстов считалось – и не без оснований – настолько опасным, что «смеховая политическая культура» практически полностью перешла в устный обиход. О ее возрождении при преемниках Сталина речь пойдет ниже. Что касается эпохи перестройки, то в это время мы уже встречаем значительное число сатирических и пародийных текстов на политические темы, распространявшихся в рукописном или машинописном виде.
Исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН «Генезис и взаимодействие социальных, культурных и языковых общностей» (проект «Русский политический фольклор от Петра I до Горбачева»).
Антропологическое изучение современности имеет свои преимущества, в частности, оно нередко дает исследователю возможности ориентироваться не только на результаты интервью, полевых записей и наблюдений, но и на собственный жизненный опыт, не имеющий прямой связи с профессиональной деятельностью. С воспоминаний такого рода мы и начнем. В июне 1987 года один из авторов этой статьи закончил 9-й класс средней общеобразовательной школы № 52 Ждановского (ныне – Приморского) района г. Ленинграда (ныне – Санкт-Петербурга) и был направлен для прохождения трудовой практики на учебный участок завода «Водтрансприбор», находившегося в том же районе. Поскольку в межшкольном учебно-производственном комбинате он изучал профессию токаря, то и на заводе тоже должен был заниматься токарным делом. Распорядок дня на заводе включал не только работу за станком, но и учебное время, в течение которого мастер участка должен был посвящать практикантов в тайны своего ремесла. Однако он не хотел или не умел этого делать и поэтому проводил «учебный» час, рассказывая анекдоты либо занимательные и не всегда приличные истории из своей жизни. Однажды в качестве интересной новинки мастер принес и прочитал вслух будущим токарям анонимное рукописное стихотворение, озаглавленное «Сон Горбачева». По-видимому, он не считал его политически опасным, поскольку обращался к аудитории, о которой знал очень мало. Как бы то ни было, насколько нам известно, никаких дурных последствий это чтение не имело.
В 1994 году текст «Сна Горбачева» был напечатан фольклористом В. С. Бахтиным в газете «Вечерний Петербург» (Бахтин 1994). Позднее этот же вариант был опубликован Бахтиным в антологии «Самиздат века» (Бахтин 1997: 796–797). Фрагмент того же самого стихотворения встречаем и в литературном тексте – повести петербургского писателя Сергея Воронина «Все думаю, думаю, думаю…», написанной в первой половине или середине 1990-х годов и рисующей драматические последствия наступившей капиталистической эпохи для жизни рядовых граждан России (Воронин 1998: 23–26). Здесь «Сон Горбачева» вложен в уста деревенского грамотея: предполагается, что последний и был автором стихотворения. Наконец, еще один вариант этого текста был скопирован М. Н. Власовой из рукописной тетрадки пожилой жительницы Холмского района Новгородской области, переписавшей его, в свою очередь, у кого-то из знакомых в конце 1980-х годов[164]. Эти случаи характеризуют если не географический, то социальный контекст распространения «Сна Горбачева» в России эпохи перестройки: это стихотворение было частью «низовой» массовой культуры городского населения, но достигало и деревенской элиты. Нам не приходилось сталкиваться с бытованием «Сна Горбачева» в среде интеллигенции, однако вопрос этот требует отдельного исследования, тем более что анонимный автор рассматриваемого текста был, по всей видимости, образованным человеком. Что касается географии распространения «Сна Горбачева», то речь здесь может идти не только о северо-западе или европейской части России, поскольку среди современных интернет-публикаций того же стихотворения есть текст, озаглавленный «Страшный суд» и размещенный на развлекательном портале города Томска[165]. Всего нам удалось зафиксировать четыре сетевых варианта «Сна Горбачева»: два опубликованы в «Живом журнале» (пользователь tired_pilot – 29 ноября 2005 года под заголовком «Страшный суд»[166]; пользователь dveia – 13 октября 2007 года под заголовком «Страшный Суд»[167]), одно – в сетевой библиотеке «Изба-читальня»[168], где некий автор, подписавшийся как Михаил Бар, поместил не только оригинал анонимного стихотворения (под заголовком «Страшный суд государей» с датой 1987 год), но и собственную его переработку, и, наконец, еще одно – на упомянутом томском сайте. Хотя в некоторых из учтенных нами вариантов «Сна Горбачева» имеются незначительные вариации, связанные, по всей видимости, с ошибками при переписывании, все эти тексты, за исключением переделки Михаила Бара, принадлежат к одной и той же редакции, не имеющей серьезных разночтений.
Стихотворение повествует о сновидении Михаила Сергеевича Горбачева – тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС, – в котором он попадает в загробный мир:
Видит длинный стол во сне
И решетку на окне.
На скамейке трое в ряд
Свесив головы, сидят.
Он, конечно, понял тут,
Что попал на страшный суд.
Вдруг затихло все и вот
Объявляют: «Суд идет!»
Преклоняют все колени,
Вместо Бога входит Ленин.
Грозно руку поднимает,
Суд загробный начинает…
Оказывается, что трое, сидящие на скамейке, это – предшественники Горбачева на посту руководителя КПСС: Сталин, Хрущев и Брежнев. Именно их и собирается судить основатель партии. Каждому предъявляется отдельное обвинение. Хотя за Сталиным и признаются какие-то «минувшие заслуги», однако его вина все же очень велика:
Ты себе присвоил право
Суд вершить, чинить расправу,
Кто в Сибирь, кому – расстрел,
Как же это ты посмел?
Или ты умом отстал?
А ведь я ж предупреждал!
Если хочешь быть у власти –
Обуздай покрепче страсти.
У Хрущева, как выясняется, вообще не было ни ума, ни заслуг. В вину же ему ставится многое: он «не зная броду, лез всегда и всюду в воду», учил людей разводить кукурузу и доить коров, разбазаривал зерно, отправляя его за границу, и напрасно распахал целинные земли:
Ты народ обидел кровно,
Даже тем, что и Петровна,
Возомнив себя царицей
Хлеб дарила заграницу.
И зачем скажи, нахал,
Целину ты распахал?
Ведь хватило б на века
Мяса там и молока.
Кроме того, Ленин вполне негативно оценивает и международную деятельность Хрущева:
Но и тут уж, братец мой
Удивлял ты всех порой.
Даже опытных в дебатах
Заграничных дипломатов.
До сих пор им не понять,
Чем страшна у Кузьки мать.
Брежневу вождь пролетариата ставит в вину экономический упадок, распространение алкоголизма, коррупцию, а также полученные ни за что награды:
Так за что же, милый мой,
Ты четырежды герой?
Может, мира на планете
Ты добился в годы эти?
Или был во вражьем стане
Где-нибудь в Афганистане?
Нет, в боях и в дни труда
Не оставил ты следа.
Каждому из проштрафившихся советских лидеров Ленин назначает соответствующее его прегрешениям загробное наказание. Сталин поступает на место секретаря у Ивана Грозного, Хрущев становится шутом у Петра I, Брежнев же должен таскать на себе все свои медали и ордена:
Эй, несите-ка сюда
Все медали, ордена.
Звезды, ленты, аксельбанты,
Все значки и транспаранты!
Так неси теперь, старайся,
Да под ношей не сгибайся!
Наконец, Ленин обращает внимание и на самого сновидца. Впрочем, выясняется, что Горбачева пока еще не за что судить. Однако вождь пролетариата просит нового генерального секретаря не забывать увиденного и никогда не поступать так, как его предшественники:
Твердым будь, но не тираном!
Не царем, а капитаном!
Будь скромней, по заграницам
Не вози с собой царицу,
Не пугайся! Будь здоров!
И не вешай орденов!
На этом стихотворение заканчивается.
Прежде чем коснуться содержательных особенностей «Сна Горбачева», а также сопутствовавших ему фольклорных текстов, скажем так, менее оптимистического и толерантного характера, необходимо кратко остановиться на его формальных особенностях.
«Сон Горбачева» написан характерным для сказок Пушкина четырехстопным хореем с парными рифмовками. Единственное отличие заключается в том, во «Сне Горбачева» не выдерживается строгого чередования парных мужских и женских рифм. Специфика четырехстопного хорея заключается в его связи с песней. М. Л. Гаспаров считает, что «во всей восточноевропейской силлабо-тонике хорей ощутимо противостоит ямбу как метр национальный, народный – метру заемному и книжному», объясняя это четкостью песенного ритма: размер с сильным местом на первом слоге, без затакта, подчеркивает музыкальность и ритм (Гаспаров 1990: 5).
Если семантика четырехстопного хорея первой половины XIX века имеет яркую экзотическую окраску (поворот к экзотике сделал, по мнению Гаспарова, не Пушкин, а поздний Денис Давыдов, хотя и перешедший в своих стихах к любовной тематике, но сохранивший «гусарский» пафос), то во второй половине XIX века «направление его развития меняется от вторжения народно-бытовой тематики» (Там же, 14). За четырехстопным хореем прочно закрепляется ассоциация с «простым» и «народным».
«Сон Горбачева», однако, подражает не «Сказкам» Пушкина. В сущности, это переделка ершовского «Конька-горбунка». Из «Конька-горбунка» заимствованы не только рифмы (служит – тужит; дело – смело и пр.), но и прямые цитаты:
«Конек-горбунок»
Мужички такой печали
Отродяся не видали
Что Иванушка не весел
Что головушку повесил <…>
Я помочь тебе готов.
Аль, мой милый, нездоров?
«Сон Горбачева»
На Руси такой печали
Отродяся не видали
Леня, что же ты не весел?
Что ты челюсти отвесил?
Выходи на правый суд,
Или ноги не несут?
«Конек-горбунок», безусловно, дает больше материала для политической сатиры, именно поэтому автор или авторы «Сна Горбачева» ориентировались на Ершова, а не на Пушкина. Некоторые рифмы находят аналогии в детском и школьном фольклоре. Например, рифмы царица – пшеница – заграница встречаются в разных вариациях в считалках и стихотворных текстах, связанных с некоторыми играми (так называемые хлопушки и др.):
Царь уехал за границу,
А царица в Ленинград.
Царь посеял там пшеницу,
А царица – виноград[169].
Таким образом, форма «Сна Горбачева» указывает на его если не фольклоризованный, то, так сказать, «псевдонародный» характер: политическая сатира не маскируется, но смягчается очевидными ассоциациями с литературной сказкой. Думается, что и содержательные особенности этого стихотворения указывают на его «народную» атрибуцию либо адресацию. Понятно, что тема «вещего», провиденциального сна вообще хорошо представлена в русской литературе XIX века: среднему советскому человеку она была известна прежде всего по изучаемым в школьном курсе литературы сну Татьяны Лариной и снам Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?». В нашем случае, однако, речь идет о сне с посещением загробного мира и видением посмертного суда, что скорее связывает его со снами, так сказать, «народно-религиозными», с фольклорным жанром «обмираний», где человек, находящийся в летаргическом состоянии, посещает «тот свет» и видит, какие именно наказания ожидают грешников после смерти[170]. Трудно, впрочем, решить, имел ли автор «Сна Горбачева» в виду эту ассоциацию. Мотив сна государственного лидера, вообще говоря, встречается в анекдотах эпохи холодной войны, однако здесь он связан с категорией «политического абсурда» и может восходить к фразеологическим клише, в которых фигурирует словосочетание «страшный сон» («и в страшном сне не привидится» и т. п.). Так, в начале 1980-х годов был популярен следующий анекдот о сне Рейгана:
Рейган… просыпается посреди ночи в холодном поту. Его жена спрашивает:
– Рони, что случилось?
– Дорогая, кошмар мне приснился. Будто идет двадцать-очередной съезд КПСС, на трибуне Брежнев говорит: «Дорогие товарищи, мы заслушали доклады о положении дел на Брянщине и Орловщине. Теперь хотелось бы услышать, как дела на Вашингтонщине. Слово предоставляется первому секретарю Вашингтонского обкома КПСС товарищу Рейгану». А я сижу и чувствую – не готов. НЕ ГОТОВ![171]
Существовал анекдот и про самый страшный сон Брежнева: «по Красной площади едут американские танки, в них сидят китайцы и жуют мацу» (Netinalju Stalinist: 82–85).
Как бы то ни было, можно предполагать, что формальная и содержательная специфика «Сна Горбачева» может быть обусловлена двумя факторами: либо стремлением выдать стихотворение за аутентичный фольклорный текст и, соответственно, представить его в качестве «гласа народа» (надо сказать, что писатель Воронин (или герой его повести) действительно попадается на эту уловку), либо тем, что он был специально предназначен «для народа», а фольклоризованная форма «сказочного» сна представлялась его автору или авторам наиболее удобной, чтобы донести до широкой аудитории соответствующее политическое содержание (что, в общем-то, тоже в какой-то степени удалось, если судить по степени распространения этого текста). Показательно, помимо всего прочего, что в качестве загробного судьи в стихотворении фигурирует именно Ленин: напомню, что партийная идеология эпохи перестройки была ознаменована очередным обращением к «ленинскому наследию» для обоснования демократического переустройства общественных институтов и борьбы с тоталитарными тенденциями вообще и сталинизмом в частности. Особое значение в этом контексте придавалось так называемому политическому завещанию Ленина (это выражение, насколько мы знаем, впервые появляется в докладе Бухарина, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина) – последним и, как представляется, не слишком осмысленным статьям, написанным умирающим советским лидером («Странички из дневника», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации»). Бухарин, впрочем, считал эти работы «замечательными и глубочайшими по своему содержанию» и утверждал, что они представляют собой «не отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую провидел гениальный и острый взгляд полководца мировых революционных сил» (Бухарин 1988: 93). К перестроечным публикациям «политического завещания» добавлялось так называемое письмо к съезду – продиктованные Лениным в декабре 1922 года и адресованные XIII съезду партии заметки о «переменах в… политическом строе», где предлагалось увеличить «число членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни», а также говорилось, что «тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», что трудно сказать, «сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью», что «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между… коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека» (Ленин 1988: 440–443). Именно «письмо к съезду», по всей видимости, подразумевал автор «Сна Горбачева», вложив в уста Ленина реплику «А ведь я предупреждал!» Думается, что широкая популяризация «политического завещания Ленина» в перестроечные годы могла способствовать специфической роли последнего в «Сне Горбачева». Что касается сопоставительной репрезентации внутренней и внешней политики сменявших друг друга лидеров государства, чему, собственно говоря, и посвящен значительная часть рассматриваемого текста, то она также, разумеется, достаточно традиционна и для литературы, и для устной повествовательной культуры; здесь можно, например, вспомнить известное стихотворение А. К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868) с рефреном «порядка только нет», песню А. Д. Флейтмана «Год тысяча девятьсот юбилейный» (середина 1960-х годов) с рефреном «тогда всю правду мы узнали про него» или довольно широко распространенный анекдотический сюжет о том, что делают те или иные руководители страны, когда их поезд сходит с рельсов (Netinalju Stalinist 2004: 62–71). Близкую аналогию сюжету «Сна Горбачева» находим в одном из анекдотов о Хрущеве («Трепло кукурузное»; см., например, вариант, опубликованный в работе М. Л. Лурье и М. В. Ахметовой в настоящем сборнике).
Итак, «Сон Горбачева» представляет собой политическую сатиру «для народа» или «от имени народа», сочиненную, кстати, не слишком молодым человеком, поскольку в ней фигурирует супруга Хрущева Нина Петровна Кухарчук (1900–1984), которая первой из жен советских лидеров начала сопровождать супруга в заграничных поездках. Трудно сказать, до какой степени появление и распространение этого текста было обусловлено чьими-то конкретными политическими интересами или задачами. Настораживает, однако, что в «Сне» отсутствует какая бы то ни было критика Горбачева. Стоит напомнить, что уже в самом начале его правления был дан старт антиалкогольной кампании (соответствующие постановления ЦК КПСС, Совета Министров и Верховного Совета СССР появились в мае 1985 года, спустя два месяца после избрания Горбачева генеральным секретарем), вызвавшей крайне негативную массовую реакцию уже в 1986–1987 годах (она касалась прежде всего подорожания алкоголя, ограничения времени его продажи – с 14 до 19 часов – и резкого сокращения числа винных магазинов, что привело к огромным очередям). В предисловии к вышеупомянутой публикации в антологии «Самиздат века» В. С. Бахтин предположил, что и «Сон Горбачева», и рукописные сатирические стихотворения о Хрущеве середины 1960-х годов (см. ниже) могли быть созданы «в недрах органов госбезопасности во вполне определенных целях», т. е. для пропагандистской поддержки нового режима (Бахтин 1997: 793). Не отвергая эту гипотезу в принципе, мы, однако, считаем ее не очень вероятной: вряд ли стоит думать, что советская политическая полиция прибегала к столь замысловатым методам скрытой пропаганды. Скорее всего, «Сон Горбачева» все же был результатом «частной инициативы», исходившей от кого-то из сторонников нового советского лидера.
Как бы то ни было, автор «Сна Горбачева», по всей видимости, ориентировался не только на «Конька-горбунка» и сказки Пушкина, но и на группу сатирических стихотворений (чаще всего четверостиший), которые также появились в первые годы перестройки и рисовали внутреннюю и внешнюю политику горбачевского СССР с изрядной долей критики и иронии. Все они написаны тем же четырехстопным хореем (нередко с парной рифмовкой) и, как нам кажется, в той или иной степени могут восходить к традиции советской «агитационной» политической частушки, зачастую не предназначавшейся для песенного исполнения и, соответственно, сохранявшей «литературные» ритмические особенности. «Ядром» этого цикла, к которому могут в достаточно произвольных комбинациях добавляться другие тексты, можно считать нецензурное трехстрофное стихотворение, возникшее, по всей вероятности, во времена встречи советского и американского лидеров в Рейкъявике (октябрь 1986 года), когда внешнеполитический курс СССР претерпел резкие изменения:
Рейган пишет Горбачёву:
«Ты ебал-ли Пугачёву?
Присылай её ко мне,
И тогда пиздец войне».
Горбачёв спешит с ответом:
«Если дело только в этом,
Присылаю сразу пару –
Пугачёву и Ротару,
А управишься коль к маю,
Высылаю тебе Раю.
Мне для блага всех людей
и не жалко т<р>ех блядей»[172].
Этот текст, как нам кажется, указывает на некоторые гендерные стереотипы коллективного политического воображения поздней советской эпохи. Можно, конечно, предположить, что известная эстрадная певица А. Б. Пугачева, ставшая в 1985 году народной артисткой РСФСР попала в это и некоторые другие сатирические стихотворения эпохи перестройки (см. ниже) исключительно благодаря богатой падежной рифме к фамилии советского лидера. Не исключено, вместе с тем, что ее появление в подобном «фольклорно-политическом» контексте может быть обусловлено и другими факторами. Один из типов «круговых писем» 1980-х – начала 1990-х известный как «письмо счастья» и включающий перечисление «счастливых» и «несчастливых» героев, переписавших либо не переписавших письмо, упоминает в качестве таковых Хрущева и Пугачеву: генерального секретаря, «выбросившего» письмо, свергают «друзья» по партии, тогда как певица, «отправив 30 писем счастья», через четыре дня получает «на свой счет 2 миллиона долларов». Как утверждают разные варианты писем, дело происходит либо конце 1970-х, либо в начале 1980-х (Панченко 2003: 637–641). В одном из советских анекдотов того же времени Пугачева фигурирует вместе с преемником Хрущева:
Когда-то был анекдот о Пугачевой, который все знают. Армянское радио спрашивают: «Кто такой Брежнев?» – «Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой», – отвечает радио[173].
Представляется, таким образом, что в массовом сознании позднего советского времени Пугачева претендовала на роль «первой леди» СССР, равной по своему статусу «главному мужчине» государства. Дело здесь, как нам кажется, не только в несомненной и крайне широкой популярности певицы и ее реальном либо воображаемом финансовом достатке, но и в топике женской «истории успеха», на которую очевидным образом ориентировалась Пугачева в конструировании своей биографии. В этом отношении массовое политическое воображение, по всей видимости, противопоставляло певицу (как, вероятно, и конкурировавшую с ней на эстраде Софию Ротару) жене последнего генерального секретаря Р. М. Горбачевой (1932–1999), чья публичная политическая деятельность воспринималась большинством граждан СССР преимущественно негативно. Напомним, что Горбачева не только встречалась с женами зарубежных политических деятелей, приезжавших в страну (до нее это обычно делала первая женщина-космонавт Валентина Терешкова), а также участвовала в приемах иностранных делегаций, но и была членом президиума Советского фонда культуры и других благотворительных организаций, часто выступала по телевидению и в прессе. Судя по всему, упоминание в «Сне Горбачева» о жене Хрущева, якобы «дарившей» иностранцам хлеб, равно как и завершающий стихотворение совет не возить «царицу» «по заграницам» связаны именно с массовой обсессией на общественно-политическую деятельность Р. М. Горбачевой. В одном из рассматриваемых четверостиший, например, читаем:
Райка мчится по стране
Точно ведьма на метле.
С ней ее царевич –
Михаил Сергеич[174].
Добавим, что, судя по всему, инициативу по проведению антиалкогольной кампании, принадлежавшую в действительности членам Политбюро М. С. Соломенцеву и Е. К. Лигачеву, также могли приписывать и жене Горбачева. По крайней мере претензии, связанные с отсутствием в магазинах спиртных напитков, адресуются в рассматриваемых текстах не только генеральному секретарю, но и его супруге:
Мы напишем Горбачеву
И Раиске лично:
От томатной пасты
Хер стоит отлично[175].
При этом в текстах, посвященных «борьбе с алкоголизмом», также фигурирует Пугачева (что, впрочем, опять-таки может объясняться особенностями рифмы):
В шесть часов поет петух,
В десять – Пугачева.
Магазин закрыт до двух,
А ключ – у Горбачева[176].
Одновременно с запретом на алкоголь осуждается и продовольственный кризис:
Водку мы теперь не пьем,
Колбасу не кушаем –
Банку браги ебанем
И перестройку слушаем[177].
Именно в связи с жалобами на тяжелое экономическое положение в рассматриваемых текстах фигурирует образ оживающего Ленина:
Милый Ленин, открой глазки!
Нет ни хлеба, ни колбаски;
Нет ни пива, ни вина –
Радиация одна[178].
Обращение к Ленину, который должен «проснуться» и покарать своего преемника, виновного в продовольственном кризисе, мы встречаем и до перестройки: уже в первой половине 1960-х годов получило широкое распространение четверостишие, начинавшееся или заканчивавшееся словами «Дорогой Ильич, проснись / и с Хрущевым (вар. Никитой) разберись». Вот, например, вариант, происходящий из Ярославля:
Мяса, масла нет совсем,
Водка стоит двадцать семь.
Дорогой Ильич, проснись
И с Никитой разберись!
(Гвоздев 2007)
Любопытно, что по устным (и, вероятно, далеко не всегда достоверным) свидетельствам, происходящим из разных регионов, этот текст якобы писали на постаментах памятников Ленину[179].Таким образом, представление о вожде мирового пролетариата, встающем из гроба и проверяющем, хорошо ли идут дела после его смерти, которое было использовано уже в псевдофольклорной сказке Родиона Акульшина «Хитрый Ленин» (Панченко 2005; Тумаркин 1997: 178–181), здесь дополняется значительно более древним литературным и фольклорным топосом «оживающей статуи». В стихотворной политической сатире эпохи перестройки переделка этого текста («Дорогой Ильич проснись, / с Горбачёвым разберись»)[180] также встречается, хотя, судя по всему и не очень часто. Как бы то ни было, очевидно, что образ «оживающего Ленина» был по-прежнему достаточно популярен в массовом политическом воображении эпохи «Сна Горбачева» и оказал на этот последний известное влияние.
Наконец, в еще одном сатирическом стихотворении, содержащем критику режима Горбачева и, вероятно, достаточно часто фигурировавшем в рассматриваемом цикле, перечисляются негативные события, ассоциировавшиеся с первыми годами перестройки: авария на Чернобыльской АЭС; полет Матиаса Руста, приземлившегося 27 мая 1987 года на Большом Москворецком мосту; гибель парохода «Адмирал Нахимов» на выходе из Новороссийской бухты 31 августа 1986 года, во время которой утонуло 423 человека; первый случай положительного анализа на ВИЧ у советской пациентки (1986), а также массовое заражение детей СПИДом в Элисте в 1988 году; распространение наркомании в СССР середины 1980-х годов; крушение поезда «Аврора» 16 августа 1988 года на перегоне Березайка – Поплавенец:
Перестройка – важный фактор:
Расхуячили реактор,
Пропустили самолёт,
Потопили пароход,
СПИД в Россию завезли,
Наркоманов развели,
И какая-то пизда
С рельсов валит поезда[181].
К сожалению, мы не располагаем профессиональными записями этих текстов, сделанными в эпоху их актуального бытования, т. е. во второй половине 1980-х годов. События начала следующего десятилетия, радикально изменившие социально-политическую и экономическую жизнь бывшего Советского Союза, по всей видимости, довольно скоро вытеснили их из массового обихода. Поэтому нам пришлось преимущественно пользоваться современными (2006–2009) сетевыми публикациями, чьи авторы, в свою очередь, воспроизводят письменные тексты, сохранившиеся в домашних архивах. В двух случаях (подборки 2.1 и 2.2) публикаторы дают краткие описания своих источников, позволяющие говорить о том, что речь идет о текстах, распространявшихся, как и «Сон Горбачева», в рукописной либо машинописной форме. Можно сказать, что рассматриваемые тексты обнаруживают своеобразную «тенденцию к циклизации»: переписчики пытаются компоновать отдельные четверо– или восьмистишия так, чтобы составить из них более или менее целостное стихотворение. Что касается первых 22 строк подборки 2.4, то они, скорее всего, представляют собой отдельный «антигорбачевский» памфлет, написанный, судя по первому двустишию («Прошел год, пришел другой, / Михаил, ты стал другой»), в 1986 или 1987 году.
Как бы то ни было, очевидно, что все эти сатирические стихотворения представляют собой непосредственный литературный контекст «Сна Горбачева»: даже отличаясь от последнего в содержательном отношении, они сохраняют достаточную формальную близость. Большинство из них также написано четырехстопным хореем, хотя и с более разнообразным набором рифм (встречаются не только мужские и женские, но и дактилические окончания). Это обстоятельство позволяет предположить, что популярность четырехстопного хорея в качестве устойчивой формы для стихотворной политической сатиры может определяться не только аллюзиями на литературную сказку XIX века и общим «народно-экзотическим» ореолом этого размера. Не исключено, что известную роль здесь сыграла традиция «просоветских» частушек, сочинявшихся и публиковавшихся, начиная с 1930-х годов, с агитационными целями и вследствие этого нередко терявших ритмическую связь с собственно песенной традицией: можно думать, что наряду с другими памятниками «советского фольклора» некоторые подобные частушки никогда никем не пелись и, собственно говоря, функционировали исключительно как часть печатной культуры.
Стоит, однако, задаться вопросом, насколько неподцензурные политико-сатирические тексты второй половины 1980-х годов связаны с массовой советской культурой предшествующих десятилетий. Можем ли мы найти аналогии «Сна Горбачева» в 1960-е или 1970-е? Можно ли вообще говорить о сколько-нибудь устойчивой традиции неофициальной политической сатиры применительно к советской эпохе? Известно, что политические анекдоты появлялись и рассказывались на протяжении всей истории СССР. Однако функциональная специфика анекдота вообще и политического анекдота, в частности, не сводится, на наш взгляд, к репрезентации тех или иных политических событий; здесь же речь идет о текстах именно политико-сатирической направленности. Выше уже было сказано, что нам не известны подобные памятники, относящиеся к эпохе Сталина; возможно, что они еще будут найдены. Однако в середине 1960-х годов неподцензурные сатирические стихотворения имели, по всей видимости, достаточно широкое распространение, при этом они во многом сходны с рассмотренными выше текстами эпохи перестройки.
Наиболее пространный текст этого рода – «Сказка (или Сказ) про царя Никиту»[182],также ориентированная на стихотворную литературную сказку XIX века. В формальном отношении здесь, однако, преобладает «пушкинская» традиция чередования парных мужских и женских рифм, а в качестве «титульного» претекста стихотворения сам автор называет сказку «Царь Никита и сорок его дочерей» (Пушкин 1977: 126–131):
Если Пушкина прочтете,
Царь Никиту там найдете,
Только был тот подурней,
Имел сорок дочерей.
Все красивы, все пригожи,
Друг на друга не похожи.
И на всех как на беду
Не найдешь одну Балду.
Впрочем, за исключением этой ремарки, а также искаженной цитаты из пушкинского текста («Принц Никита жил когда-то, / Ни высоко, ни богато») содержательного сходства две «сказки» не имеют. Основная часть стихотворения о Хрущеве состоит в подробном изложении биографии и политической деятельности советского лидера, начиная с его работы на посту первого секретаря ЦК КП(б) Украины в конце 1930-х годов и в послевоенные годы. Впрочем, большинство описываемых в этом тексте событий происходит уже после смерти Сталина, именуемого здесь «Кащеем» («Вот пришел конец Кащею – / Смерть взяла к себе злодея») и ареста Берия («Засадили, расстреляли / И Никите власть отдали»). Дважды – сначала кратко, а затем подробно – описывается разгром «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова» на июньском пленуме ЦК КПСС 1957 года; упоминается последующее падение Булганина, а также исключение маршала Жукова из состава Президиума ЦК и ЦК КПСС на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1957 года. Внешнеполитическая деятельность «царя Никиты» представлена в стихотворении визитами Иосипа Броз Тито в СССР в середине 1950-х годов («Вот однажды царь Никита / Пригласил в Россию Тита»), поездкой Хрущева и Булганина в Индию, Бирму и Афганистан в 1955 году («Спьяна влезли в ту страну, / Где хозяин был У-Ну)[183] и демонстративно бесцеремонным поведением советского лидера на заседании 15-й сессии Генеральной ассамблеи ООН 12 октября 1960 года. Что касается внутренней жизни страны, то здесь внимание анонимного автора привлекли печально памятная кампания по разведению кукурузы (рубеж 1950–1960-х годов), освоение целинных и залежных земель (1954–1956), отказ от обязательных государственных займов в 1956 году с одновременным замораживанием на 20 лет выплат по старым займам («В долг его с народа брал, / А обратно не отдал»), семилетний план развития народного хозяйства СССР (1959–1965), а также запуск первых автоматических станций для изучения Луны в 1959 году:
Сам придумал семилетку.
Приказал пустить ракетку
На далекую луну
Разбудить там Сотону.
Хотя очевидно, что «Сказка про царя Никиту» была написана уже после падения Хрущева, обстоятельства октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 года в ней подробно не оговариваются; сообщается лишь, что
…потом он заблудился
И с вершины покатился.
Ты скорби, народ-творец,
Тут и сказочки конец.
Но скажу вам по секрету,
Я продолжу сказку эту.
Другое стихотворение о Хрущеве – «В СССР Никита жил…»[184], – появившееся, по всей видимости, одновременно со «Сказкой», значительно короче и не подразумевает прямых литературных аллюзий. Здесь в вину Хрущеву ставятся несколько иные аспекты внутренней и внешней политики СССР рубежа 1950–1960-х годов: кредит на возведение промышленных объектов, предоставленный в 1960 году недавно обретшей независимость Гане, начатое в том же году строительство Асуанской плотины в Египте, предоставление режиму Патриса Лумумбы военных грузовиков и транспортных самолетов, карьерные и финансовые успехи А. И. Аджубея (1924–1993), в 1949 году женившегося на дочке Хрущева Раде, а с 1959-го по 1964-й работавшего главным редактором газеты «Известия». В отличие от «Сказки про царя Никиту», «В СССР Никита жил…» содержит более пространное описание октябрьского Пленума, включающее подробности, которые могли быть известны далеко не всем современникам этих событий. Сообщается, в частности, что Хрущева заставили подписать заявление об отставке (написанное не им, а Л. Ф. Ильичевым; см. об этом: Постников 2004) и что последним во время смещения «царя Никиты» выступал Л. И. Брежнев (Аджубей 1989: 307):
Он хотя сопротивлялся,
Но потом во всем сознался,
Заявленье написал,
На здоровье упирал.
Дескать слаб я стал мозгой,
Допустил промах большой.
Но прошу меня простить,
Зла на сердце не таить.
Вдруг тут Брежнев говорит:
«А народ-то не простит
Чем народ-то ты кормил,
Только речи говорил.
Так что вот давай нам дело
Поведем народ мы смело,
Скоро лучше будем жить».
Кроме того, к числу антихрущевских стихотворений, появившихся после «октябрьского переворота» 1964 года, относится «Ответ царя Никиты зятю Аджубею», который в некоторых рукописях фигурирует как продолжение «Сказки о царе Никите», а также отличающееся в метрическом отношении стихотворение «Был король у нас такой…»[185]. В них, как и в текстах, процитированных выше, Хрущеву адресуются преимущественно «экономические» упреки. Вообще говоря, и внешняя, внутренняя политика страны интерпретируется во всех этих сатирических стихотворениях именно в терминах, так сказать, «национального благосостояния». Международная активность Хрущева репрезентируется здесь как постоянная раздача «подарков», приобретенных за счет собственного народа:
А Никита, словно птица,
Стал летать по заграницам.
И куда б он не летал.
Всем подарки раздавал:
Тем дворец, тому заводик.
Здесь пшеницы пароходик.
Так он грабил свой народ,
Чтоб другой кормился сброд.
(«Сказ про царя Никиту и его свиту»)
Примечательно, что обвинения в торговле хлебом с другими странами, адресуемые «царю Никите» почти во всех этих стихотворениях, также сопровождаются рифмами царица – пшеница – заграница, которые, как мы помним, фигурируют в «Сне Горбачева» именно применительно к хрущевской эпохе:
Часто ездил за границу,
Продавал свою пшеницу.
(«В СССР Никита жил…»)
Зря я только за границу слал им русскую пшеницу. <…>
Разве были за границей Царь с зятьями и царицей?
(«Ответ царя Никиты зятю Аджубею»)
Скорее всего, обвинения в экспорте «пшеницы», которые, как мы помним, фигурируют и в «Сне Горбачева», были обусловлены продовольственным кризисом 1963 года, когда в связи с неурожаем и засухой сборы зерна в СССР сократились почти на 30 % и страна стояла на пороге голода (Зеленин 1999). Вероятно, нехватка продовольствия и в первую очередь хлеба, возникшая, несмотря на освоение целинных земель и высокие урожаи зерновых в конце 1950-х годов, вызывала у многих подозрение, что правительство отправляет хлеб на экспорт вместо того, чтобы кормить им собственных граждан. В действительности, однако, все обстояло противоположным образом: именно в 1963 году СССР начал массовые закупки зерна за рубежом (они составили около 10 % от валового сбора), а кризис с поставками хлеба, по мнению современных исследователей, можно объяснить интенсивной миграцией сельского населения в города в конце 1950-х – начале 1960-х годов, а также общим ростом потребления продуктов питания в эпоху Хрущева (Там же).
В известном смысле соотношение «Сказки о царе Никите» и стихотворения ««В СССР Никита жил…» сходны с «фольклорной» контекстуализацией «Сна Горбачева» в первые годы перестройки. «В СССР Никита жил…» отличается меньшей «литературностью», имело, как мы видим, не только письменное, но и устное распространение и отличается значительной вариативностью. Впрочем, история этого текста требует более специального анализа.
Как бы то ни было, очевидно, что «Сон Горбачева», а также неподцензурная сатирическая поэзия эпохи перестройки в целом наследуют уже сложившейся традиции рукописной политической сатиры, которая, возможно, восходит не только к 1960-м годам, но и к предшествующему времени. Здесь необходимо вспомнить стихотворные политические памфлеты начала XX века, в частности, сочинения народника С. А. Басина-Верхоянцева (1869–1952), также восходящие к «Коньку-горбунку» Ершова (см.: Спиридонова 1977: 35; а также вступительную статью к публикации Н. Г. Комелиной в настоящем сборнике). Среди соответствующих текстов послереволюционного периода и, соответственно, «антисоветского» содержания, стоит, например, иметь в виду опубликованное С. Н. Азбелевым восьмистишие о «красной жопе Ильича», появившееся, вероятнее всего, вскоре после смерти Ленина (Азбелев 1998: 279, № 15).
Понятно, что и в случае с отставкой Хрущева, и применительно к эпохе перестройки речь идет о текстах, написанных достаточно образованными авторами и имевших хождение преимущественно, если не исключительно, в городской среде. Вместе с тем, на наш взгляд, содержательные особенности этих сатирических стихотворений вполне отвечают стереотипам социально-политического воображения, характерным для массовой культуры советского времени. Впрочем, подробный анализ этих стереотипов – предмет для отдельного исследования.
Приложения
1.
Сон Горбачева[186]
Горбачеву снится сон,
Что на том уж свете он.
Видит длинный стол во сне
И решетку на окне.
На скамейке трое в ряд
Свесив головы, сидят.
Он, конечно, понял тут,
Что попал на страшный суд.
Вдруг затихло все и вот
Объявляют: «Суд идет!»
Преклоняют все колени,
Вместо Бога входит Ленин.
Грозно руку поднимает,
Суд загробный начинает:
Подойди, товарищ Сталин,
Чтить тебя хоть перестали,
Но заслуг минувших лет
Сохранился все же след.
Впрочем, речь пойдет о том,
Как испортился потом.
И скажу я, не тая,
Велика вина твоя.
Ты себе присвоил право
Суд вершить, чинить расправу,
Кто в Сибирь, кому – расстрел,
Как же это ты посмел?
Или ты умом отстал?
А ведь я ж предупреждал!
Если хочешь быть у власти –
Обуздай покрепче страсти.
Должен быть слугой народа,
Не царем, не воеводой.
Ты нарушил договор,
Так послушай приговор:
Есть тебе о чем тужить,
Будешь верою служить
Ты у Грозного царя
(Он прибил секретаря)
Сам узнаешь у Ивана,
Каково служить тирану!
Ну, Никита, твой черед,
Выходи сюда вперед!
Здесь сплошная темнота,
Ни заслуг и ни ума.
Ты зачем, не зная броду,
Лез всегда и всюду в воду?
И везде совался смело?
Да твое ли это дело?
Кукурузу разводить
И коров доить учить?
Ты зачем по заграницам
Разбазаривал пшеницу.
Ты народ обидел кровно,
Даже тем, что и Петровна,
Возомнив себя царицей
Хлеб дарила заграницу.
И зачем скажи, нахал,
Целину ты распахал?
Ведь хватило б на века
Мяса там и молока.
Но и тут уж, братец мой
Удивлял ты всех порой.
Даже опытных в дебатах
Заграничных дипломатов.
До сих пор им не понять,
Чем страшна у Кузьки мать
Шутовство – твое призванье
Так прими ты наказанье:
Хоть тебе не по нутру –
Послужи шутом Петру!
Леня, что же ты не весел?
Что ты челюсти отвесил?
Выходи на правый суд,
Или ноги не несут?
Расскажи же, как ты правил,
Без штанов ведь всех оставил!
В магазинах хлеб да кильки,
В промтоварах только шпильки.
На Руси такой печали
Отродяся не видали.
Стали бледными девицы,
И чему же тут дивиться.
Разве хватит для красы
В год полфунта колбасы
Мужики печаль и горе
Утопили в пьяном море.
Запустенье, лень и скука,
Захирела вся наука.
Ни с кого тут не спроси.
Серость бродит по Руси.
Но зато, как на болоте,
Нечисть всякая в почете,
Казнокрады и хапуги,
Спекулянты и ворюги,
Тунеядцы, бюрократы,
Несуны и горлохваты.
Вот такой взрастил букет
За неполных 20 лет
Так за что же, милый мой?
Ты четырежды герой?
Может мира на планете
Ты добился в годы эти?
Или был во вражьем стане
Где-нибудь в Афганистане?
Нет, в боях и в дни труда
Не оставил ты следа.
Где же мог ты ухитриться
Так геройски отличиться?
Ах, писал воспоминанья?
Заслужил ты наказанье:
Эй, несите-ка сюда
Все медали, ордена.
Звезды, ленты, аксельбанты,
Все значки и транспаранты!
Так неси теперь, старайся,
Да под ношей не сгибайся!
Ленин голову поднял,
Горбачева увидал:
Михаил Сергеич, друг,
Почему такой испуг?
Ведь тебя пока бы вроде
Не за что судить в народе.
Ясность мысли, ум и честь.
У тебя, что видел, есть.
Но на весь дальнейший путь
То, что видел, не забудь!
Твердым будь, но не тираном!
Не царем, а капитаном!
Будь скромней, по заграницам
Не вози с собой царицу,
Не пугайся! Будь здоров!
И не вешай орденов!
2. Сатирическая стихотворная культура эпохи перестройки
2.1. Подборка 1[187]
1)
Песни пишет Горбачёв,
Рая пишет ноты.
Ельцин песен не поёт –
Выгнали сработы.
2)
Райка мчиться по стране,
Точно ведьма на метле.
С ней её царевич –
Михаил Сергеич.
3)
Рейган пишет Горбачёву:
«Ты ебал-ли Пугачёву?
Присылай её ко мне,
И тогда пиздец войне».
Горбачёв спешит с ответом:
«Если дело только в этом,
Присылаю сразу пару –
Пугачёву и Ротару,
А управишься коль к маю,
Высылаю тебе Раю.
Мне для блага всех людей
и не жалко тех блядей».
4)
Перестройка – важный фактор:
Расхуячили реактор,
Пропустили самолёт,
Потопили пароход,
СПИД в Россию завезли,
Наркоманов развели,
И какая-то пизда
с рельсов валит поезда.
5)
Милый Ленин, открой глазки!
Нет ни хлеба, ни колбаски;
Нет ни пива, ни вина –
Радиация одна…
6)
В шесть часов поёт петух,
В десять – Пугачёва.
Магазин закрыт до двух,
А ключ – у Горбачёва.
Водку мы теперь не пьём,
Колбасу не кушаем –
Банку браги ебанём
И перестройку слушаем.
7)
Мы напишем Горбачёву
И Раиске лично:
от томатной пасты
Хер стоит отлично.
8)
Раньше пили каждый день,
А теперь с получки.
Этот хуй с пятном во лбу
Доведёт до ручки.
2.2. Подборка 2[188]
Рейган пишет Горбачеву
не ебал ли Пугачеву
посылай её ко мне
и тогда конец войне.
Горбачев спешит с ответом
если дело только в этом
посылаю сразу пару
Пугачеву и Ротару.
Если справишся ты к маю
То пришлю тогда и Раю
ради жизни всех людей
мне не жалко трех блядей.
Перестроика важный фактор
расхуячили реактор
утопили пароход
пропустили самолет.
Наркоманов завели
спид в Россию завезли
и какая-то пизда
с рельс спускает поезда.
Передайте Горбачеву
и Раисе лично
от народной самогонки
хуй стоит отлично.
ВОДКУ БОЛЬШЕ МЫ НЕ ПЬЁМ
колбасу не кушаем
браги банку наебеним
перестроику слушаем
В пять часов петух поёт
в восемь Пугачева
магазин закрыт до двух
ключ у Горбачева.
Вот как ведьма на метле
мчится Раика по стране
С ней её царевич
Михайл Сергеевич.
Перестройка мать родная
хозрасчет отец родной
на хуя родня такая
лучше буду сиротой.
Мишка песни сочиняет
Рая пишет ноты к ним
откажись ка песни петь –
вылетишь с работы.
Раньше пили каждый день
а теперь с получки
этот хуй с пятном на лбу
доведет до ручки
Ленин! Милый открой глазки
Нет ни мяса ни колбаски
нет ни водки ни вина
радиация одна.
2.3. Подборка 3[189]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.