АПРЕЛЬ — СНЕГОГОН

АПРЕЛЬ — СНЕГОГОН

ИЗБРАННЫЕ ПАМЯТНЫЕ ДНИ ПРАВОСЛАВИЯ И ПРАЗДНИКИ АПРЕЛЯ

1 апреля — Мучеников Хрисанфа и Дарий (283). Преподобного Иннокентия Комельского, Вологодского (1521). Праведной Софии, княгини Слуцкой (1612). Иконы Божией Матери, именуемой «Умиление». Смоленской (1103).

2 апреля — Мученицы Фотины (Светланы) самаряныни, ее сыновей мучеников Виктора, нареченного Фотином, и Иосии; мучениц Анатолии, Фото, Фотиды, Параскевы, Кириакии, Домнины и мученика Севастиана (ок. 66). Преподобного Евфросина Синозерского, Новгородского (1612).

3 апреля — Святителя Кирилла, епископа Китайского (1—11). Преподобного Иакова епископа, исповедника (VIII). Святителя Фомы, Патриарха Константинопольского (610).

4 апреля — Священномученика Василия, пресвитера Анкирского (362–363).

5 апреля — Преподобномученика Никона епископа и 199-ти учеников его (251). Преподобного Никона, игумена Киево-Печерского (1088). Праведного Василия Мангазейского (1600).

6 апреля — Предпразднество Благовещения Пресвятой Богородицы. Преподобного Захарии монаха. Преподобного Иакова исповедника (VIII–IX). Мучеников Стефана и Петра Казанских (1552). Иконы Божией Матери, именуемой «Тучная Гора».

7 апрель-благовещение пресвятой БОГОРОДИЦЫ. Преставление святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси (1925). Преподобного Саввы Нового (1948). Иконы Благовещения Божией Матери (XVI).

8 апреля — Отдание праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. Собор Архангела Гавриила.

9 апреля ~ Мученицы Матроны Солунской (HI–IV). Преподобного Иоанна прозорливого, Египетского (ок. 395).

10 апреля — Преподобного Илариона Нового, игумена Пеликитского (ок. 754).

Преподобного Илариона Псковоезерского, Гдовского (1476).

11 апреля — Преподобного Иоанна пустынника (IV). Святителя Евстафия исповедника, епископа Вифинийского (IX).

12 апреля — Преподобного Иоанна Лествичника (649). Святителя Софрония, епископа Иркутского (1771). Святой Еввулы, матери великомученика Пантелеймона (ок. 303). Преподобного Иоанна безмолвника (VI). Преподобного Зосимы, епископа Сиракузского (ок. 662).

13 апреля — Святителя Ионы, митрополита Московского и всея России, чудотворца (1461). Святителя Иннокентия, митрополита Московского (1879)

14 апреля — Преподобной Марии Египетской (522). Преподобного Евфимия архимандрита Суздальского, чудотворца (1404).

15 апреля — Преподобного Тита чудотворца (IX). Мученика Поликарпа (IV).

16 апреля — Преподобного Никиты исповедника, игумена обители Мидикийской (824). Мученицы Феодосии девы (307–308). Иконы Божией Матери «Неувядаемый Цвет».

17 апреля — Преподобного Иосифа песнописца (883). Преподобного Зосимы (ок. 560). Преподобного Зосимы Ворбозомского (ок. 1550).

18 апреля — Мучеников Агафопода диакона, Феодула чтеца и иже с ними (ок. 303).

19 апреля — Святителя Евтихия, архиепископа Константинопольского (582). Мучеников Иеремия и Архилия иерея. Святителя Мефодия, архиепископа Моравского (885).

20 апреля — Мучеников Руфина диакона, Акилины и с ними 200 воинов (ок. 310). Препоподобного Даниила Переяславского (1540).

21 апреля — Апостолов Иродиона, Агава, Асинкрита, Руфа, Флегонта, Ерма и иже с ними (I). Святителя Нифонта, епископа Новгородского (1156).

22 апреля — Мученика Евпсихия (362). Преподобномученика Вадима архимандрита (376).

23 апреля — Мучеников Терентия, Помпия, Африкана, Максима, Зинона, Александра, Феодора и иных 33-х (ок. 249–251).

24 апреля — Священномученика Антипы, епископа Пергама Асийского (ок. 68). Святителя Варсонофия, епископа Тверского (1576).

25 апреля — Преподобного Василия исповедника, епископа Парийского (VIII). Муромской (XII) и Белыничской (XIII) икон Божией Матери.

26 апреля — Священномученика Артемона, пресвитера Лаодикийского (303). Мученика Крискента, из Мир Ликийских.

27 апреля — Святителя Мартина исповедника, Папы Римского (655). Мучеников Антония, Иоанна и Евстафия Литовских (1347). Виленской иконы Божией Матери.

28 апреля — Апостолов от 70-ти Аристарха, Пуда и Трофима (ок. 67). Мучениц Василиссы и Анастасии (ок. 68).

29 апреля — Мучениц Агапии, Ирины и Хионии (304). Ильинско-Черниговской (1658) и Тамбовской (1692) икон Божией Матери.

30 апреля — Преподобного Зосимы, игумена Соловецкого (1478). Обретение мощей преподобного Александра Свирского (1641).

* * *

Весна повторяется, себя не повторяя ни в моховых пустынях тундр и среди скал и льдов Арктики, ни в хвойных недрах глубинной тайги, на порожистых семужьих реках.

С кровель по тесу сползают подтаявшие пласты зимних надувов. Лужами лучится под солнцем лужок… Пора пошутить поморам: «Сивка с горы — бурка на гору»!

Да после пригревов, дождиков стынь, от которой зажимает дыхание. На посадах белые вихри, за околицей круговерть пурги. Стучит заслонка печи, в трубе вой, всхлипы, стекла окон слепнут от снежной налипи… Ау, весна, ты не заблудилась часом?

Ничего, время свое возьмет, «бурка» осилит «сивку» — проталины пугнут сугробы сперва хотя бы с возвышенностей, с холмов и пригорков.

Приметы, точно Гамаюн, птица вещая, подсказывали, чего ждать наперед и петь ли Сирину, изливать ли скорбь Алконосту.

Устные календари земледельческого круга закрепляли взаимосвязь времен года, родственные их отношения, подобно тому как общая кровля объединяла в семейное гнездо беспечное детство, зрелый возраст, мудрую старость. Запас наблюдений за окружающим миром, опыт хозяйствования позволял кровную эту зависимость продлевать до отдельных дней, частей суток.

Предвосхищая грядущее, брали мужики за основу снежный покров:

«Весной снег шершав — к урожаю, гладок — к недороду».

«Рано затаяло — лето мокрое».

«Снег долго лежит грудами — скоту легкий год».

По осадкам и водополице заключали:

«Вода пойдет, пока лед держится, — к плохому году».

«Если первый гром загремит, когда река еще подо льдом, то семги не жди, а если река распарится и загремит гром, то сей год будет сёмга».

«Весной грязь — Бог хлебушка даст».

«Как под копытом мокро, так корова молока убавит».

«Разлив большой — урожай хороший».

«Вода разольется — сена наберется».

«Вода сходит в ясные дни — к погожей жатве».

Подвижки крылатых стай с юга, поведение птиц неизменно привлекали внимание:

«Гуси высоко летят — будет много воды, низко — будет мало».

«Крик дергачей с весны предвещает урожайное лето».

«Вперед закричит перепел — будет много хлеба; вперед закричит дергач — много травы, мало хлеба».

Состояние посевов, ранняя зелень не пропускались:

«Что наперед тронется в рост, озимь или трава, на то и урожай».

«Густое жито всходит — веселит, а редкое детей кормит».

«Береза перед ольхой лист распустит — лето сухое; ольха опередит — мокрое».

С зеленью, впрочем, погодим. У «снегогона», «водопола», «солнечника» народных месяцесловов на плечах не менее трудные заботы: проталины слить в сплошной массив, вскрыть реки, озера, просушить и прогреть нивы для ранней борозды.

«Апрель отмыкает ключи и воды» — сказано. «Ручьи землю будят» — заявлено.

Из далей дальних с голоса пращуров доносится:

— Будь здоров, как вода, и богат, как земля!

Что они, четыре недели? Выше, шире ход солнца, успей поспевать за ним. Круче весне шагается — у хлебороба времени нехватка. Под пологом ночи творятся великие таинства. Почки набухают, вот-вот лопнут. Шишечки ольхи крошат семена, снег от них будто в веснушках. Безмолвие полей, лесов нарушается свистом крыльев над ними.

Утром слышишь: в Магрином бору заворковал витютень, прилетный дикий голубь. Смотришь: вовсе загустели вершины берез, с тугой бересты, отслаиваются прозрачные пленки…

Помню, в избе было не усидеть. Бабушка отлучится — с пойлом к корове Белухе и комолому теленочку, сена задать овцам, — и удернешь на улицу, ищи-свищи.

Пятки поют, как несешься к гумну. Там глину копали, там яма. Лед всплыл синий, пугающе мертвый. Веет из земного нутра холодом. Края ямы в крестиках птичьих следов и как шилом истыканы. Поползень повадился. Наберет клювом глины, порх на осину к дуплу. Синяя птаха — белое брюшко, острый нос, куцый хвост — зауживает отверстие дупла. Ее бы оно пропускало, а чужих никого!

Похилились прясла городьбы после зимней выморозки. На жердине, отливающей шелком-атласом, греется смуглая, нарядом цыганистая бабочка. Складывая крылья, подмигивает: поймай меня, поймай. Хи-итрая: протянул руку — взмыла выше крыши!

За изгородью лес, обомшелые пни со сладкой перезимовавшей брусникой, колодины, трава прогалин, сбитая в войлок, слежавшаяся под снегом. Муравьи облепили кучу хвоинок, хлама, мусора под елкой. Взад-вперед снуют, с пригрева взапуски домой в тень. Дедушка говорит, они так муравьище просушивают и отогревают. Каждый захватывает на припеке чуть-чуть солнца, а муравьев-то бессчетно, и бегают вперегонки — домой изо всех ног, из дому, озябшие, шатко и валко… Чудо, маленькое чудо у тебя на глазах!

Пар дрожит над пригревинами, словно дышит земля. Ее дыхание с привкусом смолы, почек еле внятно, покойное, здоровое, и становится шумным, когда на ветру запарусят елки, закачаются сосны и потянет из глубинных трущоб холодом. Знать, целы сугробы в лесу, точат исподволь снег весенние ручьи.

Меж высохших в солому волотьёв, тонких былинок, тычутся всходы травы-новины. Ростки бледные, ни кровинки в них, жалость к ним испытываешь — хоть плачь.

Хочется плакать, что ты один, никому нет дела до того, как дышит лес, как собою отогревают мураши свой дом, как сладка прошлогодняя брусника у пней и какими слабыми выглядят только-только тронувшиеся в рост травинки.

Возьми и поплачь вместе с лебедями: плывет в лазури серебряный караван, рыдает с радости — путь лег в родные просторы, под крылом леса буреломные, болота, вешние реки, которым тесны берега!..

Наверное, кому-то покажется — здесь разнобой. О метелях начали, и на тебе — на изгороди бабочка, под облаками птичьи стаи, детишки к гумнам бегают босиком. Нет, просто апрелю место в пределах запоздалых вьюг и зазеленевшего перед избами лужка.

Апрельская весна «необлыжная», без обмана верная: установились после длительного перерыва плюсовые среднесуточные температуры.

А положиться на апрель — себе дороже.

Его в непостоянстве не уставала попрекать деревенская молва. «Апрель сипит да дует, бабам тепло сулит, а мужик глядит, что еще будет». «Ни в марте воды, ни в апреле травы».

Дело в родословной снегогона: протальник ему батюшка, январь — просинец дедушка (бокогрей, напомним, бездетен, очевидно, из-за Касьяна Кривого, к крестьянам немилостивого). Апрель маю отец, июню дед.

По дряхлости и удаленности январь внука, слава Богу, не тщится навещать, а внучек-июнь, случается, в апреле гостит. Выдается погода, по-летнему печет, моросят дожди теплые, выпускают раннецветы: мать-и-мачеху — вдоль канав-проселков, гусиный лук на косогорах, лиловую хохлатку — в ольховых куртинах. Дивная медуница, кажется, отсвечивает алым и синим. Волчье лыко пахнет тонко, душисто.

«Березень», «березозол» — издревле звали апрель. Сок белоствольных деревьев шел на квас, пастилу. Северяне занимались выгонкой дегтя, вываривали щелочной порошок — поташ, углекислый калий, заготавливали угли для кузниц. Зола нужна была на щелок, применяемый вместо мыла, использовалась как удобрение под овощи. Так что березу, как и другие лиственные породы, ценили не только за красоту.

В запевку снегогона:

* * *

1 апреля — Дарья.

В устных календарях приговорки к этому дню — грязная пролубница, обломай бережки, ух в прорубь.

Лошади к питью привередливы. Часть их гоняли мимо колодцев на водоемы. Вытаивает сейчас вокруг прорубей скопившийся за зиму навоз, что, на взгляд мужика, заслуживало заметки в численнике. С полей, дорог потоки, вода рек мутнеет, «грязнится». Наконец, скользко. Ухали молодайки в прорубь с ведрами да коромыслом: ой, тону, спасайте!

Кстати, вешняя вода прорубей — «мутница» — являла прорицания на грядущий ледоход. Скажем, жители Соломбалы, архангельской корабельной слободы, загадывали: мутница пошла — через девять дён Северная Двина вскроется. Ну, до этого далеко…

Ближе был деревенским ткачихам к исполнению наказ — «стели кросна, домотканые холстины, по заморозкам». Дородно отбеливались в утренники и днем на солнце пряжа и холст, на весеннем снегу мягчело портно домашней выделки.

Природоведам приметы на размышление:

«Рано затаяло — к большой воде».

«Во что погодой Дарья — обломай бережки, во то будет и Орина — журавлиный лет (1 октября)».

Вот новость! Значит, чем весна аукнет, тем осень отзовется? Прикинь, семь раз примерь, опосля поверь…

2 апреля — Фотиды, Фотиньи позимные, они же Светланы.

Со святцами, хронологической канвой, тесно увязывались устные численники. А по ним пока — позимье.

Старая деревня навряд ли знавала Светлан, Фотиды и Фотиньи пряжу пряли, коров обряжали. Но Фотида, Фотинья в переводе с греческого и есть Светлана. Ведь имена в духовных святцах преимущественно греческого, латинского, еврейского корней.

Может, поэтому сегодня Светланам в годовом круге последние именины, что весна света верховенство уступает весне воды, чтобы той дальше творить преображение?

Северяне зорко наблюдали за еловыми иглопадами. Первый мало значим, второму срок через три-четыре месяца после образования снежного покрова. Зиме конец. Три недели спустя появятся проталины, в полях лужи. «Третья хвоя падает, через три недели и река пойдет» — занесено в деревенские святцы. У прибрежных жителей пристальное внимание обращалось на трясогузок. Дескать, прилетают они, «ледоломки», перед вскрытием рек. Не знаю, часто опаздывают! Охотники-звероловы от себя дополняли, мол, следы птахи на берегу — медведю грамотка, вставай-ка, соня, ужо шубу в берлоге подмочишь.

Бывает, снег едва тронут, зато река вздулась, синеет. Прососы, полыньи. Ступить опасно: «Вешний ледок, что чужой порог — ненадежен».

3 апреля — катаник.

Предел зимним забавам детворы, катанью с гор, крутых берегов на реку. Не изменяет мне память: санки с вечера прятались, наутро будет меньше слез: реви не реви — катаник твою утеху унес! У крыльца натоптано берестяными лаптями: в мокрядь, сырой снег обувать валенки — катаники негоже. Калоши считались праздничной обновой и больше мужской: «Завели калоши парню — женить пора!»

Лапти — лапоточки: «в лес идут — клеточки кладут, из лесу идут — перекладывают».

Просится о них доброе слово. Древнейшая обувь, по крайней мере три тысячи лет служившая простонародью, подкупала дешевизной и легкостью изготовления. Раньше по одному ее виду отличали, откуда ходок. Лапти косого плетения с высоким задником, «вёрзени», изготовленные из ракитной или ивовой коры, носили новгородцы; «липовики», плетенные из липы, — жители средней полосы.

В Присухонье лапти плелись из березовых лык: зимние — на суконную подвертку и шерстяной носок; летние — облегченные. Плелись также и лапти попроще, иначе ступни, без обор, надеваемые на босу ногу. «Оборы» — лыки или бечевки, завязывающиеся крест-накрест на ноге. Женщинам для ухода за скотом плели лыковые полусапожки.

На Руси почитали эту немудреную обутку высоко, ревнители древних уставов завещали хоронить себя исключительно в лаптях. Вывешенный в хлеву, в курятнике лапоть, словно божество, якобы охранял скот и птицу. В лапте вывозили семена огурцов на гряды.

Что до валенок — катаников, они в обиходе где-то с XVII века.

4 апреля — Василий теплый.

В устных календарях — солнечник и парник, еще раз капельник. Вспомнилось детское, деревенское: сидим на припеке, звонко выкликаем:

Солнышко, Колоколышко!

Прикатись ко мне

На проталинку,

На приваленку…

Что ж, свет восторжествовал, черед за победой тепла: «в апреле и под снегом земля преет».

Ну, далеко не всюду. В Неноксе либо Мезени намерзнут с крыш сосульки — |и уже событие.

Напряглись, чтоб пышней распушиться, барашки верб, словно огоньки свечей, теплятся негасимо…

С елок, хвойных колоколен, проблескивая дымчато, порошат семена — крылатки, и тишь, тишь — до звона в ушах!

Весна, везде у нее свой облик, и для всех она своя.

Устные численники хранили мужикам для востребования:

«При восходе солнца на небе красные круги — год обещает плодородие».

«На сходе снега ложится на траву лонской (прошлогодний) тенетник, лягушки заквакают, да замолкнут от возврата холодов — будет помеха урожаю».

5 апреля — Яковы, Захары и Василий Мангазейский.

С первых проталин сороки на стройке. Кому бы с одним гнездом справиться, а белобокие затевают сразу несколько: прочное, с крышей, фундаментом из глины — птенцов пестовать, еще два-три — для отвода завидущих глаз. Гораздые стянуть что плохо лежит, никому не верят, по себе они о других судят. Кто ни едет, ни идет, запускают вертячки вслед бранчливый стрекот. Остается махнуть на них рукой:

— Заладила сорока в день Якова одно про всякого!

В прошлом этот день был знаменателен для северян-землепроходцев, промышленников, основавших в Сибири на реке Таз славимый Русью город, «златокипящую Мангазею» (по племени мангазеев). Через торжища, таможню за его деревянными стенами до 1671 года проходили кипы мехов соболей, черных лисиц, песцов, белок, бобров, тысячами пудов вывозились бивни ископаемых мамонтов, клыки моржей — дорогой «рыбий зуб». Не находилось исстари города без местного святого заступника. Праведного Василия Мангазейского чтили 5 апреля от Холмогор до Устюга, до Тотьмы, по сибирским промысловым становищам.

6 апреля — Предпразднество Благовещения, так называемая Похвала, известная присловьем: «На Похвалу курочка первым яичком похваляется». Хохлатки несутся? Надо отметить! «Коли ночь тепла, весна будет дружная» — надо запомнить.

7 апреля — Благовещение Пресвятой Богородицы.

Большой праздник в честь Пресвятой Богородицы, в строю первых православного чина.

В устных календарях этот день назывался зимобор.

Народные календари, обособлявшие зимобор третьей встречей весны, являли очередной пример срастания доисторической мифологии с новой для своего времени христианской верой. Матерь Божия, закономерно или в силу преемственности, обрела черты древнеславянских Живы, Лады, Девы-Зори. Чтилась как заступница мира сирых, обездоленных. Она дарует свет, повелевает вешними молниями. К ней предки-пахари припадали с мольбой:

Матерь Божия!

Гавриил-Архангел!

Благовестите,

Благоволите,

Нас урожаем благословите:

Овсом да рожью,

Ячменем, пшеницей

И всякого жита сторицей!

По вековым преданьям, Гавриил на пахоте с сохой, Дева Мария с лукошком — хлеба сеет…

Свят труд земледельца — вряд ли поэтичнее выразишь сокровенную мысль далеких пращуров!

В третью встречу весны красочные в узорном многоголосье, торжественно величавые песнопения, веснянки и хороводы славили пробуждение природы, радость жизни на земле, обильно политой трудовым потом, суровой, горькой и такой родной, что в горле комок.

По городам и селам велся обычай «отпущения птиц на волю». Покупали на рынках дети и взрослые пташек и растворяли клетки:

Синички-сестрички,

Тетки-чечетки,

Краснозобые

Снегирюшки,

Щеглята-молодцы,

Воры-воробьи!

Вы по воле

Полетайте,

Вы на вольной

Поживите,

К нам весну

Скорей ведите!

Накануне праздника горожанами посещались тюрьмы для раздачи милостыни заключенным сквозь решетки. И нищенка-побирушка, и царь-государь соблюдали заветы милосердия. Как знать, быть может, неподъемная копейка, медный грош бедняка способны были легче всего достучаться до сердца закоренелого преступника, пробудить душу живу?

В древней Руси перед Благовещеньем держался обычай окуривать можжевельником зимнюю одежду, домашний скарб, сжигать соломенные постели, дабы обезопаситься от тлетворной нечисти, последышей зимы. «Под дымом не сидят», — не топили печей, спать укладывались в холодных горницах, сенях.

Южные, «украинные» местности к Благовещенью разворачивали полевые работы, там справлялся «вдовий тыждень»: пахота, сев на сирот, на вдов (в Поморье вдовьи помочи, естественно, протекали позднее).

Зимобор окружался приметами о весенней страде, о трудовом лете.

Земля… Земля-кормилица, хотелось видеть ее изобильной, щедрой. Лес — полон красного пушного зверя, грибов, ягод; озера, реки — рыбы густо; луга, поскотины — травостой духмян, что коня скрывает. А нива — золотые колосья, а деревня — без бедноты нищей!

Не этими ли, у сердца лелеемыми мечтами порождены некоторые строки месяцесловов?

«В Благовещенье дождь — уродится рожь колосиста, умолотиста».

«Мокрое Благовещенье — на губину, к грибному году».

«Солнышко с утра до вечера — об яровых тужить нечего: благая весть — будет чего поесть».

«В Благовещенье мороз — под кустом овес».

«На крышах снег лежит, в полях лежать ему до Егорья (6 мая)».

«Во что погодой зимобор, во то и Фекла запрядальная (7 октября)».

8 апреля — Отдание праздника Благовещения. Собор Архангела Гавриила.

Благовестником поименован духовными святцами Архангел Гавриил. Устные календари определяют его день несчастливым. «Прясть на Гаврилу — работа не впрок». «Что ни родится на Гаврилу — уродливо, криво». «Из благовестного теляти добро не ждати». «Благовестное яйцо — болтун».

Налицо противоречие с предыдущей датой, одно в них наслаивается на другое: наследие древности, ничего не скажешь, таковы уж крестьянские численники.

Солнце и дождь…

Дождик, дождик, пуще,

Дам тебе я гущи.

А бывает и по неделям пурга, ветер валит с ног…

Вечером стояла теплынь, ошалевшие воробьи дрались за пушинки, соломинки — в гнездо волочь; мычали в хлевах коровы, просясь на волю. Утром выгляни-ка в окно — густа изморозная мгла, отяжелели от мохнатого инея деревья.

9 апреля — Матрена.

В устных календарях — настовица, полурепница.

«С Благовещенья впереди сорок заморозков, каленых утренников». Наведывается-таки холод под покровом темноты, жмет стужа сильнее при луне и звездах.

Глубоко промерзают талые пласты за ночь. Бывает, наст выдерживает лошадь, человека и подавно.

Вытаивали остожья, натрушенное с возов сено, солома по обочинам дорог. Вооружившись граблями, впрягшись в салазки, по насту ходили собирать кормину.

Овсянка с куста выпевала с грустинкой в голосе:

— Вези-и… вези-сено-да-не-труси-и-и…

Спасибо, милая, за подсказку, только без тебя знаем, что сейчас и клок сена дорог!

Под пологом хвои, в лесах сугробы, а на холмах, скатах полей черным — черно. Не сегодня-завтра захлопают крыльями, взмывая с проталин, чибисы, каждому знакомые прилетные птицы-настовицы.

Посылала Матрена хозяек в подпол перебирать репу.

Картофель, «чертово яблоко» старины, проник у нас в севооборот с XIX века. По волостям Присухонья репу сеяли даже в лесу, на гарях — участках былых пожарищ. Словом, везде, лишь найдись уголок свободной земли.

С капустой, огурцами, морковью, луком, чесноком репа долго составляла русский овощной стол, употреблялась для начинки выпечных изделий, в качестве гарнира к мясным блюдам, к рыбе. Никто ее, как теперь картофель, не возвышал до «второго хлеба», наоборот — «капуста да репа брюху не крепа».

А ее любили, что ни говори: «Шибу шибком, вырастет дубком, заолешничком». «В землю крошки, из земли лепешки…» Репка, все репка, ядрена и крепка! Девицу, славнуху на выданье, деревня ласково кликала «репушкой»!

В картину движения времен года настовица вносила живописную черточку: «Щука хвостом лед разбивает». Близок ледоход, с ним половодье и нерест рыб. Остряки подтрунивали: «Гола Матрена для всех страшна». О разливах намек, мол, «полую воду никому не унять», «без рук, без ног в гору лезет».

То-то горячи настали денечки у нас в Богоявленской волости и окрест! «От безделья руки виснут, губы киснут»: из 8 тысяч человек населения волости до пахоты в межсезонье 1339 человек занимались местными, 212 — отхожими промыслами (данные 1911 года). Изготовляли резные и расписные прялки, сельскохозяйственный инвентарь, домашнюю утварь. Лес рубили, охотились. Гнали деготь и смолу. Смола нужна, побольше смолы! Исстари в Дмитриеве, Копылове, Бобровском строились лодьи, барки. Подчас на них же земляки плавали до Великого Устюга, Архангельска, к Тотьме, Вологде.

Много северян трудилось на воде, добывая копейку прокормить семьи, вложить ее в хозяйство. Печора, Мезень, Вычегда, озера Белое, Воже, Ладога, потом Мариинская водная система, Северо-Двинский канал требовали в навигацию бурлаков, лоцманов, грузчиков. Конечно, размах не тот, что на Волге, которая одних бурлаков принимала около полумиллиона, пока не были освоены паровые суда. Однако путь через Вологду, по Сухоне, Двине в XVII веке не зря иноземцы считали Великим речным путем Московии.

Прежде Присухонье оглашалось визгом пил, перестуком топоров, горели остры под канами смолы, стояли ряды барж, готовые к спуску на воду.

Горы бревен, плоты над кручами, по берегам речек, изготовленные для плава, а лошади везут и везут сосновые, еловые кряжи.

12 апреля — Иоанн Лествичник.

В устных календарях — остатняя вечеринка или отвально, простины Беломюръя.

Отмечая день преподобного Иоанна Лествичника, пекли из теста лестнички: восходить на небо в жизни загробной, вечной.

Веровали деды-прадеды, что земное бытие наше — дар Божий, потому жив ем, чтобы душа трудилась без урыву. Содей жизнь постоянным творчеством, уда б ни определила тебя судьба.

«Отвально», «простины», обряд проводов рыбацких артелей на Мурман, на есенние промыслы, не обязательно приурочивался к этому дню. Отправляясь рыбаки на путину, смотря по погоде, с Евдокии- плющихи до Вешнего Николы (22 мая).

Девушки отъезжающим парням устраивали «остатнюю вечеринку» — с весельем напоказ, подарками кисетов, наволочек и прочего рукоделья, с тайными слезами в темных сенцах.

«Отвально» собирало в избу родню рыбака. Под божницей горит лампада, тол скатерти накрытого стола загнут в знак доброго возвращения, стоит хлеб с солью.

Коротко «отвально». Речи стариков, звон стаканов, напутствия — и разом молчанье. Наглухо закрываются окна, двери, вьюшки печей, ворота. Каждый (наедине с сокровенными думами, с тревогой на сердце: чего там Бог судит, свидимся еще либо нет?

Поднесла родня рыбаку гостинцы к попутью доброму, помолились, отец с матерью благословили сына иконой, и вот плач, вот жена о пол хлещется.

Выпив напоследок с мужиками чару отвальную, спускается рыбак с крыльца, держа на руках самое малое свое дитя, к саням с поклажей.

Лошадь выводили к проезжей дороге. Снова чокались стаканами, бил промышленник поклоны на четыре стороны, прощаясь с родным посадом. Чего уж, «ловцы рыбные — люди гиблые».

Проводив обоз версты на две, при возвращении ломали женщины ветки: сосен, дома втыкали над воротами, в сенях. О, зеленели хвоей избы Нюхчи, Кеми, Сороки, Карельского берега!

13 апреля — канун пролетья.

Солнце во все небо. Ведреная погода, слепит сияние полей, покатые холмы словно полымем объяты. В низинах безумолчен ропот мутных потоков.

Приспел пролог лета красного, о нем дальше сказ.

14 апреля — Марья.

«Пришла Марья — зажги снега, заиграй овражки».

И свет, и звуки — все схвачено с пронзительной поэтичностью, кратко и емко.

Холодное сердце, черствая душа не создаст вдохновленной строки. Между тем хранились месяцесловы народом, сносившим нужду, тяготы, унижения. Над «подлым сословием», как значилось крестьянство еще в просвещенном ХУШ веке, постоянно тяготели заботы о земле, о хлебе.

«Пустые щи» — значатся в устных численниках.

Напусто-пусты щи, раз капуста кончается, и щец не досыта, раз длится пост, по-деревенски великое говенье.

Его соблюдали истово, вопреки присловью, что «пост — не мост, можно и объехать». Чтобы детям легче его перенести, допускали кое-какие поблажки. На четвертой, Средокрестной, Крестопоклонной неделе Великого поста выпекалось особое печенье в виде крестиков, серпиков, кос и т. д. Детей отправляли поздравлять соседей, родственников. Стихами, понятно:

Тетушка Анна,

Садись на окошко

В осиново лукошко.

Чем хошь поливай,

Только крест подавай!

Кто не даст креста —

Упадет изба!

Брызнут на них водой — смех и визг, ну а за испуг, за стишки на — ка в ручку печенюшку.

Деревенские святцы для других местностей содержали такую радостную весть: «Говенье ломается, на печи Христос обувается». Вместо крестиков пекли блины. Кушая их, приговаривали — «Божьи онучки».

В шестую неделю говенья, Вербную, когда «Лазарь за вербой лазал», дети и взрослые заготовленные пруточки носили освящать в церковь.

«Без вербы — не весна» — поучали земледельческие календари.

К Вербнице, Вербной субботе каждый край Руси, как всегда, поставлял прогнозы.

— На Вербной мороз — яровые хлеба хороши будут, — загадывали новгородцы.

— Если Вербная неделя ведреная, утренники морозные, то яровые будут хорошими, — судили ярославцы заодно с ними.

«Верба распутицу ведет, гонит с реки последний лед» — пожалуй, это нам тоже годилось.

15 апреля — Тит и Поликарп.

«Пустые щи» по старому стилю приходились на 1 апреля, оттого в деревенских святцах: «не обманет и Марья Тита, что завтра молотить позовут: по гумнам на Поликарпов день одна ворона каркает».

Цепы бездействуют. У голытьбы закрома голы: что ушло в уплату податей, недоимок, что приели. В хлевах скот от бескормицы в лежку.

Чего уж, «ворона каркала, каркала да Поликарпов день и накаркала».

Насчет серой и с поглядкой вокруг деревня прохаживалась: «Где вороне не летать, все навоз клевать». «Попалась ворона в сеть, попытаюсь, не станет ли петь». «3аймовать — очи сокольи, а платить — и вороньих нет».

16 апреля — Никита.

В устных календарях этот день — ледокол.

Бурлят, бушуют овраги и ручьи. С мокрым снегом, дождями, под солнцем в теплынь растревожились заносы в хвойных недрах. Взыграли реки: первыми те, что поуже, на подъем полегче, следом — которые шире, могутней. Болота залило: в них кочки, всплывший лед, словно пристань стаям гусей, уток — с дороги отдых дать, зобы зеленью, подснежными ягодами набить.

«Не пройдет на Никиту лед, весь весенний лов на нет сойдет».

17 апреля — Осип песнопевец.

«Цок-цок сверчок, с огорода под шесток…»

А, знаем песнопевца, честь ему и место!

«После Федула бабе стряпать веселее: в горшке пустые щи, зато под печкой сверчок поет».

18 апреля — Федул.

В устных календарях — ветреник.

Возвраты холодов в русле движения весны.

Сушь, мелели лужи, но в одночасье перемена: и снег белит бревна избы, и метель — зги не видать.

С чего «Федул губы надул»? Наверное, кто-то поторопился зимние рамы выставить: «Окна настежь — теплу дорогу застишь».

За Москвой по уму совсем противоположное: «На Федула растворяй оконницу». «Пришел Федул, теплый ветер подул, окна растворил — избу без дров натопил».

19 апреля — Евтихий и Ерема.

Приметам дополнение:

«На Евтихия день тихий — к урожаю ранних яровых».

«Ерема ярится, ветром грозится, хоть не сей ярового, семян не соберешь».

20 апреля — Акулина.

«На Акулину дождь — хороша будет калина, коли плоха яровина».

Утешение, называется!

— Ох, Окуля, что ж ты шьешь не оттуля?

— А я, батюшка, еще пороть буду.

Сразу в слезы мастерица, поперек слова не молви…

Жжет Марья снега без дыма, без пламени, Никита лед колет, Окуля не шьет, не порет, дождями облилась — на дворе по-прежнему предпасхальное время.

В Страстную неделю хозяева запасались кормами для скота, дровами. Хозяйки скоблили, чистили в избах потолки и стены, столы, скамьи, белили печи. Работали тихо, без громких разговоров. Главное, впроголодь.

Как же, пост!

К исповеди и причастию отправились: надето лучшее, что есть в сундуках. О девицах промолчим: в святки на игрищах переодевались не раз за вечер, тут-то им вынь да положь обновы. Волосы распущены по плечам, у полусапожек венский каблук, плывут красавицы, благонравно очи потупив…

С четверга Великого, Чистого, исполняя заветы предков, полагалось умываться «с серебра», бросив в рукомойник серебряную монету или украшение, детишек малых мыть в воде, почерпнутой, пока «ворон воронят не купал». Жилье окуривалось можжевельником с раскаленной сковороды и заготавливались яйца: крашенки и писанки. Помнится, у нас крашенки. Яйца варили с луковой шелухой. Деревенский Север почти не знал расписных пасхальных яиц, часто выточенных из дерева. В искусстве изготовлять писанки изумительного совершенства достигли южные ремесленники.

В Кремле мастера Оружейной палаты писанки отливали из золота, серебра, украшали самоцветами, сканью, финифтью. Ясно, к селянам подобные сокровища не закатывались.

21 апреля — Родион, Агафа и Руфа.

В устных календарях — ледолом, воды ревучие, дорогорушителъ, ледоноска.

«Пришел день Агафы и Руфы — земля рухнет…»

Ну, страхи! Только из-за того, что пропадает санный путь!

Встреча солнца с месяцем. Свидание дневного светила с ночным, дата предкам-пращурам достопамятная, впоследствии полузабытая, несла предзнаменования:

«Встреча в погожий денек — хорошее лето; при тумане, в ненастье — на худо, к лету холодному, дождливому».

По-доброму свиданье обставилось — путь светилам одному на восток, другому на запад. Повздорили — не обернулась бы распря[землетрясением.

«Горденек ясный месяц, и красному солнцу не уступит; задорен рогатый пастух — все звездное стадо перессорит».

Акулину хули и хвали: нужны дожди стронуть из лесу снег, помочь ручьям пробиться через суметы, насытить талицей реки в зачин ледохода и вод ревучих.

Поворотные, всей Руси известные даты годового круга, в зависимости от местных условий, движения времен года пополнялись местными же приметами, обычаями, обрядами.

Бывало, очищаются малые реки, по порожистым речушкам, которые зимой замерзают единственно на участках плесов, тихих заводей, и то лед несет — в Поморье это праздник. Новожены, холостая молодежь на берегу.

Парни, мужики в броднях по пах причаливают льдины, дробят их колунами и зачерпывают саками, сделанными на сети на обручах, зеленовато-синие сверкающие глыбы. Эти глыбы носят в ведрах молодайки и девушки.

Заправлять ледники — рыбу хранить — дело будничное, тяжелое. Превращали его в увеселенье, где выказывали прилюдно рабочую сноровку, ловкость и неутомимость.

Ледоноска — это ли не черточка живая, красочная к характеру поморов?

23 апреля — Терентьев день.

Чему он посвящался, не нашлось концов. Но мне в детстве было на моих «терентьев» смотреть — не насмотреться, слушать их — не наслушаться.

Спозаранок выскочи на крыльцо, и вот они, во — на Лесных по проталине черными клубочками катаются, пять либо шесть. Утренний воздух налит глухим воркованьем: «Ур-р… Ур-ру-ру. Ур-ру-ру!» Брови красные, точно гребешок на точеной головке, крылья распущены, волочатся, хвост с косицам вздернут торчком. То один, то другой черныш с кличем «чуф-фы» подпрыгивает, любо поглядеть!

Оборвалось урчанье, взлетели Терентии на березы. Заяц, косой гуляка, с токовища поднял, затесавшись в чужую компанию? Лиса набежала?

Ужо она возьмется краснобровых дурить:

— Терентий, Терентий, я в городе была.

— Бу-бу, бу-бу, была так была.

— Терентий, Терентий, я указ добыла.

О лукавом лисьем указе от бабушки известно: чтобы им, тетеревам, не с деть по деревам, всё гулять по зеленым лугам.

Кому в корысть указы? Город их пишет деревне, поди ослушайся. Тетерев птицы вольные, а не посмели: с берез сперва урчали, да спустились-таки наземь, на проталины — лови, лиса, хватай, рыжая, простаков!

Терентьев день раньше мужиков сна лишал.

«Взойдет солнце в туманной дымке — к хлебородному году, выкатите что на ладони, — не пришлось бы озими перепахивать, засевать яровыми».

24 апреля — Антипы.

В этот день в Вологде совершается память местночтимых преподобных Евфимия и Харитона Сянжемских.

В устных календарях — полеводы, водополы.

В срок прошли реки, разлив широк, по мнению деревенских святцев, — знак к изобилию.

«Антипы-водополы — подставляй подолы, жита будет некуда сыпать»

Зима бесснежная, сушь, заминки в течении весны, напротив, во пагубу.

«Антип без воды — закрома без хлеба».

«По Антиповой воде о хлебушке гадай: если вода не вскроется, то лето плохое».

Значение воды в устных месяцесловах соответствовало воззрениям крестьянина-пахаря на влагу земную и небесную как на неиссякаемый источник жизни, залог плодородия. «Вода — кровь земли». Вода обладает и силой предсказывать судьбу колоса на ниве, и силой дать человеку здравие духовное и телесное.

Крестьянин, коли хворь одолевала, себя воде вручал, будто последней надежде: «Матушка-вода!.. Обмываешь ты круты берега, желты пески, бел-горюч камень своей быстриной и золотой струей… Обмой ты… все хитки и притки, уроки и призеры, скорби и болезни, щипоты и ломоты, злу худобу; понеси-ка их, матушка быстра река, своей быстриной — золотой струей во чисто поле, на синее море, за топучие грязи, за зыбучие болота, за сосновый лес, за ос новый тын!»

С половода, что «Антипа в овражки топит», у мужиков лесных деревень багры в ходу. Там скатывают с берега бревна, тут разбирают залом — нагромождение еловых, сосновых кряжей, набившихся в затон крутой излуки, застрявших на мелях, камнях перекатов. Когда горизонт воды низок, течение бурно заломы достигали громадной длины.

Ни бревна не оставляли гнить на берегах, в воде топляками! И бревна были — «красный лес», ведь под топор ложился древостой возраста не менее 250 лет.

Во избежание потерь лесопромышленники, помимо молевого сплава, старались транспортировать древесину на бумагоделательные фабрики, лесопилки, в порты плотами, на баржах.

25 апреля — Василий.

В устных календарях — парник.

«.Пришел Василий — выверни оглобли».

В тундре, на Колгуеве, Новой Земле пурга. Боже упаси промысловику покинуть зимовье: насидишься в «куропачьем чуме», то есть зарывшись в снег, пережидая непогодь!

Коль распогодится, растения тундры в «ледовых парничках» идут в рост. Полярное солнце невысокое, свет его, сверканье снега режут глаза, легко подорвать зрение.

У нас, в полосе тайги, если весна запаздывает, наступит распутица — ни колесом, ни полозом. Выверни оглобли и лежи себе на печи, лясы точи.

Погудки ко дню нынешнему из месяцесловов:

«Антип воду льет на поймы, Василий пару земле поддает».

«На Василъя и земля запарится, как старуха в бане».

Коли весна ранняя, торопил Василий мужика. Ну-ка, коня в оглобли да в поле пары пахать! Босая нога не зябнет, землю терпит — пора… «Кто ленив с сохой, тому весь год плохой!»

Северная Русь из самородной руды выплавляла черный металл сотнями тысяч пудов. Варницы Вычегды, Неноксы, Тотьмы добывали соль. Поставлялись на внутренний и внешний рынок меха, дичь, рыба. Но все же важнее подчеркнуть: до освоения черноземов наш край числился в житницах страны. По Ваге, Мологе, Шексне, Кубене, Сухоне, Северной Двине столетиями накапливались местные традиции возделывания зерновых, льна, овощей. Железо и пушнина, куделя и смола — добро, но «только ангелы с неба не просят хлеба!»

Первая борозда — событие сродни празднику.

Из деревни стегает ребятня наперегонки. Может, позволят за ручки плуга подержаться? Предел мечтаний, если усадят верхом на коня, и ты, сжимая в ладошке ременный повод оброти, проедешься по загону, внимая чирканью камушков по лемеху.

Воздух тепел, от сбруи тянет дегтем, от хомута — конским потом. Душист маслянистый, перевернутый плугом отвал, сырой и пряный запах кружит голову.

Сядут пахари «залоговать»: подкрепиться тем, что дети в узелках принесли, коням дать роздых. Кто-нибудь скажет, подмигивая:

— Слабо вам, мужики, зайца позвать.

Мужикам слабо? Надрываются, голосят босоногие:

— Заяц, заяц, выскочи из куста, дай место Михаиле Ивановичу-у-у! Случалось, криком выпугивали косых, кого — кого, а их возле полей хватало.

Календарное разнословье оправданно напоминало о медведе: вылезши из берлоги, бурый космач по кустам шастает.

Устными святцами медведь помянут не раз. Это в сказках, притчах косолапый увалень, недотепа. Обращение к топтуну в угрюмых заколоженных дебрях — по имени-отчеству, с суеверной опаской: «он», «сам». «Медведь — лешему родной брат». «Медведь-думец. В медведе думы много, да вон нейдет». Стадо постиг урон: «не прав медведь, что корову задрал; не права и корова, что за осек пошла». «Худа корова, что за осек зашла, а плох и медведь, что корову не съел».

Стало быть, топтыгину уделялась вотчина в полную собственность, куда без спросу рисково забираться.

У медведя на бору

Грибы-ягоды беру,

А медведь-то услыхал

И за мною побежал.

26 апреля — Артамон.

Чествовался «через дорогу прядыш». «Заяц сед — навидался бед», — сочувствовала крылатая молва. «Заяц не трус — себя бережет».

В численниках без чисел — приметы, существенные для хлебороба:

«Когда леший зайцев нагонит — мышей прогонит».

«Встречаются белые (не успевшие перелинять) зайцы — на возврат снега, холодов».

Как угодно толкуйте, у ушастых именины: зайчихи дали приплод, крошек-«артамошек». Может, зря малюток так назвал, они были известны деревне за «настовиков». Премилые видом, препушистые, зайчата появляются на свет, когда еще снег не сошел.

27 апреля — Мартын.

В устных календарях — лисогон. День посвящен рыжей Лисавете Патрикеевне и птице черной, вещей.

По заслугам: иконы изображали, как ворон Илью Пророка в пустыне снабжал пропитанием.

«Старый ворон мимо не каркнет» — опасливым было к черному отношение. «Ворона каркает к ненастью, ворон — к несчастью».

Нынче у черного торжество: вытаивает падаль, жертвы зимы, гибнут дикие животные в половодье — то-то ему пир-столованье!

А у рыжей беда. По грехам ее пало помраченье, страдает кума куриной слепотой: трои сутки снует, на людей натыкается.

Это и правда, и неправда. Действительно, обзаведясь норами, лисы, погруженные в хлопоты, теряют на какое-то время пугливость. Среди бела дня их видишь подле селений, на пашне, лугах.

«В чистом поле увертыш», Патрикеевна в сказках, пословицах щедро награждена хитростью: «семерых волков обманет» и «от дождя под бороной ухоронится». Ловка, умна, одно темное пятно: «и во сне кур щиплет».

Вне сомнения, апрель — снегогон. Солнечник, он землю парит. Реки, озера вскрывая, водолей «всех напоит».

Ну а если на дворе холод, стынь промозглая?..

Лес виноват: снег осевший, зернистый, пластами лежит под укрытием елок, сосен, едва-едва пропускающих лучи солнца сквозь хвою.

Вся надежда, что «Пуд снег пугнет» — не дождями, то ветреной теплынью!

28 апреля — Пудов день, пасечник.

«У кого медок и маслице, у того праздничек». Приспевают труды: «На святого Пуда доставай пчел из-под спуда».

Будто расступились хвойные теснины, потекла снеговица топить поймы.

Возрос напор вешней воды, бушуют реки: то мост снесет, то обрушит подмытый берег. Дрожат верхушки затопленного ивняка, в пене, реве стремнина тащит вырванные с корнем деревья, обломки каких-то строений…

29 апреля — Ирина.

В устных календарях — рассадница, водоноска, урви берега.

Прорвало затор у Орлецов, шумит ледоход в Никольском устье, судоходном рукаве Северной Двины — Маймаксе. Угрожает подъем воды Архангельску, а на Уделе, в Соломбале, бывало, ребятишки, сколотив плоты, плавают уж по улицам.

Рыбацкое Поморье справляло водоноску. Перед спуском судов на воду пополнялись запасы пресной воды. Мало в ледоноску мокли, теперь нарочно водой окатывали друг друга под смех и шутки. В событии участвовало все селение. Хозяин судна выставлял на радостях вина, угощал и команду — артельщину, и землячкам-водоноскам доставалось, говорят, сластей, орехов, пряников. Веселье целый день — морем ведь поморы жили!

Под Ярославлем на Ирину огородниками исполнялся завет старины: «Сей капусту на рассадниках».

30 апреля — Зосима, Соловецкий чудотворец.

В устных календарях — пчельник.

«Расставляй ульи на пчельнике» — звучало в деревенских святцах.

По преданьям древности, иноки-черноризцы Зосима и Савватий (XV в.) — основатели величайшего в Поморье Соловецкого монастыря — первые, кто упорядочил русское пчеловодство. До них-де занимались дикими пчелами, жившими в лесных дуплах-бортях. На самом деле перелом в пчеловодстве произошел не сразу, в XIV–XV веках, пасеки проникли на Север позднее.

Как ремесла, земледелие обзаводились святыми покровителями, так пасечники от церкви получили «двоицу» — Зосиму-Савватия. «Рой роится — Зосима-Савватий веселится». «Зосима-Савватий цветы пчеле растит, в цвет мед наливает».

Крепить нравственные начала — значило для предков заручиться житейским благополучием. «^ доброй душе и чужая пчела роем прививается». «Подходи к пчеле с кроткими словами, береги пчелу добрыми делами». Зорить пчел, в том числе диких, — в глазах народа кощунство, грех.

Мед — мерило сладости, старому и малому лакомство. «Мужик с медом лапоть съел», — подшучивали незлобиво. Намек давался прозрачный охотникам до чужого добра: «Медведь на улей покусился и едва шкурой отплатился».

По повадкам равняли пчелу и муравья. С поправкой к месту и случаю: «Муравей не по себе ношу тащит, да никто спасибо не скажет, а пчела по искорке, да людям угождает». Впрочем, «муравьище разорить — беду нажить». «Мураши в доме — к благополучию».

Апрель. Что успел, сотворил, дает дорогу маю. Нивы черно лоснятся свежими отвалами пахоты, на разливах лебеди днюют, в вербах гудят шмели, пчелы.

Ты, пчелынька,

Пчелка ярая!

Ты вылети за море,

Ты вынеси ключики,

Ключики золотые…

Отомкни летечко,

Летечко теплое,

Летечко теплое,

Лето хлебородное!

Можно ставить точку. Но покоя не дает прежнее: были все-таки у деревень свои, без чисел, численники?

Брались у нас наверстывать упущенное. Печатались яркие цветистые листы крестьянского годового круга с приметами о погоде, видах на урожай. Редкая газета выходила без публикаций о датах деревенских святцев.

Внезапно началось, внезапно и оборвалось.

Гороскопы, астрологические календари сельскохозяйственных работ, изложения гаданий на картах и по руке, приемов черной и белой магии, знахарство — что угодно, лишь ни слова о крестьянских месяцесловах.

И были они, да не стоят внимания?

Ладно, впереди две трети годового круга, успеем разобраться, составить мнение.

Определенно нельзя исключить из рассказа о народных календарях Праздник праздников Руси — Пасху, Светлое Христово Воскресение, Великдень.

Устав православия Пасху хронологически обусловливал полнолуниями, днем весеннего равноденствия. Должно ей состояться между 21 марта и 25 апреля (стиль старый). Расчеты пасхалий достаточно сложны, падал праздник преимущественно на второй вешний месяц.

Колокольный благовест, службы в храмах, крестные ходы, «свяченье куличей», христосование — пышно, с непревзойденным великолепием вершилось празднование на всей Руси.