ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИМПЕРИЯ: СЛОВО И ЕГО ЗНАЧЕНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИМПЕРИЯ: СЛОВО И ЕГО ЗНАЧЕНИЯ

Глава 1. Ловушки – политические и культурные

ЗА ПРОШЕДШИЕ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ для людей в разных странах и в разные времена слово «империя» означало самые разные вещи. Более того, часто оно имело разный смысл для людей, живущих в одной и той же стране и в одно и то же время. Что же касается государственных деятелей и политических мыслителей, то, пользуясь неясностью термина, они во все времена употребляли его в самых различных контекстах и в самых разнообразных значениях.

Использование термина «империя» часто носило полемический характер, и это сильно осложняет нашу задачу. Назвать какое-либо государство империей означало мгновенно навесить на него ярлык причем как в отрицательном, так и в положительном смысле. Во время холодной войны Советский Союз объявлял своих противников империалистами. Они ответили тем, что заклеймили Советский Союз «империей зла». Ученые, обсуждавшие этот термин, оказались таким образом втянутыми в политическую полемику в рамках идеологической и геополитической борьбы, шедшей в послевоенные десятилетия практически во всем мире. И хотя предмет этой полемики и ее специфический контекст представлялись беспрецедентными, политизированные прения вокруг значения и правомерности понятия «империя» были отнюдь не новы. Еще в политических диспутах восемнадцатого века об империи (хотя в то время она часто называлась иначе) много спорили с использованием терминов, не совсем незнакомых участникам нынешних дискуссий об империализме. А в средневековой Европе папы и императоры яростно враждовали по поводу разных концепций империи, трактующих вопросы лидерства в западном христианском мире и приоритета светской или церковной власти.

По контрасту с концом двадцатого и (не так однозначно) восемнадцатым веком в средневековой Европе понятие «империя» было вполне позитивным. Оно ассоциировалось с религиозным (христианским) единством, стабильностью и законностью в отношениях государей и их подданных. Точно так же в конце девятнадцатого и начале двадцатого века большинством европейцев (за исключением некоторых угнетенных народов) понятие «империя» воспринималось одобрительно, В эпоху, когда пропасть между слабыми и сильными государствами представлялась непреодолимой и слабые казались обреченными на маргинальное, и угасание, оно подразумевало мощь и уверенность в своих силах. Империи были локомотивом прогресса и цивилизации, неся отсталым «малым народам» дары «западных» ценностей и технологий. Будущий мир виделся сквозь призму культуры и истории имперских народов,

В следующем столетии «империя» снова стала ругательным словом. Воплощая навязанную извне авторитарную форму правления, это понятие лоб в лоб сталкивается с понятием демократии – доминирующей идеологии современного мира. Преобладание западной политики, экономики и культуры в третьем мире вызывает ярость не только у его образованных представителей, но и среди западной интеллигенции, которая ощущает себя жертвой давления классовых, сексуальных и ценностных систем, определяющих два последних столетия облик европейской и североамериканской цивилизаций.

Сам факт имперского статуса приводил к важным политическим последствиям, что хорошо видно на примере Британии и Франции, Как и полагается, эти метрополии обладали заморскими колониями, но британское и французское национальные государства были юридически обособлены от своих периферийных империй. Однако имелось два серьезных исключения – Ирландия и Алжир, которые юридически входили в состав самих метрополий.

Из-за того, что в 1801 году Ирландия стала частью Соединенного Королевства, историки Британской империи обычно выпускают ее из вида. Хотя еще в шестнадцатом веке именно в Ирландии были заложены основные принципы британского имперского правления. Они подразумевают идеологию цивилизационной миссии – глубокое (и, как правило, пренебрежительное) чувство культурного превосходства над аборигенами, а также доктрину terra nullius1, предполагающую, что земля (и как следствие другие экономические ресурсы), которую плохо обрабатывают отсталые местные жители, может быть законно экспроприирована более сильным и развитым захватчиком. Несмотря на то что сейчас историки стали уделять много внимания Ирландии восемнадцатого века в колониальном или североатлантическом контексте (другими словами, рассматривая ее как часть империи – наряду с североамериканскими колониями, Вест-Индией и Шотландией), в работах, посвященных Британии после 1801 года, такие сравнения понемногу исчезают. В девятнадцатом веке британцы перестали рассматривать Ирландию как колонию, и точно так же поступили историки.

В Британии конца девятнадцатого – начала двадцатого века это различие играло огромную роль. Уже в 1860-х годах Лондон безоговорочно признал право белых доминионов на самоуправление и предоставил им право самим определять свое политическое будущее, В 1870 году заявление бывшего премьер-министра графа Расселла; «Если большинство в любой из зависящих от нас территорий в лице своих представителей проголосует за отделение, не будет предпринято никаких попыток, чтобы удержать их. Ошибки, совершенные Гренвилем, Тауншендом и лордом Нортом, не повторятся» выглядело трюизмом. Но это никоим образом не относилось к Ирландии. Даже сорок лет спустя идея независимости Ирландии оказалась настолько неприемлемой для Лондона, что во избежание этого большая часть британской элиты была готова на существенные изменения в британской конституции и даже на гражданскую войну. Так что во-прос статуса Ирландии (отличного от белых доминионов) был далеко не только терминологическим. Хотя именно этот статус удерживал Ирландию внутри империи и формировал общественное мнение по ирландскому вопросу, В похожей ситуации оказался Алжир: для тех, кто считал его французской колонией, идея независимости Алжира выглядела естественной и неизбежной частью процесса деколонизации, а для тех, кто считал его французской провинцией, – посягательством на священную территориальную целостность Франции,

Terra nullius (лат,) – ничейная территория; область, не подпадающая под сюзеренитет какого-либо государства. Как отмечал еще Гуго Гроций (1583-1645), «ничья земля» приравнивается к территории противника по праву вести на ней военные действия.

Рассел Джон (1792-1878) – граф, премьер-министр Великобритании в 1846-1852 и 1865-1866 годах, лидер вигов. Проводил репрессии против чартистов и революционного крыла ирландского освободительного движения.

По всей видимости, имеются в виду: Джордж Гренвиль – премьер-министр Великобритании в 1763-1765 годах; Чарльз Тауншенд (1700-1764) -лорд-казначей британского правительства, который предложил снизить налоги в Англии за счет усиленного сбора пошлин с американских торговцев, ужесточить таможенный контроль и одновременно ввести налоги на доставку в колонии бумаги, стекла, свинца, красок и чая; лорд Фредерик Норт (1732-1792) – премьер-министр Великобритании в 1770-1782 годах,

Но, пожалуй, нигде и никогда вопрос позитивного или негативного отношения к империи не стоял так остро и не был столь противоречив, как в современной России. Для того чтобы осознать свои новые цели и задачи, посткоммунистической России необходимо определить свое отношение к царскому и советскому прошлому. Но назвать Советский Союз империей – для большинства русских, воспитанных в марксистско-ленинском простодушии, значило бы безоговорочно осудить его, выбросить на свалку истории и признать бессмысленной, даже безнравственной жизнь всего старшего поколения россиян. Если Советский Союз был империей, он не только был незаконен – ему просто не должно быть места в современном мире. В нынешней всемирной «большой деревне», где рынки открыты, а идеи свободно пересекают границы благодаря Интернету, любая попытка восстановления империи будет реакционным и бесполезным донкихотством, С другой же стороны, если считать Советский Союз не империей, а единым наднациональным пространством, сильным своей идеологической и экономической общностью, то его разрушение было, конечно, ошибкой и, возможно, преступлением, а стремление возродить его частично или даже целиком не обязательно является безнравственным или безнадежным, И поскольку большая часть российского населения до сих пор еще не приняла постсоветский порядок и определенно не примет, по крайней мере в течение жизни нынешнего поколения, вопрос отношения к империи остается для России архиважным и политически спорным.

В 1902 году английский ученый ДжА Хобсон начал свою книгу об империализме с попытки дать определение этому понятию. Он утверждал, что «когда значения меняются так быстро и так неуловимо, не только следуя за развитием мысли, но и зачастую становясь жертвой искусственных манипуляций дельцов от политики, преследующих цель затемнить, расширить или исказить эти значения, не приходится ожидать строгости в определениях, свойственной точным наукам», Понятие «империя» гораздо старше, шире и сложней, чем понятие «империализм», И чтобы эта книга не утратила четкость структуры и ясность аргументации, читателю необходимо различать многообразные и постоянно эволюционирующие значения понятия «империя», разобраться, в каких контекстах оно употребляется.

Проще всего признать право государства называть себя так, как ему заблагорассудится. Государство Бокассы было империей, потому что он так захотел. Советский Союз не был империей, потому что его правители решительно отвергали этот термин. Но такой подход не слишком перспективен.

Дж. А. Хобсон – английский историк и политолог начала XX века, один из основателей доктрины «нового либерализма»,

Бокасса Жан Бедель (1921-1996J – с 1966 по 1977 год президент Центрально-Африканской Республики. В 1977 году объявил себя императором. Большой друг Л.И. Брежнева и один самых жестоких и кровожадных диктаторов в истории человечества.

Гораздо интересней проследить, какие образы и оценки слово «империя» вызывает в обычном (то есть не академическом) англоговорящем мире. У старшего поколения британцев «империя» прежде всего ассоциируется с конкретным государством – Британской империей. Оно вызывает ностальгические воспоминания о том времени, когда британцы были самой сильной и цивилизованной нацией, которой завидовал весь мир, и оживляет родственные и дружеские чувства к многочисленной родне и друзьям за океанами. Кроме того, в памяти встают воспоминания о том, как в 1940 году одинокой, героической и беззащитной Британии пришли на помощь отряды добровольцев со всех концов империи. В современной Британии до сих пор еще живы отголоски былого могущества – от сети индийских ресторанов «Колониальные сказки» до тяжелой на подъем монархии, соглашающейся со своим съежившимся постимперским статусом куда медленней, чем народ, который она символизирует и представляет.

Для молодого поколения даже в Британии, не говоря уже о Северной Америке, слово «империя» имеет совсем другие оттенки, уходящие корнями в межгалактические войны и научную фантастику. Детские книги и видеофильмы (особенно в Северной Америке) предлагают преимущественно современную трактовку этого понятия. Их герои борются, чтобы освободиться от владычества «империй зла», чье авторитарное правление зиждется на коварстве и безжалостном применении силы, чья алчность не знает границ, чьи должностные лица выглядят, как космические варианты нацистских штурмовиков, чьи лидеры похожи на английских колониальных правителей или прусских аристократов. Авторы книг и видеофильмов, которые расширяют детское воображение, отсылая читателей в отдаленное межгалактическое будущее, довольно ловко подбирают имена для своих персонажей из почти столь же отдаленного имперского прошлого. Так, Саргон I, правитель древнего Аккада* и, возможно, первый император на земле, теперь возрожден в межгалактическом облике. Подобные образы формируют мнения не только широкой публики, но и некоторых протяжении тысячелетия внутри западной традиции термин «император» приобретал разные оттенки, но его военная составляющая никогда не ослабевала, а с восемнадцатого века стала набирать новую силу. Последние германский и русский императоры редко изображались без военной формы и больше всего любили фигурировать в мундирах командиров своих самых престижных полков (чаще всего -тяжелой гвардейской кавалерии) – со шлемами, разукрашенными орлами, которые должны были символизировать прямую связь с Римом.

Саргон 1 – царь Шумера и Аккада, правивший в 2568-2513 годах до н. э. Создал государство, простиравшееся от Персидского залива до Средиземного моря, и стал основателем Аккадской династии, просуществовавшей до 2470 года до н. э. «Саргона» – международный клуб по распространению компьютерных и ролевых игр.

Когда Япония эпохи Мейджи решила «вестернезироваться», чтобы вступить в клуб «цивилизованных» великих держав, именно эти государства она выбрала образцом для подражания. И вполне логично, что именно имперская Германия оказалась наиболее предпочтительной ролевой моделью. Японский монарх назвал себя императором, потому что быть чем-то меньшим значило признать статус, подчиненный по отношению к статусам ведущих европейских правителей, – в конце концов даже британская королева провозгласила себя императрицей (Индии) в 1876 году. Он надел современный военный мундир, сделал смотр своим войскам и провозгласил себя верховным главнокомандующим; оставаясь в то же время – конституционно – главой государства и правительства. Причем ни одной из этих функций Тенно 8 фактически не выполнял, будучи по своему действительному положению гораздо ближе к верховному священнику, чем к монарху в западной традиции. Даже после реставрации Мейджи японские монархи не назначали министров и не определяли политику страны в тех масштабах, в каких это делали (и в некоторых странах продолжают делать до сих пор) европейские монархи. Но когда император

Революция Мейджи, произошедшая в 1868 году, когда Токугава Кейки, последний Сёгун, отказался от своей политической власти в пользу императорского трона Мейджи, принесла в Японию не только возврат идей имперского превосходства, но и европеизированный образ культурной, политической и экономической жизни.

Хирохито на белом коне делал смотр своим победоносным войскам, он вел себя по западным имперским канонам и таким образом демонизировал себя в глазах западного общественного мнения, которое, безусловно, истолковало импортированные западные имперские символы на свой лад. Не будет большим преувеличением сказать, что японская монархия пала жертвой переноса слов и концепций в чуждую культурную среду, где они приняли другие значения, замаскированные похожей терминологией и символикой.

Тенно (небесный господин) – древнейший титул японских императоров.

Император Хирохито (1901-1989) – предпоследний японский император, правил в 1926-1989 годах, В 1921 году первым из японских принцев посетил Европу. Первые годы правления Хирохито отметились ростом военной мощи Японии, усилением влияния милитаристической группировки в правительстве. После поражения Японии во Второй мировой войне Хирохито практически отошел от управления страной.

Римские концепции империи

ПАМЯТУЯ О ВЕРОЯТНЫХ ОШИБКАХ и стараясь по возможности оставаться в рамках нашего проекта, продолжим исследовать слово «империя» и эволюцию его значений. Imperium римского магистрата было правом руководить и требовать повиновения от своих подданных. Со временем это понятие расширилось и по аналогии стало означать право Рима требовать повиновения от покоренных народов. Как и следовало ожидать от римлян, их концепция империи была так хорошо сформулирована юридически и политически, что до сих пор сохранила свое значение и в западной истории, и среди западных историков. Разумеется, гораздо удобней пользоваться концепцией, если держать ее в строгом ошейнике четких юридических и политических определений. Согласно концепции римлян империя – это государство с точно обозначенной территорией, осуществляющее суверенное управление своими подданными, в той или иной форме находящимися в его прямом административном подчинении. Это не гегемония политических деятелей. Когда Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла», это, безусловно, было отчасти навеяно научной фантастикой и, естественно, нашло отклик у людей, привыкших к ее терминологии. Что дает лишний повод подчеркнуть абсолютную ложность представлений Рейгана о постсталинской России.

Чтобы понять многообразие значений и нюансов слова «империя», необходимо проследить его эволюцию на протяжении тысячелетия. Хотя у такого подхода есть свои опасности. «Империя» происходит от латинского слова imperium, которое точнее всего переводится как «законная власть» или «суверенное право». Другие ключевые слова, такие как «император» (imperator), «колониализм» и «колонизация» (colonia), также имеют латинские корни. На протяжении веков эти слова эволюционировали внутри латинской христианской традиции и использовались преимущественно по аналогии и для обозначения понятий, весьма удаленных от первоначального латинского значения. Тем не менее проследить эволюционную логику использования термина «империя» в западной традиции представляется возможным.

Но этот термин применялся не только учеными, но и западным обществом в целом, когда речь заходила о политических системах, не укладывающихся в латинскую традицию. Во многих случаях аналогии довольно прозрачны, и использование термина «империя» оправданно и полезно- Однако и здесь требуется известная осторожность. Даже когда законы, институты и политические системы кажутся очень похожими на имперские, они хотя бы в какой-то степени отражают культуры и цивилизации, в которых они существуют. Институты могут формально совпадать как две капли воды, но ментальность и амбиции тех, кто участвует в них, могут отличаться как небо и земля. Одно и то же слово, использованное в различных культурных контекстах, может дать совершенно неверное представление о реальности.

К примеру, слово «император» в его первичном римском значении переводится как «успешный полководец». И хотя даже в римские времена это слово должно было обозначать монарха, оно всегда сохраняло совершенно недвусмысленный военный оттенок. Римские императоры оставались в первую очередь и преимущественно полководцами. В еще меньшей степени это магнетическая привлекательность великой культуры или давление глобальной экономической системы. И уж менее всего это просто одна из форм чуждого и навязанного извне воздействия.

Хотя было бы удобней ограничиться узким политическим определением империи, иногда это бывает очень и очень непросто сделать. Михаэль Манн убедительно показал, что политика, вооруженные силы, экономика, культура и религия в равной мере являются факторами имперского могущества, только их относительная значимость меняется от эпохи к эпохе, В начале двадцать первого века экономический и культурный факторы стремительно выходят на передний план. Означает ли это, что империя умерла, или здесь просто требуется скорректировать терминологию применительно к современным условиям? В конце концов, в своих самых важных и интересных для нас проявлениях империя всегда стремилась быть политическим лицом какой-то великой цивилизации или хотя бы культуры, значительно большей, чем культура местного значения. Тогда как сама цивилизация зачастую была во многом воплощением какой-то великой религии,

В глазах римлян Римская империя была универсальной: она повелевала всей землей или по крайней мере всеми ее частями, которые того стоили. К варварам, обитавшим за имперскими границами, римляне относились, примерно как колонисты девятнадцатого века к «аборигенам». Своего единственного соседа – Парфянскую империю – римляне считали «восточной деспотией, варварской и хвастливой нацией, состоящей из всякого сброда». Как и большинство других аспектов римской культуры, ее универсализм во многом обязан грекам, Александр Македонский покорил практически весь известный мир, и хотя его империя просуществовала недолго, распространение эллинистической культуры продолжалось и после ее распада, «Греческие философы, в особенности стоики, утверждали, что все человечество – это единое сообщество, объединенное вселенским разумом. Именно греки со второго века до нашей эры стали отождествлять Римскую империю и вселенную (oikoumene),.. Эти идеи оказали такое глубокое влияние на сознание политической и интеллектуальной элиты Рима, что к первому веку понятия orbis terrarum и imperium слились в одно, и с того времени никаких различий между ними не делалось»,

Манн Михаэль – современный американский ученый, профессор социологии Калифорнийского университета.

Orbis terrarum (лат.) – «круг земной» или «вселенная»; у римлян обозначение стран и их населения на земле, насколько она им была известна.

Принятие в четвертом веке христианства – религии, которая не признает ни политических, ни культурных границ, только расширило римский имперский универсализм. Постепенно христианское духовенство, проповедуя Евангелие за границами государства, обратило целые народы в свою религию и, соответственно, в конце концов приобщило их к своей культуре. Такого правители имперского Рима никогда не могли себе представить. Объединение универсалистской имперской традиции с монотеистической мировой религией создало новый тип империи, которому предстояло лечь в основу многих могущественных государств, существующих и по сей день. По сравнению с синкретичными, политеистическими империями прошлого «доктринальная жесткость» иудейского монотеизма несла в себе ростки как единства, так и раскола. Единая религия может формировать культуру и даже национальный характер. Но «мы должны считаться с возможностью, – пишет Гарт Фоуден, – что монотеизм сам по себе способен при определенных обстоятельствах вызывать рознь. Там, где политеизм размывает божественное и снижает накал и напряженность религиозных споров относительно его природы, предлагая широкий спектр возможных вариантов, монотеизм сконцентрирован на божественном и раскаляет религиозную полемику, загоняя всех верующих, со всем бесконечным разнообразием их религиозных мыслей и обычаев, в один плавильный котел, который рано или поздно лопнет».

Фоуден Гарт – современный английский историк, специалист по античности, сотрудник афинского Центра по изучению Греции и Древнего Рима.

Наследники Рима

У РИМСКОЙ ХРИСТИАНСКОЙ МОНОТЕИСТИЧЕСКОЙ империи было трое наследников: Византия, ислам и Западная Римская империя. В седьмом веке неистовый натиск мусульманства серьезно ослабил Византийскую империю и кардинально изменил ее культуру, общество и государственные институты. Впрочем, и до этого времени Византия была не столько наследницей Рима, сколько просто его историческим продолжением. Галлия, Испания и Британия всегда считались наименее важными и богатыми римскими провинциями. Культурным и экономическим центром средиземноморской империи было южное и восточное побережье, и именно здесь Римская империя консолидировалась в пятом веке. Столетием позже, при императоре Юстиниане, Византия вновь захватила большую часть Италии. К концу седьмого века Византия отличалась от Западной Римской империи во многих важных аспектах. И главным отличием было то, что византийский император имел гораздо большее влияние на константинопольского патриарха, чем любой западный император – на папу. К тому же западные императоры попали в зависимость от наследственной земельной аристократии. Последняя наложила существенные ограничения на королевскую и императорскую власть не только de facto, но и юридически. Феодальный контракт представлял собой двустороннее соглашение, нарушение которого монархом делало законным сопротивление вассалов. Разумеется, теоретически абсолютная власть византийского императора, как и любая другая самодержавная власть, была на практике ограничена многими факторами. Но она не была ограничена законом и не рассматривалась как договор – и в этом было основное различие между востоком и западом Европы.

Юстиниан I Великий, Флавий Петр Савватий (ок. 482-565) – византийский император в 527-565 годах. Знаменит жестокими преследованиями язычников и успешными захватническими войнами.

В 1453 году Византийская империя распалась, не оставив прямых наследников. И хотя царская Россия унаследовала некоторые аспекты византийской имперской идеологии и ее символику, она имела с Византийской империей очень мало общего.

Еще слабее ниточка, которую можно протянуть от Рима – через Византию и царскую Россию – к Советскому Союзу, Собственно говоря, все генеалогии такого рода выглядят довольно сомнительными. Но в одном весьма важном аспекте советскую империю можно рассматривать как продолжателя римской христианской имперской традиции. Это сочетание огромной власти и огромной территории с религией, имевшей шансы стать универсальной и монотеистической. Международный коммунизм со временем ожидала участь, в некоторых отношениях схожая с судьбой ранней монотеистической универсалистской империи: появились соперничающие центры власти, группирующиеся вокруг политических фракций и узаконенные разными интерпретациями основной доктрины. Эти новые государства отвергли контроль со стороны религиозного имперского центра и со временем вернулись к своим изначальным традициям и культуре. Подобные параллели, которые очень любил Арнольд Тойн-би, имеют существенные достоинства, и их, вне всякого сомнения, следует учесть, когда мы вплотную подойдем к рассмотрению советского государства в контексте империи.

Исламскую империю трудно назвать прямой наследницей Рима, Император не переходил в ислам, римско-византийская элита не стала духовным и гражданским лидером исламского сообщества, не привнесла в него (как это было в случае с христианскими Римской и Византийской империями) свои духовные ценности, идеи и традиции. Империя раннего халифата была основана прежде всего на новой религии, вокруг которой сформировалась совершенно новая цивилизация.

Но все же в одном важном отношении ранний халифат Аббасидов и Омейядов был наследником Рима. Новая религия была монотеистической и универсалистской по традиции, установленной именно христианским Римом. Ислам признавал свою генеалогическую связь с христианством и выказывал явную толерантность к «народу Книги». Халифат оккупировал многие жизненно важные центры Римской империи, но его влияние распространилось гораздо шире – через земли Плодородного Полумесяца на персидское плато и в Северную Индию. До степени, которой не достигла никакая другая империя, халифат контролировал почти весь античный мир – Египет и то, что мы сейчас называем Ближним Востоком. Со временем эта империя пала жертвой не только трудностей, возникающих при управлении такими обширными пространствами при крайне затрудненных коммуникациях того времени, но также и доктринальных диспутов, порожденных монотеизмом.

Аббасиды – династия арабских халифов в 750-1258 годах. Происходит от Аббаса, дяди пророка Мухаммеда. С конца VIII века от халифата Аббасидов, включавшего первоначально страны Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, начали отпадать отдельные области. Омейяды – династия мусульманских халифов, основана Моавией в 661 году. Владела до 750 года всеми областями арабов, достигшими при них высшего процветания и далеко расширившими свои пределы. В 755-1031 годах ограничена в своей власти пределами Кордовского халифата в Испании.

Земли «Плодородного Полумесяца» – земли между реками Тигр и Евфрат (так называемое Междуречье), считающиеся колыбелью мировой цивилизации.

Перестав существовать, халифат оставил после себя некое политическое образование, которое Гарт Фоуден называет содружеством: «группу политически независимых, но родственных государств, объединенных общей культурой и историей». Французский историк А. Микель16 описывает, как жилось в этом обществе, даже после того как его политическое единство дало трещину. Это значило «иметь возможность говорить о религии и праве в любом уголке гигантской территории, пользуясь одним, повсеместно принятым словарем и сводом законов; обсуждать требования традиций и личные убеждения; испытывать волнение у могилы святого человека, перед которым благоговел с детства, проведенного в Палестине, и который похоронен в тысячах километров оттуда; ценить соблюдение общих для всех ритуалов и общий образ мысли; жить по единому для всех расписанию, размеченному пятью дневными молитвами; цитировать автора, известного и почитаемого повсюду; вступать в дискуссии о легитимности Омейядов; быть понятым, говоря на арабском, почти повсеместно; в любой мечети знать, в каком направлении находится Мекка; короче говоря, делить со всеми историю, культуру, повседневную жизнь, мысли и чаяния»

Микель Андре – современный французский историк, автор многих книг по арабистике, профессор арабского языка и литературы в Коллеж де Франс.

Со временем этому содружеству суждено было распространиться намного дальше и без того широких границ бывшего халифата. Мусульманские воины, а в еще большей степени торговцы, донесли ислам до Восточной Африки, Индии и Центральной Азии, а также до Явы, Суматры и даже Китая. Во многих этих странах исламу пришлось внедриться в местную культуру и победить местную религию, что он и сделал гораздо более успешно, чем это удалось христианам. При всем мощнейшем ассимилирующем воздействии китайской культуры сознание своей исламской идентичности среди этнического меньшинства ханьских мусульман (народность хуэй), не имеющих даже собственной территории, оказалось настолько сильным, что эти люди, говорящие на китайском языке и выглядящие как обычные китайцы, были официально признаны коммунистическим режимом отдельной национальностью -уникальный случай признания религиозной идентичности, между прочим, полностью противоречащий официальному китайскому определению национальности, данному еще Сталиным и рассматривавшему национальность исключительно как общность языка, территории, экономики и культуры.

Хуэй – народность в Китае, говорящая на различных, главным образом северных, диалектах китайского языка. Состоит из двух групп -северной (дунгане) и южной, имеющих различное происхождение. По религии – мусульмане-сунниты.

В пятнадцатом и шестнадцатом веках большая часть прежнего халифата была реставрирована как единое государство (империя) турецкой династией Османов. Османы не были потомками пророка, подобно Омейядам и Аббасидам, и никогда не претендовали на это. Они никогда не владычествовали над Испанией или Северной Индией, и ни на один значительный отрезок времени не доминировали на персидском плато. С другой стороны {и в этом они тоже отличались от халифата), они все-таки завоевали христианские Балканы и, что важнее всего, Константинополь – имперский город, римскую христианскую столицу, о чем так долго мечтал ислам. И если (а это очевидно) османские султаны и халифы были наследниками мировой мусульманской империи, то до некоторой степени они были наследниками Византии и Рима. Называя себя султанами Рума (то есть Рима) и воцарившись в «римской» столице, они однозначно считали себя законными правопреемниками римской в частности и средиземноморской и ближневосточной имперской традиции вообще. Так, в первые сто лет после захвата Константинополя в качестве одного из аспектов этой имперской преемственности османы предлагали относительный мир, безопасность и веротерпимость не только мусульманским, но также христианским и еврейским подданным своей претендующей на универсализм империи.

Ранние европейские концепции империи и их происхождение

ТРЕТИЙ НАСЛЕДНИК ВЕЛИКОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ – Западная Римская империя – в течение многих веков была слабейшей из всех. Ничто в средневековой Европе не могло сравниться с великолепием и могуществом Византии, не говоря уже о халифате, в годы их расцвета. И тем не менее именно потомки средневекового западного христианства и их политические концепции в конце концов стали доминирующими в мире. По этой причине особое внимание надо обратить на эволюцию слова «империя» (то есть imperium) в Средневековье.

В ту эпоху это слово имело несколько различных, хотя и пересекающихся смыслов, но только трем из них суждено было приобрести существенное значение в исторической перспективе. Первое может быть названо «германским». Империя в этом случае обозначает конкретное государство – Священную Римскую империю (Reich) германской нации, – а также институты, идеалы, интересы и ассоциации, связанные с ним. Несмотря на то, что среди своих предшественников это государство числило десятивековую саксонскую династию и даже императора Карла Великого, свое современное и собственно германское обличие оно приобрело только в четырнадцатом веке. Именно в это время империя окончательно сформировалась, постепенно освобождаясь от папского вмешательства и итальянских проблем. Даже впоследствии рейх никогда не был чисто германским – в него входили, например, чешский и голландский народы. Тем не менее по населению, культуре и самосознанию империя была преимущественно немецкой и охватывала большую часть европейских немецкоговорящих сообществ. В девятнадцатом и двадцатом веках предметом горячих споров стал вопрос, какая именно германская традиция и какой политический лагерь являются истинными наследниками старого рейха, В действительности рейх изначально был свободной конфедерацией большого количества суверенных государств с максимальной автономией для местных сообществ и княжеств, время от времени способных объединяться против внешней угрозы. Таким образом, историческая правда была на стороне тех, кто выступал против создания централизованного национального немецкого государства. Но во второй половине девятнадцатого века пышным цветом расцвели немецкий национализм и всяческие «научные» изыскания в области немецкой истории. Созданная Бисмарком Германская империя называла себя новым рейхом, наследницей Священной Римской империи, и на защиту этих притязаний смогла мобилизовать не только толпу пропагандистов, страстно желающих записаться в лагерь победителей, но и большую часть немецкой научной элиты. Старый рейх, от которого эти преимущественно протестантские историки вели свою родословную, был прежде всего рейхом саксонской династии и династии Гогенштауфенонов, чьим героическим попыткам создать германское национальное и имперское государство между десятым и тринадцатым веками постоянно мешали махинации папы.

Нацистский Третий рейх всемерно поддерживал этот взгляд на историю, делая особый акцент на узко биологическом определении нации, Гитлер провозглашал, что «одна кровь требует одного Рейха… Для немца почетнее быть уборщиком улиц и гражданином этого Рейха, чем королем в иностранном государстве». Но хотя гитлеровская империя полностью извратила традиции Священной Римской империи, ее тем не менее нельзя сбрасывать со счетов, говоря о теории империи в целом. В конце девятнадцатого – начале двадцатого века в Европе бытовало мнение, что в эпоху национализма многонациональные и многоязычные государства обречены на гибель и только крупные государства с большими территориями, объединяющие однородные нации, могут выжить и диктовать свою волю на международной арене. Вот почему поборники империи в Британии в то время ратовали за создание «Большой Британии», другими словами, за создание федерации белых доминионов. Из этих же соображений гитлеровская Великая Германия (Grossdeutschland), или Великая Германская империя (Grossdeutsches Reich), должна была быть «стомиллионным народом», однородным национальным сообществом и великой мировой империей, хотя она? конечно же, не подразумевала ни одного из тех либеральных принципов, которыми так гордились и которые считали воплощением «анг-лийскости» поборники Британской империи.

Гогенштауфены (Штауфены) – династия германских королей и императоров Священной Римской империи в 1138-1254 годах. Названа по их родовому замку в Швабии – Гогенштауфен,

Вторую основную концепцию империи в средневековом христианстве можно назвать европейской, или каролингской19. Основателем этой традиции был Карл Великий, король франков и первый монарх (800 год нашей эры) «возрожденной» (Священной) Римской империи. Границы империи Карла Великого совпадали с границами королевства франков^ и он себя считал прежде всего королем франков. Императорский титул выделял его среди других христианских монархов как главного защитника латинской христианской церкви. Но Карл Великий всегда был чужд универсалистских амбиций и иллюзий. Он никогда не добивался власти над английским или иберийским королевствами и не ввязывался в конфликты с Византией из-за своего императорского титула или из-за гегемонии в Средиземноморье. Королевство Карла Великого включало то, что мы сейчас называем Францией, Германией и Италией. Примерно такой же была территория империи Наполеона, который весьма интересовался Карлом Великим и пользовался титулами и символикой Каролингов при своем дворе. Эти же страны стали членами-учредителями и ядром Евросоюза. Разумеется, нынешняя концепция Европы гораздо шире, чем при Каролингах, но «европейская идея» до сих пор сильнее всего ощущается именно в этом регионе»

Каролинги – королевская и императорская династия во Франкском государстве, получившая название по имени: Карла Великого; в 751 году сменила Меровингов, прекратила существование в X веке.

Приверженцы Евросоюза поднимают на щит Карла Великого и Священную Римскую империю не только из-за общности подконтрольной территории, но и из-за основных принципов государственного устройства. Государство Карла Великого, не говоря уже о старом рейхе, никогда не было бюрократической, централизованной империей. Даже в годы своей наибольшей консолидации рейх был феодальным королевством с максимальной передачей власти на места. Его государственные институты и носители власти жестко ограничивались феодальным законом, исторической традицией и моральными обычаями латинского христианства. Но если более поздняя Священная Римская империя была преимущественно германской, то этого никак нельзя сказать о династии, которая дала большинство европейских монархов за последние пятьсот лет. Габсбурги20 были не только Священными Римскими императорами германской нации, но также правителями венгров, славян, итальянцев и румын (если перечислять только основные группы). И если какая-либо фамилия в современной Европе воплощает наднациональную европейскую имперскую идею, то это, безусловно, потомки Карла Пятого.

Поэтому вполне естественно, что доктор Отто фон Габсбург в качестве наследника этой династии является членом Европарламента и убежденным сторонником «Евросоюза, который мы хотим устроить как узаконенное наднациональное государство в духе старого рейха», Доктор фон Габсбург, однако, скор на поправку, что рейх, о котором он говорит, не имеет ничего общего с национальным государством, созданным Бисмарком и извращенным Гитлером: «В 1860-х годах, с победой национализма в германском регионе, началось угасание Европы, и германские народы предали свое высокое предназначение». Габсбург утверждает, что, подобно Священной Римской империи, Евросоюз должен быть конфедерацией взаимодополняющих суверенитетов под законным управлением, наиболее эффективным для решения конкретных европейских проблем, одной из первостепенных задач которой является сохранение максимума автономии и национальной самоидентификации. Хотя слово «империя» (то есть Reich) и выглядит здесь довольно странным, он утверждает, что «Империя означала для французов централизованное государство, то есть великую державу (zentralistischer Machtstaat)», Это уже гораздо ближе к Римской империи, территориально суверенному государству с определенными границами, чем к Священной Римской империи средних веков, которая хотела быть и была чем-то совершенно иным. В отличие от французов, у англичан есть эквивалент немецкому слову «Reich», a именно – «содружество». И здесь мы снова (на этот раз очень наглядно) сталкиваемся с конфликтующими определениями империи, основанными, с одной стороны, на политических разногласиях по поводу того, что из себя должна представлять империя, и того, какую роль играла в истории та или иная конкретная империя, и, с другой стороны, вызванными необходимостью перевода термина на иностранный язык, где значение слова опирается на иной исторический и культурный контекст.

Габсбурги – династия, правившая в Австрии (1282-1918), Чехии и Венгрии (1526-1918), части Италии (с XVI века до 1866), Священной Римской империи (1438-1S06), Испании (1516-1700), Нидерландах. В 1273 году эти второстепенные немецкие князья впервые были избраны императорами Священной Римской империи. С 1438 года Габсбурги постоянно избирались императорами. При Карле V (с 1516 года – испанский король Карл I, с 1519 года – император Священной Римской империи) под властью Габсбургов оказались Германия, Австрия, Чехия, часть Венгрии, Нидерланды, часть Италии, Испания и ее колонии в Америке*

Габсбург Отто фон (р, 1912) -в настоящее время глава семьи Габсбургов, эрцгерцог Австрии и старший сын последнего императора Австрии и короля Венгрии Карла. Фон Габсбург 20 лет проработал членом Европарламента в Страсбурге, дважды в качестве его председателя на правах старейшего по возрасту.

Третья и «самая чистая» концепция империи в средневековом христианстве может быть названа «универсалистской», или «папской». Сторонники папского владычества двенадцатого и тринадцатого столетий, в отличие от Карла Великого и более поздних священных римских императоров, не признавали государственных границ. Приказы папы были обязательны для всего христианского мира. Его право узаконивать правление христианских монархов и смещать тех из них, кто каким-либо образом погрешил против церкви и ее доктрин, сделало папу, по сути, верховным правителем в латинском христианстве. Более того, хотя реальность вынудила папство ограничить свою активность этим регионом, христианство осталось не только по идее, но и на практике универсалистской религией, усиленно проповедующей Евангелие по всему миру. Папы пытались обратить в христианство язычников и мусульман в Средиземноморье, Восточной Европе и позднее в обеих Америках, организовывали крестовые походы. В минуты наибольшего оптимизма или отчаяния папы посылали своих эмиссаров искать царство легендарного Пресвитера Иоанна22 или обращать в христианство потомков Чингисхана.

Мифическое могущественное христианское государство правителя Иоанна, якобы существовавшее в Центральной Азии в XII веке.

К четырнадцатому веку надежда на империю в западном христианстве, казалось, умерла. Оставшиеся адепты этой идеи (Данте – самый знаменитый из них) подвизались в мире утопий, а не практической политики. Уничтожив все шансы Священной Римской империи на гегемонию в христианском мире, папство само попало под власть французских королей. Когда империя мертва, триумфы отдельных европейских королевств казались необратимыми. Однако в шестнадцатом веке удача вновь ненадолго улыбнулась империи. Император Карл Пятый собрал под своей рукой больше территорий, чем когда-либо удавалось европейскому монарху со времен падения Римской империи. В качестве короля Кастилии он даже был наследником империй ацтеков и инков и правителем Америк. Его девиз, «plus ultra», символизировал стремление не только сравняться с римлянами, но превзойти их, поскольку те никогда не имели таких огромных владений по обе стороны Великого океана.

Plus ultra (лот.) -здесь: до бесконечности, до крайних пределов.

Для остальных европейцев, в особенности протестантов, власть Габсбургов была особенно опасной, потому что она поддерживалась американским серебром и была союзником Контрреформации. Под угрозой оказались не только их политическая независимость, но и религиозная свобода. В ответ на эту угрозу враги Габсбургов апеллировали к доктрине о том, что «в своем королевстве императором является король», впервые выдвинутой французскими законниками в начале четырнадцатого века, чтобы защитить абсолютную власть своего короля от притязаний Священного Римского императора, папы или чересчур независимых вассалов. Для современного уха такая трактовка империи противоречит общепринятому значению этого слова, хотя именно она наиболее широко распространилась в шестнадцатом веке.

В течение следующих двух столетий слово «империя» сохранило свое основное значение, хотя и получило много других оттенков. «Империя» продолжала означать Священную Римскую империю, управляемую Габсбургами, каковую ситуацию только в малой степени затронуло то обстоятельство, что после 1763 года Российская империя была признана полноценной великой державой. В Англии восемнадцатого века «империя» могла означать великую державу или даже просто государство, но в некоторых случаях она обозначала все королевские владения – европейские и колониальные, включая саму Англию. Но со временем это слово начало приобретать оттенок «распространенная империя»; по выражению сэра Уильяма Темпла, «государство, управляющее гигантскими пространствами и многими народами, называется древним именем королевства или современным именем империи». Лишь к девятнадцатому веку в Англии это толкование вытеснило остальные, и лишь в 1860-х годах оно приобрело тот смысл, который по большей части распространен сегодня, а именно; заморские владения короны в отличие от британской метрополии.

Темпл Уильям (1628-1699) – английский политик, знаток и любитель античности; его секретарем был одно время Джонатан Свифт.

Империя и империализм: современные споры