Глава 6 Амур и Психея II

Мы увидели, что Психея и Венера являются двумя аспектами одного и того же архетипа: Венера более символизирует аниму, которая смешивается с образом матери, а Психея — истинную аниму, которая больше не загрязнена образом матери. Можно представить себе архетипы как ядра атомов в области бессознательного. Наиболее вероятно, что они находятся в состоянии, когда каждый элемент испытывает влияние всех остальных. Таким образом, архетип в бессознательном тоже в некотором роде идентичен со всем бессознательным. Он содержит в себе противоположности: это все вместе, мужское и женское, темное и светлое, все сливается. Только тогда, когда архетип приближается к порогу сознания, он становится более отчетливым. В нашей истории, Венера возмущается, что у нее, всемогущей богини в Высшем, появился соперник на земле. Это проблема, широко распространенная в поздней античности. Она имеет варианты, например, в так называемых «Песнях падшей Софии», которые были написаны примерно во времена Апулея. Согласно некоторым гностическим системам, особенно в книге «Пистис София»[70] в начале творения с Богом был женский образ или спутница, София, Мудрость. В апокрифах Ветхого Завета она также представлена как Премудрость Божия. (См. Песнь Песней, Мудрость Иисуса сына Сирахова, и Притчи). Там она говорит: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий своих, искони… я была радостию всякий день, веселясь перед лицом Его…»[71]. Но, поскольку по христианскому вероучению Бог не состоит в браке и у него нет женщины-спутницы, интерпретация этих текстов вызвала некоторые проблемы у Отцов церкви, которые потому сказали, что это была душа Христа, «Anima Christi», до его воплощения.

Во многих гностических системах говорится, что София была с Богом в начале, или до, творения, но позже она опустилась вниз, в материю, и была отрезана от Бога. Она потеряла связь с ним, и в поисках его, взглянув вниз, в материю, она увидела львиноголового демона, Йалдабаофа, и решила, что это Бог-Отец, спустилась вниз, и Йалдабаоф поймал её. Существуют очень красивые песни и стихи, в которых она призывает к Небесному Отцу, прося его помощи в освобождении её от материи и от загрязнения демонами и Йалдабаофом. Гностики поздней античности были философами и мыслителями ранней Церкви, и не случайно, что они усиливали миф о падшей Софии, потому что, как говорит Юнг, если человек отождествляется с Логосом или интеллектом, его эмоциональная и чувственная сторона попадает в бессознательное и должна быть искуплена оттуда[72]. Его душа тогда становится загрязненной примитивными хтоническими страстями. Этот миф, разработанный именно гностиками, был забыт, после того как церковь решила отмежеваться от гностических философов и объявила их учение ересью[73].

Если мы сравним воплощение Бога-Отца в Христе с воплощением, которое происходит в истории Амура и Психеи, мы увидим разные образы. Бог нисходит с небесных сфер, тщательно очищенный от любых macula peccati и принимает человеческую форму. В параллели из нашей истории, воплощение богини иное. Венера не спускается, воплощаясь в женском существе, но обычное женское существо поднимается и рассматривается как олицетворение Венеры и медленно восходит до Олимпа. В развитии католического учения, Дева Мария также сначала — обычное женское существо, которое медленно, путём исторического процесса, возводится в ранг почти божественной. Таким образом, в воплощении мужского бога есть спуск в человечество и в материю, а в воплощении женской богини — восхождение обычного человека к почти божественному состоянию. Мы имеем дело, с одной стороны, с материализацией абстрактного логоса, и, с другой стороны, с одухотворением материи. Последний процесс еще сегодня только начат. Психея, которую рассматривали как воплощение Венеры, вызывает её гнев, с небес ей посылается наказание — выйти замуж за самого низкого из мужчин. Но Эрос, влюбившийся в нее, решает стать её таинственным женихом. Психею помещают на вершине скалы для её брака-похорон и оставляют там. Но нежный ветер уносит её в райскую страну, где она счастливо живет со своим мужем, который остается невидимым, лишь навещая её по ночам, и запрещает ей даже увидеть себя. В противоположность тому, что произойдет позже, первый спуск Психеи в бессознательное имеет аспект заблуждения, который уносит её в идеальное место, рай для дураков со счастливой любовью. И, как во всех похожих сказках, это не может продолжаться долго. В таком виде её процесс осознания задерживается, так как хотя для Психеи это событие действительно кажется счастьем и большим благом, но в мире человечества это означает потерю. В человеческом мире женское существо, в котором уже есть некоторые характеристики Венеры в воплощенной форме, исчезает в бессознательном, и таким образом человеческий мир испытывает «потерю души». В начале восхождения нового содержания из бессознательного используется энергия, и, следовательно, часто возникает, с другой стороны, потеря либидо, депрессия или пустота, пока не обнаруживается, что приходит снизу и что там случилось. Поэтому мы не можем слишком сердиться на двух сестер, которые из ревности, узнав о секрете счастья Психеи, начинают ткать ядовитые интриги, сказав ей, что Эрос — это дракон.

Клевета, что Эрос — монстр, сама по себе значима, потому что в древности Эрос очень часто представлялся в виде дракона или змея. В алхимии змея или дракон — это символ prima materia, «философского камня» или символ «божественного ребенка»[74]. Таким образом, две сестры не слишком далеки от истины. В некотором смысле они даже правы: если вся проблема любви снова регрессировала в такие глубокие слои бессознательного, можно сказать, что она полностью бесчеловечна и холодна. Дракон и змея всегда соотносятся в чем-то в бессознательном, что является нечеловечным: либо в положительном смысле божественного, либо в отрицательном смысле демонического. В любом случае они не человеческие и не имеют возможности человеческого контакта. Юнг всегда указывал, что смотрители в зоопарке говорят, что начиная от змеи по нисходящей даже специалист по контактам с животными не может установить никакой чувственной связи. Можно приручить змею и дрессировать её долгие годы, но однажды она укусит, и даже очень опытный дрессировщик не может предвидеть такой реакции. Что касается, с другой стороны, теплокровных животных, человек, обладающий достаточным опытом и знаниями, может предвидеть или угадать их реакцию. Если мы живем рядом с теплокровными животными, мы можем испытывать с ними эмпатию, которой мы не можем испытывать со змеями. Как только содержание бессознательного проявляется в форме змеи, часто бывает трудно выразить смысл, понятный тому, кто видел сон. Он не чувствует никакой эмпатии к этому содержанию бессознательного, которое иногда проявляет себя только в физических симптомах, особенно в тех, которые связаны с симпатической нервной системой. Поэтому почти невозможно войти в контакт с чем-то, что находится в таком виде в самых глубоких слоях бессознательного. Мы считаем, вполне невинно, что это не имеет с нами ничего общего, и в целом, по моему опыту, проходят месяцы до того, как содержание становится видимым достаточно для того, чтобы человек смог сказать: «Вот она, змея».

Поэтому, когда сестры клевещут на Эроса, называя его змеей, они описывают её так, как можно описать Эроса, если смотреть на него снаружи. Она слишком далека от человеческого, и следовательно, нереальный, божественный рай, в котором живет Психея, должен быть уничтожен. Естественно, можно также связать сестер со стремлением к власти, которая работает в них, хотя это стремление имеет положительное значение, поскольку власть и самосохранение очень тесно связаны. Если животное расширяет свою территорию, дерясь с соседними животными, это борьба за самосохранение, чтобы иметь достаточно еды, или за власть? В определенной мере это просто самосохранение, но когда она выходит за некие пределы, она начинает становиться тем, что мы называем стремлением к власти. Между ними существует лишь тонкая граница. Этот инстинкт самосохранения, загрязненный злой властью, врывается в рай Психеи. Ее подговаривают взять лампу и нож и осветить ночью её супруга. Если она увидит, что он — дракон, она собирается убить его. Таким образом, с намерением не меньшим, чем убийство Эроса, Психея зажигает лампу. Но тогда она видит, что её муж — красивый крылатый юноша, и она так потрясена этим захватывающим видом, что роняет нож, и капля горячего масла от лампы падает на Эроса. Он просыпается и дает ей самое большое наказание, которое может дать этот бог: он покидает её. Быть оставленной богом любви действительно хуже, чем любое другое, что он мог бы сделать с ней. Психея оказывается в полной темноте, и теперь её реальная деятельность начинается с долгих и мучительных поисков, чтобы найти Эроса вновь.

Символизм лампы, чье масло обжигает Эроса, двойной. В современной немецкой параллели, записанной братьями Гримм[75] свет (не масло), отгоняет тайного возлюбленного. В мифологическом контексте свет символизирует сознание. Свет лампы представляет, в частности, то, что сознательно находится в распоряжении человеческого существа и чем он может управлять, в отличие от солнечного света, который имеет божественный и космический характер. Юнг часто отмечал, что невозможно описать бессознательную жизнь души с помощью сознательных и логических категорий. Слишком много «света» повреждает душу. Символические аналогии гораздо более адекватны, потому что вся психическая реальность никогда не бывает «ничего, кроме» того или другого; скорее, это живая сущность с бесчисленными гранями. Кроме того, в горячее масло из лампы заставляет Эроса жестоко страдать. В каждой обесценивающей интерпретации персонификации и психических событиях такого рода скрыта тайная мотивация: желание избежать «божественного» аспекта, который проявляется во всех архетипических проявлениях более глубоких слоев коллективного бессознательного. Истинная мотивация этого рационалистического обесценивания — страх. Мы видим это обесценивание работающим в общих современных психологических теориях, в которых великие божественные символы бессознательного рассматриваются как «всего лишь» сексуальные или связанные с стремлением к власти.

Помимо страха, масло лампы содержит еще один элемент, а именно, «сжигающую» страсть, но страсть, которая имеет больше общего с требованием власти и обладания, чем с истинной любовью. Психея олицетворяет здесь некоторые личные черты анимы Апулея-Луция: его страстное желание знания (curiositas) и его склонность к магии, целью которой является манипуляция божественными силами, а не служение им. Эти интеллектуальные качества его анимы до сих пор удерживали Луция от знакомства с богиней Исидой через личный опыт и подчинение себя неисследуемым тайнам души. Любовь не терпит ни интеллектуальной точки зрения (таковы интерпретации «ничего, кроме»), ни страсти, которая борется за обладание. Вот почему Эрос убегает, глубоко раненный, и Психея вынуждена пережить долгие испытания, прежде чем сможет найти его снова.

Как указал Эрих Нойманн[76], в тот момент, когда Психея начинает по-настоящему любить, она больше не затеряна в бессознательном далекого рая радости и смерти, скорее, она пробуждается и ведет себя по отношению к Эросу как любящий партнер. Личная любовь заняла место чисто коллективного принципа удовольствия, но именно в этот момент любовь становится трагической.

Как правило, в сказках женщина достигает индивидуации путём страдания, в то время как герои-мужчины более активны. Бывают исключения, но обычно герой убивает дракона, борется с великанами или поднимается на горы, в то время как героиня чаще завершает свой поиск страданиями, не отказываясь от своей любви. Психея — типичный пример последнего. Есть множество сказок, в которых девушка отправляется на поиски живой воды, и так далее. Есть также тексты поздней античности, как я уже упоминала, в которых описываются бесконечные страдания богини Софии и её схождение в ад.

Есть некоторое количество подобных мотивов и в еврейском учении о том, что божественный женский аспект Бога, Шехина, должна быть искуплена от материи и вновь возвращена к Богу. Эти еврейские сказания о Шехине, вероятно, испытали влияние гностических традиций, или они происходят из одного и того же источника. Юнг упоминает об этом в своей книге «Алхимические исследования». Он говорит, что там, где появляется мотив, что женская сторона Бога отделяется от мужской, это означает отделение от анимы через Логос, который хочет абсолютности и победы духа над миром чувств. Чем больше человек хочет навести порядок в сознании, тем больше он будет отрезать себя от анимы, и поэтому она попадает на нижний уровень, в материю. Это означает, что он диссоциирован от своей анимы, которая падает вниз, в страдание и бесконечные эмоции. Если человек не обращает внимания на свою аниму и не поддерживает с ней контакт, она все более и более вовлекается в чувственные импульсы и примитивные аффекты. Вот почему у ученых часто характер хуже, чем у представителей других профессий, потому что они из тех, кто стремится отвергнуть аниму и поэтому она регрессирует на более низкий уровень. Если отнять у профессора ученую персону, можно найти только ребенка. Это часто человек, который женится на своей кухарке, потому что слишком ленив, чтобы найти нормальную жену, и у него нет времени развивать свои чувства и добиться достойной женщины, которой ему, возможно, придется в определенной степени уступить. Человеку, который весь день поглощен книгами, нужен кто-то простой, поэтому он женится на своей кухарке, потому что она просто есть, а через несколько лет она им управляет! Он посвятил себя Логосу, и его анима опустилась в примитивную чувственность, аффект и эмоции.

Естественно, это всего лишь карикатура на то, что происходит, когда Человек слишком отвергает Эрос. И это отражается в мотиве анимы, упавшей с неба и вынужденной пойти в долгие поиски. Как отмечалось ранее, мифологически женщина обычно достигает цели скорее страданием, нежели действием. Это поиски выносливости, и все больших и больших страданий, в то время как герой часто должен быть активным, хотя это не всегда так. Как страдающая, падшая София у гностиков, она принимает свои страдания и проходит долгий путь, чтобы найти Эроса. В истории об Эросе и Психее, один факт, однако, безусловно, изменен вмешательством злых сестер, небольшой факт, который Нойманн в своей книге пропускает, но который является важным моментом для меня: оставляя Психею, Эрос говорит ей, что ребенок, который находится в её утробе, теперь станет девочкой, а не мальчиком. «Если бы ты не открыла тайну, — говорит он, — это был бы мальчик, но из-за того, что ты совершила, ты не потеряешь ребенка, но родишь девочку». Мы знаем, что в конце рассказа, когда она находится на Олимпе, она рожает девочку по имени Voluptas, чувственная любовь. Она должна была бы родить мальчика, имени которого мы не знаем, если бы не нарушила заклятие.

Если интерпретировать такой поворот событий с человеческой точки зрения и вновь связать его с Апулеем, то становится ясно, что Харита и Психея — это личные аспекты одной и той же фигуры в его бессознательном, которая связана с положительным аспектом материнского комплекса и с большой наивностью puer aeternus. Когда у мужчины положительный материнский комплекс, он отождествляет себя непосредственно с божественным ребенком. Он ведет себя как крылатый бог, отказываясь от всех основных задач жизни, таких, как принятие собственной твердой точки зрения на реальность, зарабатывание собственных денег, нахождения правильного направления работы, и подобные трудности. У Луция же отрицательный материнский комплекс, как мы видели в самом начале. Можно сказать, что он, как осёл, полностью заключен в тюрьму негативным аспектом архетипа матери. Миф о Психее и Эросе теперь показывает энантиодромию, начало превращается в свою противоположность. Но так как этот положительный момент еще совершенно неприспособлен и нереалистичен, сестры могут ворваться в него.

Это приводит нас к вопросу о том, кем бы мог быть неродившийся «ребенок-мальчик». Ответ таков: ребенок анимы, то есть Самость. Результатом hieros gamos, священного брака Эроса и Психеи, было бы рождение символа Самости. Родился бы божественный ребенок, которого мы могли бы назвать появлением Самости в отношении Луция. В психологии мужчины, девочка, которая теперь будет рождена, есть обновление анимы. Он появляется как Voluptas, как чувственная страсть, хотя можно было бы подумать, что Луций уже достаточно испытал её. Хоть и рожденная на Олимпе, эта девочка Voluptas ближе к человеческому, так что вместе с ней появляется гуманизация принципа удовольствия, который, однако, почти немедленно проглочен обратно в коллективное бессознательное.

Похожий, и в определенной степени параллельный, процесс представлен в Апокалипсисе святого Иоанна, который Юнг прокомментировал в «Ответе Иову»[77]. Появляется женщина с короной из двенадцати звезд на голове, и её преследует красный дракон. Она должна родить нового спасителя, но она вновь удалена на небо, и, таким образом, божественный ребенок не воплощается на земле. Здесь мы также видим описание возможного рождения нового символа Самости, который, однако, снова погружается обратно в бессознательное. Это означает, что еще не пришло время, когда этот аспект может войти в коллективное сознание.

Кроме того, это параллель мифу о Лето и Аполлоне и еще не умершему язычеству поздней античности. Там тоже есть описание возможности рождения нового символа Самости, который также удален в бессознательное. Есть лишь ростки таких реализаций тут и там, которые затем опять теряются. Нам нужно видеть нерождение мальчика в нашей истории как параллель истории из Апокалипсиса, «только» рождается девочка и её забирают в Высший мир. Вопрос о том, почему именно Voluptas, чувственная похоть, я хотела бы оставить до конца истории, когда нам нужно будет комментировать подарок, который Психея находит в преисподней, поскольку эти две вещи связаны.

Объединение божественного, возвышающего, трансперсонального и освобождающего аспектов hieros gamos, мотива священного брака, с неполнотой и разочаровывающей узостью и грязью человеческой жизни, остается одной из величайших нерешенных проблем. Люди или позволяют себе находиться в опьянении от «божественной» и романтической стороны любви, или цинично оставаться в её банальном аспекте. Эта проблема красиво представлена в романе «Аврелия» французского автора Жерара де Нерваля. Он был глубоко чувствующим и романтическим поэтом, что является очень несчастливой предрасположенностью для француза, и поэтому он любил жить в Германии, где он чувствовал себя гораздо лучше. Это он иногда мог делать, посещая дядю-немца в Шварцвальде. Будучи молодым человеком и одаренным писателем, он очень сильно влюбился в маленькую midinette [простушку]. Полностью поглощенный своими чувствами и эмоциями, он писал стихи о ней. Он чувствовал, что отношение Данте к Беатриче не могло быть большим, чем этот опыт. Но потом вдруг проявились французский рационализм и галльский цинизм, и он решил, что, в конце концов, она была просто une femme ordinaire de notre siede, обычная женщина нашего времени. И потому он бросил её. Девушка действительно любила его, и она впала в отчаяние. Позже подруга пыталась свести их вместе еще раз, но так или иначе, вероятно, из-за того цинизма, с которым он бросил её, полностью уничтожив её и свои собственные чувства, разрыв не мог быть исправлен. Когда та женщина снова свела их вместе, девушка посмотрела на него укоризненно и со слезами на глазах. Это очень сильно поразило его, а ночью ему приснилось, что он вышел в сад и увидел, что статуя красивой женщины упала на траву и распалась посередине. Этот сон показывает, что на самом деле произошло у Нерваля внутри. Его анима распалась, потому что теперь женщина была для него или недоступной богиней, или une femme ordinaire de notre siede, с которой можно просто получить немного удовольствия. Он никогда не смог снова соединить эти два аспекта. Затем он постепенно соскользнул в психотический кризис, который в конце концов сокрушил его, и, наконец, он повесился в порыве душевного смятения. Он был болен, но он мог бы, вероятно, преодолеть этот раскол, если бы только понял, что hieros gamos и обычный аспект каждых глубоких человеческих отношений — это парадокс. Любовь — это движущая, божественная, уникальная мистерия, и в то же время обычное человеческое событие. Этот раскол составлен таким же образом и здесь: сначала маятник идет слишком высоко к божественному высшему аспекту, где Эрос и Психея живут в своего рода раю, и затем следует обратное движение, инициированное вмешательством сестер, которые, посредством привлечения всех самых безнравственных и циничных аспектов жизни, разрушают связь. Я считаю, что чувство юмора является единственным божественным качеством, с которым можно соединить эти непримиримые аспекты каждого глубокого опыта любви. Но у таких людей, как Жерар де Нерваль, этого нет, потому он стал психотиком. У него совсем не было чувства юмора, и таким образом он не мог принять парадокс и сказать: «Да, она и то, и другое, она Беатриче, опыт божественной женщины, но также и une femme ordinaire de notre siede». Когда женщина проходит такой процесс, обычно анимус — это циничный комментатор, который пытается уничтожить все глубокие движения чувств.

К.С. Льюис в своем романе пересказывает историю с точки зрения одной из злых сестер, которые в нашей сказке описаны как слабые, ревнивые, интриганки и ведьмы. Льюис, однако, проецирует на этот мотив рациональную женщину, служащую идее власти и долга. Она наследует трон своего отца и правил страной. Она находится в оппозиции своей романтический сестре, которая попадает в лапы Эроса и кажется потерявшейся в романтической мечте. Но в конце романа, в момент истины, эта ревнивая сестра понимает, что она упустила главное и предала принцип любви.

Льюис, таким образом, противопоставляет господству Эроса противоположные влечения: секс и самосохранение. Этот конфликт уже существует в природе. Женщина жертвует собой ради молодых, а мужчина часто игнорирует самосохранение в момент сексуального влечения. Эти влечения являются основой для многих человеческих конфликтов, поскольку здесь две исходные человеческие потребности не совпадают, и в целях преодоления трудностей должно быть проявлено еще более глубокое стремление быть самим собой.

Теперь можно было бы спросить, что бы произошло, если бы Психея не ослушалась мужа. Ответом на этот вопрос является то, что мифологические законы всегда трансгрессивны, в противном случае не было бы повествования! Но здесь может быть и больше, чем только это. Такие этапы бессознательной гармонии, как здесь в истории о рае, являются результатом стагнации жизни, и, естественно, исключаются определенные дисгармоничные или злобные импульсы. Некоторые большим психическим и психологическим усилием приносят в жертву один из полюсов сущностного конфликта в надежде на установление мира в их душах оставшимся полюсом. Например, деньги и секс вырезаны из монашеской жизни, а вместе с ними и источник бесчисленных конфликтов, и благодаря уходу от этих трудностей ищется создание мира в душе. Вся христианская идея внутреннего мира движется в этом направлении, то есть, сначала отрезается определенный аспект зла, который кажется невозможным интегрировать, и затем человек пытается искусственно создать гармонию с оставшимся. Во всем мире человечество имеет тенденцию идти в этом направлении. Вероятно, это неизбежно, ибо нужно время от времени иметь возможность отложить неразрешимую задачу. Это как если бы были места отдыха, где испытываешь момент мира, хотя и имеешь смутное ощущение, что конфликт не решен и снова появится через какое-то время. Можно наблюдать это у людей, которые рисуют мандалу[78] и при этом оставляют за пределами часть её. Они помещают темное вне границ мандалы и воображают, что они уже достигли состояния относительной целостности и тотальности. Но таким образом они исключают определенные аспекты, и могут быть уверены, что такое состояние не продлится долго. Некоторые из этих отброшенных элементов прорвутся внутрь и должен начаться новый процесс интеграции. К этому моменту у нас есть суть всего романа, поскольку через него (хотя иногда кажется, что автор охвачен чувствами) закрадывается насмешливый, скептический тон, обесценивающее суждение, которое работает как нож в руке Психеи. Когда дела идут хорошо, дьявол шепчет нам на ухо, что он «ничего, кроме» рационального обесценивания, которое разрушает все. В женщине обычно это анимус, который является художником в этой области, а у мужчины это определенный аспект анимы.

Чем более трепетное, деликатное и неприкосновенное чувство мужчины находится на одной стороны, тем больше он склонен издеваться над собой. Швейцарцы узнают этот тип человека в своем поэте Готфриде Келлере, чьи чувства, с одной стороны, был очень тонки, в то время как с другой он демонстрировал типичные насмешки старого холостяка. Это была его оборона против своей гиперчувствительности. Он слишком много пил и был не в состоянии справиться с проблемой анимы. Апулей-Луций имеет подобные характеристики.

Теперь мы подошли к различным этапам путешествия Психеи в её поисках Эроса. Вернувшись на небеса, обиженная мать Эроса держит его в заключении. В отчаянии Психея хочет покончить с собой, бросившись в реку, но бог текущей воды приносит её назад к берегу, где она встречает Пана, козлоподобного бога; благодаря своей великой мудрости, он советует ей не кончать жизнь самоубийством, но, напротив, возвеличить Эроса, «самого возвышенного» из всех богов, своими молитвами. Итак, великий бог всемирной природы помогает Психее жить дальше. Тем временем, разъяренная Венера повсюду ищет её. Наконец, Психея покоряется ей и, когда Психея появляется в небесном дворце, слуги Венеры, Скорбь и Печаль, хватают её, они мучают её, а потом приводят пред очи Венеры. Эта часть, думаю, понятна любому, кто когда-либо испытывал несчастную любовь. Затем Венера приказывает Психее за ночь рассортировать множество различных видов семян. Сортировка зерен — мотив, который встречается во многих сказочных сказках, например, в русской сказке «Василиса Прекрасная», в которой несчастная девушка приходит к сильной ведьме, Бабе-Яге, богине природы и смерти, и там ей тоже нужно разобрать семена или зерна. Согласно интерпретации Меркельбаха, это может иметь отношение к Элевсинским мистериям, поскольку зерно — это мистическая субстанция, которая представляет богиню-мать как богиню зерна.

Хаотичное множество семян — это, в некотором смысле, образ коллективного бессознательного, которое, кажется в одно и то же время и одной сущностью, и множеством изображений и творческих импульсов[79]. Можно сказать, что пока архетипы коллективного бессознательное не реализуются человеком, они не реальны. Психологически они только тогда становятся реальностью, когда человеческая психэ испытала их. Именно по этой причине архетипы коллективного бессознательного напоминают множество хаотически спящих «семян», врожденных для каждого человеческого существа, которые, если не активированы благодаря контакту с человеческим сознанием, с таким же успехом можно рассматривать как несуществующие. Возможно, мы догадаемся, как выглядит такая куча потенциального архетипического содержания, если мы будем наблюдать человека в психотическом эпизоде. С одной стороны, пациенты в этом состоянии на потрясающей скорости выплескивают одну архетипическую фантазию за другой. Но уже двумя минутами позже они не помнят ничего из того, что они говорили. Через них льется такой удивительный, прекрасный материал, а они совсем не помнят о нём. Таким образом, коллективное бессознательное можно рассмотреть как хаос содержимого, каждое из которых имеет скрытую возможность стать чем-то значимым в человеческом сознании. Но вместо этого там путаница, и сознание слишком слабо, чтобы остановить поток. Юнг рассказывал о своей пациентке, женщине, которая постоянно говорила кучу абсолютной ерунды, а потом вдруг останавливалась и говорила: «Алло… да-да… ага… спасибо». И после этого «телефонного разговора», она некоторое время была вполне нормальной, и Юнгу удавалось выцарапать из нее, что она такое делала, и она говорила, что у нее был телефонный разговор с Девой Марией, которая очень помогла ей, а потом сказала: «А теперь не говори так много глупостей!» И это успокаивало её на некоторое время, но потом она начинала снова. Можно видеть, что там где-то нормальная личность все еще функционировала, но не могла себя удержать.

Можно сказать, что хороший ум необходим, чтобы разобраться в материале, но это также не помогает, потому что никто не может привнести интеллектуальный порядок в эти вещи. Нужна функция чувствования, функция выбора, которая говорит: «Теперь я выужу вот это и откажусь от остального» и «Я буду связан с тем, что теперь стало для меня сознательным, и останусь с ним». Без оценки через функцию чувствования нельзя знать, что важно, а что нет. В бессознательном нельзя отделить зерна от плевел.

В сказке Психея не может справиться с зерном в одиночку. Но есть нечто, что может спасти её: приползают муравьи и сортируют зерна. Хаос бессознательного всегда также содержит и отношение к порядку. Говоря о бессознательном, всегда нужно говорить парадоксами, и когда мы подчеркиваем его хаотический аспект, мы знаем в то же время, что бессознательное есть не только хаос, но также и порядок. В последнем анализе только бессознательный порядок может преодолеть бессознательный беспорядок. Человек не может сделать ничего, лишь быть внимательным и делать все возможные и, можно сказать, безнадежные усилия, пока порядок не установится снова сам по себе.

Это то, что христианские теологи назвали бы верой. Обладание верой и свершение лучшего, когда сталкиваешься с тем, что кажется безнадежным, дает внутреннее чувство, что даже если ты проиграл, то сделал по крайней мере то, что было возможно сделать. Это чисто человеческое поведение, недоступное богу или животному. Здесь, в нашем рассказе, то же самое бессознательное, которое есть хаотичная множественность, лечит её расстройство другой хаотичной множественностью, нашествием муравьев. Мы, в западных странах, часто говорим о муравьях отрицательно, говоря, что «если мы будем так продолжать, мы скоро станем муравьиной кучей». Это естественная отрицательная метафора полного загрязнения личности, но сам по себе муравей в мифологии — в целом положительное насекомое. Например, согласно индийскому мифу (записанному Геродотом), он помогает нести солнце в его ночном путешествии под землей. В Египте это делает скарабей[80]. В некоторых греческих историях муравей достает золото из земли: это символ тайной упорядоченности коллективного бессознательного, противоположность нашим бюрократическим государственным организациям. Карл Кереньи связал муравьев с народом мирмидонян, которые, согласно греческому мифу, были первыми жителями их страны[81]. Греки считали, что эти люди родились непосредственно от матери-земли. Таким образом, в комедиях Аттики, тексты которых, к сожалению, утеряны, был народ муравьев, «Myrmekanthropoi», которые представляли собой первых жителей этой земли. В противовес матери-разрушительнице Афродите-Венере, эти «дети матери-земли» помогают Психее. Муравьи, и особенно их родственники, термиты, и в реальности обладают очень загадочными и неисследованными качествами. Известно, что сотни и сотни термитов могут построить настоящее архитектурное сооружение. Был проведен эксперимент, чтобы попытаться выяснить, как они общаются при таком строительстве: в начале строительства в центр постройки термитов была помещена свинцовая пластина, и термиты левой половины построили свою часть термитника таким образом, что она полностью совпадала с правой половиной. Можно было бы убрать пластину, и две половинки совпали бы. Итак, стало известно, что у них нет телеграфных сигналов, они просто работают синхронно в полной организации, которая еще не объяснена. Мы знаем, что пчелы сигнализируют друг другу, когда «виляют хвостами», но мы пока ничего не знаем в этом отношении о термитах. Поэтому можно видеть, что это красивое изображение более чем просто сравнение с действительностью, подобное также происходит и в реальности. Художник, который жил долгое время на Бали, описал мне тот же процесс: храм стал руинами, и по какой-то причине жители решили построить новый, больший храм. К его изумлению, у них не было ни организатора, ни плана, ни архитектора, и практически даже никакого каменщика. Один житель деревни сидел в одном углу и строил колонну, другой сидел в другом углу и готовил камни. Не было никакого общения, но все работали очень усердно. В конце концов, они соединили части храма, и все совпало до камешка! Художник не мог понять, как балийцы это сделали. Они работали вместе внутренне через бессознательное. Храм просто жил в их внутреннем видении. Вот и все объяснение. Так что можно сказать, что в правильном понимании вера есть большое достижение, или, скорее, postis: лояльность к внутреннему закону. Когда эта лояльность или чувство констеллируется, оно вызывает тайный порядок, который находится в хаосе бессознательного.

Выполнив первую задачу, Психея должна принести золотую шерсть опасных диких солнечных овец или баранов, к которым очень трудно подойти. Здесь ей помогает тростник, который говорит ей, что к баранам нельзя подойти в полдень, и что она должна подождать до вечера, когда их темпераментная дикость остывает. Если Психея подойдет к ним слишком рано, они разорвут её на кусочки. Тростник, как указывает Меркельбах, в Египте нес большой смысл: иероглиф «тростник» представлял царя Египта, и Гора, новое солнце, возрожденного бога солнца, нового царя Египта. Тростник представляет царя в его форме перерождения.

Во многих сказках тростник предает тайное знание. В античности есть много историй, когда кто-то убит и похоронен в болоте. Пастух приходит, срезает тростинку, и делает из нее флейту, и флейта поет и открывает тайну убийства, и убийца обнаружен и наказан. Тростника также может предать или передать божественную мудрость человеку с помощью ветра, который проходит через нее. В человеческой психике существует инстинкт истины, который, в долгосрочной перспективе, не может быть подавлен. Мы можем притворяться, что не слышим его, но он остается в бессознательном. И Психея в нашей истории получает секрет вдохновения того, как она может решить задачу.

Свистящий тростник, как и муравьи, соответствует этим крошечным намекам на истину, которые мы получаем от бессознательного. Юнг всегда отмечал, что истина не говорит громко. Ее тихий, но неподавляемый голос объявляет себя как недомогание, или угрызения совести, или как хотите назовите это. Великая тишина необходима для того, чтобы чувствовать эти маленькие подсказки. Когда бессознательное начинает говорить громко и проявляет себя в авариях и подобных событиях, то ситуация уже весьма плоха. Но в нормальном состоянии она тихо шептала в течение многих лет, до того, как грянул гром аварии или других несчастий. Именно для этого у нас и есть анализ, когда мы пытаемся услышать, что говорит тростник, пока не наступила катастрофа.

Амон-Ра ? Исида

Фараон ? Царица

Осирис (страдающий аспект) ? Ка-мутеф (бык его матери)

Тростник, как мы видели, мифологически связан с возрождением бога солнца в форме Гора. Вы помните, что в Египте фараон является земным представителем или воплощением высшего бога. В первый раз, когда фараон спит с царицей, в момент hieros gamos, в который новый король порождает своего первого сына и преемника, царь олицетворяет бога, а царица олицетворяет Исиду. Страдающий аспект и все, что подавляется царем (который является солнечным принципом) олицетворяется Осирисом. Каждый день, двенадцать часов в день, каждый есть только половина себя. Чтобы иметь возможность работать, мы должны подавлять бесчисленные внутренние живые реакции; нельзя даже позволить им прийти в сознание. Пока продолжается сознательная деятельность, только одна половина психэ может постоянно выражать себя, а другая, бессознательная половина находится в положении страдающего бога в преисподней. Поэтому, когда фараон стареет и умирает, он становится, в момент смерти, Осирисом. И вот мы видим надписи с их именами в виде: Унас Осирис, Пепи Осирис. Но в этот момент новый король уже возродился, как Гор. Мы остановимся на этом более подробно позже; Здесь я только хочу сказать, что тростник связан с Гором, с принципом, который придет позже. Он шепчет нам истину и предвосхищение будущего.

Баран был хорошо интерпретирован Эрихом Нойманном, и я думаю, что смысл этот понятен любому, кто когда-либо видел гороскоп. Как весенний зодиакальный знак он означает агрессивную импульсивность и темпераментный дух приключений, своего рода неотрефлексированную, наивную, мужскую инициативу. Для женщины это естественно представлено анимусом, но в нашем случае это означает агрессивную импульсивность за анимой. Это будет означать, что одной из величайших опасностей для мужчины, когда он начинает отпускать свою аниму, является попадание в нерефлексивную импульсивность. Для него гораздо более трудно отложить решение, чем для женщины. В Египте «баран Мендеса» всегда ассоциировался с Исидой, так что мы имеем здесь снова аллюзию на конец книги. Нужно всего лишь посмотреть в наши газеты: как только появляются любые трудности, слишком много дождей, лавина, слишком много машин, и так далее, политики говорят: «Надо что-то делать, нужно создать комитет; государство должно…» Никто не предполагает, что мы будем ждать и смотреть, что произойдет! Нужно изучать происхождение этих неприятностей, но мы не можем ждать. Некоторым женщинам, конечно, также угрожает баран, но более часто это бывает у мужчин. Конечно, это животное имеет также положительный аспект. Но оно неблагоприятно для мужчины, который должен реализовать свою аниму, ибо под влиянием барана он никогда не сможет понять, что она есть такое. Чувствование, особенно у мужчины, как правило, несколько замедленная реакция. Он должен быть способен ждать, слушать то, что может сказать женская сторона. Если человек переходит это, он никогда не станет осознавать свою аниму. Всякий раз, когда мы захвачены темпераментным желанием быстрого действия, тогда мы понимаем, как трудно ждать, терпеливо разрешить времени проходить. И потому Психея должна не только ждать, но также должна взять горстку шерсти из шкуры барана, взять немного овечьей шерсти.

Мотив барана также есть в знаменитой истории Фрикса и Геллы: мифе о брате и его младшей сестре, которых преследует мачеха, желающая их убить. Но они узнают об этом и убегают на баране, который летит с ними по небу. По дороге Гелла наклоняется, смотрит вниз, и падает в море, которое потому было названо Геллеспонт — море Геллы. Фрикс спасается, ему приказывают принести в жертву барана и повесить его руно на дереве. С тех пор золотое руно стало мотивом «недоступного сокровища» долгого путешествия аргонавтов, а позже, в христианской интерпретации, это золотое руно, висящее на дереве, рассматривалось как прообраз Христа, принесенного в жертву агнца. Эта история стала очень популярной у Отцов Церкви, с её усилением символизма Христа. Даже сегодня, среди рыцарей Золотого Руна, члены ордена высшего ранга носят золотую цепь с небольшим золотым руном[82], если они кладут её на любой стол, этот стол становится освященным алтарем.

Апулей здесь сознательно намекает на историю Фрикса и Геллы. Клочок золотой шерсти — это недоступное сокровище, и Психея должна получить его от баранов. Теперь каждая мощная эмоция не только что-то горячее, она также нечто, что несет свет. Обычно это 80 процентов разрушительного огня и 20 процентов света. Поэтому, если человек перегружен или атакован потрясающим чувство, искусство заключается в том, чтобы не допустить эмоциям разорвать человека, но узнать, что они могут означать. Например, вы можете встретить человека, которого ненавидите. Каждый раз, когда вы встречаете этого человека, вы становитесь преувеличенно эмоциональны без каких-либо видимых причин. Это реакция барана. Теперь вы можете либо высвободить свои эмоции, и тогда будут катастрофы и неудачи, или вы можете подавить их, но тогда вы ничему не научились. Третья возможность в том, чтобы не сдаться эмоциям, но выдернуть её значение, спросив: «Почему я чувствую именно это? Что на меня нашло?» Тогда вы на самом деле чему-то научились. Везде, где есть разрушительная эмоция, есть, возможно, также и свет, и искусство в том, чтобы воспринимать этот свет без того, чтобы втягиваться в примитивность неконтролируемых эмоций. И это смысл возможности быть в состоянии ждать подходящего момента для того, чтобы получить баранью шерсть.