2. БОМБАДИЛ ПЛЫВЕТ НА ЛОДКЕ

2. БОМБАДИЛ ПЛЫВЕТ НА ЛОДКЕ

Ветер западный задул, портится погода,

Том поймал осенний лист на исходе года.

«Вот удачу я поймал золотого цвета!

Не до зелени теперь — хороша и эта!

Нынче лодку починю — да и порыбачу

или просто по Вьюну двинусь наудачу».

Пеночка сказала: «Пи-и! Вижу, вижу Тома!

Знаю, знаю я, куда Том идет из дома!

К Старой Иве полечу, что листвой качает,

расскажу ей, расскажу — пусть его встречает!»

«Лезешь не в свои дела! Сплетни все разносишь!

Проболтаешься — гляди! Головы не сносишь!

Скажешь Иве — берегись! Больно ты болтлива!

Насажу тебя на прут — и зажарю живо!»

«Ты сперва меня поймай! — Пеночка вспорхнула

и над шляпою с пером хвостиком махнула. —

К Старой Иве полечу, сяду на ракиту,

прошепчу ей на ушко: „Том собрался к Миту!”

Поторапливайся, Том! Заждалася Ива!

Нынче самая пора выпить жбанчик пива!»

Улыбнулся Бомбадил писку птички малой.

«Отчего бы не на Мит? Да! Туда, пожалуй!»

И в затоку, в камыши, Бомбадил забрался —

лодку выволок свою и за весла взялся.

«Бомбадили-дили-Том! Лодочка-челночек!

Ты неси меня, неси через Лес-лесочек!»

«Эй, куда ты, Бомбадил, с этакой скорлупкой?

Что ты веслами стучишь по затоке хлюпкой?»

«К Брендивину по Вьюну, к Осеке плыву я,

где друзья мои живут, обо мне тоскуя.

И добраться до темна я спешу скорее,

ибо засветло они не в пример добрее».

«Ты у Осеки пойдешь по речным затонам —

к родичам моим тогда загляни с поклоном».

«Я гуляю! — молвил Том. — Не было печали!

Очень надо, чтобы мне что-то поручали!»

«Фу! Противный Бомбадил! Дырку тебе в днище!

Опрокинулся чтоб ты! Будет смехотища!»

«Зимородок, не болтай, голубая пташка!

Лучше перышки почисть, жалкий замарашка!

Посмотри, в твоем дому всюду рыбьи кости,

и противно заглянуть к этакому в гости!

Да и так заведено в нашей Старой Балке —

если много говорить, то конец рыбалке!»

Зимородок замолчал, глазками моргнул он,

и над Томом «Пырх-пырх-пырх!» крыльями взмахнул он.

Взмыл он, радугой горя над речным заливом, —

и упало вниз перо с голубым отливом.

Бомбадил его поймал, молвил: «Вот подарок!

Голубое! Этот цвет и хорош, и ярок!»

Веслами захлюпал он, волны зарябили,

и пошла кругами гладь, пузыри поплыли.

«Фр-р-р! Да это Бомбадил! В лодке! Вот потеха!

Диво дивное плывет! Лопну я от смеха!

И давненько ж о тебе не было помину!

Ну и лодка! Смехота! Ну, как опрокину?!»

«Кыш, Усатая! Гляди! Вот тебя схвачу я!

И смеяться надо мной живо отучу я!»

«Пш-ш-ш! Том Бомбадил! Позову-ка мать я!

Следом сестры приплывут и примчатся братья!

Ведь такого дурака не увидишь дома!

Деревянная нога, даже две, у Тома!»

«А у Навий под землей, Выдра, не была ты?

Разоденут там тебя в золото и латы!

Разве только по усам дочь узнает мама!

Прочь с дороги, говорю! До чего ж упряма!»

Выдра плюхнула хвостом, Тома окатила

и забрызгала водой шляпу Бомбадила!

И под лодочку нырнув, уплыла к болотам

и ждала, покуда Том смолк за поворотом.

Мимо Тома Лебедь плыл, гордо и степенно,

громко фыркал и шипел, и глядел надменно.

«Старина! — окликнул Том. — Урони перо-ка!

Истрепалось от дождей старое до срока,

ну а с теми, кто грубит, не люблю водиться!

Насмехаться не к лицу столь красивой птице!

Вот вернется к нам Король — и своею дланью

спесь-то он с тебя собьет и обложит данью».

Лебедь крыльями «хлоп-хлоп!» и налег на лапы —

«Вот еще! Отдать перо для какой-то шляпы!»

Том Запруду миновал. Ивий Вьюн торопко

к Плесу пенному погнал лодочку, как пробку,

и вода у Городьбы лодочку качала —

живо Тома донесла прямо до причала.

И со смехом закричал маленький народец:

«Ой! Да это Бомбадил! Том Козлобородец!

Берегись! Лесовиков мы не любим в доме!

Ни на лодке не пройдешь и ни на пароме!

Охраняет Брередон Бэкланд и Пределы —

и у нас для пришлецов наготове стрелы!»

«Не смешите, толстячки! Что вы кипятитесь?

Вы же даже барсука — и того боитесь!

Страшно тени вам своей темною порою!

Вот я орков позову — живо успокою!»

«Можешь звать их, Бомбадил! Нам не страшно дома!

Три стрелы тебе в тулью! Не боимся Тома!

Не за пивом ли сюда ты явился снова?

Разве напасешься тут пива на такого?!»

«Надо мне за Брендивин, к Миту бы добраться,

но с теченьем челноку трудно здесь тягаться.

Потому у вас возок подобру прошу я —

а тому, кто добр ко мне, счастье приношу я!»

Вот и солнца за холмом скрылась половина,

алым пламенем зажглись воды Брендивина,

потемнели — и пришли сумерки в Заселье,

и закончились кругом гомон и веселье,

и на Тракте никого, тихо плещет речка.

«Эй, да где вы? — крикнул Том. — Где вы?

Ну и встречка!»

По дороге к Бугорку Том побрел в потемки.

Вдруг услышал он во тьме чей-то оклик громкий:

«Кто тут?!» Пони «цок-цок-цок!», скрипнули колеса.

Том никак не ожидал странного вопроса.

«Кто тут шляется в ночи? Кто тут прет из Плавней?

Что за шляпа у тебя? И торчит стрела в ней!

Видно, любопытен ты, но тебе не рады.

Ну-ка, подойди сюда! Что тебе тут надо?

Ведь за пивом ты небось — а вот денег нету!

Не получишь ни глотка — только за монету!»

«Не шуми ты, Землекоп! Что еще за речи?

Ждал у Мита я тебя — не дождался встречи!

Ах ты, старый ты мешок! Эй, давай не мешкай!

Поторапливайся-ка со своей тележкой!

Что такое ты несешь? Иль заели блохи?

И полегче у меня! С Томом шутки плохи!

Кружка пива мне с тебя, старый ты тупица!

Что? Своих не узнаешь? Мэггот, не годится!»

И поехали они, обнявшись счастливо,

и в корчме на Бугорке пить не стали пиво,

позабыли на возке разом перебранку —

на Бобовую они ехали Делянку.

Все кишки перетрясло на ухабах Тому.

Наконец-то добрались к Мэгготову дому!

Светят звезды с высоты прямо на телегу,

в окнах свет — и, значит, быть славному ночлегу.

Фермерские сыновья тут же появились,

встали дочери рядком, гостю поклонились,

и хозяйская жена, поклонясь учтиво,

не забыла принести пару кружек пива.

После ужина они заплясали разом,

а потом пришла пора песням и рассказам.

На волынке Том играл, отдуваясь тяжко,

и скакали сыновья, словно два барашка!

Мэггот гоголем ходил, а хозяйка уткой,

и никто не лез в карман за веселой шуткой.

А потом — кому сенник, а кому — перина:

спать пошли. А Мэггот сел с Томом у камина.

И всю ночь они «шу-шу!» говорили вместе,

ибо оба припасли друг для друга вести.

Что там в Башенных Холмах, что и как в Курганах,

о своих и пришлецах, о секретных планах,

что пшеница и ячмень, в Бри какое диво,

что деревья шелестят, хорошо ли пиво,

сеют что и что куют, о других работах,

что за Стражи у реки, тени на болотах...

Вот и Мэггот задремал, тлели угли ало,

и с рассветом Том ушел — как и не бывало.

Так проходит легкий сон — и потом не помнят:

то ли был он, то ли нет, ничего-то в нем нет.

И никто не услыхал Бомбадила Тома,

ну а утром дождь прошел, смыл следы у дома.

Возле Мита тишина, Осека молчала,

и не слышали шагов утром у причала.

И три дня у Городьбы лодка Бомбадила

все ждала, ждала его и не уходила —

но однажды по Вьюну в Лес ее угнали.

Говорят, что Выдры в ночь лодку отвязали

и, толкая под корму, вышли на стремнину,

не давая ей уплыть ниже к Брендивину.

Лебедь из лесу приплыл, развернулся статно,

взял веревку в желтый клюв и поплыл обратно.

Выдры следом «толк да толк!», резвы и игривы,

лодке не дали застрять возле Старой Ивы.

Зимородок сел на нос, Пеночка — на банку —

и доставили домой лодку спозаранку.

Тихо лодку приняла Томова затока.

«Фр-р! — сказала Выдра. — Фр-р! Ну, была морока!

Только ноги Тома где? Где же деревяшки?

Бедный, бедный Бомбадил! Как ходить бедняжке?»

На причале в Городьбе весла-то остались —

много-много долгих дней Тома дожидались!