Глава 5 Амур и Психея I Введение в сказку

Чтобы вывести Хариту из глубокого отчаяния, пьяная старуха, живущая у разбойников, рассказывает ей сказку об Амуре и Психее. Мы рассмотрим эту сказку, как и все вставные истории, как сон.

Первые две вставные истории романа можно было бы назвать «маленькими снами», но здесь мы имеем дело с большим архетипическим сном. Первый рассказ имеет дело с убийством Сократа, а второй с приключениями и увечьем Телифрона, но эта, третья мифологическая история занимает значительную часть книги. Эрих Нойманн истолковал её независимо от всего романа, используя в качестве модели для проблем женской психологии[52]. Принимая Хариту как женщину, а Эроса — как её анимуса, Нойманн анализировал её с точки зрения проблем женщины, отделяющейся от матери. Он не верил, что сказка принадлежит контексту романа, думая, что это литературная вставка. В этом я не согласна с ним, потому что она психологически полностью вписывается в контекст романа, к тому же мы не можем игнорировать тот факт, что книга написана человеком, который выбрал эту сказку и вставил её в определенном месте. Поэтому я собираюсь рассмотреть её с точки зрения мужской психологии, как представляющую проблему Луция-Апулея[53].

Сказки такого типа — с мотивом Амура и Психеи — очень широко распространены. «Красавица и чудовище» — еще один пример. Такие сказки можно встретить в России, Испании, Германии, Италии, Греция, и даже в Индии и Африке[54]. Типологически это история о молодой девушке, вышедшей замуж за неизвестного супруга, который появляется в виде животного или в демонической форме, или который запрещает ей называть его по имени или смотреть на него при свете или в зеркале. Затем она теряет его из-за непослушания, и после долгих, мучительных поисков ей удается найти его снова и спасти его. Обычно он бывает околдован ведьмой или колдуном.

Большинство филологов считают, что этой истории более двух тысяч лет. Апулей, изменяя её там и тут, вставил её в свой роман, таким образом, представив свою проблему анимы и подготавливая свое посвящение.

Прежде, чем мы продолжим рассматривать это важное украшение романа, я хотела бы напомнить читателю линию всей книги.

Нисходящая линия показывает, как уже упоминалось, ухудшение состояния сознания Луция, в то время как восходящая нижняя линия указывает на медленный прогресс в бессознательном. Луций отправляется в путь на белом коне, он встречает Фотис, превращается в осла, и попадает в пещеру разбойников, где пьяная старуха рассказывает историю. Он тогда только лишь осёл и пленник разбойников. В то же время происходит некоторое улучшение в бессознательном: сначала была ужасная история об убийстве Сократа, затем следует увечье Телифрона, а теперь идет история об Амуре и Психее. Квадрат, нарисованный на средней линии схемы, устанавливает связь между Эросом и Психеей, с одной стороны, и Тлеполемом и Харитой — с другой. Как уже упоминалось, существует определенная параллель между судьбами двух этих пар. Есть даже позднеантичные геммы, на которых Харита называется Психеей[55], так что даже для человека времен жизни Апулея было ясно, что это — две параллельные истории с той разницей, что одна пара состоит из реальных людей, а другая — из даймонов, в особом неоплатоническом смысле. Мифологическую пару преследовала в основном богиня Венера, в то время как в человеческой ситуации там есть старуха, которая рассказывает историю, и которая защищает Луция и Хариту от разбойников. Таким образом, старуха и Венера — это силы, которые обрамляют эту первую встречу человеческого и божественного.

Как я уже говорила, мы имеем здесь дело с типичным мотивом брака четверицы, схемой, которая, по мнению Юнга, лежит в основе каждого процесса трансформации, основанного на любви, а именно: реальная пара, мужчина и женщина, и соответствующие архетипические аспекты их анимы и анимуса, которые участвуют в каждой сущностной ситуации взаимной индивидуации между полами. Брак четверицы есть символ совокупности. Тем не менее, первая попытка реализации целостности в этой истории распадается. Тлеполем убит, а Харита совершает самоубийство. Психея и Эрос не убиты, но они возвращаются на Олимп, то есть в далекое коллективное бессознательное. Они не осознают себя в человеческой реальности. Таким образом, эта встреча означает лишь первую неудачную попытку создать союз двух миров. Одна из причин, почему она неудачна, состоит в том, что Луций, вместо того, чтобы принимать участие, является всего лишь зрителем. Он слушает историю старухи совершенно пассивно, и в образе осла. Если бы он вошел в это формирование четверицы, если бы он занял место Тлеполема, тогда, возможно, это сближение верхнего и нижнего слоев, сознательного и бессознательного миров, могло бы произойти. Но поскольку он только слушает, не входя в процесс, за малым исключением в конце, все снова разваливается.

Можно сказать, что сказка почти не влияет на нашего героя, что это была просто милая история, после которой продолжается основной рассказ о страданиях Луция-осла. Но, как мы увидим, это не так. Точно так же, как сон, который не поняли, все же имеет определенное влияние на сознание, так и эта история оставляет глубокое эмоциональное воздействие. Поскольку, после того, как он услышал сказку об Эросе и Психее, Луций решает бежать вместе с Харитой, так что он по крайней мере получает импульс попытаться освободить себя и вернуться к более похожей на человеческую жизни. Есть еще одна важная деталь: Харита сидит у него на спине, когда они убегают вместе, и Луций, якобы желая почесать шею, пытается поцеловать ноги Хариты. Здесь можно увидеть со стороны Луция крошечную попытку стать спасителем и любовником Хариты, то есть, заменить Тлеполема. Хотя эта небольшая попытка не имеет никакого результата, мы видим, что сказка оказала на него определенное влияние. Это вызвало импульс для входа сознательной личности в игру и участия в ней, но Луций, вполне типично, только пытается сделать, чтобы кокетливый осёл поцеловался. У него пока нет серьезных чувств в том, что он делает.

Это как если бы внутренняя совокупность или структура Самости впервые поднялась из бессознательного, немного коснулась сознания, а затем развалилась и снова погрузилась в бессознательное. Потом, вероятно, потому, что эта попытка интеграции не удалась, все быстро становится еще хуже. Луций попадает в руки мальчика-садиста, который чуть не убивает его, а мать этого мальчика, ведьма, пытается кастрировать и сжечь его. Если попытка интеграции была создана бессознательным, а затем не удалась, то обычно затем следует новая и особенно глубокая депрессия, перед тем, как предлагает себя возможность дальнейшей интеграции.

Теперь мы должны еще более пристально рассмотреть двух основных персонажей сказки, Амура и Психею, чтобы мы могли понять, о чем, собственно, сказка. Эрос — это бог, и, как доказал Рихард Райцентштайн[56], и он, и Психея — это божества, которым поклонялись в местных греческих культах. Богиня Психея более позднего происхождения, чем Эрос, но у нее тоже были свои храмы, в которых ей поклонялись. Оба — вполне человеческие образы, но относятся к тому типу малых богов, которых греки называли Daimones. Римляне называли их гениями. Эта неоплатоническая идея идет от классического текста Платона «Пир», в котором Диотима объясняет:

«Но ведь насчет Эрота ты признал, что, не отличаясь ни добротою, ни красотой, он вожделеет к тому, чего у него нет. — Да, я это признал. — Так как же он может быть богом, если обделен добротою и красотой? — Кажется, он и впрямь не может им быть. — Вот видишь, — сказала она, — ты тоже не считаешь Эрота богом. — Так что же такое Эрот? — спросил я. — Смертный? — Нет, никоим образом, — А кто же? — Как мы уже выяснили, нечто среднее между бессмертным и смертным. — Кто же он, Диотима? — Великий гений, Сократ. Ведь все гении представляют собой нечто среднее между богом и смертным»[57]. [цит. по рус. пер. С.К. Апта]

Когда Апулей пишет сказку, центральная фигура которой, Эрос, является даймоном, он имеет в виду не личного, но сверхличностного даймона. И богини Психея тоже является такой фигурой.

Идея бога Эроса прошла долгий путь развития вплоть до поздней греко-римской культуры, первоначально он был беотийским богом, а беотийцы считались примитивными, тупыми и неотесанными. Они поклонялись ему в виде большого деревянного или каменного фаллоса или просто камня, он представлялся как творящий хтонический бог, который отвечал за плодовитость скота и полей и защиту колодцев. Ему приписывалась особая способность защищать племя и его свободу в военное время, так же, как и его личную жизнь, особенно в гомосексуальной любви. В древней Спарте группы в мужских обществах, как правило, были гомо-эротическими и, таким образом объединившись, стали прототипами героев борьбы за свободу и защиту страны.

Гомосексуализм образовал своего рода связь, которая привела к героическим отношениям, а также к укреплению внутренней политической жизни. Таким образом, Эрос очень близок к греческому богу Гермесу, которому также поклонялись как фаллосу из камня или дерева, или как человеку с эрегированным фаллосом. В древнейшие времена Гермес и Эрос были практически идентичны. В работах Платона, Эрос также считается источником плодородия и вдохновляющей силой всех духовных достижений. Позже он стал литературным образом и потерял большую часть своей изначальной впечатляющей мощи.

В античном искусстве осталось немного больших изображений Эроса, но зато много маленьких резных камней и гемм, на которых он представлен крылатым, иногда в виде крылатого существа, показывающего свои гениталии, и часто как гермафродит. Или он представлен в виде крылатого юноши, нюхающего цветы, с цитрой в правой руке, или в виде крылатого фаллоса с головой, или маленького мальчика с божественной змеей, или взрослого крылатого юноши с луком и стрелами, как и в искусстве эпохи Возрождения. Или он представлен в виде мальчика, едущего на Психее, как на бабочке, или сидящего на коленях своей Матери, богини любви Афродиты, или играющего с ней.

Кроме того, эти образы бога Эроса также можно найти во многих греческих и римских могилах как духа-защитника мертвых или как духа умершего. Он часто изображен держащим опрокинутый факел, символ смерти. Также он изображен — что ближе к мотиву нашей сказки — держащим бабочку и садистски сжигающим её своим факелом, что представляет идею, что Эрос, бог любви, великий мучитель человеческой души и в то же время её великий очиститель.

Любовь с её страстью и болью становится стремлением к индивидуации, поэтому нет реального процесса индивидуации без опыта любви, потому что любовь мучает и очищает душу. Выражаясь по-другому, Эрос болезненно прижимает к своей груди бабочку, представляющую душу, развиваемую и мучимую богом любви.

На одной прекрасной гемме богиню Психею с руками, связанными за спиной, бог привязывает к колонне, которая заканчивается сферой. Можно сказать, что этот образ красиво выражает процесс индивидуации. Эрос привязывает Психею к колонне, увенчанной сферой, символом совокупности, которая реализуется в страдании. Иногда хочется убежать от человека, с которым связан, с тем, чтобы убежать от зависимости, но Эрос заставляет нас стать осознанными через эту привязанность. Любовь заставляет нас осмелиться на все и приводит нас, таким образом, к самим себе. Поэтому одним из основных эпитетов Эроса, которыми он обладал в древности, был «очиститель душ».

Одна из самых красивых молитв, которые я знаю, адресована этому великому богу. Она сохранилась в магическом тексте:

Я взываю к Тебе, Исток всего Становления, что расправил крылья по всему миру, ты неприступный, бесконечный, тот, кто вдохновляет живые мысли каждой души, который объединил все своей властью. Первенец вселенной, с золотыми крыльями, темная сущность, что скрывает разумные мысли и вдохновляет темными страстями, ты, кто тайно живет в каждой душе, ты создаешь незримый огонь, касаясь каждого живого существа неустанной мукой печальных удовольствий и наслаждений, с тех пор как существует Вселенная. Ты приносишь страдания своим присутствием, ты, который иногда разумен, а иногда безумен, ты, для кого люди нарушают свой долг смелыми начинаниями и затем просят помочь им, ты в темноте. Ты последнерожденный, беззаконный, безжалостный, неумолимый, невидимый породитель без тела страстей, лучник, носитель факела, господин всего духовного восприятия и всего скрытого, господин забытого и отец молчания, которым светит весь свет, малый ребенок, когда ты рождаешься в сердце, и старик, когда ты в завершении…[58]

Эрос очень близко к алхимическому Меркурию, у которого также есть стрела страсти и факел, представляющие мучительный и болезненный аспект любви. У входа в храм Асклепия в Эпидавре, куда больные приходили исцеляться от психологических или физических заболеваний, были изображения двух принципов исцеления: Эрос и Мет (опьянение)[59]. Любовь и опьянение — великие силы исцеления души и тела.

Опьянение, упомянутое здесь, не то, что возникает путём алкоголя, хотя его вульгарный аспект здесь присутствует, ибо в опьянении вы находитесь вне узких рамок, выстроенных вашим эго, и поднимаетесь экстатически в другой мир, за пределами забот повседневной жизни. Этот опыт возвышения и вечности связывает нас снова архетипической основой психики и обладает заживляющим и преобразующим воздействием.

Эрос, один из исцеляющих богов Древней Греции, есть также «Божественное дитя» в некоторых мистериальных культах. В Элевсинских мистериях показывалось рождение мистического божественного ребенка, иногда называемого Плутос, Иакх, или Триптолем, а иногда Эрос. Центральный архетипической идеей является то, что божественная Мать Земля рождает божественного мальчика, который одновременно искупитель и бог плодородия. Он соответствует Меркурию в алхимии. Все более поздние ассоциации и понятия о любви в средневековые времена абсолютно совпадают с тем, что говорили об Эросе в ранней античности, и поэтому он есть символ Самости. В символике алхимии всегда есть божественная пара: бог и богиня, или король и королева, которые представляют трансцендентные личности, и петух и курица как эмпирическая личность. Психея будет божественным женским партнером Эроса, но в нашей сказке она обычный человек, хотя в некоторых других случаях она рассматривается полубожественной, как сам Эрос.

Психея кажется менее божественной в поздней античности. Она почти всегда представлена вместе с Эросом, иногда без крыльев, когда она больше соответствует образу в нашей истории и более отлична от бессмертного бога Эроса. Чаще, однако, у нее есть крылья с типичными крапинками, точками или кругами, которые характеризуют крылья бабочки. Тогда её образ больше соответствует типу божественной юной девушки, Коры, центральной фигуры Элевсинских мистерий[60]. В Элевсинских мистериях, которые, согласно Юнгу, в основном являются мистериями женской души, главной темой является история Деметры, чья дочь Кора (божественная дева), была похищена Аидом-Плутоном, богом мертвых и преисподней. Наконец, при помощи Зевса, ей было позволено, чтобы её дочь время от времени возвращалась. Но это только один аспект этой истории. Должно было быть много дополнительных составляющих этих мистерий, которых мы не знаем.

Но мы знаем, что Кора рождает мистическое дитя, обычно называемое Иакх или Бримос («сильный»), а в некоторых поздних текстах также Триптолем или Эрос. Это был великий событием ночи посвящения в Элевсинские мистерии.

Чем являются мистерии на самом деле, никогда не предавалось гласности, и мы знаем их только по некоторым намекам Отцов Церкви, которые были инициированы до своего обращения в христианство. Но даже став христианами, они, похоже, не имели смелости или же испытывали слишком большое уважение к мистическому содержанию мистерий, чтобы выдать то, что там происходило. Иногда они просто делали некие намеки на них, так что мы должны реконструировать то, что происходило на самом деле.

Мы знаем, что после долгого поста и множества ритуалов, избранные для инициации вызывались в полночь в центр храма и священник, держащий початок кукурузы, говорил: «Я объявляю благую весть: Бримо породила божественное дитя Бримоса» (или, согласно другому тексту, Иакха). В музее в Афинах находится знаменитый рельеф Триптолема: Триптолем — это другое имя того же бога. На нём изображена, Деметра, положившая руку на голову юноши около пятнадцати лет, стоящего перед ней, а Кора стоит с другой стороны. Как уже упоминалось, мы действительно не знаем достаточно об этих мистериях, но мы знаем, что они имели отношение к мистерии матери и дочери и рождению божественного сына. Овидий дал Иакху, божественному ребенку, праздничное имя puer aeternus.

На более поздних геммах Психея, как правило, тождественна Коре, поэтому она может быть матерью Эроса. Но для мифологических отношений типично, что женщина всегда — мать, сестра, жена, дочь её мужа, отца, и так далее. Это также типичные отношения всех богов друг с другом, например, Исиды и Осириса.

В свою очередь, Эрос также был центральной фигурой орфических мистерий, но это приводит на сложную, противоречивую почву, поскольку в древности был ранний орфизм и поздний орфизм. Ранний орфизм находился под влиянием египетской религии. По этой космогонии мир возник из яйца, верхняя половина которого была золотой, а нижняя — серебряной. Яйцо разбилось, и из него вышел бог по имени Фанес-Эрос. Фанес был божественным юношей и богом-творцом мира.

Подобно тому, в Египте Осириса характеризовали как «семя благородное и великолепное яйцо»[61]. Существует вопрос, насколько старый бог Беотии, которому поклонялись в сельской местности, как каменному фаллосу, играл роль в ранних орфических мистериях, или связь между этими двумя принципами появилась только позже. Конечно, во времена Апулея, Эрос почитался как миросозидающий принцип par exellence, он также играл роль в мистериях Митры, где он появляется как партнер и искупитель богини Психеи.

Комментарии к истории.

Сказка о Эросе-Амуре и Психее начинается с истории короля и королевы, у которых есть три дочери. Младшая так прекрасна, что она вызывает всеобщее восхищение, и распространяется слух, что она — воплощение богини Венеры. Люди начинают предпочитать это конкретное воплощение довольно абстрактной олимпийской богине и начинают поклоняться ей, что повышает её до статуса богини, таким образом, делая её одинокой, и становится невозможным найти для нее мужа. Она также вызывает ревность и ненависть своих менее красивых сестер и Венеры, которая обнаруживает, что её храмы и культ опустели. Народная мысль, что эта красивая девушка, Психея, может быть человеческим воплощением Венеры — не просто наивное мнение. Мы увидим, что это в той или иной степени соответствует реальности, поэтому Венера так злится на нее.

Психологически, Венера представляет собой архетип образа матери-анимы. С точки зрения Юнга[62] образ анимы мужчины является производной от образа матери, которая является первым женским образом, произведшим впечатление на маленького мальчика. Она означает его первую встречу с женским, что, если можно так сказать, формирует его склонность к реакциям по отношению к женщинам и дает его аниме определенные характеристики. Таким образом, в неразвитом состоянии, мать и образ анимы более или менее едины в бессознательном мужчины. Таким образом, можно сказать, что Венера воплощает архетип матери-анимы как таковой. Каждый мужчина природой предрасположен пережить такой опыт, так как его структура существует скрыто в коллективном бессознательном, где-то «на Олимпе», если использовать язык Апулея. Нет первичной связи с этой структурой, пока она не становится видимой в человеческой драме: опыт анимы мужчины начинается, например, когда он в первый раз интересуется женщиной.

Чувство, которое он испытывает, таким образом, не связано только с его личными сознательными воспоминаниями, скорее, весь архетип матери-анимы вступает в игру и ведет его к опыту любви, при всем богатстве отношений с противоположным полом, так же, как с трудностями и осложнениями. Позже это может привести к проявлению внутренних психических факторов, независимых от внешней женщины: к собственной аниме. Для человека, опыт в этой области психики приносит плодородное расширение личности, вот почему он имеет целебный эффект. Здесь также кроется причина, почему Эросу и Мету в Эпидавре поклонялись как богам-целителям. Психологическое исцеление всегда влечет за собой расширение личности. Оно приносит больше жизни и больше аспектов личности в деятельность.

Можно сказать, что большая часть невротических расстройств обусловлена тем, что эго слишком закрыло свои ставни по отношению к тем реалиям жизни, которые хотят войти. Таким образом, исцеление совпадает с расширением сознания. Для человека это означает доступ к религиозному опыту, открытие более глубокого смысла жизни и исцеляющих эмоций. Но в зеркальном процессе это также означает стянуть блестящего всемогущего бога вниз, в несчастную узость человеческого существования. Концепция христианского богословия это иллюстрирует: процесс кенозиса (от греческого «освободить себя», «отказаться»)[63]. Это означает, что Христос (когда он был еще с Отцом, до его воплощения как Логоса, Логоса в Иоанновом смысле) имел полноту Отца, всепроникающее единство с божественным миром, без определенности. После этого Он опустошил себя — «ekenose heauton» — как пишет апостол Павел, то есть, он освободил себя от этой всеобъемлющей полноты и единства, чтобы стать смертным. Человек возвышается через проявление внутреннего Христа (например, приняв христианское учение), а Христос умаляется своим спуском в человеческий мир. Это выражено также его рождением в хлеву.

То, что христианское богословие говорит о кенозисе Христа, есть на самом деле конкретное представление общеархетипического события. Когда бы Бог ни воплощается, для него происходит этот процессе кенозиса, сужения, и в то же время человеческое сознание расширяется.

Проблема воплощения Венеры все еще не разрешена: современный английский писатель Джон Эрскин написал об этом книгу под названием «Одинокая Венера». Эрскин очень увлекателен и должно быть, немного знает женскую психологию, или, возможно, немного осознал свою аниму. Он написал еще одну, очень увлекательную, книгу, которая называется «Личная жизнь Елены Троянской». Это история Трои после завоевания. Менелай в ярости и обычай вынуждает его убить свою неверную жену, которая, сбежав, вынудила к началу войны. Пылающий яростью и конформистским негодованием, он бросается за Еленой, но та встречает его со своим природным обаянием и первой делает жест преданности, показывая свою красивую грудь, и говорит, что она полностью заслуживает этого, что он, разумеется, должен убить её. Действуя как стерва, она медленно завоевывает ситуацию в целом. Она возвращается домой, где старые слуги возмущены и относятся к ней как к проститутке. Но Елена, скромная, доброжелательная, и истинно женственная, скромно и медленно берет бразды правления в руки, и в конце книги она управляет Менелаем и домом, и люди начинают даже думать, что во всем этом, должно быть, вина Менелая.

Эрскин, безусловно, осознал дуновение определенных проблем, и он весьма хорошо ориентируется в древности. «Одинокая Венера», другая работа Эрскина, это история любви Венеры, которая неверна своему калеке-мужу, Гефесту, и влюбляется в бога войны Ареса. Таким образом, она вовлекается в дела человеческие. В Троянской войне, в противоположность тому, что пишет об олимпийских богах Апулей, боги участвовали очень активно. Зевс и другие боги старались держаться подальше от человеческой грязи, но Apec стал воевать на стороне троянцев, и благодаря этому Венера втягивается в войну. В конце происходит регрессивное восстановление персоны олимпийских богов. После сожжения Трои на земле, боги отходят и снова стоят в стороне. В конце есть сцена, как Зевс и другие олимпийские боги смотрят с некоего балкона вниз на горящий город со всеми его мертвецами и военными разрушениями. Лишь Венера, влюбившаяся в Ареса и поэтому более глубоко связанная с человеческими делами, несчастна и беспокойна, и не может мириться со сторонним отношением олимпийских богов. В последнем предложении романа она говорит, что боги должны действительно стать людьми — намек на более позднее христианское развитие.

Если посмотреть шире, то то, что произошло потом, заключалось в том, что в конце античности олимпийские боги износились в своей отчужденности и бесчеловечности и устарели, а затем появился великий новый миф о боге, ставшем человеком. Исторически мужское божество стало человеком, Христом.

Воплощение произошло с мужской, а не с женской, стороны развития. Но на самом деле был зародыш или начало развития в поздней античности, в котором женское божество должно было стать женщиной, и воплощение должно было произойти не только на мужской, но и на женской стороне. Эрскин, что интересно, проецировал это в истории любви Венеры. В истории Вергилия о Дидоне, Венера, более чем другие олимпийские боги, снова ввязывается в дела людей и, так сказать, выбирает женщину, чтобы разыграть свои планы.

Венера является матерью Энея Троянского, и для того, чтобы его хорошо встретили в Карфагене, она устраивает, чтобы Дидона, царица Карфагена, влюбилась в него. Позже, поскольку политика требовала иного, роман окончился, Дидона осталась одна и покончила жизнь самоубийством. Таким образом, можно сказать, что Венера всегда имеет тенденцию вмешиваться в человеческие дела, но обычно женщины, которых она использует для своих целей, погибают или становятся глубоко несчастными. Такая тенденция к воплощению, или связи женской богини с человеческой женщиной, поэтому осталась одиночными попытками и не привела к большому новому религиозному, мифологическому событию, подобному рождению Христа.

Можно сказать, что воплощение женского начала в женщине все еще входит в программу на ближайшие столетия, и начинает становиться актуальным. Рассматривая в этом контексте, то, что люди хотели поклоняться человеческой Венере в образе девушки Психеи, дочери короля, является наиболее значимым. Поскольку это выражает желание людей, что Венера должна также стать человеком и таким образом измениться. Если мы посмотрим на процесс воплощения божества в психологическом плане, то это зеркальный эффект от реализации человека, или архетипический фон психологической реализации. Мы обычно считаем, что современный человек обладает эго, затем порогом сознания, за которым бессознательное. В снах мы отличаем личное бессознательное от структуры под ним (того, что мы называем коллективным бессознательным), энергетическими ядрами которой являются архетипы. Обычный человек не имеет представления об этой реальности и, следовательно, переживает её в проекции. Благодаря современным фрейдовскому и юнгианскому анализу, эту подструктуру человеческой психики начали открывать и видеть, что мотивы, стоящие за нашей судьбой, исходят оттуда, и, проходя через фильтр личного бессознательного, изменяют сознание и влияют на него. В аналитическом процессе мы используем слово «интеграция», поскольку то, что происходит, означает, что эго относится к этому содержанию, испытывает Auseinandersetzung, конфронтацию, с ним, признавая его более глубокой части своей психической субструктуры. Теперь, что происходит на самом деле, если принять зеркальную, симметричную точку зрения и посмотреть на вещи со стороны архетипов?

Архетипы — это боги политеистического язычества. Греческие боги — это архетипы в коллективной греческой психэ. Что происходит с богами, если происходит этот процесс интеграции? Отношения никогда не бывают только односторонними, так что боги становятся втянутыми в человеческий мир, а в противодвижении эго расширяет свое сознание. Это процесс воплощения бога. На самом деле, начало этого процесса не здесь. Мы очень часто видим в импульсе к индивидуации и интеграции, что бог хочет воплотиться. Лишь во вторую очередь эго затрагивается и втягивается в процесс. Это объясняет, почему исходные сны в анализе часто заключаются не в том, что эго встречает божественный образ, но что бог решает воплотиться. Эго не имеет понятия об этом, и ищет в другом месте, имеет денежные или семейные проблемы, и еще не знает, что разыгрывается на другой стороне. Очень часто творческая инициатива процесса индивидуации приходит с другой стороны.

В нашей сказке, следовательно, мы можем понять, что Венера не хочет воплотиться в человека и негодует на то, что её всеобъемлющую божественность грабят. Она чувствует чисто женскую и законную ревность к девушке Психее.

Рейнхольд Меркельбах взял на себя большой труд, чтобы выяснить, шаг за шагом, аналогию между Исидой и Психеей[64]. Он в определенной степени убеждает, но он натыкается на факт, что Психею, как и Венеру, можно рассматривать идентичными Исиде. То, что Венера параллельна Исиде, понятно, но это означало бы, что Исида сражается с Исидой! Мы имеем здесь дело с расщеплением внутри символического образа. Возникает борьба между одной частью архетипа, который хочет остаться в своем первоначальном виде, в инерции, с другой, которая хочет воплотиться в человеческой форме. Конфликт представлен в виде проекции, как ревность, когда Венера говорит возмущенно: «А теперь смертная девушка, которая умрет, ходит в моем образе», — что очень четко выражает её чувства. Она протестует против сужения её бессмертного всемогущества.

Венера приказывает сыну, Эросу, чтобы девушка влюбилась в самого низкого из всех человеческих существ, но Эрос, увидев свою жертву, решает, что самым низким человеком будет он. Тогда он устраивает, что королю, поскольку его дочь не вышла замуж, Дельфийский оракул говорит, что она никогда не выйдет замуж, но предназначена для страшного дракона, или монстра, и что поэтому её нужно приковать на вершине горы.

Это типичная греческая версия сказки.

Во всех более современных фольклорных историях[65] именно девушка навлекает такую судьбу на себя. Некоторые версии начинаются: отец или царь имеет трех дочерей. Он отправляется в путешествие и спрашивает их, что им привезти. Одна хочет платье, другая деньги или драгоценности, а самая молодая девушка просит что-то несуществующее, что-то фантастическое. Например, она хочет «Ein singendes, springendes Loweneckerchen» («поющего, прыгающего львиного жаворонка»), или белку по имени Скорбь, или белого медведя по имени Валемон, или белую собаку с гор, или подобные явно причудливые вещи. И когда отец находит это существо — львиного жаворонка, или белого медведя, или волка, или белку по имени Скорбь, оно говорит: «Хорошо, ты можешь взять меня, но при этом твоя дочь должна выйти за меня замуж». Таким образом, благодаря желаемой фантазии, девушка берет эту судьбу на себя. Здесь существо заменяется Дельфийским оракулом, что не сильно отличается, если понимать, что оракул был просто местом, где люди спрашивали, при помощи медиума, об объяснении текущей констелляции коллективного бессознательного. Даже перед величайшими военными и политическими предприятиями греки никогда не упускали возможности консультации у констелляции коллективного бессознательного для выяснения, благоприятно ли оно для войны или нет. Это было очень мудро и соответствует тому факту, что вплоть до Первой мировой войны японский парламент официально консультировался с И-Цзин перед большими действиями, и я думаю, что если они бы проконсультировались перед Второй мировой войной, им бы, наверное, повезло больше. Тогда они были уже достаточно «просвещенными», чтобы не делать этого.

Таким образом, можно сказать, что нечто в коллективном бессознательном озвучило стремление к объединению Эроса и Психеи и к воплощению Венеры. Это стремление к божественному браку между мужским и женским принципами. Поскольку Венера — мать Эроса, а Психея — это Венера, мы здесь имеем дело с известным мифологическим hieros gamos («священным браком») между матерью-дочерью-сестрой и её собственным сыном, но на этот раз это форма частичного воплощения, поскольку не только архетипический образ Венеры приближается к человеческому миру, но и весь образ священного брака спускается на землю.

Девушку ставят на гору и оставляют там для смертного брака. Hieros gamos часто мифологически идентичен с опытом смерти, так что это не только игра Апулея словами, поскольку Психея проходит через своего рода ожидание опыта смерти. Меркельбах также указал на это, сказав, что эта первая часть истории любви Эроса и Психеи на самом деле нечто, что происходит в Подмирье, в подземном мире смерти, хотя и в его благословенном аспекте. Это так, потому что Психею уносит ветром в своего рода нереальное, подмирное, магическое место, вдаль от всего человеческого опыта и существования, где её обслуживают невидимые слуги и она соединяется с невидимым партнером. Подземный мир, который идентичен бессознательному, здесь показывает свою райскую, волшебную, манящую и усыпляющую красоту, и Психея поймана в его волшебном царстве. Всякий раз, когда происходит опыт более глубокой любви между мужчиной и женщиной, открывается еще один аспект реальности; божественное измерение врывается в психэ и смывает её эгоцентрическую мелочность. В ней существует элемент романтической нереальности, которую также в целом содержит каждый опыт страстной любви, по крайней мере, на начальных этапах, своего рода олимпийская цветущая весна, где все божественно и каким-то образом зловеще реально. Вот почему над влюбленными смеются окружающие. Если они мудры, то они исчезают из человеческого общества, выпадают из него, потому что они сейчас находятся в царстве богов. Несмотря на свою божественную красоту, существует также сверхъестественное чувство потери чего-то, что по существу принадлежит к человеческой сфере — мелочности, ревности, обывательского цинизма, и всех остальных не столь благородных качеств высших млекопитающих. Это состояние вызывает зависть сестер Психеи.

Классический филолог К.С. Льюис написал знаменитый роман «Пока мы лиц не обрели», в котором он очень метко создал некий современный парафраз этой истории о завистливых сестрах. Он интерпретирует их как теневой образ Психеи. Немного опасно использовать слово «тень» в этом отношении, потому что, если Психея даймон, то она не человеческое существо. Есть ли тень также и у даймона? Мы можем сказать «да», но тогда это будет немного другое использование этого слова. Cum grano salis, эти сестры являются тенью Психеи, другим аспектом очеловечивания богини, а именно, втянутости в человеческие, в слишком человеческие области. Молодые люди обычно не видят этой реалистичной и циничной стороны любви. Только в более поздней жизни, когда испытаешь истинный и божественный аспект, можно стать невосприимчивым к циничной, низкой стороне человеческих отношений. Если идеальная сторона любви слишком преобладает, темная сторона уничтожена, или подавлена, а затем она естественным образом развивается в опасный внешний фактор. Ни один взрослый не может быть только романтиком: у него было слишком много жизненного опыта, чтобы не знать, что существует слишком человеческий аспект любви. Этот аспект воплощается в сестрах. Здесь они внушают недоверие в ухо и сердце Психеи, и заставляют её игнорировать то, что Эрос требует от нее. Главной героиней в романе Льюиса является, что характерно, одна из завистливых сестер, и он пытается показать, что именно она разрушила первые отношения Эроса и Психеи. Она олицетворяет женщину, которая отказывается от любви бога.

Саму Психею лучше всего сравнивать со всеми молодыми мифологическими дочерьми великой богини-матери. Из работы Кереньи о мифе о Коре и из комментария Юнга на нее, в «Очерках по науке мифологии»[66] мы узнаем больше об этих двух фигурах. Можно было бы считать Психею вариантом греческой богини Коры. Кроме зрелой женщины есть молодая девушка, которая просто представляет собой богиню-мать в её обновленной форме. Мать и дочь едины, так же, как Отец и Сын в христианской религии. Нам следует спросить, однако, в чем разница между богинями матерью и дочерью, и в целом мы можем сказать, смотря на mutatis mutandis, что богиня-дочь ближе к человеку, чем богиня-мать, как и Бог-Отец более удален от человека, чем Христос. Такое же различие верно в отношении Коры. Девушка-богиня ближе к человечеству, будучи более воплощенной формой богини-матери, и Психея будет соответствовать более очеловеченной форме Великой Матери, форме, которая почти полностью достигла человеческого уровня. Только её имя по-прежнему предполагает, что она божественна. В великом мифе о Деметре-Коре Коре иногда приходится жить с матерью в верхнем мире, а иногда с Плутоном в нижнем мире. Психея тоже связана с подземным миром через даймона, который, кажется, есть бог смерти. Только в конце она искуплена и взята на Олимп. Таким образом, можно видеть, что её судьба — это новый вариант старого мифа о Деметре-Коре, и что она сама есть воплощенная форма Великой Матери. В психологии человека этот миф представляет проблему делания себя сознательным и интегрирования своей анимы.

Если мужчина способен интегрировать аниму, создать человеческий контакт со своей анимой, то он приносит что-то архетипическое в сферу своей человечности. Со стороны мужчины это будет делание анимы сознательной, но если смотреть со стороны самого бессознательного, это означает, что архетип воплощается. Как считал Апулей, боги удалены от человека, и с ними нельзя связаться напрямую. Когда архетип предстает как синхронистическое явление, с этим ничего нельзя сделать. Вы можете видеть в нём смысл, но вы не можете влиять на него. Боги являются, так сказать, архетипами среди архетипов, и среди них есть архетип матери — великой царицы небесной. Кора-Психея становится ближе к человеку, её архетипический образ входит в личную область эго человека. Я хотела бы проиллюстрировать это на примере.

Молодой человек с положительным комплексом матери видел сон о матери-богине, огромной зеленой женщине с огромными зелеными висящими грудями, которая была довольно страшной. Он сбегал от нее во многих снах, поэтому я заставила его активно воображать этот сон, то есть войти в контакт с ней в фантазии бодрствования[67]. Он приблизился к ней в маленькой лодке и попытался завести с ней разговор, но он не мог подобраться к ней ближе, потому что она была слишком пугающей. Все же он увидел, что все это связано с его комплексом матери и его романтическим почитанием природы. Тогда во внешней жизни он вступил в контакт с красивой, истеричной женщиной, которая вела себя как демон природы. Я сказала, что он должен поговорить с этой женщиной внутри себя, и когда он сделал это, она сказала: «Я такая же, как та зеленая, с которой ты не мог говорить». Эта иррациональная, ехидная женщина сказала, что она бессмертна! Он сказал, что он не принимает это, но она ответила, что она есть начало и конец, подразумевая, что она была Богом. Потом начался долгий разговор, в котором было заново обсуждено все его мировоззрение. Он должен был пересмотреть все свое отношение к жизни, которое она по кусочку рвала на клочки. Зеленая женщина на первом уровне была практически неприступна, и следующий шаг был бы образ Коры, который обладал личной связью с ним и с которым он мог вступить в контакт.

Овидий говорит об Эросе как о puer aeternus. Так он придает ему высокую внутреннюю ценность. Стало привычкой говорить о puer aeternus, подразумевая под этим словом маменькина сынка, немного гомосексуального, идеалистического и неприспособленного, кого-то, кто, вероятно, артистичен и обладает фантазиями с манией величия. Но, ставя на человека такое клеймо, мы забываем, что используем имя бога. Это имя гения, Эроса. Эрос — puer aeternus. Он представляет явление, которое мы знаем в основном в его негативном контексте. Если человек маменькин сынок, и живет так, как будто он вечен, как будто ему не нужно адаптироваться к реальности и настоящей женщине, если он живет в фантазиях о себе как о спасителе, который в один прекрасный день спасет весь мир или станет величайшим философом или поэтом, его ошибочно отождествляют с фигурой puer aeternus. Он идентичен с богом, и он еще не отделил от него свой эго-комплекс. Он еще не вырос из архетипического фона, a puer является чистой деструктивностью. Такие мальчики, которые застряли в комплексе матери, совершенно не сформированы, и коллективная схема подходит для всех случаев. Когда я читала лекцию о случае puer aeternus, многие пришли потом и сказали, что они знали, кто это был, и было названо много молодых людей. Тем не менее, я читала лекцию о случае человека, который никогда не был в Цюрихе. Это была просто характеристика, подходящая в бесчисленном числе случаев.

Положительный комплекс матери, в частности, констеллирует божественного сына-любовника Великой Матери. Вместе они играют роль богини и бога, как Юнг описывает это в первой главе в «Зоне». Для молодого человека остаться с вечной матерью — большой соблазн, и он присоединяется к ней, становясь вечным любовником. Они помогают друг другу, чтобы остаться за пределами жизни, и не сталкиваются с фактом, что они обычные человеческие существа. Сын не может отделиться от матери и предпочитает жить вместо этого мифами и ролью юного бога.

Это негативный аспект. Если однако, он вырастает и понимает, что должен приспособиться к реальности и оставить рай матери, то puer aeternus становится тем, чем он всегда был, чем-то положительным: аспектом Самости[68]. Если же он не вырастает, то ни его эго, ни его Самость не чисты, потому что все слишком загрязнено. Эго раздувается, то есть берет на себя роль архетипа, и архетип также не является свободным. Человек берет на себя роль бога, и главная неприятность для него в том, что он становится неприспособленным, больным и невротичным, а затем puer aeternus, в своем аспекте Самости, также инфицируется и становится отравленной из-за своего контакта с человеческой природой.

Если мы выясним, что тот или иной образ представляет собой Самость, тогда это несколько неопределенное заявление, поскольку Самость многогранна. Эрос будет представлять в ней аспекты творчества и жизненной силы, а также способность к их охвату и ощущение смысла жизни, посвящение себя другому полу и поиски правильных отношений, умение поднять себя над скукой жизни, быть затронутым религиозно, искать собственное мировоззрение, поддерживать других людей и быть в состоянии помочь им. Человек, встретивший кого-то, в ком жив Эрос, чувствует за его скромным человеческим эго таинственное внутреннее ядро, потому что он обладает творческой силой, жизнью и жизненной силой. Человек, который ассимилировал puer, будет, имея дело с проблемой, формировать её заново. Из литературы известно, что гениальные люди способны обсуждать проблемы под совершенно новым углом. В них есть источник творчества, который является конкретным проявлением Самости.

Образ Самости появляется не только как puer, но часто также как «мудрый старец», но как puer он вечно молод и дает человеку творческий импульс, который позволяет ему смотреть на жизнь под другим углом. Это можно особенно ощутить в стихах Гете. В «Западно-восточном диване», например, поэт использует исламский мистицизм, как внешнюю форму: уставший старик зовет молодого раба, чтобы тот принес ему вина, и он говорит с юношей со слегка эротическим оттенком. Это опыт Самости. Puer aeternus всегда передает ощущение вечной жизни, жизни после смерти. С другой стороны, там, где есть идентификация с puer, можно найти невроз предварительной жизни, что означает, что мальчик когда-нибудь надеется стать важным человеком. Такие молодые люди живут с неверным представлением о бессмертии, потеряв «здесь и сейчас», которые должны быть приняты, потому что именно они создают мост к вечной жизни.

В случае положительного комплекса матери молодой человек идентифицирует себя с puer aeternus и должен отказаться от этой идентификации. В случае отрицательного комплекса матери мужчина полностью отказывается от идентификации с качеством puer aeternus. Он, как правило, циничен и не доверяет ни своим чувствам, ни женщинам. Он находится в состоянии постоянной сдержанности. Он не может отдаться жизни и везде чувствует опасность. Можно сказать, что в нашем романе такую скупость символизирует Мило, который никогда не рискует, и который всегда видит «змею в траве». Таким образом, в человеке с отрицательным комплексом матери puer aeternus становится очень позитивной внутренней фигурой, которая должна быть ассимилирована, так чтобы он мог прогрессировать из своей психической узости и уравновесить свое замороженное отношение к жизни.

Мы знаем, что Луций хочет исследовать отрицательный комплекс матери и, следовательно, его большой проблемой является puer aeternus, которого он должен найти. В отличие от Луция, сам Эрос обладает положительным комплексом матери. Он кровосмесительно зависим от Венеры и, следовательно, имеет некоторые трудности в браке.

Его проблема в точности противоположна проблеме Луция.

Помните, что сначала Эрос и Психея жили счастливо, объединенные в темноте далекого замка. Она счастлива, но не знает, как выглядит её муж. Ее ревнивая сестра узнала об этом скрытом счастье и сказала Психее взять нож и убить его, потому что, говорят, это змей или дракон. Мы вынуждены думать, что ревнивые сестры обозначают внутреннее в человеке. Эрих Нойманн считает их теневыми фигурами Психеи.

Если мы принимаем это как проблему женщины, то это правда: её тень тогда проецируется на её сестер, которые хотят разрушить её счастливый брак с человеком, которого она любит. Если мы возьмем это как проблему анимы, сестры будут представлять негативный аспект анимы. Ее ярчайшей характеристикой является ревность, которая может вызвать отравление анимы через негативный материнский аспект. Чувства, исходящие от отрицательной матери, отравляют внутренний опыт жизни. Отрицательные сестры, которые разрушают жизнь Психеи, обе несчастливы в браке, выйдя замуж ради денег и власти, и они, очевидно, представляют собой деструктивную сторону комплекса власти, который уничтожает всякие отношения, основанные на истинных чувствах. Они символизируют жадные, завистливые силы, ревность, собственничество, и скупости души, которая не хочет отдавать себя внутреннему или внешнему опыту любви, вместе с невозможностью отойти от банальных аспектов жизни.

Мужчина с положительным комплексом матери не знает этого, поскольку в своем сознательном поведении он имеет тенденцию доверять женщинам слишком много. Но если кто-то знает его лучше, то он обнаруживает, что у него где-то на заднем плане чувств есть эта недоверчивая ревность. Там, где есть отрицательный комплекс матери, мужчина будет ревнивым, недоверчивым, собственническим и беспокойным в своем поведении по отношению к женщинам, но в бессознательном за этими чувствами он остается очень наивным и застенчивым, только потому, что он боится слишком показывать свои чувства.

Однажды я проводила анализ человеку с отрицательным комплексом матери, который жил со своей тетей. Она была истеричка, ужасная старуха. Это была действительно история, подобная сказочной. Она держала его в заключении до такой степени, что он даже не мог покинуть квартиру в течение дня. Он должен был стелить кровати и мыть пол, никогда не должен был выходить на улицу, и даже вынужден был жить с ней сексуально. Это было в 1940 году в Швейцарии! Мужчина сбежал от тетки, пришел на анализ и говорил о всех женщинах, как о проклятых ведьмах. Через некоторое время он решил отказаться от своей гомосексуальной наклонности и собрался завести связи с молодыми женщинами. Но он не мог избежать этой проблемы путём сознательного решения, так что ему пришлось работать намного больше. По какой-то странной причине он полностью доверял мне с первого дня, но в таком нереальном аспекте, что мое сердце упало. Он спросил о смысле своего сна и поверил всему, что я сказала. Я была опаслива, потому что нет ничего более удручающего, чем когда доверяют больше, чем заслуживаешь. Он не видел, что я была обычным человеком, но принимал все, что я говорила, как Евангелие. Результатом было чудесное исцеление: его симптомы исчезли через два месяца. Это было странно для меня, и достигло границ магического; затем он слишком сильно впал в оптимистическое отношение puer aeternus, обратное отрицательному комплексу матери. К счастью, после гораздо большей аналитической работы он действительно избавился от своих проблем.

С тех пор я научилась ожидать такой реакции, зная, что там, где отрицательный комплекс матери, вдруг выйдет puer aeternus в божественной форме, божественной наивности, которая не видит жизнь такой, какая она есть, или женщин, какими они действительно являются. После перехода от одного к другому, он должен был вырасти до среднего отношения и научиться входить в отношения без полного недоверия или безграничного доверия маленького мальчика. Но я бы ничего не сделала для него, если бы неправильно употребила свою власть. Я должна была ждать и избегать любого властного отношения. Я пыталась время от времени внести немного скептицизма в его доверчивость, И когда я давала ему толкование сна, я спрашивала его, действительно ли он верил в это, пытаясь заставить его быть более критичным и слушать свое собственное суждение вместо того, чтобы всегда говорить «да». В конце концов случилось так, что однажды он остро нуждался во мне. В то время у меня был грипп и я не могла увидеться с ним. Это было для него шоком: вдруг он увидел, что я обычный человек, который может даже заболеть. Впервые он понял, что я не была божественным даймоном или богиней, и могу заболеть гриппом, и это дало ему намек, что он должен расти вверх, что оставить все в моих руках было не совсем безопасно. Так он взял себя в руки и стал думать о своем отношении ко мне и что оно значит.

В нашей сказке можно сказать, что образ Психеи олицетворяет положительное чувство отношения мужчины к женщине и к бессознательному, но такое, которое наивно и по-прежнему живет в раю, где все положительно. В то же время ревнивые сестры слишком скептичны, слишком циничны, и слишком осознают банальные аспекты жизни. Если гуляешь в лесу и видишь молодые влюбленные пары, то понимаешь, что они живут в божественном мире. Люди, проходящие мимо них, испытывают двойственную реакции, потому что, с одной стороны, они признают, что влюбленные находятся в божественном мире, а с другой, все выглядит слишком обще и банально. Это «вечный Гарри и вечная Гарриет», и, как ревнивые сестры, прохожие делают насмешливые замечания, потому что они осознают банальность и неполноту парочек, в то время как сами пары видят только свой сказочный аспект.

Эти два аспекта находятся слишком далеко друг от друга и односторонни. Тот, кто видит такие вещи с более зрелым отношением, знает, что всегда есть оба, божественный и банальный аспект, и это один из величайших парадоксов, который наши чувства должны научиться принимать.

Женщина, которая занималась этой проблемой и спрашивала себя, были ли её любовные отношения божественным опытом или банальным романом, видела однажды во сне короля и королеву в сверкающих коронах, идущих впереди нее, сопровождаемых петухом и курицей. И голос сказал: «Эти две пары — одно и то же». Это изображение достойно представляет парадокс любви, но на практике это большая проблема, и чтобы выдержать это, требуется большая зрелость. В алхимии символ coniunctio, союз божественной пары, может быть представлен в равной степени королем и королевой, богом и богиней, или как две спаривающихся собаки[69]. Алхимики знали, что все это аспекты одного и того же союза, символы психических противоположностей в бессознательной целостности личности.