Глава VII Хлеб убран

Глава VII Хлеб убран

Высятся каменными твердынями по Руси кое-где различных пород и высот горы, холмы и пригорки. Разлились на ее ровных и обширных пространствах, по низменностям широкие и узкие, тихие и шаловливые ручьи, речки и реки. В горах и в пригорках, среди различных каменных пород, попадается особая плотная, так называемая кремневая: ударить сталью — искру дает. Не нужно для рождения таких камней и гор высоких, достаточно и таких горушек, которыми обставляются правые берега рек наших. Достаточно и таких невысоких холмов, как в Москве Воробьевы горы, и таких печальных слезливых рек, как сама Москва-река. В верховьях этой реки кремневые камни лежат такими пластами и скалами, что и в десятки лет всех не выломаешь. Не говорим уже об Уральских горах и других местах, где залегают такие же камни и где их ломают. Ломают все окрестные крестьяне (и это их промысел, их хлеб насущный). Выломивши плиты, обтесывают их железным тяжелым молотом в круги, по круглому обводу и по величине (на ручные четверти) в восемь, девять и больше четвертей. В каждом камне просверливают довольно широкую дыру. Это — жернова, жерны — продажный товар, которым нагружают барки, стоящие тут же, у берега, у жерноломней, и сплавляют на ярмарки. На Нижегородской ярмарке, на удивление иностранцев, не догадывающихся, как этот тяжелый товар можно таскать по ярмаркам — на берегу Оки под Нижним Базаром навалены эти жернова на продажу, целыми поленницами. Жерновые камни, как известно, сдирают с зерен оболочку и откидывают ее прочь. Это отруби. Чем их больше отобрано, тем мука белее, и в таком случае вместе с рубашкой зерна жернова отдирают часть зернового белка. В отрубях, таким образом, заключается много питательной силы, и они служат полезным кормом для скота, особенно в виде пойла для молочной скотины и в виде отрубяного хлеба для квасу, для собак, для коров. Без жерновов с неободранными зернами человеку не справиться, хотя бы природа и позаботилась снабдить его рот плоскими зубами, теми же своего рода жерновами. Некогда, правда, человек пробовал обходиться доморощенными зубами, да дальнейший опыт и большие затруднения выучили его снять работу с костяных зубов и передать ее каменным жерновам, что и вернее. Но не в том только сила и услуга воды, что она может таскать по ярмаркам у нас на Руси тяжелые камни и пудов в 500 колокола, но для нашего рассказа также и в том, что течет вода в реке по склону. Если перепрудить, приостановить реку запрудой или так называемой гатью, вода в запруде встанет выше, вода дальше по реке останется на низу и в самом деле будет ниже. Сила падения воды через это увеличится. Стоит даже в уличных весенних потоках приладить из лучинок на палочке валик и поперек его крылья, прорыть запрудку и спустить струю воды на поперечные дощечки валика, вся игрушка зашевелится и будет вертеться, пока вода не перестанет падать на крылья и течение ее опять не уравняется в плоское, так называемое горизонтальное. Вот и игрушечная мельница, первообраз настоящего мельничного колеса. На мельнице настоящей та же игра, лишь пошире, гораздо побольше. Чтобы концы вала не вертелись понапрасну, забавляя только шалуна, его приводят к деревянной рукоятке, называемой веретеном, а к последнему прикрепляют один жерновой камень с дырой. Вода, падая на зубья колеса, вертит вал с шестерней, надетой на снасть или веретено. С передачей водяной силы шестерня вертит веретено жернова, а веретено — жернов. Этот вертящийся жернов верхний с дырой, называемый вечеей, наглухо лежит на другом жернове — нижнем. Дыра в этом заделана деревянной втулкой, обложенной войлоком. Жернова на мельнице уже, как видите, не в таком виде, как куплены, а обделаны и присноровлены: верхний жернов даже оковывается железной полоской или шиной, чтоб не разлетелся — сила воды велика, как и сила ветра в поле. Зерно сыплют из ковша под веретено, в вечею: пойдут жернова разговаривать, растирать зерно в мелкую пыль, и начнет скатываться зерновая пыль, называемая мукою, по деревянному наклону (корытцу) в подставленный ларь или сусек, как вода польется. По мере того как высыпается мука, в воронку, которая приводится в сотрясение толкуном, сыплют свежее зерно. Воронка и это зерно проводит сквозь дыру верхнего желоба между обоих жерновов. Жернова муки не портят, оставляют в ней все те же вещества, с какими приняли зерно. Из-под новых жерновов первый размол дает муку нечистую, а затем уже какая требуется, дает самую мелкую, до того мелкую, что летит она вверх, наполняет все здание мельницы, заваливается по всем щелям, обсыпает и белит как мертвеца самого мельника, не задумывается садиться даже на брови и ресницы его. Однако в конце концов выходит то, что загадывает загадка: Один говорит (вода) — побежим, другой (жернова) — полежим, третий (колесо) говорит — покачаемся. — Велика услуга, польза и сила воды, да велика, как не нами сказано, и сила ветра в поле. Поймали его, вольного гуляку, люди и приладили его силу также к колесу и жерновам. Там, где воды мало, а часто и совсем нет, другого рода мельницы (ветряные) служат такую же службу для хлеба, превращая его в муку. На ветрянке тот же вал, но не лежачий, как на водяной мельнице, а стоячий. Вертит вал не вода, падая на кулаки колеса, а ветер, ударяя в крылья, которые и прилаживаются наискосок. Во всяком случае они подражают крыльям птиц. Стоячий вал также ворочает колесо, но уже лежачее, которое своей шестерней шевелит жернова. Не всегда, однако, крылья ветрянки стоят против ветра: обойдет ветер другой стороной — мельница молоть перестанет. Чтобы отвратить беду, приделаны тонкие бревна — правила, которые и спускаются к земле, чтобы ухватить бы можно. Правилами, или рулем этим, ворочают мельницу (верх ее) с крыльями по ветру, куда надо. Вот главная разница между водяными и ветряными мельницами. Водяная ищет воды: предпочитает реки, прилаживается к озерам, не обегает и искусственных прудов. Естественное движение воды мельницу не удовлетворит, надо усиливать напор воды, то есть делать ей препятствие или запруду: вода в соседних местах потечет с большой силой. Но от большой силы мельница ломается, а потому из водохранилища выводят каналы из дерева и кирпича. Желобу этому можно дать какой угодно наклон, а стало быть, и такой, который исполнит главное желание. По каналу идет вода до встречи с мельничным колесом, а излишняя выпускается через особые отверстия, которые, по надобности, запирают и отпирают воротами. Плотина делается просто из ряда деревянных свай, вколоченных поперек реки. К ним приделывается стена из брусьев, по другую сторону опять ряд свай, а между теми и другими накидываются камни или битый кирпич. Сверху настилаются доски, и плотина превращается в отличный мост. Пруды вырывают в ущельях, в долинах и ждут в них стоков дождевой, ключевой и прочей случайной воды. Плотины здесь делаются из земли, и лучше укрепляются те места, в которые сильнее бьет водяное течение: сюда поступает и хворост, и мелкий песок в смеси с глиной. Вода на мельничное колесо действует тяжестью и течением, а потому и колеса для действий одной тяжестью бывают наливные (над которыми с одного боку идет желоб, приводящий воду), среднебойные, где действуют вместе тяжесть и течение воды, и подливные с действием одного течения, и тогда колеса или свободно висят в воде, или ограничены желобами. Вода прямо падает на верхние лопатки и шевелит колесом с валом, на котором сидит зубчатое колесо. К нему прилаживается и весь остальной внутренний механизм мельницы, на который мы уже и указали. Ветряная мельница без ветру не мелет и стоит растопыря деревянные, кривые полунаклонные крылья. Ветер движет в ней ветряное колесо с двумя зубчатыми колесами, которые шевелят крепкий стоячий вал, идущий вдоль всего мельничного здания. Ветер на это колесо действует не только направлением, но и своей силой, напряженностью, скоростью. Устройство ветрянок проще и дешевле, к тому же они готовы служить везде, где мало воды. Вот почему ветрянками обставлены все селения, города и деревни в степных местах России, где любит родиться хлеб, в особенности пшеница. В лесных местах, в мокрых северных странах меньше ветряных мельниц, но, при обилии воды, больше водяных. В Малороссии нельзя вообразить себе ни одной деревушки без ветряных мельниц, как нельзя представить себе этой же деревушки без волов. Волы и ветрянки с растопыренными крыльями бросаются в глаза прежде всего и оставляют по себе неизгладимое воспоминание. Ветряные мельницы оживляют гладкую и скучную степь и, прорезавшись на алом отливе заходящего солнца, стоя на горке, с поломанными крышами, с обгрызенными крыльями, представляют такие живые картинки, которыми можно любоваться и которыми неспроста соблазняются наши художники. Степь без воды, ветряные мельницы — единственное спасение, и хотя за ними много бывает прогульных дней, тем не менее они сплошь стоят до Черного моря и непрерывно идут за австрийскую границу, в славянские земли до самых Карпат и нашего старого дедушки Дуная. Любя пшеничное есть и в большом числе и исключительно потребляя крупитчатый булочный хлеб, мы должны остановиться на некоторое время на крупчатках. Лучшую крупитчатую муку не только в России, но и в целом свете доставляет город Елец Орловской губернии. Три речки, впадающие вблизи его в Сосну, текут очень быстро и, следовательно, очень удобны для крупчаток. За ними, собственно, в тех местах и остается прозвание; мельницы же, обделывающие рожь, называются раструсками. Мельник на них годится всякий, на крупчатках должен быть очень опытный и называется мастером, помощники его — мукосеями. Хорошие мастера получают жалованья тысячи по две в год, на всем готовом хозяйском. От него требуется большое искусство выбрать и смешать разные сорта пшеницы и наковать жернов. Искусство мастера особенно выказывается при спариваньи, то есть подборе верхнего жернова к нижнему. Жернова привозят из Коломны (город Московской губернии) и из Глухова (город Черниговской губернии), и в них главная суть дела. Добрый камень обогатит, а плохой может разорить хозяина, — говорят там. Хорошим жерновом дорожат до того, что когда он со временем от употребления сделается тонким и легким — к нему сверху прикрепляют другой. Крупчатки обыкновенно строятся в три яруса: в верхнем чистят зерна, в среднем отбирают и отвевают отруби, превращая зерна на манную крупу, или манку; в нижнем ярусе крупа размалывается в муку. Крупчатка сразу отделывает 500 четвертей, и это называется переделом: пока передел не кончен, работы идут день и ночь без перерыва, не бывает отдыха не только по будням, но и в праздничные дни. Хлеб к Ельцу и Ливнам (городам Орловской губернии), к Ефремову (Тульской) и Лебедяни (Тамбовской) доставляется из ближайших соседних губерний, из степи, как говорят там, чумаками на волах. Доставка эта сухопутная и называется гужевой в отличие от доставки водою. И чумацкие волы, и великорусские лошади натаскивают на елецкие крупчатки до 180 тысяч четвертей пшеницы озимой и до 200 тысяч четвертей яровой. Видел я, направляясь в черноземную полосу России, эти неоглядные поля с черноземом, которым, кажется, и конца не было. Угольною чернетью отливали полосы. Не нуждается здешний народ в мучительных работах с новинами; не обливается его сердце кровью при виде сиротливого и тщедушного ячменя. Загородями защищает свои поля лесной мужичок и бережет их от потравы скотиной. Здесь и загородей не хватит на все поля, неоглядно обширные, на которых встреча с леском, перелеском и искусственным садом — большая диковинка. Стоит на припеке и на ветру лесная деревенька; завалена соломой деревушка степная и так обставлена со всех сторон скирдами и одоньями, что за великий труд можно рассмотреть посреди хлебных богатств и избытков самые жилища, степные избы. — Сеем мы, батюшко, — говорит архангельский крестьянин, — одну треть ржи да две трети ячменя на одно поле. И держимся мы обычая такого: раньше посеешь — раньше пожнешь. Сеют больше те, которые далеко ушли от моря, а приморским нельзя, нельзя им идти против Божьего произволения. Не успеет наш ячмень или рожь в наливе дойти — и пойдет тебе из каждой мшины словно пар: и все и прохватит этой сыростью и дозреть зерну не даст. Дозревает уже зерно на ветру. — Такой хлеб купил, такой хлеб! Зерно — бриллианты, — хвастается в одном из степных трактиров купец другому, выпивая чай чашку за чашкой. — Ни соринки в зерне, ни задоринки: весь на отбор. Иных и разговоров, кроме как о хлебе, не слышу; кроме длинных хлебных кладей скирдами, ничего не вижу. Вижу длинные селения, богатые каменные города, и нет одного, который бы не обставился со всех сторон мельницами. Лежащие на реках — водяными, стоящие на горах и в долинах — ветряными: Стоят птицы-юстрицы, на ветер глядят, крыльями машут, сами ни с места (как выражается народная загадка). В селе Скородном (Орловской губернии), которое по хлебному делу оттого и называется так, что выстроилось на скореженном (взбороненном) месте, в Скородном я насчитал двенадцать мельниц; в городе Козлове (Тамбовской губернии) — тридцать пять; в Ельце и Ливнах десятки крупчаток; в Моршанске (Тамбовской губернии), сверх знаменитой мельницы на двадцать три постава, по горам, окружающим город с трех сторон, ветряные мельницы стоят почти сплошной стеной: сосчитать трудно. Во Мценске целая площадь амбаров для хлебных складов. По дороге нет иных обозов, кроме хлебных. В возах по две, по три лошади — тяжелы возы. — Что везете? — Хлеб из Ельца. — Зерном или в размоле? — Мукой везем, тамошнего размолу. — Почем нынче хлеб-то? — А не знаем, не спрашивали: зима скажет, — Хорошее ноне лето послал Господь, сухое, умное: вовремя дождем подпрыскивало, вовремя солнышком присушало!.. Везут пеньку, шерсть, яблоки, бергамоты и груши. Пошла земля, которую не удобряют, пошел народ, который ест только пшеничный хлеб, приближаются благодатные места хлебородной Малороссии. Остановимся: мельниц так много на дороге, что проехать мимо не приводится. Может быть, детская игра довела человеческий ум до водяной мельницы, но довела еще в очень древние времена. Потом уже, когда умы человеческие еще больше просветились, придумана была конная мельница, сменившая человеческую силу на лошадиную; потом ветряная мельница. Теперь мы уже имеем паровые, которые могут молоть во всякое время, не поджидая ветра в поле, не надеясь на слепую лошадь, не боясь прибыли и убыли воды в реках. Для нас, впрочем, все равно, какая бы мельница ни смолола наш хлеб: нам надобна мука. Понадобится мука самая лучшая — крупчатка, понадобится крупа — свезем на такую мельницу, которая называется круподерней и толчеей, пустим в ход машинку, называемую крупорушкой. Сила, движущая крупянки, одна и та же, и лишь другое у этих машин назначение, применяясь ко вкусам людских желудков и желаниям хозяев и владельцев хлебного зерна в мешках и кулях. Свезли и мы свой куль, обмололи. Муку пересыплем в холщовый мешок: там ей будет и лучше, и почетнее. Но подождем, как велит мельник, и посмотрим, что он будет делать. Мука из-под жерновов вышла разгоряченной. Мельник спешит ее тотчас охладить. Для того на полотне небольшими количествами сносит он муку в холодное место. Здесь, по опыту и по науке, должно быть свободное движение воздуха. Мука рассыпается на деревянном полу и несколько раз деревянною лопатой переворачивается. Теперь, пожалуй, можно взять и увезти домой и потреблять ее в печенье. Кто хочет иметь из одного куля муку разных сортов, тот должен еще немного подождать. На мельницах, когда мука совсем охладится, ее подвергают новым мытарствам: через воронку она поступает на грохот или крупное проволочное решето больших размеров, с прибавкой к нему сит или мелких и частых решет. Грохот при помощи находящихся в нем щеток сортирует муку и, например, из пшеницы делает первый сорт, самый лучший, называемый мукой конфетной. Если отделить ее немного, она бывает самая нежная для самых лакомых печений. Дальше пойдут сорта все грубее и хуже: сначала второй сорт, белая мука — крупчатка; затем третий, так называемая грубая мука и, наконец, крупные и мелкие отруби для корму скота. Впрочем, если отбить крупные отруби, можно получить еще один сорт муки, так называемой хлебной, из которой можно испечь очень вкусный хлеб. Вот почему и в торговле, в лавках, пшеничную муку имеют разных сортов: крупчатка, первач, подрукавная, межеумок, второй первач, другач, мелкие отруби и крупные отруби. Мельница рождает новые заботы в крестьянской семье: каков размол будет, каковую муку он даст, крупную или мелкую? Размол не радует, нехорош, если он крупитчат, а чего лучше, когда выйдет самый бархатный, когда хорошие невыкрошившиеся жернова размозжат гнетом и трением хлебные зерна в мелкий, приятный на ощупь порошок — муку. Бывают и такие мельницы (да сплошь и рядом), про которые говорят: молоть не мелет, а только воду мутит. Впрочем, сырой хлеб и хорошая мельница не сможет переделать в муку так, как желается и быть надо. Не всякая мельница хорошо мелет, не всякая сумеет и сможет такое дело сделать. Накрытая соломой, с двумя жерновами, или, как обыкновенно называют, с одним поставом, таких хитростей сделать не может. Бревенчатая да большая — такая, что могла прикрыться деревянной крышей, стало быть, побогаче, а богата оттого, что умеет разное делать — шумит и стучит не на одном поставе. В городе Моршанске больше 70 лет на рукаве Цны стоит мельница: завод большой, каменная, двухэтажная, вся на толстых дубовых столбах. Это самая большая в целой России, работает на 23 поставах и мелет тысячу четвертей в сутки: если сказать об этом мелкому и бедному мельнику, то он со страху перекрестится и не поверит. А между тем в ней самой можно бы еще другой завод пристроить, завод лайковый, для выделки самой лучшей французской лайки на перчатки из крысьих шкурок. На моршанской мельнице нехотя и мимоходом убивают каждый день больше двадцати огромных крыс, и то лишь тех, которые снуют под ногами и сами напрашиваются на смерть. На всех мельницах этих животных оба сорта: и подпольные — рыжие, и водяные — черные. Повезем от них наш хлеб домой: дома по крайней мере одни мыши не столько большие и прожорливые, чтоб могли сглодать полмешка зараз. А как ни голодны шаловливые мыши, беды от них не считаются настоящими и в счет приняты нами быть не могут: муки нам хватит на себя. Для муки опаснее насекомое из породы хрущаков черновато-коричневых, с голубыми бороздками по надкрыльям. Личинки их, живущие в муке, блестящего рыжего цвета и известны под названием мучного червяка. Муки всякой довольно: вот пшеничная, которая вместе с полбенной почитается самой питательною. Есть в самом большом запасе и самая любимая, но не так уже питательная — мука ржаная: поставить на холодной воде — ржаной хлеб получится кислый, на теплой опаре — пресно-сладкий, стало быть, из одной муки два сорта. Есть ржаная мука ситная, просеянная сквозь частое сито, и решетная — сквозь решето покрупнее и погрубее, и пеклеванная изо ржи и пшеницы — чисто смолотая и мелко просеянная. Есть в запасах и ячменная мука, но из нее трудно выпекаются хлебы и тесто плохо всходит: хороша в блинах и нет ее лучше в пиве и в солоде. Есть и овсяная мука, размол которой не бывает мелким, жернова для него отставляют друг от друга подальше: мука хороша для киселей. Мука из овса не молотая на мельнице, а толчена я в ступе или на водной толчее деревянным пестом дает знаменитое толокно — любимое кушанье всего православного русского народа: толокнянка — толокно, разведенное водою, молоком или квасом с придатком соли; толокнушка — жидко разведенное толокно, толоконцы — толокняные колобы. Деревянный пест в деревянной ступе, или иготи, дробя зерно, отбивает мякину и обращает зерно в пшено: рис — в сарачинское пшено; черное просо — в пшено боровое; из-под песта и из ступы и наше толокно. Стучит пест в ступе по избам, стучит еще пуще на толчеях, шуршат жернова в бабьем куту за перегородкой в избе и особенно громко разговаривают на водяных и ветряных мельницах. Разговаривают и промеж себя (как уверяет поговорка). Жернова говорят: Вчуже лучше, а ступа говорит: То тут, то там (и на звуки этих инструментов этот разговор отчасти похож). Из хлебных зерен, пущенных в мокроте и тепле в рост, или проросших так, что началось брожение и мучной крахмал превратился в сахар, — из хлебных зерен (овса и преимущественно ячменя) приготовляют солод. Рощеное зерно сушат и крупно на домашних ручных жерновах мелют таким порядком. Ячменное (яшное) семя мочат в воде до того, что оно станет мягким на ощупь. Смоченное и разбухшее семя складывается в кучи, просыхает, нагревается и прорастает, то есть пускает корешки (ростки). Если не разворочать, кучи зерна могут перегореть, если вынуть и высушить — рост остановится; из крупносмолотого зерна делается солод. Если истолочь и мешать с водой часа полтора-два, крахмал исчезает, сменяясь сахаром. Жижа становится сладкой и называется суслом. Ячменное сусло превращается в брагу и пиво; смесь разных солодов от разных хлебов употребляется для приготовления тонких квасов. Сусло, поставленное в печь, пригорает к стенкам горшка и корчаги сладким наваром, который заменяет для крестьянских детей тонкого вкуса конфеты. Самое сусло подливают для вкуса к постным кушаньям. Слитое в чан и добавленное дрожжами, сусло бродит вновь, доходит до браги, а с примесью хмеля — до горького и крепкого пива. Из ржаного сусла гонится водка. В деревнях варят сусло перед новым квасом, и всегда и обязательно перед известными праздниками, особенно большими: Рождеством, Николиным днем, Пасхой. Это сусло — на брагу и пиво. Торговцы пекут на сусле дешевые пряники — сусленики — на неприхотливый вкус крестьянских детей, в виде сосулек или палочек. Яшная брага на одних дрожжах варится в брагу простую, похожую больше на горький квас. Но густая и с хмелем брага доходит до такого крепкого напитка, который называется уже пивцом и полпивом (иногда в брагу прибавляют меду и ягоду малину). Впрочем, крестьянское пиво-та же брага с хмелем, не выше, и называется корчажным, потому что его варят в корчагах, то есть больших глиняных горшках. В осень, говорит поговорка, и у воробья пиво. Пьет мужик и квас, а где видит пиво, не пройдет мимо. Когда варят пиво, то соблюдают очередь, а наваривши, ездят друг к другу, родные по родным сначала, друзья по приятелям потом, и наконец все по знакомым. К слову — молвится, к пиву — едется очень охотно, когда зима принесла досуг, поля лежат мертвыми под глубоким снегом, около дома ничего толкового не придумаешь. К великому празднику Рождества Христова возвращаются домой и те работники семьи, которые уходят на чужую сторону промышлять деньги на домашнюю помощь (обыкновенно называемые питерщиками). Как их не угостить, не почествовать, и чем же, как не пивцом, не домашней бражкой? Свои люди — дорогие: пусть на домашнем угощении и ласках размягчатся сердцем, задичавши и отвыкнув от дому на чужой стороне. Никольское пиво является, таким образом, первым и самым приметным последствием уборки хлеба: деревни и села очень оживляются этими праздничными обрядными пирами. Замечено, что в Николин день во всяком доме пиво, да и давно выговорено нашим православным народом: Красна Никольщина пивом да пирогами, На Никольщину и друга зови, и недруга зови, Едут на Никольщину с поглядкой, а наваляются под лавкой. Вообще к этому дню все деревенские хозяева с хлебными запасами не только зерном, но и мукой. Конечно, в запасах хорошего хозяина всякой муки довольно. Однако как же жить русскому человеку при хлебе без каши? Без каши и обед не в обед, а побольше воды прибавить, так станет еще сверх того горячее — суп, кашица: и щей не надо. Впрочем, до той и другой ходить недалеко: то же хлебное зерно нам ответит и послужит. Не молот хлеб, так и не мука, не толчено зерно, так и не пшено, не крупа. Для крупы зерно возят на такие мельницы, которые называются круподерками, или кладут в такие машины, которые прозваны крупорушками. Чтобы сделать крупу, надо либо крупно смолоть, либо только ободрать зерно, то есть очистить его от шелухи или лузги. Из пшеничных зерен приготовляется белая крупа, называемая манною: вот и манная каша — детское кушанье. Из ржаных зерен крупа черная, из неспелой ржи — зеленая, из ячменя — яшная и перловая крупа, из полбы — полбяная, из овса — овсяная, из гречи — гречневая и смоленская, толченая из проса — пшенная. Столько и каш, столько и пирогов, а как пирог с крупой, так и всяк с рукой. С избытками сырого зерна, ободранных круп, смолотой муки, с остатками от домашней надобности и потребления можно теперь и на базар поехать поторговать, кости, слежалые на печи в избе, промять, порассеяться и повеселиться. Итак, в путь-дорогу, на базар. Куль муки — на воз, в сани. Зимой в особенности сильны, часты и крикливы базары, именно после того, как уберутся на полях крестьяне и в руках у них ходовой товар — хлеб. Базары по зимам собираются каждую неделю в какой-нибудь день, чаще по четвергам и воскресеньям, то есть в начале и середине недели