ДОРОГИ И НОЧЛЕГ В ПУТИ. Путешествие без тапочек

ДОРОГИ И НОЧЛЕГ В ПУТИ. Путешествие без тапочек

Общественный транспорт в Японии обездвиживается довольно рано — между одиннадцатью вечера и полуночью. И перед загулявшими особями мужского пола во весь рост встает проблема доставки домой тела, утомленного работой и неумеренными развлечениями. Проблема разрешается двояким способом: или ты берешь такси, или останавливаешься в гостинице. И то и другое весьма недешево. Такси очень дорого потому, что цены на него (как и на весь транспорт) напрямую регулируются государством, так что никто не имеет права не только повысить расценки, но и понизить их. Так что непривычного к местным порядкам седока приводит в шок уже только одна плата за посадку (больше шести долларов за то, чтобы водитель открыл дверцу, и ты мог проехать чуть больше километра). А гостиницы дороги, потому что все дорого.

Японский сервис — безусловно, самый лучший в мире. И сравнительно недавно — лет десять назад — он откликнулся на этот «полуночный вызов» новой услугой. Появились «капсульные отели», которые сразу приобрели широкую известность благодаря своей фантастической дешевизне (по японским, конечно, меркам). За сумму, эквивалентную 30 или 40 долларам, вам предоставляют нечто похожее на ячейку в автоматической камере хранения багажа. С той лишь разницей, что вы помещаете туда не багаж, а самого себя. То есть получаете спальное место, оснащенное постельными принадлежностями, будильником, светильником и радиоприемником с наушниками. Встать в полный рост нельзя. Оттуда можно только выползти. Душ и туалет — «в коридоре», то есть за занавеской, отделяющей запоздалого гуляку от внешнего мира.

Это, конечно, экстренный вариант, которым пользуются по преимуществу молодые и не привыкшие к излишнему комфорту люди. Тем не менее — до этого же додуматься надо было! А такая сообразительность воспитывается только вековыми тренировками.

Первые сведения о такой услуге, как предоставление ночлега путешествующим, относятся к VIII веку. Именно тогда Японское государство впервые вошло в большую централизованную силу и потому решило всю страну опутать сетью дорог. Чтобы налоги поскорее в столицу доставлять, чтобы указы веселее по стране бегали, чтобы в случае чего армию можно было поставить «в ружье» (или же «в копье») и чтобы самим себе «большими» казаться, чтобы все как в Китае было, на который японцы посматривали со смешанным чувством восхищения и ужаса (вдруг нападет?).

А в Китае о ту пору с дорогами было все в порядке — 120 тысяч километров их проложили. Да каких! До 70 метров в ширину. Правда, больше половины из них сооружалось с одной-единственной целью — чтобы «сын Неба», то есть император, мог страну с генеральной инспекцией объезжать.

Сказано — сделано. Японские дороги были проложены. Целых семь. Начинались они в столице, на юге доходили до Кюсю, на севере немного не дотягивали до северной оконечности самого Хонсю. Реками же государство пренебрегло и речными транспортными путями почти что не занималось. По той простой причине, что японские речки скатываются с гор к Японскому морю и к Тихому океану как с двухскатной крыши. Короткие они у японских богов получились, мелкие и быстрые — далеко по ним не уплывешь.

Народ роптал, но дороги строил. Судя по всему, весьма неплохо. Не асфальт, конечно, но все же. Шириною до Китая не дотянули, но метров по десять выходило. И были они совершенно прямыми. Как и всякое государство, которое лелеет какую-нибудь несбыточную мечту (например, догнать и перегнать Великую Китайскую империю по грандиозности), японские бюрократы обожали прямую линию и такой же угол.

Из столицы Нара до острова Кюсю за пять дней по этим самым прямым дорогам добирались гонцы с указами (сам-то японский государь преспокойненько в своем дворце пребывал и никуда — по ритуальным соображениям — не выезжал). А чтобы им было где лошадей переменить и дух перевести, через каждые шестнадцать километров построили почтовые дворы. Нарочные и чиновники, отправлявшиеся к месту службы, там и ночевали. Лошади, естественно, были казенные, на станциях их меняли и задавали корм.

Людям же с улицы, покинувшим свой дом не по государственной нужде, ни за какие деньги переночевать там было нельзя. Строго настрого запрещено. Точно так же, как и тем бедолагам которые обозы с налогами сопровождали. В чистом поле ночевать приходилось. А чтобы самозванцев не развелось, чиновники снабжались специальными колокольчиками, удостоверявшими их принадлежность к государевой службе.

Поскольку путешествия сопровождались такими сложностями, то сердобольные буддийские монахи протянули путникам руку помощи — про Гёги, знаменитого монаха VIII века, известно, что он построил девять приютов для тех, кто нуждался в ночлеге. С тех пор ночлежные дома при буддийских драмах стали делом обычным. И даже сегодня в некоторых буддийских храмах можно переночевать.

Что до почтовых станций, то дороги, на которых они стояли, довольно быстро стали зарастать буйными японскими сорняками (как это обычно и бывает с чересчур много думающими о себе государствами, не желающими даже денег за постой брать). И хотя указы продолжали издаваться вполне регулярно, возили их все медленнее и медленнее. Точно так же, как и налоговые поступления. Да и сами почтовые дворы сначала пообветшали, а потом и совсем исчезли. Нормальное бездорожье настало. На дворе стоял десятый век.

Население смотрело на это запустение вполж равнодушно. Куда по этим дорогам доедешь? Ведь проложены они были по прямой линии, совершенно не имея отношения к населенным пунктам.

Однако эти дороги на всю последующую жизнь влияние все-таки оказали. В очень многих случаях именно дороги были той стартовой (и совершенно прямой) чертой, откуда начиналась раздача рисовых полей. Именно поэтому они оказались нарезаны такими аккуратными прямоугольничками. И это — уже на всю японскую историю так и сохранилось.

И вот приходилось чиновникам Хэйана к своим дальним резиденцииям-офисам не ездить с ветерком, а пробираться, останавливаясь у кого-нибудь «на квартире», а то и просто в лесу. Для них, привыкших к столичному комфорту, назначение в провинцию казалось чуть ли не ссылкой. Они в то время совсем изнежились и путешествовать разлюбили. И казалось им намного сподручнее не выезжать «на природу», а устроить сад возле самого дома и по нему уже наблюдать, как одно время года другое сменяет. В самой же столице транспортным средством служили повозки, запряженные волами. Передвигаться в них было очень медленно, но зато престижно.

Мост в провинции Суво. С гравюры XIX в.

Даже когда в XVII веке после долгого перерыва появилось наконец другое строгое правительство — сёгунат Токугава, оно особо дорогами не занималось. Не до них было: проституток развелось, понимаешь, самураи в бане подрались. До всего сёгунам дело было. К тому же они настолько опасались несанкционированного передвижения войск из многочисленных княжеств (длительные междоусобицы только-только закончились), что и улицы даже в самом Эдо, где располагалась их ставка, распорядились по возможности зауживать — чтобы потенциальному противнику в них было не разгуляться. А что самим не слишком ловко было поворачиваться или горожанам — это ладно, можно и потерпеть.

Поэтому и самые оживленные тракты в период Токугава не превышали в ширину трех—шести метров и были рассчитаны прежде всего на пешее передвижение или езду в паланкине (правда, придорожные камни с высеченным на них объяснением, сколько до какого пункта японских верст осталось, ставились регулярно). И, в отличие от Европы, несмотря на близость гор, полотно камнем не мостили: боялись землетрясений.

С обильными японскими дождями передвигаться по этим проселкам было не самым приятным занятием. Правда, по обочинам были высажены деревья, а участок одной дороги все-таки вымостили камнем. Но вышло очень неудачно, потому что дорога вела через перевал, а сделали ее прямой. Так что носильщики паланкинов за спуск больше брали, чем за подъем. Уж больно круто и скользко получилось. А лошадям там вообще делать нечего было. Словом, ввиду убогости дорог и сложностей рельефа постоянное употребление колесных экипажей было невозможно.

Дорогами правительство Токугава сознательно пренебрегало, а вот с гостиницами дело обстояло много лучше. Дело в том, что еще века с двенадцатого распространилось паломничество к святым местам, то есть к наиболее знаменитым храмам, которые располагались, как правило, в горах (японцы считали, что их божества обитают именно там). Путешествующих было много — вот и появились нормальные постоялые дворы — с постельными принадлежностями и горячей кормежкой.

Не всякий, конечно, мог себе позволить такое путешествие: дом, семья, хозяйство. Поэтому деревня выбирала кого-то в гонцы, скидывалась и провожала в путь. Паломник тщательно записывал, кто ему сколько денег дал. Кроме того, что он должен был за каждого селянина помолиться, в его обязанности входила доставка какого-нибудь амулета. Особенно популярны были паломничества в родовой храм правящего императорского рода в Исэ (нынешняя префектура Миэ).

При сёгунате Токугава все стало происходить очень организованно. Для фельдьегерской связи была создана система почтовых станций. Количество обслуживающего персонала постоялых дворов, а также лошадей определялось, как то и положено, специальными распоряжениями. Принцип был такой: сколько лошадей, столько и людей. В зависимости от оживленности дороги их количество было разным. Выходило от двадцати пяти до ста. Сёгунские гонцы лошадей получали бесплатно. Частным же лицам приходилось раскошеливаться.

С лошадьми в это время сложилась ситуация непростая. В связи с мирным временем и дефицитом пастбищ поголовье лошадей в Японии стремительно уменьшается. И в это время местное сельское хозяйство начинает отвечать идеалу последователей Толстого — «ручников», которые не хотели по моральным соображениям скотину эксплуатировать. В Японии, правда, безлошадье к этическим категориям не относилось. Принцип тут был простой: когда воевать — тогда и коней пасти. А в остальное время политической истории они в Японии делались ненужными. Настолько, что даже основную часть фельдъегерских, а затем и почтовых отправлений стали в результате доставлять менявшие друг друга совершенно пешие бегуны. Они передвигались со скоростью приблизительно десять километров в час — и днем и ночью.

Почтальон

Процветанию гостиничного дела сильно способствовало то, что сёгуны Токугава из-за опасений заговоров и всяческих центробежных безобразий ввели такое правило: семья каждого князя безотлучно пребывает в столице, а сам князь навещает ее раз в год в строго определенные сроки, причем время свидания составляло где-то около полугода. Если же во время нахождения по месту княжения в оставшиеся полгода он предпринимает что-нибудь нелояльное, то может быть твердо уверен, что его жена с детьми находятся в надежных руках скорой на контрмеры власти. И не дай бог тебе по дороге в Киото завернуть туда, где император проживает!

Таких князей в то время в Японии было около трех сотен. Вот и тянулись они в Эдо со своими богатыми княжескими пожитками, многочисленной свитой и челядинцами. Процессия в несколько сотен или даже тысячу человек считалась делом вполне обычным. Поначалу доходило и до двух тысяч. Потом количество сопровождающих лиц было отрегулировано в сторону уменьшения. Точно так же, как и число лошадей в процессии. Только сам князь и его ближайшее окружение путешествовали конно или в паланкине, а остальные — пешком топали да с поклажей. При узости тех дорог процессии растягивались на несколько километров. Это если все шло нормально. (Для справки: при выездах сёгуна для молебна в свой родовой храм в Никко его свита могла превышать двести тысяч человек!)

Путешествие совершалось весьма степенно: даже если для князя оседлывали лошадь, ее вели под уздцы. Что до паланкина (норимоно), то он пришелся по вкусу не только князьям, но и европейцам. В описании одного из них устройство его выглядело следующим образом:

«Норимоны — род каретных кузовов из тонких досок и бамбуковых тростей с окнами впереди и по обоим бокам над дверцами. В них можно сидеть свободно и даже лежать, поджав немного ноги. Внутри норимон обит хорошею шелковою материей и бархатом. В глубине его бархатный матрас, покрытый бархатным же покрывалом. Спина и локти покоятся на подушках; а сам сидишь на круглой подушке, в которой сделано отверстие. В передней части — полочки, куда можно поставить чернильницу, книги и тому подобное. Окна над дверцами опускают, если хотят впустить воздух, или закрывают занавесками и бамбуковыми шторами. Не знаю экипажа удобнее этого. Это род переносной комнаты. Чтобы устать, надобно просидеть в ней очень долго. Снаружи кузов покрыт лаком и украшен живописью. Над кузовом тянется шест, за который берутся носильщики. Число их сообразно с чином путешественника, не менее шести и не более двенадцати. Половина идет без дела, готовясь на смену несущим норимон».

Переправа. С гравюры сер. XIX в.

При проезде князя люди попроще были обязаны кланяться ему до земли или становиться к паланкину спиной — как недостойные взглянуть на князя.

Каждому князю определили размеры процессии в зависимости от доходности его владений. Причем этот доход определялся своеобразно — по потенциальному урожаю риса, который он мог получить со своей земли. Можешь хоть бананы там выращивать, но будет считаться, что рис. А для исчисления этого теоретического урожая были проведены масштабные работы по определению плодородия имевшейся земли. Иными словами, был составлен земельный кадастр.

И каждому из людей в процессиях хотя бы раз в сутки требовалась постель и горячая еда. Для комфортности времяпрепровождения уж очень много людей в свите состояло. Разорительно это было для князей до крайности — бывало, деньги по дороге иссякали, и тогда нужно было дожидаться помощи либо из дому, либо от самого сёгуна, что для гордых князей было весьма унизительно. Уж лучше заранее денег у купцов призанять. Что, собственно, сёгуну и требовалось — на военные приготовления не оставалось ни времени, ни денег.

Правительство составило строгий график пребывания князей в своей ставке — чтобы, не дай бог, они по дороге не повстречались или не случилось неразберихи с лицензированной гостиницей, в которой им в пути надлежало останавливаться (их количество на дорогах, ведущих в Эдо, было установлено специальным указом). Да и вообще — мало ли до чего они между собой по дороге или в гостинице договориться могли. Но накладки все-таки случались, и тогда оказывалось, что кому-то из князей ночевать оказывалось негде. Известен случай, когда образовавшийся затор из нескольких процессий вытянулся на целых пятьдесят километров. Если же по пути попадалась процессия, идущая навстречу, то уже в те времена полагалось принять не вправо, а влево (в Японии до сих пор левостороннее движение).

Для таких путешественников поневоле были устроены гостиницы особого типа и без излишних удобств, причем весь инвентарь, кстати, сдавался хозяевами гостиниц напрокат — сами себе еду готовьте и постель стелите. Располагались гостиницы там же, где и почтовые станции. Ночевали там только сами князья и их приближенные. Что же до вассалов князя, то им приходилось останавливаться «на частной квартире».

А между тем другие японцы тех времен, находившиеся не под столь пристальным надзором сёгунского ока, считали путешествие делом во всех отношениях полезным. Дороги теперь были очищены от разбойников и «лихих» самурайских людей. И тогда генетически запрограммированная жажда к передвижению нашла выход. Японцы стали считать, что длительное путешествие не только позволяет приобщиться к святыням и увидеть множество красот и диковинок, но тяготы его также закаляют душу и тело. Даже присказка такая была: «Только любимое дитя в поход снаряжают».

И посмотреть было что: и знаменитые храмы, и красивейшие пейзажи. Одной из целей путешествия могло быть посещение мест, воспетых в стихах знаменитых поэтов. Но все-таки главным пунктом назначения был храм Исэ. Сохранились данные за 1718 год о количестве паломников в Исэ: с начала нового лунного года за два с половиной месяца храм посетили 427 тысяч человек! И даже трогательную историю про одну собаку рассказывали, которая одна, без хозяина, из дальних мест до Исэ с паломническими целями добралась. В общем, в Японии все дороги вели в Исэ.

Богомольцы в Исэ

По дороге к этому храму тоже много красивого и святого можно было посмотреть — в каждой местности поклонялись своему божеству. К тому же всякая местность чем-нибудь да славилась: посудой, «фирменным блюдом», сортом сакэ, лекарством, косметикой и даже благовониями, которые изготавливались только там и нигде больше. И все это нужно было увидеть, попробовать, понюхать и привезти домой.

Эти путешественники останавливались в частных гостиницах. Бывали они разные — подороже и подешевле, с кормежкой и без. Клиенты, правда, жаловались: утром им выдавали чашку постного супа, чашку риса и чашку чая. И никакой добавки. Если они путешествовали конно, то за постой коня бралась отдельная плата, превышавшая расходы на самого хозяина ровно в два раза — конь-то намного больше самого хозяина съесть может. Ну и, конечно, ни о каком отдельном номере и речи идти не могло. Зато ванная комната обычно имелась. Правда, общая. Расчетный час был принят очень ранний — в четыре часа утра изволь свои пожитки собрать и на дорогу выйти. Ну а если не понравился чем, вообще не пустят, да еще хозяин тут же властям донесет, что вот шатаются по дорогам странные типы.

И все-таки путешествовали много. И гостиниц тоже было немало: на одной только дороге из Эдо в Киото в начале 40-х годов XIX века их насчитывалось не меньше восьмисот. Давали приют и храмы. Спальные места были также предусмотрены во многих чайных домиках и иных предприятиях общепита.

У постоялого двора

Следует, правда, оговориться: лучшая половина японского народа покидала дом весьма нечасто. Дело в том, что сёгунат был весьма обеспокоен тем, чтобы каждая порядочная женщина знала свое истинное место. А место ее было — у домашнего очага.

Кроме того, женщину всегда подозревали в том, что она является женой или дочерью какого-нибудь князя. А им полагалось безвыездно пребывать в Эдо. Поэтому женщине, чтобы отлучиться из дома, следовало получить согласие властей, без которого невозможно было преодолеть многочисленные заставы. В дофотографическую эпоху в женский паспорт тщательно вносился словесный портрет, а осмотр путешественниц проводился с особым пристрастием, вплоть до раздевания — чтобы записочки какой не пронесла. Рассказывают, что одна путешественница умудрилась по дороге разродиться, из-за чего на заставе вышел большой шум. И не только потому, что на девочку не было паспорта, но и потому, что она была одета «не по форме» — то есть без обязательного в случае прохождения заставы кимоно.

Мужчины тоже были обязаны получить разрешение на путешествие, но им этот «пачпорт» выдавался по заявлению почти что автоматически и никакого словесного портрета не содержал. Стоило только сказать, что, мол, отправляюсь на богомолье или по торговым делам. Если же ты ехал в Эдо, а не из него, то вообще никаких проблем не было — правительство считало, что там-то оно владеет ситуацией, а рабочая сила в городе требовалась всегда. Только старшим сыновьям крестьян разрешение на передвижение получить было затруднительно — считалось, что они безотлучно должны находиться при земле.

Для того чтобы получить разрешение путешествовать, требовалась справка из буддийского храма, подтверждающая, что такой-то и такой-то не является христианином. Власти полагали, что проповедники-иезуиты (а также францисканцы с доминиканцами), появившиеся в стране в XVI веке, были только лишь авангардом той вооруженной армады, которая спит и видит, как бы Японию поработить. И не были далеки от истины. Но, на счастье, Япония располагалась все-таки довольно далеко. И — что еще более важно — была обделена ацтекским золотом, индийскими пряностями или еще чем-нибудь столь же полезным в европейском хозяйстве. В общем, повезло на то время японцам с ресурсами.

Что до женщин, то у них должна была возникнуть действительно серьезная причина для преодоления пространства. Просто осмотр достопримечательностей или паломничество никак не относились к уважительным причинам. Вдобавок к тому и многие храмы запрещали женщинам доступ в свои пределы. Прямо вот такие объявления у ворот вешали:

«Женщинам, коровам, кошкам, обезьянам, цаплям и курицам прохода нет».

В движении

В связи со столь неожиданно и быстро расцветшей всеобщей мужской страстью к путешествиям самое широкое распространение получили географические карты. Их рисовали и на листах бумаги, и на длинных свитках, и на ширмах, и на веерах. Существовали и чрезвычайно подробные, изданные ксилографическим способом (то есть вполне массовым тиражом для «широкого читателя»), путеводители с указанием расстояний, достопримечательностей, цен на гостиницы и транспортные услуги и даже с перечислением имен станционных смотрителей. Каждый князь считал своей почетной обязанностью издать подробнейшее описание своих владений. Само правительство тоже не отставало. Для того же, чтобы молодое поколение не выросло географически безграмотным, в школах заучивали стишки, в которых перечислялись названия гостиниц, встречавшихся по дороге.

Высокая степень грамотности населения и общенациональная страсть к документированию чего бы то ни было привели также к широчайшему распространению путевых дневников, которые по возвращении читались в назидание и поучение родственникам, соседям и друзьям.

Имея в то время довольно туманные представления о внешнем мире, почти полностью отгородившись от него (как въезд в страну иностранцев, так и выезд из нее местных жителей были запрещены), японцы использовали весь свой запас любопытства для внутреннего употребления. И совершали довольно длительные путешествия — до четырех месяцев мог находиться странник в дороге. Еще и потому, что путешествовать приходилось по преимуществу пешком. Крутой же перевал можно было преодолеть и на некоем подобии носилок, называемом «корзиной».

Если путешественник обладал определенным достатком, то он нанимал носильщиков, тащивших его походные пожитки в «сундучках», которые подвешивались на концы палки. Получалось нечто похожее на коромысло. Если же денег на носильщиков не было, то чаще всего в качестве дорожного «чемодана» выступала скатерка-фуросики. Разложил, вещички в нее покидал, завязал узелком — и в дорогу.

«Контейнерные» переноски

Каждому известно, что походный инвентарь должен состоять из вещей легких и маленьких. Японцы знали это не хуже нас и потому напридумывали множество предметиков, которые исчерпывающе отвечали этим требованиям. Ну, например, складывающаяся подушка: точь-в-точь как наш дачный складывающийся стульчик. Только, разумеется, пониже. Или складывающийся веер. Или крючки S-образной формы, которые можно на веревку цеплять и свои пожитки, промокшие в пути, для просушки развешивать. Множество вещей из соломы: шляпа, заплечная корзина-рюкзак, плащ-накидка, обувь. Ну и, конечно, компактная походная тушечница, без которой твои походные впечатления останутся втуне. А это неправильно.

Врач Зибольд, один из немногих европейцев, которым удалось побывать в токугавской Японии начала XIX века, с большим пиететом отзывался о склонности к путешествиям и подготовленности японцев к перемещениям в пространстве:

«Среди азиатских стран нет такой, где бы путешествовали так много. Это и бесконечные процессии князей, направляющихся в Эдо из своих владений; это и обширная торговля внутри страны — теснящие друг друга торговцы и покупатели из разных провинций, собирающиеся в местном денежном центре — Осака; и весьма многочисленные паломники…

Дорожные карты и путеводители в Японии — вещь первой необходимости. Среди путешественников они распространены больше, чем в Европе… Кроме карт местности и дорог, в них приводятся и другие важные для путешествующего по стране сведения, как-то: списки вещей, необходимых в дороге; цены на лошадей и носильщиков; …названия известных гор и мест поклонения; особенности климата; таблицы отливов и приливов; календари, разные змеи с насекомыми, которые могут покусать зазевавшегося путешественника. И, кроме того, даже таблицы измерений и солнечные часы, сделанные из бумаги».

И все-таки путешествие было (да, впрочем, остается и сейчас) некоторым «испытанием на прочность». Чтобы предупредить ошибки, которых можно и избежать, опытные паломники делились своими наблюдениями с теми, кто отправлялся в дорогу впервые. Довольно много их советов дошло и до нас — мы знаем, как нужно было себя вести в пути и чего стоило опасаться пару столетий назад.

Самурай, автор одного из таких наставлений, настоятельно советует: прибыв на место ночлега, перво-наперво следует разобраться в плане гостиницы, выяснить расположение входов-выходов. Это необходимо сделать на случай пожара, вторжения грабителей или возникновения драки среди постояльцев.

Еще одна важная рекомендация — придерживаться всего привычного (не пробовать незнакомую еду, путешествовать со знакомыми людьми и останавливаться в гостиницах, о которых идет добрая молва). Если же это оказалось невозможным, лучше переплатить, но выбрать место поприличнее. С незнакомцами следует держать себя на дистанции — не пить с ними, не играть в азартные игры, не вступать в разговоры и не принимать от них лекарств. Ну и, конечно, — никаких легкомысленных девушек.

Не следует в дороге забывать и о правилах приличия: всегда уступать право на первоочередную помывку старшему, с почтительностью приветствовать хозяина гостиницы, не покрывать стены храмов своими идиотскими рисунками и изречениями, никогда не смеяться над тем, как говорят местные люди («Если ты думаешь, что кто-то смешон, то совершенно естественно, если он подумает о тебе то же самое»).

Далее автор приводит список вещей, которые необходимо взять с собой. Он весьма разумен (как, впрочем, и остальные советы, похожие больше всего на материнские инструкции сыну-обормоту), и современный человек может вполне ему последовать: ну там нитки с иголками или походная аптечка. Сугубо японской принадлежностью выглядит, может быть, только личная печать, выступающая до сих пор в качестве эквивалента паспорта или удостоверения личности: без нее никто не поверит, что ты — это ты. Но почти точно современный человек не возьмет с собой записную книжку для ведения дневника. Он вполне обходится фотоаппаратом или видеокамерой.

И последнее, сугубо самурайское наставление: беречься горячих источников, поскольку от соляных испарений твой меч может заржаветь. Хотя время было довольно спокойное и с тупым мечом прожить можно было довольно долго и без особых забот, но ведь засмеют же, если ты его по какому случаю вдруг начнешь со ржавым скрипом доставать.

В дорожном деле еще довольно долго особых усовершенствований не наблюдалось. Комиссия западных экспертов отмечала совсем еще по историческим меркам недавно — в 1956 году:

«Дороги в Японии находятся в немыслимом состоянии. Среди индустриальных стран нет такой, которая бы в такой степени, как Япония, игнорировала дорожную инфраструктуру».

С тех пор, однако, положение с дорогами сильно поправилось. Один мой знакомый, переживший последнее страшное землетрясение в Кобэ в 1995 году, тыча пальцем в сторону московской мостовой, с воодушевлением приговаривал: «Вот-вот, именно так во время землетрясения и было!»

Что же до японской любви делиться дорожными впечатлениями… Однажды я ощутил и на самом себе отеческую японскую заботу о путешественниках и в полной мере оценил ее. Дело было в Риме, в начале восьмидесятых. Языка итальянского я не знаю, денег было в самый обрез, и я весьма часто попадал впросак в местных едальнях. То пицца какая-нибудь несъедобная попадется, то обсчитают за здорово живешь. Пытаешься им что-нибудь на английском втолковать — плечами пожимают: «Твоя моя не понимать». И вдруг я заметил на витрине одного ресторанчика маленькую бумажку с японскими письменами. Прочел. Там было сказано: «Еда вкусная, дешево, хозяин не обсчитывает». Это значит, одни японцы о других таких же приезжих японцах, которых они и до того в глаза не видели и не увидят потом никогда, так вот трогательно позаботились. Заявление о добропорядочности хозяина оказалось чистой правдой, и с тех пор я обедал только там. (А еще сомневаются в пользе изучения экзотических языков!)

Что же представляет собой нынешняя стандартная японская гостиница? В общем-то там есть все что и положено отелю, плата в котором составляет 150 долларов в сутки (повторяю, это гостиница по вполне средней цене): кровать, телевизор, совмещенный санузел, фен, кондиционер, телефон, термос с кипятком или кипятящее устройство (представляющее собой электрическую плитку, которая срабатывает, если поставить на нее металлический кувшин с водой), холодильник. В общем, в этом наборе нет ничего особенно удивительного или шикарного.

Холодильник, однако, уже сильно отличается от того, к чему мы привыкли. Он заставлен напитками (горячительными и прохладительными), легкими закусками. Что тут такого? Видели мы это и на других континентах. Но скрытый смысл состоит не в этом. Каждая бутылочка или пакетик находятся в особой ячейке. Когда вы вынимаете то, что вам приглянулось, холодильник подает сигнал на центральный компьютерный пункт гостиницы, и к вашему счету автоматически прибавляется соответствующая сумма. Ячейка же при этом сжимает свои створки — захлопывается, так что если вы по ошибке достали не то, что вам нужно, единственный способ отыграть деньги обратно — обратиться непосредственно к портье, который, естественно, не станет говорить: мол, что упало, то пропало. И пошлет мальчика, который вашу бутылочку поставит на ее электронное место. Большинство клиентов, однако, предпочитает не признаваться в собственной ошибке.

В японской гостинице все устроено так, чтобы путешественник имел возможность передвигаться налегке. Во всех гостиницах (даже не в стандартных, а подешевле) вам выдадут то, о чем в других отелях мира и не помышляют. Я не говорю о мыле, зубной пасте со щеткой, бритве или полотенце. Я имею в виду действительно уникальные для гостиницы принадлежности — тапочки и юката — японский эквивалент ночной рубашки. Причем предоставление этих необходимых для привычного быта вещей идет со времен действительно давних — по крайней мере, с конца XVIII века. Лично меня это умиляет намного больше, чем всякие электронно-электрические штуковины, среди которых, правда, встречаются чрезвычайно элегантные выдумки.

Вспоминаю одну гостиницу, хозяин которой решил бороться с забывчивостью клиентов следующим способом. Дверь в номер открывалась с помощью магнитной карточки (начинает входить и в наш гостиничный обиход). Но вот свет зажигался в комнате с помощью этой же карточки: открыв дверь, вы должны вложить карточку в специальный «кармашек», и тогда зажигается свет. Покидая комнату, вы, естественно, забираете «ключи» с собой, то есть вынимаете их из «кармашка», и свет гаснет, а телевизор — если вы забыли его выключить — тоже перестает работать. Есть человек — есть свет. Нет человека — нет и света. Счетчик не крутится, хозяин не платит лишних денег.

Питаются клиенты гостиницы обычно в местном ресторане (их может быть несколько — и все с разной кухней), закусывают — в автоматах, расположенных, как правило, в коридоре. Там есть все самое необходимое: от кофе и чая (как горячих, так и холодных) до лапши (разумеется, горячей). Так что если по какой-то причине у вас случился приступ меланхолии и вы не хотите выходить на улицу, гостиница предоставляет вам «замкнутый цикл» услуг. Для борьбы с той же самой меланхолией можете даже вызвать массажиста.

Но, конечно, наиболее необычны для нашего человека чисто японские гостиницы — рёкан. Имеются они и в крупных городах, но больше всего их в горах, на горячих источниках.

Жизнь в «нормальном» рёкане происходит в соответствии с традиционным японским укладом. Пол в комнате покрыт слегка пружинящими и очень приятными на ощупь циновками из рисовой соломы: спят на полу же, на ватных матрасах. Ресторана часто не бывает — всю еду приносят из кухни в номер, и вы наслаждаетесь ею, сидя опять же на полу за низким столиком. Но главное, конечно, это сам источник, на котором стоит гостиница (про помывку — чуть дальше).

Предусмотрительный посетитель этих чрезвычайно горячих по нашим меркам водных процедур уже заказал ко времени их окончания ужин в номер — начинается долгое пиршество, из яств которого вам знакомо только пиво.

Однако блюстители истинно японской чистоты на подобное обжорство негодуют, утверждая, что эти, нынешние-то, чересчур увлекаются едой, совершенно забывая, зачем, собственно, проделали такой долгий путь. «Если кому деликатесы с комфортабельностями нужны, пускай в Токио едет, „Империал-отель“ называется», — довольно-таки раздраженно говорят они.

Приступив к съестной части программы, вы начинаете ощущать, что температура кипятка, в котором вы только что плескались, совершенно уместна. Во-первых, распаренному телу всегда хорошо. Если же в погоне за местными достопримечательностями вы забрались действительно в глубинку, нет гарантии, что этот рёкан будет согрет хоть каким-то центральным отоплением.

Деревенская гостиница. С гравюры сер. XIX в.

Традиционный японский дом не может похвастаться особенным теплом зимой. Это и не удивительно: вся изобретательность японского народа была направлена не на то, как жилище обогреть (зима в Японии короткая), а на то, как сделать его попрохладнее душным, влажным и жарким летом. К такому дому вполне уместно определение «карточный» — окошки состоят из деревянных рам с натянутой на них плотной бумагой, а сам дом насквозь продуваем ветром. Раньше (а кое-где и теперь) выход из положения зимой находили так: сначала очень горячая баня, после которой любой холод в течение какого-то ночного времени покажется приятной прохладой. К тому же вы имеете возможность закутать нижнюю часть своего пунцового от кипятка тела в ватное одеяло так, что его концы прикрывают вас до пояса, и засунуть эту конструкцию под стол, рядом с которым находится жаровня с горячими угольями (современный вариант: электрообогреватель). Пару часов чувствуете себя абсолютно комфортно.

Однажды мне случилось провести ночь в таком рёкане. Укрытый парой ватных одеял, я спал как сурок. Однако пробудившись, я почувствовал настоящий ужас, поскольку в буквальном смысле слова не мог разлепить глаз. Что за кошмар приключился со мной? Довольно скоро, впрочем, понял, что дело обстоит предельно просто: ресницы смерзлись.

Вообще говоря, в определенных температурных пределах (примерно до минус 5 градусов по Цельсию) японцы намного более морозоустойчивы, нежели мы. Сколько раз мне приходилось наблюдать, как японские школьники рано поутру бодро шествуют в школу в шортах. А лужицы, между тем, ледком подернулись. Нация, которой приходится иметь дело с короткой зимой, предпочитает экономить на одежде и отоплении. Как-нибудь пару-тройку недель и так можно перетерпеть.

Я же в преддверии московской летней духоты каждый раз говорю себе, что пора уже обзавестись кондиционером. Но не обзавожусь. Потому что жизнью этой жары нам отпущено столько же, сколько японцам — холода.

И еще, последнее из гостиничных наблюдений: никаких чаевых, даже если вы будете настойчиво предлагать звонкую монету, в Японии не возьмет никто — ни гостиничная прислуга, ни даже таксист. Вам максимально вежливо откажут, с гордостью заявив, что он (она) за свои труды получает соответствующую и вполне приличную зарплату. Так что не извольте беспокоиться. Платите по счету. Этого будет и так вполне достаточно, чтобы ваш кошелек сильно убавил в весе. Но зато и любое ваше сколько-нибудь разумное желание будет удовлетворено представителями японского сервиса без лишних препирательств.

В давние времена в студенческом кураже мы с коллегами проверяли это утверждение на стюардессе в процессе внутрияпонского перелета. Не в силах справиться с журнальным кроссвордом, мы попросили стюардессу помочь нам. Она склонилась над нами, потратила на нас не менее получаса, но к концу полета все клеточки были аккуратно заполнены…

В самолете, кстати, ваши шлепанцы вам тоже не понадобятся. При сколько-нибудь длительном перелете вам предложат фирменные.