«Маскарад» или охота на собаку

«Маскарад» или охота на собаку

II

13/IV 1840 г. император повелел срочно отправиться Лермонтову на Кавказ в Тенгинский полк, который входил в 13-ю дивизию. Так движение к своему концу поэт начал под числом, которое в эзотерической азбуке соответствует букве Мэм, означающее смерть[97].

Великий князь Михаил, как отмечается даже в Лермонтовской энциклопедии (М., 1981), содействовал смягчению приговора по делу о дуэли (а после поможет Лермонтову в продлении отпуска, данного ему в феврале 1841 г.), но и он не мог идти против решения царя — не отсиживая положенные три месяца, Лермонтов немедленно отбыл на Кавказ. А в кого же по ритуалу должен был «превратиться» Лермонтов[98]? Естественно, в своего отца великого князя Михаила. Ближайшая заместительная жертва за царя — его брат, но он, в свою очередь, замещался единокровным с Николаем племянником.

«Ссора» как формальный повод для дуэли с Мартыновым произошла опять же 13 числа, забегая вперёд, скажем, что памятник на месте дуэли был поставлен почти такой же, как и на могиле у Пушкина — нехарактерная совсем для православного захоронения небольшая пирамида, а в двух метрах от неё небольшой круглый камень. Объясняли такую странную конструкцию так: где стоит пирамида, якобы упала голова Лермонтова, а где камень ноги. Значение же грифов, в совокупности с памятником, предельно ясно.

Гриф — птица-санитар, очиститель; т. е. Лермонтов рассматривался не только как заместительная, а больше даже как очистительная жертва при основании Новой Династии, как «козёл отпущения», как «чужой», изгнанный из «маскарада» и вынесший за пределы грехи нового священного круга[99]. Но при всём этом он, безусловно, в ритуале замещал брата царя, своего отца.

Характерно, что на первой могиле Лермонтова (до перенесения тела в Тарханы) лежал камень с простой надписью — Михаил. Но сразу поднимается немало вопросов. Ведь царь от 30/VI 1841 г. приказал быть Лермонтову (предписание, разумеется, направлялось его начальникам) в Тенгинском полку, и только там. В то же время исследователи уже собрали большой материал, указывающий на связь дуэли с действиями органов «госбезопасности». Почему царь упорно загонял Лермонтова именно в Тенгинский полк? Кстати, Лермонтов числился в батальоне, неожиданно оказавшегося в пехотном полку Данзаса!

Полк оборонял часть правого фланга линии в районе Адлер-Сочи-Туапсе и нёс серьёзные потери. На август 1841 г. предполагалась, так называемая, лично утверждённая царём, «убыхская экспедиция», в ее результате войска, костяк которых составлял полк Лермонтова, должны были проникнуть в сердце земли, ныне зовущейся Адыгейской. Ещё генерал Ермолов говорил, что на Кавказе есть дела, когда можно по часам отсчитывать, сколько проживёт в нём офицер. Именно таким делом и оказалась та экспедиция, и все это прекрасно знали. В августе полк потерял половину офицеров и солдат, даже не приступив к решению основной задачи. Нет никаких сомнений, что Лермонтов должен был там погибнуть.

Но только недавно стало известно, что в районе Краснодар-Майкоп находится один из энергетических центров Земли (а август, не только «священный ритуальный» месяц, под знаком 8, но именно 29/VIII празднуется Усекновение головы Предтечи Иоанна). Но Лермонтов не дожил до похода, а погиб у Перкальской скалы. И здесь начинается уже цепь вопросов, требующая единой логики ответов.

Почему все разбежались с места дуэли, да так, что Мартынов потерял черкеску, и после посылал за ней своего человека? Из-за дождя? Но, во-первых, следователи обнаружили кровь на следующий день на месте поединка, сильный ливень неизбежно всё смыл бы. Во-вторых, странно, что офицеры бросают тело своего товарища из-за какого-то дождя? Почему судья на следствии спрашивал о таких не относящихся к самой дуэли частностях — кто ехал верхом, а кто — на дрожках? Сначала Мартынов показал, что он и Лермонтов ехали верхом, а Васильчиков и Глебов[100] на дрожках, после «появилась» ещё одна лошадь (так как Мартынову передали, что надо сказать, что Васильчиков тоже ехал верхом).

То есть судьям было ясно после осмотра места, что там было несколько лошадей. Художник Арнольди видел Лермонтова после 17.00 в день дуэли (она состоялась в 18–18.30) Лермонтов и молодой поэт Дмитриевский ехали в извозчичьей коляске, а Столыпин и Глебов на беговых дрожках. Столыпин вёз ружьё, и на вопрос Арнольди — «куда едете?» — ответил: — «на охоту!» Лермонтов верхом не ехал (как невоенный, молодой чиновник Васильчиков ездил на коне плохо), а Мартынов действительно прибыл верхом.

Чьи же были тогда лошади, которых так старательно скрывали? Трубецкого? А кого ещё? Через много лет были названы все участники дуэли, которые находились на площадке: Васильчиков, Трубецкой, Андреевский, Мартынов, Лермонтов, Глебов. Но кого-то не хватало, и его имени никто из всех участников дуэли так и не назвал. А вот слухи стали ходить о неназванной личности почти сразу после дуэли в Пятигорске (городе пяти гор!) Мы ещё вернёмся к неизвестному.

А пока посмотрим ещё на одно действующее лицо событий. Одновременно с Лермонтовым на Кавказ командирован личный эмиссар Бенкендорфа — чиновник для особых поручений подполковник жандармерии Кушинников. Срок пребывания жандармского офицера, назначаемого из Санкт-Петербурга в Пятигорске — 3 года в среднем (с 1840 г. функцию надзора выполнял некто Викторов). Но в апреле 1841 г.[101] прибывает Кушинников, а Викторова отзывают. С точки зрения результатов надзора следовало бы оставить прежнего чиновника, но поездка Кушинникова была особая. Она как раз и прекратилась в то время, когда судебное дело о дуэли было закончено.

Уже в январе 1842 г. он снова в Санкт-Петербурге, а ещё в сентябре 1841 граф Бенкендорф отмечает его успешные действия всего за пять месяцев новой службы. Осуществляя только политический надзор, чиновник не имел бы отношения к расследованию дуэльного убийства. Но Кушинников оказывается в роли следователя, притом с особыми полномочиями (изъятие из материалов судебного дела протокола осмотра места происшествия, важнейшего юридического документа — дело его рук).

П. Мартьянов, собиравший сведения о дуэли ещё в XIX веке, прямо писал: «Я узнал, что натолкнул Мартынова на мысль о дуэли из-за сестры один из жандармских офицеров, находившихся тогда в Пятигорске». Когда рассмотрение дела о дуэли, проводимое гражданским судом, оказалось в стадии, за которой следовало уже разоблачение многих тайн поединка, полковник посоветовал Мартынову обратиться с просьбой об изъятии дела из гражданского суда (а Мартынов в то время уже был в отставке), и передачу его в военный. Но из Санкт-Петербурга успел прийти приказ о передаче дела военной комиссии.

Так, кто-то прятался на месте дуэли, а «некто» руководил, по меньшей мере, и это с точностью выяснено, последуэльным расследованием. Но, как видим, и до дуэли «некто» действовал. По официальным показаниям, данным участниками, — барьер устанавливался в пятнадцать шагов, но почти все, кто вспоминал о событии или исследовал его по рассказам, указывали меньшую дистанцию (Шан-Гирей говорила о 12-ти шагах, Бисковатый о 10-ти)[102]. То есть, стрелялись не больше чем с 10-11-ти шагов (а для сравнения — в дуэли с Барантом с 20-ти!)

Такие условия даже не всегда сопровождали поединок, происшедший из-за «оскорбления действием», а в данном случае, что подтвердил и сам Мартынов, не имелось даже и «оскорбления чести». Далее многих запутало «дело о трёх выстрелах», которое непосредственно связано с хрестоматийным вопросом — стрелял Лермонтов вообще в Мартынова или нет. Но в записке, которую ещё не откорректировали «инстанции», Мартынов прямо пишет: «Я сделал один выстрел с барьера». Его поправляют: надо — «я первый пришёл на барьер». К тому же Мартынов на следствии показал совершенно прямо — «осечки у Лермонтова не было». А Васильчиков позже рассказывал, что разрядил пистолет Лермонтова он. К тому же анатомическое положение руки у мёртвого Лермонтова было таково, что говорило лучше всяких слов — поэт стоял с согнутой рукой, держа пистолет стволом вверх. Как эти противоречия совместить?

Именно тем «правилом о трёх выстрелах», которое запутало (а Кушинников здесь специально поработал, и тоже будет ясно, почему) исследователей. Даже простая логика подталкивает к единственному решению — оба противника стреляли. (И Васильчиков говорит как-то странно о том, что Лермонтов и Мартынов оба подошли к барьеру). К тому же «детская версия» о том, что Лермонтов не стал стрелять, а Мартынов «злодейски» подошёл к барьеру и застрелил поэта — несерьёзна уже тем, что более неестественного положения для Лермонтова и придумать нельзя. Отказ от выстрела в данной ситуации ставил Лермонтова в роль для него абсолютно невозможную — роль уклоняющегося от поединка. Вышедший на дуэль — не стрелять не мог, поэтому ещё в 1902 г. в Пятигорске лермонтовед В. А. Швамбергер слышал историю, которая как-то «странно» ныне забылась, о том, что соперники обменялись выстрелами[103]. После этого всё становится на свои места, и логика, и сословная мораль, и несообразности в записках Мартынова. А вот затем вступило в силу «правило трёх выстрелов». Мартынов целил в ноги Лермонтову, а так как он был плохим стрелком, то не попал и с такого расстояния, в силу узости своей задачи. Лермонтов же, не относящийся серьёзно к этой дуэли, но обязанный «показать лицо» перед стволом пистолета, имитировал выстрел в сторону Мартынова. И, разумеется, хотел закончить на этом дело. После того, как секунданты поставили их на второй выстрел — Лермонтов и поднял пистолет вверх, а Мартынов уже не знал, что делать. Тогда кто-то (Столыпин или Глебов) крикнули: «Стреляйте, или я развожу вас». Мартынов нажал на курок. И сделал огромную ошибку. Под конец жизни он хотел написать истинные воспоминания о дуэли, но так и не решился. Даже с условием огласки лишь после его смерти.

Почему? Ведь ясно, что он уже просто стрелял лишь в направлении Лермонтова. И если убивал не он, а кто-то другой — почему же он не открыл это тогда, когда уже не только ему, но и его родственникам ничего бы не угрожало (да и знал он лишь то, что не он попал в Лермонтова). А потому, что была бы затронута его честь, к которой он трепетно относился. Вся механика дуэли была рассчитана так, что не только не давала шансов спасения Лермонтову, но и не оставляла широты манёвра в последующем расследовании и для «подсадной утки» Мартынова. Да и не для него одного.

Судьи логично спросили (и к тому же тактично) — почему не оказали сразу помощь Лермонтову, не привезли в город (не могли же они прямо поинтересоваться, по каким причинам Лермонтова просто бросили под скалой умирать). А начало ответа на эти вопросы кладёт «тема ран» Лермонтова. Раневой канал расположен под углом 45° по отношению к вертикальной оси тела, и к тому же специалистами отмечена его большая длина. Медик-судэксперт В. Стещиц и криминалист И. Кучеров пришли к выводу, что стреляли сбоку. Вообще о топологии ран Лермонтова осталось лишь краткое описание врача Барклая де Толли, где сообщается, что пуля попала в правый бок и вышла из плеча: «от неё мгновенно на месте Лермонтов помер».

Хирург-профессор Шиловцев воссоздал картину раневого канала и пришёл к выводу, что Лермонтов после ранения жил несколько часов. В материалах суда место дуэли описано подробно. Мартынов, Васильчиков, Глебов указали на дорогу, проходящую вблизи частого кустарника, в 4-х верстах от Пятигорска. Следователи осмотрели это место и признали его правильным (найдена кровь, следы дрожек и т. д.) и указали точные приметы: невысокий кустарник вдоль дороги, по правую руку — впадина, по левую — небольшая гора. Т. е. поединок произошёл между Перкальской скалой и Волчьей балкой. Рана в правом боку Лермонтова расположена очень низко, чтобы получить её необходимо было или иметь карликовый рост, или располагаться ниже площадки. В. Стещиц и И. Кучеров добросовестно исследовали все варианты, на которые указывали их оппоненты (а это были ведущие лермонтоведы во главе с И. Андронниковым, которые с удивительным упорством «почему-то» не хотели признать правоту специалистов!), и пришли к единственному решению — при определении точки выстрела оказалось, что он произведён с земли с расстояния не более 2-х метров!

Васильчиков вспоминал, что «рана на правом боку дымилась». То есть, при выстреле почти в упор помимо самой раны, в неё мог попасть и горячий пыж. Из гладкоствольного оружия (при официальной версии) пробить насквозь человека нельзя, так что усомнился в применении такого пистолета и суд[104].

Получалась странная картина — пистолетная пуля пронизала человека насквозь, снизу вверх и, выйдя из тела, ещё сохранила такую силу, что прорезала мышцы предплечья.

И если суд медленно продвигался к истине через множество несообразностей в ответах участников дуэли, то толпа, собравшаяся у домика Лермонтова, была убеждена, что поэт погиб не на дуэли, и требовала расправы с убийцами. Плац-майор Унтилов (помощник коменданта) несколько раз выходил из квартиры Лермонтова и доказывал, что это был честный поединок, а не убийство.

Именно Кушинников присутствовал при осмотре тела Лермонтова, после чего появился известный документ врача. Перед исследователями дуэли возник ещё один, на первый взгляд неожиданный, вопрос. Какое из отверстий считать входным, а какое — выходным (а проф. Шиловцев вообще утверждал, что пуля застряла в мышцах левого плеча). В. Швембергер, В. Стещиц и И. Кучеров с оговорками склонились к тому, что «входное» — левое отверстие, так как оно всё же меньше. И, поставив себя перед изначально ложной дилеммой или-или («левое или правое»), пошли по пути противоречий со своими же выводами (которые были выполнены профессионально).

И вот почему. В. Л. Швембергер слышал ещё в начале XX века одну версию убийства — о казаке, стрелявшем в Лермонтова с Перкальской скалы. Но история, которую упорно повторяли в местах смерти Лермонтова ещё задолго до появления «проблемы убийства», так и осталась бы народной легендой, если бы не получила неожиданного продолжения. В 1954 г. в в литературных кругах Москвы стало известно событие, которое до 1953 г. не афишировалось. В 1942 г. в Москву пришло письмо от умирающего священника, где он рассказал, что в 1896 г. в первый год своего служения он на исповеди услышал от старого казака, такую историю. В 1841 г. казак был переведён из Тифлиса в Пятигорск, где он был несправедливо оскорблён и наказан офицером. Молодой казак вспылил и избил старшего по званию. Он сидел на гауптвахте, когда его вызвали и предложили выполнить особое задание или мучительно умереть под шпицрутенами.

Должен быть убит армейский офицер, который по сведениям командования является изменником родины, и его необходимо уничтожить.

Казак выполняет задание, и ему дали возможность бежать. Священник писал, что раскрытие тайны исповеди он берёт на себя, но такие сведения о судьбе великого поэта должны принадлежать народу[105].

Но у К. Г. Паустовского в повести «Разлив рек», впервые опубликованной в том же 1954 г., мы читаем: «И последнее, что он заметил на земле, — одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, под которым он стоял». Е. П. Ростопчина в письме к Дюма в 1858 г. тоже пишет о двух выстрелах. Как же совместить эти противоречия? Но полное описание врачом Барклаем де Толли говорит об одном отверстии справа в боку ниже последнего ребра, второе между 5-м и 6-м ребром слева (на уровне соска у мужчин), а также ранении плеча (3-е и 4-е отверстия на внутренней и наружной поверхности левого плеча) — того, которое было повёрнуто к Перкальской скале. Т. е. раневых каналов два — и оба с удивительным уровнем в 45° (снизу — вверх) и 55° (сверху — вниз)!!!

Нам известен классический рассказ о смерти Лермонтова, данный Васильчиковым: «Лермонтов упал, как подкошенный, не успев даже ухватиться за больное место, как это обычно делают. В правом боку дымилась рана, левее сочилась кровь. Неразряженный пистолет остался в руке». Хотя первое письменное описание дуэли, опубликованное в 1872 г. в «Русском Архиве» (со слов того же Васильчикова) даёт по сравнению с цитированным выше некие нюансы, еле уловимые: «Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни вперёд, ни назад». Но вот недавно был расшифрован конспект беседы Селевского из журнала «Русская старина» опять с тем же Васильчиковым[106].

И вот там рассказывается то, что действительно увидел тогда Васильчиков. Сначала Лермонтов как бы присел, а затем опрокинулся как подкошенный. Первая пуля, выпущенная со скалы, и заставила его сделать естественное в данной ситуации движение, а затем «некто» в упор действительно опрокинул Лермонтова выстрелом из ружья. Причём «некто» мог бить наповал только после выстрела со скалы, который был принят за нападение горцев (возможно, «некто» и раздул панику). Засады и атаки черкесов в то время были делом нередким. Вот в этой и единственной ситуации — все разбегались с места поединка, так как реально не были готовы к схватке с укрывшимися в засаде на скале горцами.

То, что боевые офицеры и дворяне убежали и оставили своего товарища, не зная, жив он или нет — это все и скрывали всю жизнь. Общественная репутация их была бы погублена навечно, узнай «свет» всю правду. А Кушинников и помог (помимо других дел) «сохранить им лицо» и скрыть правду. Осталось только выяснить, кем же был этот «некто» (казак ранил Лермонтова несерьёзно). А непосредственной причиной гибели послужил, как ни удивительно, роман «Герой нашего времени».

Ещё со времён первого основательного биографа Лермонтова Висковатого из темноты дуэли всплыло лицо Рубина Дорохова (как уже здесь писалось, он и послужил прототипом бретёра Долохова из «Войны и мира» Толстому). Но проказы толстовского Долохова — ничто по сравнению с жизнью человека, буквально обуреваемого страстями, и поступки которого на фоне «лихой жизни» гвардейцев в столицах выделялись своей безумной эффектностью. Ещё в 1819 г. 15-летним прапорщиком он «потерял» офицерские эполеты, и лишь через 8 лет смог их себе вернуть.

Осенью 1829 г., возвращаясь из Эрзерума уже поручиком с золотой саблей за храбрость, он был увиденным А. С. Пушкиным. Дорохов после был разжалован ещё не раз, чем побил, видимо, все тогдашние рекорды. В конце 30-х он, например, нанёс несколько ножевых ран прямо в гостиной аристократического дома своему обидчику (а не где-нибудь по пьянке в трактире). Ему уже грозила каторга, но стараниями знакомых он вновь очутился на Кавказе. Трудно найти ему современный аналог, но это к встрече с Лермонтовым был современный «коммандос», для которого война стала жизнью и смыслом, в сочетании со стремлением первенствовать и отличаться. Он сколотил «команду охотников», около 100 человек, напоминающую смесь спецназа и штрафбата с элементами «великолепной семёрки». В «команду Дорохова»[Горцы прозвали Дорохова Мамоном; принятые в отряд брили голову, отпускали бороду, одевались по-черкесски. И имели двуствольную винтовку — один из стволов которой был гладкий, а второй — нарезной.]